Возрождение из пепла

Эвакуация

Здания ещё горели, а по домам уже бегали люди, приказывая всем в течение двадцати минут собираться к центральной площади. Там стояли три машины. Места мало, поэтому дожидаться всех не будут. С собой разрешалось брать только то, что они смогут унести на руках, но документы обязательно. Мария, теряя драгоценные минуты, не знала за что взяться. Значит, они уезжают, значит, немцы больше не придут к ним. Это была не только огромная радость, но и большая забота.

– Лена, Серёжка, собирайте девочек – торопила она, стоя посреди комнаты и обхватив голову руками. – Там полмешка ржаной муки есть, берите. Крупа ещё в мешочках, сахара немного, сала, яйца. А картошка? Куда я её оставлю? Корова и овцы, корова же у меня!

Лена кидала младшим сёстрам одежду, строго приказывая самим одеваться. Себе за пазуху она сунула конверт с документами, с бумагами, как называла их мать. Сережка сам оделся, прихватил мешок с мукой, пошёл на улицу. Тяжёлый мешок пригибал его к земле. Мальчик надеялся, что он успеет за отведённое им время добраться до машины, а там ему помогут забраться в кузов. Он сделал всё, что от него положено. Мать и сестра с малышами разберутся сами. Хоть партизаны прямо и не сказали, но Серёжа догадывался, что больного брата придётся оставить. Он торопился, пригибался под тяжёлым для него мешком и кусал губы, боясь расплакаться. Брата жалко, одному ему трудно выжить.

Мария опомнилась и сунула малышам по кулёчку крупы и сахара. Лену она нагрузила мешком, впопыхах напиханной тёплой одежды, отправила их на улицу. Теперь следовало позаботиться о Мишке. Она тоже выскочила на улицу, заметила у колодца троих мужиков. Они торопливо копали яму, вырывая могилу для Федора.

– Троих посылали взрывать немцев, один попался – грубовато сообщил Марие коренастый мужик с серыми обвисшими усами.

– Это Фёдор, мой дальний родственник, муж двоюродной старшей сестры – мягко сказала Мария.

Она попросила помочь ей больного сына с печки снести.

– Да ты, что, женщина! – Сердито обернулся его напарник. – Вы не поняли, Быстро надо собраться, места мало, дорога тяжёлая. Население, которое не может самостоятельно передвигаться, мы оставляем на месте.

Мужик отвернулся, с силой вонзил лопату в почву, углубляя могилу. Мёрзлая земля поддавалась туго. Двое других тоже старались не смотреть на Марию. Она растерянно оглянулась, пытаясь поймать взгляд солдат. Она не могла и не хотела поверить услышанному.

– Как оставить? – переспросила с недоверием. Свои русские солдаты не могут не помочь ей.

– Берём только тех, кто может сам передвигаться – жёстче подтвердил крепыш. – Быстрее женщина, а то сами не успеете. Дорога тяжёлая, мы его всё ровно по пути выкинем. А дома он, может быть, ещё и выживет.

Женщина обхватила голову руками, медленно направляясь к дому. Как оставить? Почему? Это не возможно, нельзя! С кем оставить?

Постепенно она убыстряла свои шаги, смирившись и желая за оставшиеся минуты как можно больше помочь сыну.

Сначала она принесла ему теплый отвар. Быстро постаралась напоить. Он немного выпил, открыл глаза. Она поправила ему подушка, стащила с полатей старое одеяло. В доме не осталось ни крошки съестного. Мария быстро нагребла и притащила ведёрко картошки. Слабо богу, воды ещё осталось больше, чем полведра и дров на одну топку хватит.

– Мы сейчас уйдёт в лес – шептала она, низко наклоняясь к сыну. – Тебя мы не может взять с собой. Поправляйся, поправляйся, поправляйся – горячо шептала она, прислушиваясь к торопящим гудкам машин. Мать перекрестила его и в слезах выбежала на улицу. Машин было три, первая уже трогалась с места. Впереди её торопилась её соседка Татьяна Ваулина, волокла с собой мешок картошки. Мария закричала, замахала руками. Её крики подхватила соседка. Остаться здесь она теперь не хотела даже ради сына. Слёзы обильно текли по её лицу, она плакала от горя, отчаянья, от страха. Тронулась вторая машина. Мария ускорила шаги и почти догнала соседку. С последней машины им махали руками, какой-то мужик соскочил, подхватил мешок у Ваулиной, закинул его в кузов, помог забраться им. Её дети сидели у самой кабины. Лена прижимала к себе девочек, а Серёжка приткнулся рядом. Дети сидели на мешке с мукой, а мешочки с крупой и сахаром держали на коленях. Они были одеты в тёплые шали, зимние пальто и в рукавицы.

– Сына пришлось оставить, пожаловалась она людям – места бы ему нашлось. Как же он теперь один будет? Непременно умрёт.

– Я тоже оставила – угрюмо отозвалась соседка.

– Так ты Матрёну.

– Ну и что? Мать!

Татьяна тоже плакала, прижимая к себе сына. И остальные сидели хмурые, молчаливые. Стариков и старух среди них не было – оставили. У кабины, рядом с её детьми, приткнулась молодая широколицая женщина с большим рюкзаком за спиной. Она старательно отворачивалась от других, пряча грудного ребёнка. Женщина прикрывала малыша, кроме одеяла, ещё и шалью. Ему было не больше трёх месяцев. Они ехали по лесу, по грунтовой дороге, из почвы выпирали толстые корни деревьев. Они пересекали дорогу, и машину часто потряхивало. Все, как по команде, оглянулись назад, прощаясь со своим селом. Горел сельсовет и школа, ещё пара домов, валялись разбитые перевёрнутые мотоциклы. Дома уменьшились до размера пуговицы, Мария уже не могла различить своё жильё даже по высокой берёзе.

– Хоть нас взял, – благодарно проговорил Павел, коренастый мужчина с рыжеватыми усами, – коровы с овцами только остались, помрут бедные. Иконы, рамки с фотографиями тоже забыли взять.

Павел не жаловался, а просто констатировал факт. Он здесь родился, хорошо знал места и уговорил командира прорываться через его деревню. Среди хмурых печальных лиц, у него было хорошее настроение. Павел радовался, что в последний момент ему удалось прихватить отца с матерью, с двумя сёстрами. Всё прошло удачно. Им удалось захватить машины, расправиться с фашистами, и он не подкачал. Ему сумел незаметно пробраться, забросить связку гранат, подстрелить не менее трёх фашистов. Жаль, погиб Фёдор и пятеро солдат, но всё ровно эта маленькая победа за ними. От него беженцы узнали причину своего спасения. Оказывается, рота солдат отстала от своей части. Она с боем прорывалась к своим. Многие погибли. На своём пути они решили прихватить жителей деревни, но только тех, кто сам передвигается. Возможно, они смогут добраться до Левёнок. Это тоже деревня. Там, по их мнению, уже должны задержаться русские. Ещё дальше, за 30 километров, находится посёлки Тимошино и Бор. Они находятся близко друг от друга, всего трёх километрах.

Мысли Марии, как и её односельчан, бродили в другом направление, тревожными неясными кругами. То она думала, куда и как далеко их привезут? Где и как она сможет накормить детей? Но, она всё время размышляла шансы выживания её сына Миши. Возможно, что он отлежится и сам сможет затопить печь? Возможно, что немцы обойдут их деревню стороной? Мишка наберёт картошку, сварит её и поест. Так она успокаивала себя, хотя знала, что шансов выжить у сына очень мало. Может, соседка Матрёна добредёт до него? Но Матрёна уже год как не выходит на улицу. Эвакуированные переживали об оставленной живности, коровах, овцах и кошках. Иконы и фотографии в рамках, может быть, ещё и сохранятся, но вряд ли? Что будет с их домами? Когда они смогут вернуться обратно? С каждым километром они уезжали всё дальше от родных мест. Но, многие молились, чтобы машины всё дальше ехали, чтобы они не ломались, чтобы бензин у них не кончался.

– Чем дальше уедем, тем больше шансов не попасть снова в лапы немцев – озвучил общее желание Павел – надоело по болотам да лесам бродить.

– Пора бы фашистов остановить – подал голос молодой солдат. – Скоро Москва будет, а мы всё пятимся.

Так говорить ему давала право рана на голове. Капли крови проступали у него из-под низко надвинутой шапки. Ксения передала младенца Лене и достала из рюкзака белую толстую марлевую ленту, протянула раненому солдату.

– Вместо бинта вам будет, впопыхах захватила, свивальник это – смущаясь, объяснила она. – Моему малышу он уже не нужен, ему почти четыре месяца. Сельчане одобрили её решение. Они сами, под робкие протесты солдата, обернули его голову свивальником. Кровь течь перестала.

Они проезжали скошенные поляны с поставленными стогами сена. Вдали виднелись избы с топившимися печами. Совсем по-домашнему по улице бегали собаки, бродили куры и даже бегали мальчишки. На высоких тополях летали вороны. На крышах домов мельтешили мелкие птицы. Солнце поднялось высоко и грело совсем по-летнему. Остановились они около 0 часов у маленького села с высокой водокачкой.

Привал

Местность не вызывала радостное настроение. У грузовых машин суетились солдаты. Мужики в фуфайках рыли узкие глубокие траншеи по краю широкого поля. Солнце щедро освещало высокие дома с маленькими постройками, расположенными вокруг него. Половина картошки на огородах оставалась не убранной. Ярким пятном желтели головки подсолнуха у крайнего огорода. Пассажиры растерянно осматривались, осторожно выбирались из машины. Первыми выпрыгивали солдаты, бабы им подавали маленьких детей. Мария удалось выбраться самой, принять на руки младших дочерей, подать руку Серёжке и Лене. Свой скарб они оттащили чуть в сторону и снова растерянно смотрели кругом. К ним присоединилась Ксения, которой Лена помогла слезть с младенцем. К ним подошли остальные сельчане. Испуганные, они жались друг к другу, надеясь, что кто-либо из начальства обратит на них внимания и поможет им. Они особенно надеялись на Павла, который ходил из одного дома в другой. У него рядом родители, он о них обязан позаботиться, а за одним поможет и им. Некоторые бродили до ближнего кустика. Возвращаясь обратно, они старались задержаться у дома, где предположительно находилось местное начальство. Они отдалённо слышали названия деревень: Лазанево и Лузуковы.

– Это, наверно, ближние деревни, – строили они свои догадки наиболее опытные – возможно, что туда нас направят? Не оставят же здесь погибать?

– Наши мужики воюют, деревню заняли немцы, что нам теперь делать? Погибать? – Теряли терпения бабы, требуя к себе внимания.

Дети боязливо жались к матерям. А у них не хватало силы не только накормить детей, но даже ободрить, успокоиться малышей. У них нет сейчас крепкого дома, нет печи, где было бы можно приготовить еду и согреть детей. Они не смогут защитить детей даже от дождя и холода. Но, прожив сутки под немцами, они оценили, что значит быть среди своих. Здесь хотя бы ни кто не сможет их убить, говорят по-русски.

– Картошка у людей ещё не выкопана, – делали вывод более наблюдательные. – Дали бы нам работу, мы бы хоть на еду заработали.

Мимо них неровным строем уходили группы солдат. Они деловито шагали, угрюмо смотрели на них, как на помеху.

После полудня к ним подошли деревенские старики и старухи. Они осторожно спрашивали, кто они и откуда приехали? Тяжело вздыхали, услышав про зверства немцев. Жаловались, что постояльцев у них уже много. В каждом дому по 3–4 беженцев остановилось. Подумав и помявшись, они уводили к себе наиболее сильных людей, ещё не старых и без детей. Родители Павла нашли себе пристанище. Марию с детьми да Ксению с ребёнком ни кто не взял.

Они замечали этого странного мужика, бродившего с батожком, разговаривавшего с проходящими людьми, подходившего к солдатам. С ним разговаривали терпеливо, но недовольно поджимали губы, недоумённо разводили руками. Мужик подошёл к беженцам, и они увидели пожилую женщину с усталым лицом, с поседевшими волосами, выбивавшими из-под сдвинутой на затылок вытершей шапки. Она оглядела их, виновато улыбнулась и посетовала.

– Хорошие мужики ушли на фронт, меня оставили за хозяйку. А что я могу? Лошадей нет, людей нет, ничего нет. Что я могу, то я и делаю. Вот попросила повара накормить вас. Крупы выписала. Солдат попросила котелки вам на время дать. Что я ещё могу, вот кухня скоро приедем, накормит вас. Потом в Лазанево да в Лазуково вас направлю. Там большие колхозы, однако беженцев туда отправлено немало. Ничего, должны потесниться. Туда добираться 10 и 15 километров. Пешком придётся идти, лошадей нет.

Эвакуированные жители слушали женщину внимательно, запоминая каждое её слово, которое определяло их дальнейшую судьбу. Поняв, что их собираются накормить, они вяло прослушали, куда и как далёко их собираются отправить? Они сильно проголодались, запахи сытной еды, доносившиеся со стороны солдат, раздражали их. Приехавшую кухню, они обступили кругом. Высокий повар недовольно поглядел на них. Подошедшие солдаты подавали ему свои котелки, дальше протягивали их голодным людям. Они выбирали немощных старух и детей, хотя толпа в основном состояла из них. Котелков не хватало, люди толпились, неловко отталкивали друг друга. Ксюша достала из рюкзака пару чашек и ложек, половину протянула Марие. Семейство Марии получило тарелку и котелок густого супа. Обе она отдала детям, весьма довольная, что хоть они будут сыты. Лена орудовала ложкой, торопливо наливая в жадные рты пищу своим младшим сёстрам, не забывая покушать и сама. Сережка торопился поесть. Половину тарелки он оставил матери, и резко отвернулся, когда Мария отказалась от еды. Мальчик не был сыт, но оставить голодной мать он не мог. Дальше беженцев повели на ночлег. Странная женщина водила их по домам, просила приютить их хотя бы на одну ночь.

– Они накормлены, – с гордостью уверяла она – завтра я их отправлю в Лазанево и в Лазуково, пусть там о них заботятся, а сегодня они должны где-то ночевать.

Мария и остальные почувствовали себя лишней обузой, во всём зависящих от милости людей, проживающих в своих домах. Им не повезло, что их деревню заняли немцы. Сейчас они бесправные, бесприютные, нищие. Хозяева отнекивались, жаловались на тесноту, но в каждом третьем доме председателю после долгих уговоров удавалось оставить одну семью.

Марию с Ксюшей председателю удалось пристроить в последнюю избушку, стоящую у дороги, на окраине села. Хозяйка встретила их со сковородой в руках. Незваные гости испугались и рассердились, думая, что хозяйка так встречает гостей.

– Нет, это не на вас – поняв испуг гостей, улыбнулась женщина. Мелкие морщинки сгрудились в уголках её голубых глаз. Грустная улыбка осветила худощавое лицо с тонким носом и бледными губами. Она положила сковороду, вытерла руки о фартук и объяснила. – Оладейки хочу стряпать из ржаной муки с отрубями. Хоть хлебным духом в избушке запахнет.

Она чувствовала себя отчасти виноватой, что встретила гостей так не приветливо, что сразу согласилась принять их всех вместе.

– На полу места всем хватит – рассуждала она – старое одеяло постелю, фуфаек накидаю, вот ночь и проведёте. Печку сильнее подтоплю, дров пока хватит. Мария была согласна ночевать и на полу. Она устало присела на лавку. Дети пристроились рядом с матерью. Обстановка избы у хозяйки, она назвалась Марфой, напоминала их комнату. Также в углу стояла громоздкая русская печь с короткой, но крепкой лавочкой. У окна, тоже в углу стоял деревянный стол, прикрытый потёртой сероватой клеёнкой. На подоконнике краснели высокие герани, а в маленькой, видимо прохудившейся чугунке, рос алой. Потемневшая икона приютилась над столом. На стене висели две рамки с фотографиями. Пол устилали полосатые домотканые половички. Даже широкая кровать здесь тоже стояла у стены. Мария сразу живо вспомнила своё покинутое жильё. Своего сына, как он там? Жив ли? Кто ему пить подаст? Печь истопит? В её доме сейчас, скорей всего, холодно. Больной сын медленно умирает. Что он думает? Или лежит без памяти? Марфа рассказывала, что муж её и сын сейчас воюют. Оба были ранены, сейчас снова на фронте. Лена сказала, что их папка тоже там. У Ксюши воюет муж и брат. Общие переживания и страх за своих близких сразу сплотила незнакомых раньше людей.

– Одна я ничего не успеваю, – пожаловалась хозяйка. – На колхозную работу ходить надо, а у самой ещё картошка и половину не выкопана.

– Давайте мы вам картошку покапаем – быстро предложила Ксюша. – Я и Мария, может и Серёжа нам поможет. А Лена пусть с моим мальчиком посидит. Он у меня спокойный. Накормила его, сейчас в тепло попал и заснул.

– А что, давайте – быстро и с радостью согласилась Марфа. Вы мне поможете, и я вам картошечки дам. К вечеру кашу сварю. У меня ещё сало прошлогоднее осталось. Перед войной мы хорошую свинью убрали, а мужики мои сало не любят. Сами ушли, сало мне оставили. Мария с желанием взялась за работу, которая отвлекала её от грустных мыслей. Выкапывая картошку, она даже выдумала удачный вариант спасения сына. Вот Матрёна выползает на улицу, заходит в их дом и сама растапливает печь. А почему бы ей не растопить? Дрова есть, берёсто есть, спички рядом лежат. Сон – лучшее лекарство. Мишка хорошо выспится, выпьем отвара, окрепнет и дальше сможет сам топить печь. Где спрятана картошка, он знает. Сможет сварить и поесть. Деревня их стоит вдали от основных дорог. Немцы, возможно, туда больше не сунутся. Мишка пройдётся по соседним домам, найдёт, что покушать. От своих хороших предположений Мария успокоилась. Густая каша, обильно сдобренная маслом, привела её в добродушное настроение.

Выбор

Поздно вечером они совсем по-семейному облепили маленький стол. Ели кашу из двух чашек. Хозяйка выделила им по одному ржаному оладышку. Предложила им лук и чеснок и по маленькому кусочку старого сала. Хозяйка снова повторила, что муж её с сыном и со вторым зятем воюют. И с затаённой гордостью сообщила, что двум её дочерям удалось выйти замуж за городских мужиков. Один, правда, вдовый, два паренька у него, зато своя квартира и состоит при должности. У второго зятя свой дом, он сейчас на фронте. Но, даст бог вернётся, ведь не всех же убивают.

– Конечно, вернётся, все наши вернутся, пусть и раненые, – горячо подтвердила Ксюша.

Дальше она ловко перевела разговор, как хорошо поступили дочери хозяйки, выйдя замуж за городских парней. Она сама вышла замуж за деревенского, хоть и любимого парня, но ….

Она замолчала, и все взрослые потупились, понимающе вздохнули. Говорить откровенней опасались. Но и так ясно, что колхозники работают за «палочки», у них нет паспорта, им трудно куда-либо переехать.

– Сейчас нас снова направляют в колхозы. После войны я окончательно буду колхозницей. Но у меня дядя работает мастером в леспромхозе. Не лучше ли мне туда пойти, устроиться работать в леспромхоз. Туда идти всего 30 километров.

Дальше Мария не слушала её. Ксюша словно отделилась от неё. У неё дядя начальником, она будет работать на производстве, а её дети так и будут работать бесплатно. Она плохо слушала дальнейшие рассуждения Ксюши, что 30 километров можно осилить за три дня. На пути встречаются деревеньки, где можно переночевать. Что родители её остались одни, дом у них просторный, они добрые. Рядом живёт старушка, у неё тоже достаточно места в доме. Она тоже добрая. Мария помогала хозяйке стелить на пол старые одеяло и фуфайки. Зелёное зимнее пальто дочери она положила себе вместо подушки. Детям в изголовье приспособила их старые пальтишки. Что ей до Ксюши и до хозяйки, которых уже нельзя считать колхозниками. С молчаливого согласия она показала Лене место у самой лавки, затем легли младшие дочери, Серёжка. Все вместе они заняли пол больше половины, справедливо решив, что Ксюше с ребёнком места тоже хватит. Она кормила малыша, укачивала его на руках, и не переставала говорить, как можно спокойно пройти даже с малыми детьми 30 километров, что в леспромхозе работать легче, чем в колхозе. Там, по крайней мере, платят.

– С ребёнком на руках, да с тяжёлым рюкзаком – не соглашалась с ней хозяйка – да я ещё вам за работу мешок картошки дам, вы не скоро доберётесь.

– Почему вам? – встрепенулась Мария, – мы же пойдём в разные стороны?

Она замолчала, по-новому осмысливая недавний разговор Ксюши. Не лучше ли ей с детьми пойти с Ксюшей? Круто поменять свою судьбу? Чем на неё сердиться, не лучше ли к ней присоединиться?

Хоть Мария и устала сильно, наработалась, а уснуть всё ровно долго не могла. Хозяйка Ксюшу пустила спать на кровать, а сама залезла на печь. Но ребёнок, быстро уснув, скоро проснулся. Матери пришлось его снова кормить и укачивать, бродить вдоль стола. Как она завтра пойдёт, переживала Мария, с тяжёлым рюкзаком, да с ребёнком на руках? Лена тихонько посапывала, Валя и Галя как всегда спали, крепко прижавшись, друг к другу. Сережа откатился к стенке, оставляя матери и сёстрам больше места. Он крепко спал, набираясь сил на предстоящую дорогу. Хозяйка слезала с печки, выходила на улицу. Марие удалось задремать только под утро. Она поднялась вместе с Марфой и стеснённо сидела на лавке, не зная чем себя занять? Пережидала, давала возможность детям ещё немного поспать. Хозяйка доила корову, варила кашу, толкла картошку. Мария обрадовалась, когда её предложили принести дрова и воду. Колодец здесь был такой же – «с журавлём», и дрова лежали в ограде. В это тихое осеннее утро хозяйки спешили за водой, пели петухи, в мусоре рылись куры. Собаки спокойно бегали по улице. Ни кто не ловил кур, не стрелял собак, из колодца спокойно можно было набрать воду. Лёгкая кисея облаков не заслоняла входившее солнце. День снова обещал быть тёплым, почти летним.

Даровое угощение неловко было есть. Мария присела с краешка стола, протягивала ложку редко, давая возможность больше поесть остальным. Ксюше кормить младенца надо, да ещё и нести его. Лене с Серёжкой тоже нести мешки. Девочкам лишь бы самим дойти. Ксюша снова заговорила о своей деревне, о возможности работать в леспромхозе. Мария снова засомневалась, куда ей идти, с кем быть? Конечно, в Тимошино, куда её звала Ксюша, там ей можно надеяться на помощь её родителей. Но в других деревнях она будет вместе со своими знакомыми соседями. С Татьяной Ваулиной они смогут поговорить об оставленных помирать старой матери и больном сыне. Вместе придумают возможности их спасения. Что она будет делать среди совсем чужих людей? Всё же возможность пойти в Тимошино соблазняла. Был бы муж рядом, он бы приказал, а Марие не пришлось бы самой решать. Сейчас она подсознательно ждала, чтобы кто-то за неё принял решение. Марфа досыта накормила гостей картошкой, не пожалела она и молока.

– Я, пожалуй, дам вам тачку, – вдруг предложила она – всё легче вам будет. Тачки мне сын соорудил, одну маленькую, другую большую. Она лёгкая, но широкая и крепкая. Мешок, да двое детей в ней спокойно уместятся. Повезёте по переменке.

Она говорила о совместном ухода гостей как о вполне принятом решении. Мария не решилась протестовать.

– Тачку вы мне, когда возвращаться будет, её обратно мне вернёте. Быстрей вернёте – быстрей война закончиться. – Сделала такой вывод, поменяв причину и следствие. Она приготовила для них немного хлеба и пару бутылок воды.

– Я мешок картошки вам отдам – радостно предложила Ксюша. Погасить её радость Мария не хотела. Так и решили, всем вместе идти в Тимошино. Тридцать километров, дойдут ли?

Дорога

Сначала решили, что пока маленькие девочки не устали, то они могут идти сами. На широкую и крепкую тачку положили заработанный мешок картошки, рюкзак и полмешка ржаной муки Марии. Дорога больше напоминала широкую тропинку, по которой бродили местные жители да охотники. В основном тропинку окружали угрюмые ёлочки, с высокими соснами. На маленьких, выкошенных полянках, снова выросла зелёная отава. Травка уже пожухла от недавнего заморозка.

Редкие пожелтевшие берёзовые листочки медленно слетали на землю. Осинки встречали редко, хотя их оранжевые листья хотелось поднять и рассмотреть. Девочки поднимали их, подносили взрослым, чтобы они тоже рассмотрели, и тоже полюбовалась ими.

Ксюша радовалась, что Мария согласилась идти вместе с ней. Сейчас ей веселее шагать и меньше опастности встретить волка или недоброго человека. Она снова повторяла, какие добрые у неё родители, и она не оставят Марию в беде. Через час девочки пошли медленней, они устали. Пришлось их усадить на мешки с картошкой и мукой. Сейчас тачку пришлось толкать одной Марие. Ксюша и Лена немного помогали ей с бока тащить тачку. Пошли медленней, все запыхались, устали. Мария девочкам давала попить немного воды. Остальные должны были терпеть. Кое как они добрались до щедро, усыпанной ягодами, развесистой рябины, когда Сережка решительно запротестовал.

– Всё, не могу больше, отдохнуть надо.

Взрослые не рискнули протестовать, они также сильно устали. Не сговариваясь, они опустили тачку, скинули тяжесть и устало опустились на траву.

– Все десять километров прошли, – уверенно решил Серёжа.

– Всего восемь – не согласилась с ним Ксюша. – Мы всё расстояние между деревнями отмерили. Через три километра покажутся Ичетовкины. Там и отдохнём.

– Всего три осталось! – Обрадовался мальчик – легко дойдём.

Мария раздала всем поровну по куску ржаного с отрубями хлеба, дала выпить воды. Она решила сама распределять еду, а Ксюша не протестовала. Она подсказала, что ягоды рябины лучше собрать, это и еда, и жажду утолить можно. Серёжка с удовольствием выполнил её пожелания, Он подпрыгнул, наломал кучу веток с красными спелыми ягодами и оделил их сестёр и взрослых. Рябину ели тут же, отбрасывая ветки и выплёвывая оскомину.