Полная версия
Ведьмин зов
– В полнейшем. И – ты одевайся тогда, Клав, ты же не в пижаме полетишь в Одницу?
– Могу себе позволить. – Он ухмыльнулся. – Хоть голым. В Однице тепло.
На по-настоящему смешные шутки у них сейчас не хватало чувства юмора. Поэтому они шутили как придется, лишь бы сделать вид, что ничего не случилось. А между тем паника уже плескалась выше ватерлинии, подступала к горлу, Ивга мечтала, чтобы Клавдий поскорее уехал, и с ужасом думала, что будет, когда за ним закроется дверь.
Сердце, оказывается, помещается у человека прямо посередине груди, высоко под горлом. И оно прыгает так, что слышно по всей комнате.
Ивга накинула халат, бесцельно открыла шкаф, вытащила стопку совершенно не нужных сейчас рубашек:
– Если я скажу, чтобы ты был осторожен…
– Пусть все остальные будут осторожны, Ивга. Я страшен в гневе.
Снаружи подъехала машина. Ивга торопливо поцеловала Клавдия в щеку – скорее в ухо, чтобы он не видел ее лица. Но сердце-свидетель, будто камень в катящейся бочке, – сердце в этот момент грозило проломить ребра.
Он небрежно взял ее за запястье – сосчитал пульс. Отстранился, заглянул в лицо. Вытащил телефон:
– Алекс, пока что отбой. Вылет откладывается.
– Клав, со мной все в порядке… – пробормотала Ивга.
– Тихо. – Он протянул ей стакан с водой, но у Ивги дрожали руки, тогда Клавдий придержал стакан и помог ей напиться. – Я тебя в таком состоянии одну не оставлю.
Он уложил ее в постель и сам лег рядом. Обнял. Окутал спокойствием, будто коконом, заключил в броню. Ивга задышала в такт его дыханию. Сердце перестало колотиться и прыгать. Руки наконец-то согрелись, и она уже не цеплялась судорожно за его плечи, а просто обнимала, радуясь, что он рядом.
Медленно, секунда за секундой, Ивга расслаблялась, плывя по течению, ничего не пытаясь контролировать, передав ему себя, полностью доверяя.
А потом она уснула, и на этот раз в ее снах не было кошмаров.
* * *Такси застряло в пробке, теперь Эгле неслась к дальнему выходу, лавируя в толпе, прыгая через чьи-то сумки, в то время как голос в динамиках выговаривал с укоризной:
– Эгле Север, вылетающая рейсом двести пять в Вижну, немедленно подойдите на посадку к выходу семьдесят семь! Посадка закончена!
Она подскочила к стойке, протянула посадочный талон, изобразила виноватую улыбку. У выхода собирались пассажиры на следующий рейс. Работал экран под потолком, транслировал новости:
– …миф о благополучии разбился как стекло: в торговом центре «Одница» во время несения службы погиб инквизитор, на парковке того же комплекса ведьма убила полицейского. Наш корреспондент на месте событий задает вопрос: кто может рассчитывать на защиту, если ни правоохранители, ни профессиональные борцы с ведьмами не в состоянии…
Мелькали кадры: оперативные съемки прошлой ночи, тело под простыней. Сегодняшнее утро: общий план торгового центра, улица, вывеска кафе на первом этаже… В этом самом кафе вчера вечером Эгле сидела с Мартином!
– Девушка, вы хотите улететь или нет?!
Эгле бросилась вперед по гофрированному рукаву. В самолете упала на свое место и, не обращая внимания на запрет, включила ноутбук. Открыла новости…
«Верховный инквизитор Мартин Старж не дает комментариев журналистам».
Эгле прикрыла глаза; значит, убили другого.
* * *У ведьмы было длинное белое лицо, длинные черные волосы, длинный бесцветный рот. Она ненавидела Мартина и мечтала ему отомстить:
– Твоя мать тебя презирает.
Флаг-ведьма, злая, как осиный рой. В колодках, в подземной камере, в окружении дознавательских знаков и вонючих смоляных факелов. Мартин ненавидел это место.
– Вы идентифицированы как Норма Бортнич, зарегистрированная в Вижне, объявленная в розыск два месяца назад…
– Ох, как она тебя презирает. Ведьма, мать инквизитора. Когда ты сдохнешь, у нее гора упадет с плеч. Ты ее горе, ее клеймо…
И еще Мартин ненавидел иметь дело с флаг-ведьмами. Они хлестали откровениями, блевали пророчествами, вперемешку истинными и лживыми, лишь бы поглумиться.
– Кто вас инициировал, когда, где?
– Удавись прямо сегодня. Сделай подарок той ведьме, которая считает сына куском дерьма… Смотри-ка, сердечко запрыгало! – Она расхохоталась. – Не любишь все знать про себя. Ты…
Она замолчала и перевела взгляд на дверь, ее смех оборвался. Железные створки со скрежетом распахнулись – двери положено было скрежетать, по традиции ее не смазывали, но входить в камеру во время допроса персоналу категорически запрещалось; разглядев в свете факелов, кто пришел, Мартин понял, почему замолчала ведьма.
– Да погибнет скверна, – сказал Клавдий Старж. Капюшон черной хламиды закрывал его лицо. Глаза в прорезях ничего не выражали. Великий Инквизитор был в модусе дознавателя, от него исходила столь мощная волна принуждения, что даже Мартину сделалось не по себе, а ведьма затряслась, и ее улыбка превратилась в гримасу.
Клавдий остановился перед закованной женщиной, и та сделала отчаянное усилие, чтобы вырваться из колодок. Клавдий перевел взгляд на Мартина:
– Спасибо, куратор. Вы свободны.
– Но…
– Отключите оперативную запись, сейчас, чтобы я видел, – сказал Клавдий, не повышая голоса.
Красный огонек видеокамеры под потолком погас: техник снаружи не посмел ослушаться. Мартин оценил свои силы: нет, он тоже не посмеет возражать. Когда Великий Инквизитор в таком состоянии, с ним не спорит никто. Единственный способ сохранить лицо – сделать вид, что согласен и действуешь по доброй воле.
Мартин посмотрел на ведьму: ее бледность сменилась прозеленью. На лбу проступили капельки пота. Минуту назад она готова была сожрать его живьем, теперь беззвучно шевелила губами, будто о чем-то умоляя.
* * *Дворец Инквизиции Одницы был архитектурным памятником. Если считать архитектуру застывшей музыкой, это здание похоже было на похоронный марш, воплощенный в граните. Мартин являлся сюда только в случае крайней бюрократической надобности, во все другие дни предпочитая свой офис с аквариумом, большими экранами на стене и кофеваркой в углу. В дворцовом кабинете Мартин даже кофе не пил никогда – не располагала атмосфера. Черные мантии в шкафу, огромный стол и дубовые стулья помнили его предшественников. Инквизиторы прошлого смотрели на Мартина с портретов – в пафосных позах, с суровыми желчными лицами, готовые губить скверну, не прерываясь ни на обед, ни на прогулку.
Рано утром Мартин лично навестил семью Эдгара, это было ужасно. Погибший полицейский оказался другом комиссара Ларри: Мартин не узнал комиссара по голосу, когда тот до него дозвонился. Люди в шоке, в горе, в ужасе, – но ведьму-то зачем пытать?!
Ведьмы иррациональны. Мотивов не добьешься. Кто инициировал, не отыщешь. Мартин проводил стандартный допрос, зная, что не получит ответов, и ведьма старалась его уязвить, и да, вполне успешно. Не зря она так хохотала. Что ж, теперь не смеется; Мартин не мог забыть ужаса на ее лице, за мгновение перед тем, как он вышел в скрипучую дверь, оставляя ведьму наедине с Великим Инквизитором. Зачем это нужно его отцу, ведь сколько ее ни мучай, погибшие не оживут?!
За окном, на площади, люди в шортах и легких платьях садились в туристический автобус, и на лицах у них не было ни намека на скорбь. Лето шло своим чередом, ужаснулись – и забыли. Дворец Инквизиции – старинное здание, достопримечательность курортного города: какой же он старый, мрачный, какой жуткий с виду! Ну что, поехали в аквапарк?
Сколько можно торчать в проклятом подвале?! Мартин потерял счет времени: пять минут прошло, пятнадцать или пятьдесят?!
* * *Тридцать лет назад допрос с пристрастием был рутинным элементом дознания. Всеобщим. Обыкновенным. Любую сколь-нибудь опасную ведьму, если удавалось взять ее живой, допрашивали под пыткой. Когда Клавдий добился отмены этой процедуры, его обвинили в развале Инквизиции и сотрясении основ.
Теперь он прилетел в Одницу спецбортом и ввалился в подвал. Выражение лица Мартина, будучи расшифровано словами, заняло бы тридцать страниц убористого текста. И все с восклицательными знаками.
Оперативник Эдгар был мертв, его тело лежало в полицейском морге. Мысль, что на его месте мог быть Мартин, дорого стоила ведьме-убийце.
Он сидел, сцепив пальцы на столешнице, глядя сквозь прорези капюшона, не используя даже инквизиторских знаков, – уцепившись за ее взгляд, как за нитку, жестко принуждая, и ведьма больше не сопротивлялась:
– Я не знаю такого пророчества!
– А если я еще раз спрошу?
– Нет такого пророчества… – Она боялась замолчать хоть на секунду. – Но есть другое… о Великой Матери…
Клавдий похолодел:
– Мать-Ведьма придет к вам, ведьмы станут единым роем…
– Нет! – взвизгнула ведьма. – Не придет! Мы должны прийти…
– Куда?!
– Она сидит на Зеленом Холме и ждет своих детей.
– Где находится холм?
– Не знаю. Чтобы войти, надо принести жертву… Убить. Инквизитора. Тогда она примет…
– Ты принесла жертву?
– Да. – Она на секунду успокоилась, задышала ровнее. – Теперь Мать меня ждет.
– Где?! – Он привстал на месте и, сам того не желая, сильнее надавил на нее. Она забилась в колодках:
– Я не знаю. Я не помню. Я больше ничего не могу сказать.
Он наконец-то позволил ей потерять сознание. Откинул капюшон, поискал сигареты в кармане и вспомнил, что не курит уже двадцать лет.
* * *Ивга ответила моментально – как если бы все это время не выпускала трубку из рук.
– Ты дома? – отрывисто спросил Клавдий.
– Что с Мартином?
– Все хорошо… Слушай. Через пару минут к тебе подъедут ребята из оперативной службы. Они посидят в гостиной, дождутся меня. Если хочешь, угости их чаем.
– Ты что… я под арестом?!
– Я скоро приеду, – сказал Клавдий. – Просто меня дождись.
Связь оборвалась.
* * *Мартин ненавидел журналистов, даже добросовестных, и те платили ему ответной ненавистью; что бы ни сделал куратор Одницы, все было не так, не то и не вовремя. Патрули на пляже отпугивали туристов, но действующие ведьмы тоже туристам не нравились. Профилактические беседы в школе нарушали права детей, отсутствие информирования нарушало их права еще больше. Куратор Одницы злоупотреблял властью, одновременно был мягкотел и не способен применить власть. Но самое страшное – Мартин Старж был сыном своего отца, как если бы эта семейка превратила Инквизицию в частную корпорацию.
Теперь наконец-то появилась новость, сама по себе приводящая в ужас: убийство инквизитора! Трагическая смерть полицейского от рук ведьмы! Мартин вызвал своего заместителя и перепоручил ему все контакты с возмущенной общественностью.
Заместитель был, конечно, навязан ему Вижной и лично отцом, но Мартин не мог не понимать, что выбор идеальный: опытный администратор, седой и представительный с виду, всю жизнь проработавший в округе Одница, но лишенный амбиций и не претендующий на кресло куратора, Дарий был незаметен, но незаменим; Мартин выдал ему информационную справку и наделил полной свободой действий.
– Сообщать ли публике о прибытии в Одницу Великого Инквизитора, патрон? – осторожно спросил Дарий.
– Нет, – сказал Мартин. – Публика обойдется.
По всем каналам смаковали гибель Эдгара, иногда сообщая мимоходом, что ведьма задержана. А иногда забывая об этом сообщить. Мартин в раздражении захлопнул ноутбук; он бы дорого дал, чтобы не думать о том, что происходит в подвале. Ведьма, конечно, выложит отцу абсолютно все, в том числе и вот это, о Мартине: «Когда ты сдохнешь, у нее гора упадет с плеч. Ты ее горе, ее клеймо…» Вряд ли для Клавдия Старжа такое признание будет новостью. Но Мартин надеялся, что это все-таки не совсем правда. Что ведьма сильно преувеличила, желая его уязвить…
Без стука открылась дверь.
– Я забираю ее в Вижну, – сказал Клавдий Старж, как будто речь шла о банке с крысой.
– Я отстранен от дела? – осведомился Мартин.
– Вы закончили свою часть расследования и передали выше. – Великий Инквизитор прошелся по кабинету. Среди этих стен и этих портретов человек в черной хламиде, с хищным жестоким лицом казался совершенно уместным, куда уместнее Мартина. – Мне по-прежнему недостаточно информации. Действующие ведьмы, задержанные, осужденные – всех в допросную.
Мартин сдержался и промолчал, но это его не спасло. В ответ на незаданный вопрос Великий Инквизитор оскалился:
– Я их пытаю потому, что я садист. Мне просто нравится их пытать. Так понятнее?
Мартин выше поднял голову:
– Я не требовал передо мной отчитываться, патрон.
– Как это мило с твоей стороны! – Отец смотрел тем самым взглядом, который большая часть его подчиненных выдержать не может. – Твои люди патрулируют в одиночку, инструкции спущены в унитаз. Ведьмы убивают инквизиторов, а ты даже не требуешь перед тобой отчитываться! Быстрее, я жду! Звони, отдавай распоряжения!
Мартин поднял старую телефонную трубку на витом шнуре. Всего-то и надо было сказать несколько слов, но горло саднило, будто засыпанное песком. Великий Инквизитор расхаживал за его спиной по кабинету, и даже Мартину было нелегко находиться с ним в одном пространстве.
Мартин сообщил тюремщикам, что надо сделать, и опустил трубку на рычаг – трубка легла, как камень на душу.
* * *Из Дворца Инквизиции Мартин поехал в свой офис – у него было несколько приемных часов и законное право не встречаться больше с отцом в этот день. Когда Великий Инквизитор перезвонил по дороге в аэропорт, у него был совсем другой голос – суховатый и насмешливый по обыкновению, но без свинцовой тяжести, не страшный:
– Собирайся в Вижну на будущей неделе. Внеочередной Совет кураторов.
– Да, патрон.
– По делу оперативника, самовольно оставившего пост, жду служебного расследования и отчета.
– Да, патрон.
– И позвонил бы ты матери.
– Да, патрон…
– Нам надо поговорить, – после паузы сказал отец в трубке. – Не по телефону.
– Да… – начал было Мартин и осекся.
– А пока просто поверь мне. Это было необходимо. И я это делаю затем, чтобы ты никогда – никогда! – этого не делал, понимаешь?
– Нет, – сказал Мартин. – Не понимаю.
– Ладно, – отрывисто сказал отец. – Когда приедешь в Вижну, запланируй, пожалуйста, семейный ужин. Дома или где ты выберешь. Мама давно тебя не видела и очень скучает.
Мартин промолчал.
– А флаг-ведьмы врут, – тихо сказал отец. – Они врут, чтобы причинить нам боль. Всегда так было.
Мартин снова ничего не ответил.
– Кто знает, сколько людей она погубила бы в будущем… если бы не ты. – Голос в трубке вдруг охрип. – Ты… очень хорош, Мартин. Я тебя умоляю, будь потрусливее. Хотя бы поосторожнее. Пожалуйста.
* * *Клавдий откинулся на пассажирском сиденье. Машина гнала по трассе к аэропорту; Мартин никогда не рвался занять высокое кресло. Клавдий долго уговаривал его согласиться на должность, за которую другие готовы были грызть друг другу глотки. Разумеется, Клавдию важно было иметь своего человека в Однице – но больше всего он надеялся, что Мартин, сидя в кабинете, отдалится от оперативной работы.
И вот цена его надеждам. Мартин, конечно, прирожденный оперативник… Но там, где эта ведьма убила одного инквизитора, она спокойно могла убить двоих.
Клавдий досчитал до десяти, несколько раз вдохнул и выдохнул, перезвонил Ивге:
– Привет. Ребята на месте?
– Давно. Проголодались. Я разогрела пирог с мясом. – Ее голос звучал как обычно.
– Скажи, что они могут возвращаться на базу. Нет, лучше дай трубку Дану, я сам скажу.
Она задержала дыхание:
– Что-то опять… изменилось?
– Роения ведьм нет, прихода Великой Матери никто не ждет, остальное пока потерпит.
– Я очень люблю тебя, Клав, – тихо сказала Ивга.
У него заболело сердце.
– Мартин тебе звонил? – Уже задав вопрос, он сообразил, что мало времени прошло, они говорили с Мартином меньше минуты назад.
– Даже не думал. – Она чуть усмехнулась в трубке.
– У него тоже тяжелый день, – пробормотал Клавдий. – Я скоро вернусь… Постарайся отдохнуть, хорошо?
* * *– …И ты подумал, что убийство ритуальное, – Ивга бледнела на глазах, – что случилось то, чего мы так боялись…
– Все в порядке. – Он положил ей руку на плечо. – Я проверил информацию и теперь говорю тебе совершенно точно: мне показалось.
Он не стал рассказывать ей, что вытащил на допрос всех действующих, сколько их было в тюрьме. Как пытался выжать из них пророчество о Ведьме-Матери, но они понятия не имели, о чем он их спрашивает.
– Зеленый Холм, – прошептала Ивга. – Никогда не видела такого сна. Я видела – промзону, вихрь, лошадей в воронке… ты понимаешь. То, что было на самом деле.
– Ведьмы не только лгут, но и обманываются. Эта сволочь вытащила образ Матери-Ведьмы из меня – из моего сознания. Знаешь, они иногда видят скрытое.
– Знаю. – Ивга принужденно улыбнулась. – Я… очень испугалась, когда ты позвонил.
– Все, забудь. Не о чем беспокоиться.
Они сидели во дворе своего дома, в полумраке. Едва подрагивали листья винограда, оплетающего крыльцо и стены, веранду, балкон. Черным зеркалом стояла вода в искусственном пруду. Фонари, за день напитавшиеся солнечным светом, теперь отдавали его ночи: желтые, белые, голубые огни отражались в глазах Ивги.
– Кем она была?
– Ты уверена, что тебе это нужно?
Она кивнула.
– Норма Бортнич, – сказал Клавдий. – Двадцать девять лет, университетская преподавательница. Квантовая физика. Международный успех, статьи в рецензируемых журналах…
– Я же ее знала, – прошептала Ивга.
Отражение огней дрогнуло в ее глазах.
– Я ее знала… Блестящая, умная… По-настоящему добрая. Знаешь, бывают такие люди… Пристраивала бездомных собак… Помогала всем, даже без просьбы… Почему она?!
Клавдий вспомнил флаг-ведьму в колодках. Он просматривал позже ее странички в социальных сетях – и не мог узнать. Человека будто стерли ластиком, осталось воплощенное зло.
– На будущей неделе у нас ужин с Мартином, – сказал, чтобы ее отвлечь. – Он попросил, чтобы мы сами выбрали ресторан.
Ивга рассеянно кивнула:
– Спасибо, Клав.
Она обняла его, положила голову на плечо и закрыла глаза.
* * *Тридцать лет назад Ивга впервые проснулась в одной постели с Клавдием Стражем, и было это в отеле, в Однице. Тому памятному утру предшествовало несколько мучительных дней: оба они пытались понять, не повторяются ли заново события, возвестившие приход Ведьминого века – эпидемии, мор, восстание ведьм и ответные самосуды. Не собрались ли ведьмы в рой, не маячит ли впереди чудовищная воронка, не пришел ли миру конец.
Ивге было восемнадцать лет, за последние полтора месяца она прожила целую жизнь и, пожалуй, повторила бы путь с начала – если бы не костер, приготовленный для Клавдия, и не воронка, ждущая Ивгу в конце пути. Один раз она смогла выбраться из этой воронки, но была уверена, что в другой раз не справится.
Тогда, тридцать лет назад, лето выдалось прохладным и пасмурным. Развилкой, которую Клавдий считал решающей, был концерт на стадионе в Однице. В прошлый раз Клавдий предотвратил здесь чудовищный теракт, панику на трибунах и «много-много парного мяса». Он добрался до ведьмы, и та покончила с собой – проткнула сердце серебряным кинжалом с витой рукояткой.
– Если она не появится на концерте – развилка пройдена, и мы не идем по кругу. Эта ведьма – ключевой свидетель. Дождешься меня, пока я слетаю в Одницу?
– Клавдий, – сказала Ивга. – Я с вами… с тобой.
Технический персонал глазел, позабыв о приличиях. Великий Инквизитор всегда был свободен в привычках, но возить служебным рейсом юную ведьму даже для него было слишком смело.
В Однице их встретила Федора, заместительница тамошнего куратора, властная женщина средних лет, и ее взгляд поразил Ивгу до глубины души:
– Почему она на меня так смотрит?
– Она думает, что ты моя любовница.
– Ты можешь сказать ей, что… нет?
– Уже сказал. Она не верит.
Узнав, что Клавдий с Ивгой идут на стадион, заместительница куратора взбеленилась еще больше: в ее картине мира Великий Инквизитор развлекал юную подругу на концерте суперзвезды, на лучших местах, для отвода глаз прикрывшись оперативным мероприятием, фальшивым, вымышленным. Взгляды, которые она бросала, и тон, которым она произносила самые простые слова, оставляли у Ивги тухлый привкус во рту. В конце концов Ивге захотелось, чтобы ведьма, которую они ждут, все-таки явилась, устроила катастрофу, и пусть Федора вопит от ужаса.
Переполненный стадион выл, орал, в перекрестке лучей явился всеобщий кумир, а Клавдий сидел, перейдя в оперативный режим, и хорошо, что Ивга смотрела на него глазами неинициированной ведьмы. Она помнила, как он выглядит, если взглянуть глазами действующей. И не хотела бы увидеть это снова.
Три часа шел концерт. Три проклятых часа, с перебивками, с группами «на разогреве», со все возрастающим градусом юной толпы. Клавдий сидел, раздувая ноздри, вслушиваясь в этот стадион, вглядываясь, внюхиваясь; оперативники в полной готовности ждали в автобусах у входов.
Наконец представление закончилось фейерверком. Люди стали выходить, организованно, секторами. Стадион пустел. Клавдий смотрел перед собой стеклянными глазами, Ивга боялась спросить и боялась пошевелиться.
Они остались на трибуне одни – если не считать оперативников в проходах.
– Вот и все, – сказал Клавдий. – Мы свободны. Ведьмин век отменяется.
Ивга не могла поверить очень долго. Последние дни она стояла на своей обреченности, как на льду, и, когда обреченность растаяла, Ивга провалилась, будто в омут.
Клавдий до глубокой ночи сидел в ее гостиничном номере, обняв ее, согревая, выравнивая дыхание. Окутывая спокойствием, заставляя расслабиться. Она задремывала в его руках и просыпалась. А потом потянулась и поцеловала его первый раз в жизни, почуяла вкус его кожи и поняла, что не может остановиться.
– Ты уверена? – спросил он хрипло.
Она была уверена. Ей хотелось жить. А он ведь был для нее очень важным, самым важным, она перевернула мир ради него. Было чудом, что его руки не превратились в пепел, его губы не стали прахом, Ивга не сделалась центром воронки в небе, она могла обнимать его и чувствовать под ладонями его старый шрам на спине и шрам на груди, и позволять ему касаться себя, и доверять, и растворяться в нем, и никогда она такого не испытывала, впрочем, опыт ее был ничтожен.
На другое утро она проснулась с ним в одной постели, в одном гостиничном номере, и, заметавшись, судорожно начала одеваться.
– Ивга? – спросил он, протирая глаза. За окном едва начинался рассвет, а ведь было лето и светлело рано.
– Мне надо уехать, – бормотала она. – В Ридну. К тетке…
– Куда уехать?! Зачем? Я думал, ты останешься со мной…
– С тобой рядом нет места. Для таких, как я. Я была нужна для работы. Теперь все кончилось, я не нужна, я исчезну.
– Ивга, – он сел и поймал ее за руку, – выходи за меня замуж, пожалуйста. Будь моей женой.
– Так не бывает, – сказала она после паузы. – Это… нет, так не бывает. Это мезальянс, кто ты и кто я. Нет.
Ломая ногти, она зашнуровывала кроссовки.
– Прости, – сказал он упавшим голосом. – Я забыл, сколько мне лет. В твоем возрасте… не стремиться замуж за такого, как я, – нормально, естественно. Останемся друзьями, я помогу тебе, ничего взамен не требуя. Куда ты удираешь?!
Она обернулась и увидела, что он не шутит. Он выглядел убитым, расстроенным, растерянным – она понятия не имела, что он способен на такие чувства.
– Клавдий. – Она мигнула. – Вы… Ты что, серьезно?!
– Что – серьезно? – Он отвел глаза. – Прости, если тебя обидел.
– Я тебя люблю. – Она всхлипнула. – Я…
Ее прорвало, она бросилась к нему, обняла за шею и горько заплакала. Никогда она так глупо и взбалмошно не вела себя в его присутствии. Следила все-таки за собой, сохраняла достоинство.
– Я больше всего на свете хотела бы с тобой… остаться, – рыдала Ивга. – Мне все равно, сколько тебе лет, какое это имеет значение?! Но… это же… невозможно!
Он гладил ее по голове:
– Ты просто устала. Ты ужасно устала за все это время. Но теперь-то можно вздохнуть спокойно. Я, если честно, очень тебя люблю. Я бы мечтал быть с тобой. Никаких обязательств. Не хочешь принимать мою помощь – не принимай. Но я готов помочь тебе в любой момент, только скажи.
– Ты не можешь на мне жениться, я ведьма, как ты женишься на ведьме, ты же Великий Инквизитор?!
– Ивга, – сказал он ласково. – Ты этого хочешь? Или нет? Я не обижусь, не разозлюсь, я тебя не брошу. Просто скажи: ты выйдешь за меня замуж?
С тех пор прошло тридцать лет.
* * *Она сидела в высокой траве, чувствуя запах как звук – тончайший звон. Чувствуя прикосновение как цвет – от изумрудного до янтарного. Над головой замерло солнце – умиротворенное, мягкое, отыскавшее покой в своем зените. Качались метелочки травы. Вверх по склону поднимались ее дети, и протягивали руки, и смеялись от радости. Все соберутся, все, никто не заблудится, никто не опоздает, потому что она любит всех своих детей одинаково.
