Просто пройти по улице

Поэт сделал шаг к разгулявшемуся лакею. Упер трость ему в живот и сказал сладким голосом:

– Вывести бы тебя из города да бросить на большой дороге в слезах и истерике. К твоим собутыльникам. Да счастье твое, некогда. Пляши, бражник, и исчезни.

Взмах трости. Персонаж исчезает.

– И вы, господин хороший, будете меня уверять, что перед нами была личность?

– Личности не осталось. Раб своей слабости. Но, замечу, ваша трость – просто чудо. И какие у нее еще возможности?

– Они ограничены только вдохновением и талантом ее владельца. Смотрите.

Возник туман. Такой густой, что стало не видно своей руки, поднесенной к лицу.

Памятник неизвестным

Когда туман рассеялся, Старик увидел, что находится высоко над перекрестком. На чем-то невидимом, но твердом. Стоящий рядом Поэт вздохнул и грустно сказал:

– Невероятно, как быстро меняется город. Прошло около ста лет, а место трудно узнать.

Под ними проходили трамвайные рельсы. А может, рельсы конки.

Плотно прижавшись друг к другу, в начале улицы стояли двухэтажные дома, на верхних этажах которых находились конторы и жилища владельцев. На первых этажах – их лавки. Вдоль улицы выстроились чугунные фонари и ряды молодых деревьев, высаженные с двух сторон.

Хозяином улицы стоял невысокий дворник в фартуке. Неспешно катилась череда подвод. Дама переходила улицу, направляясь в модный магазин на углу. Мальчишка-зевака прислонился к столбу и рассматривал витрину. Около входа в роскошный магазин, торгующий чаем, остановился полицейский, придерживающий форменную шашку. Рядом – недавно построенный высокий доходный дом. Вдали, как небоскреб, возвышается шпиль пожарной каланчи. И за ней – кресты древнего храма. Неспешность. Тишина спокойного города. Насмотревшись, наши герои спустились на противоположной стороне улицы в настоящее время. Дома с лавками исчезли. На месте чайного магазина возвысился монумент. Символ скорби и продолжения жизни.

Поэт озадаченно разглядывал памятник странной женщине. Поинтересовался:

– Кто это?

Пенсионер пожал плечами:

– Автор не сказал. На ваше усмотрение.

Поэт уточнил:

– Ребенок ее?

– Тоже не сказал.

Поэт решил разобраться, зачем они здесь.

– Память об ополченцах, остановивших «железных и непобедимых» под Москвой. Кадровых частей не было. Серые шинели. Русские таланты. Необученные. Плохо вооруженные. Они победили ценой огромных потерь.

Поэт кивнул:

– Автору не напомнили о традиции памятные храмы ставить? Или часовни.

– Скульптуру надо творить. Или старые заготовки реализовывать. Произведения на военную тему критиковать не принято. Пусть мой сын помнит: в братской могиле под Москвой и его предок есть.

– Значит, молодец автор. Получил, помню, в приданое за женой чугунную скульптуру. Везде за собой возил. Пристроить не смог. Вы не сказали, как находите монумент?

– Увы, Александра Михайловича Опекушина уже нет. Памятников много появляется. Надо обязать принимающих их диспансеризацию проходить. Зрение проверять. Если мнение населения никому не интересно. Кажется, странная женщина на постаменте смотрит через дорогу. На основание солнечных часов. Молится, чтобы красные пятна не появились. Полагаю, со временем к ней привыкнут. Здесь и не такое видели. Установили большой валун с невнятными знаками на нем, показывающий одобрение правящей тогда партией всех направлений искусства. Как называлось то «чудо», не помню. Может, «Миру мир», может, «Слава труду». Проходящие мимо люди озадаченно пожимали плечами. Тот камень исчез и никого своим видом больше не смущает.

– Вы правы, – согласился Поэт. – Искусство радует тогда, когда его выбирают и платят за него. И раздражает, когда его навязывают, даже бесплатно.

Райком и мавзолей

Перешли на противоположную сторону улицы. Старик задумчиво сказал:

– Нет людей, помнивших угловой модный магазин, стоявшие рядом с ним малоэтажные дома. Немногие вспомнят площадь, доминантой которой было здание райкома КПСС, развернутое архитектором для увеличения площади перед ним. Чтобы население в праздничные дни могло восхищаться властью, скромно объявившей себя «умом, честью и совестью эпохи». Не все, что сверху, солнце. Даже «партия, вооруженная самой передовой и единственно правильной научной теорией, и поэтому всесильная». В школе нам неоднократно напоминали, какие большие люди баллотируются в нашем районе. Призывали быть достойными оказанной нам чести. Но сомнения закрадывались.

Эта история случилась давно. До школы. Родители взяли меня на демонстрацию. Начиналось все замечательно. Хорошая погода, радостные люди. Воодушевление. Долго шли под праздничные марши. Силы закончились. По Красной площади ехал на плечах отца. И мама показывала человека на мавзолее, объясняя, что он в нашей стране самый главный. Смотрел на него, приветствовавшего людей, проходящих внизу.

Махал ему рукой. Огорчался, почему все считают этого человека глупым. Маленькие дети хотят обнять весь мир. Он сделает что-нибудь достойное. И все поменяют свое мнение о нем в лучшую сторону. Почему взрослые в чудеса не верят? Но даже мимолетная встреча не состоялась. Когда проходили перед мавзолеем, он приветствовал кого-то впереди. И потом сразу кого-то сзади. Не захотел поздороваться. Такая получилась обида.

Поэт улыбнулся:

– Просто оскорбление. Хоть вызов на дуэль посылай.

Старик кивнул:

– Таким не посылают. В стране, даже в нашем детском саду, он был главным объектом анекдотов. Серия, в которой он, находившийся в добром здравии, ходил по загробному миру, мерился с мертвыми и всегда проигрывал, мне не нравилась. Другая, в которой он приходил к душевнобольным, включался в очередную игру, не узнав ее правил, которая заканчивалась его битьем, нравилась.

Теперь на площади банк, широко раскинулся на двух улицах, как победитель. Его построили в девяностых годах прошлого века, когда кредит доверия «лучшей из властей» закончился. Совсем не видно бывшего райкома. Надо обойти банк слева, чтобы увидеть, как красный флаг снова гордо реет на ветру. Над крышей бывшего райкома. Теперь у него другое название. У красного флага иное назначение. Вспоминают князя, правившего более шестисот лет назад.

Карта на стене

А это доходный дом, построенный в начале прошлого века. Сейчас на его стене граффити с героями культового советского фильма. Но они никак не лучше монумента, посвященного им на набережной, где и героев больше и реквизит в виде скамейки имеется. А если бронзовому мальчику нос и погон до блеска начистили, так это проявление уважения.

– Хочу заметить, – сказал Поэт, – история страны не с них начиналась. Могли бы вспомнить, к примеру, молодых генералов двенадцатого года. В треуголках с плюмажем, как на картинах кисти Джорджа Доу. Образы, вызывающие у меня ностальгию. Дело вкуса. К новому надо привыкнуть.

– Не спорю, – согласился пенсионер. – Мне милей грязная от времени карта района, находившаяся долгие годы на этой стене. Обветшавшая вместе с ней, – и неожиданно для себя попросил: – А можно ее вернуть? Ненадолго.

Благосклонный взмах трости.

– На схеме, по форме похожей на остров, узнавал только реку Яузу и храм, в котором нас с вами в разные эпохи крестили. Вот как рисовали люди, – продолжая с удовольствием рассматривать ранее раздражавшую его карту, старик поинтересовался: – А у вас какие ассоциации с этой картой?

Поэт задумался.

– А знаете, видится море, счастливое небо. Прелестный край с природой, удовлетворяющей воображение. Горы, сады. Любимой моей надеждой было увидеть опять полуденный берег Крыма.

Старик согласился:

– Странная карта, пожалуй, напоминала нижнюю часть полуострова, от Севастополя до Феодосии.

И продолжил:

– Когда говорят о Крыме, вспоминаю черно-белый фильм из пионерского детства. Как два товарища его завоевывали. Не забывая при этом документальное кино снимать.

Поэт удивился:

– Простите, благодетель, зачем? Он же с 1774 года наш. Добровольно вошел в состав. После шести лет изнурительной войны.

Старик вздохнул:

– Определенно сказать сложно. Может, хотели счастье людям принести. Или подарить их кому-нибудь, – покачал головой. – Ныне зарубежные политики, проклинающие коммунизм, не спешат расставаться с его дарами. И сохранить их не способны. Но мы здесь порядочно задержались. Закрывайте карту, отправимся дальше.

Купец «М»

Приняв обязанности экскурсовода, старик широким жестом показал на вход в следующее здание.

– Сложно представить, что дом строился для состоятельных людей. У парадной двери два «украшения». Первая – стены обклеены портретами не пойманных «джентльменов удачи». Вторая – с деревенской непосредственностью на тротуаре укрепили две двутавровые стойки.

– В появлении «тавров» тоже я виноват?

– Нет. Как раз в этом вас никто не обвиняет. Это блюстители порядка. Отделение полиции. Не надеялись зодчие, которые строили, на такое дополнение.

– Не буду возражать, – согласился Поэт. – В мое время никто не безобразничал перед своим жилищем, мешая прохожим.

– Не будем ворчать, – сказал Старик. – От этого вид здания не изменится.

Он повернулся к дому напротив:

– Лучше полюбуемся нарядным стилем московского модерна начала прошлого века. Рустированные первые этажи дома. Монументальные эркеры. Далеко выступающие балконы.

По фасаду раскиданы орнаменты с играющими детьми на больших досках и растениями на малых. Принятых в дорогих доходных домах каменных чудовищ, отгоняющих все недоброе от жителей, заменили возмущенные женские маски.

– Возможно, – сказал Поэт, – имелись в виду инкубы, демоны разврата. Меня больше занимает декоративная стенка над венчающим сооружение карнизом. Знаете, древние греки называли их «аттиками» и венчали ими триумфальные арки, символы своих побед.

– Да, – согласился Старик. – Вижу две мужские маски по краям, поющие вечный гимн своему герою. В середине доски, в лучах славы, вознеслась заглавная буква «М». Инициал купца-застройщика. Больше информации о герое нет. Памятник рукотворный себе. Память о добрых делах, судьбе и портрет не сохранились.

– Историческое право государей награждать гербами. Дает ли богатство право на восхищение и монументы? Если его богатство лишь для себя, за что уважать человека? За обладание им толстой пачкой денег?

– В детстве, – вспомнил Старик, – был случай. Ломали старый дом, и в нем рабочие нашли клад: саблю и пачки старых денег. Бесполезные деньги бросили в печку. Они не сгорели, а вылетели в трубу. Представьте землю, покрытую чистым снегом, на котором равномерно лежат разноцветные бумажки с портретами императоров из дома Романовых. Значит, и те деньги, и буква «М» были неправильными?

– Ах, мне бы тот клад найти, – вздохнул Поэт и продолжил: – Давайте будем букву «М» считать шуткой. За оставленную красоту в камне. За деньги немалые, но не больше нескольких процентов от стоимости дома.

Гимназист на тумбе

Вдруг Поэт изменился в лице, попросил старика повернуться к улице и сам спрятался за него. И быстро заговорил:

– Извините, обстоятельства, позвольте раскланяться.

Старик удивился:

– Что произошло?

Поэт из-за его спины ответил:

– Вы не видите гимназиста с маленьким блокнотом, присевшего на камень?

– Что с того? Юноша как юноша.

– Вы не понимаете. Этот юноша из моего времени. Он повсюду преследует меня. У меня кризис. Денег нет – хоть вешайся. Впереди дуэль. А у этого мальчишки одни разговоры о моем всемирном значении. И нет возможности от него отвязаться. Оставляю вас. Прошу выполнить просьбу. Передайте мою трость одному человеку. Глаза серо-голубые, прическа, скажем прямо, никакая. Сам словно королева, но не молодая. Уверен, вы скоро с ним встретитесь.

Старик почувствовал в руке тяжелую вещь. Осторожно повернулся. Поэт исчез. Осталась дорога. Неспешно побрел мимо охраняемых ворот полиции. Старая стена, давно ждущая ремонта.

Утонул в асфальте наклонившийся столб, врос в землю улицы. Покрашенный грязной краской, зрительно не отличимый от стены. А ведь это колесоотбойная тумба. Когда-то гордая, белокаменная, восьмигранная. Из прошлого, где основным транспортом были конные экипажи, от крестьянской телеги до кареты. Такие тумбы закапывались на треть высоты попарно, снаружи и внутри. И охраняли косяки ворот от колесных осей. На краю тумбы в неловкой позе, прислонив голову к стене, сидел задумавшийся русоволосый отрок пятнадцати годов, одетый в форму гимназиста. Одна рука лежала на колене, прижимая небольшую тетрадь, вторая безвольно опустилась.

«Что это за человек?» – подумал Старик и вежливо поинтересовался:

– Простите, рядом с вами можно остановиться, дух перевести?

– Че-чего? – испуганно произнес подросток. Неожиданный вопрос застал его врасплох. Демонстрировать блокнот с самыми сокровенными мыслями ему было досадно.

– Спрашиваю, отдохнуть здесь можно?

– Да-да, пожалуйста! – произнес юноша, отодвинулся от стены и быстро спрятал блокнот.

– Так, продолжаем разговор. Как, интересно узнать, вас зовут?

– Меня? – неуверенно прошептал юноша.

– Как меня зовут, я знаю!

– Фе-Федор.

– Федор. Значит, пока только Федор. Очень приятно. Меня можете звать запросто – Старик. И сразу будем на ты. Ну! Привет, Федор!

– Сударь! – гордо поднял голову мальчик. – Разве вам давали повод для подобной фамильярности?

– Нет, не давали, – огорчился Старик. И подумал о непростом возрасте собеседника.

Но разговор решил продолжить.

– Виноват. Но позвольте немного утомить вас своей тупостью. Вам сколько лет и из какого вы года?

– Мне пятнадцать лет, – подростковым басом ответил юноша. – Я живу в 1836 году от Рождества Христова. Невероятно. Улица, вижу, моя, а время – нет. Все изменилось.

Он недоуменно оглянулся, рассматривая дом справа. Длинный, высокий, безжалостно перестроенный, украшенный только двумя узкими эркерами.

Старик проследил за его взглядом. Дом появился семью годами позже постройки «господином «М» его дома в стиле «модерн». Возведенный им же. Эконом-вариант. Как предчувствовал купец, что скоро сгорит все его богатство в пожаре революций.

Гимназист удивился, не увидев на месте престижного пансионата для отпрысков из знатных и именитых семей, где около двух лет уже получает полное гимназическое образование. На его лице промелькнула тень беспокойства.

– Скажите, я вернусь в свое время?

– Конечно, – успокоил собеседника Старик. – Как разговор закончим, так вы сразу назад. Продолжите образование. На выходные будете домой ездить, на Божедомку. И никогда не вспомните о нашей встрече. Только, будьте любезны, расскажите о себе.

– Главное о себе? Счастлив быть современником Великого Поэта. Перед которым преклоняюсь. Вам известно, что ваша трость похожа на вещь моего кумира? Про которую невероятное рассказывают.

Пришлось признаться, что это та самая трость, и поинтересоваться, где можно встретить господина странного вида, коему эта вещь предназначена.

В юном собеседнике произошла перемена. Он замолчал и, не отрываясь, остекленевшими глазами смотрел на трость. Старику это не понравилось. Он решил отвлечь молодого человека от нехороших мыслей.

– Зачем вы, Федор, все на палку таращитесь? Думаете, мыслей ваших не ведаю? Про годы грустные, где оказались мишенью для насмешек и унижений за свою бедность. Как соглашаетесь изображать роль лакея в пансионе. Но в мечтах «пересоздаете жизнь на иной лад». Какую замечательную придумали «идею», которая сделает вас выше всех окружающих. Надо только решиться на небольшое преступление. И, совершив грех с благими намерениями, искупить вину добрыми делами. И все можно, поскольку вы человек избранный?

Молодой человек покраснел. Встал. Ссутулился, склонил голову в сторону и сцепил ладони на груди. Застыл, как в столбняке.

Старик добродушно предложил ему:

– Да вы сидите. Еще настоитесь.

Юноша как будто очнулся и сказал:

– Вижу, в будущем старики скучны. Не понимают, что ваш пыльный мир не для молодых. Мы всегда лучше вас, умнее и добрее.

Старик улыбнулся. Подумал: «В этом возрасте возможно все. Обостренное восприятие действительности. Ощущение себя центром Вселенной. Радикальные мысли и поступки».

Вспомнил озарение тринадцатилетнего мальчишки, который ставил себя, ничем не прославившегося, в один ряд с гениями человечества. Определял свое предназначение. И мучивший вопрос: почему в тринадцать лет его никто не воспринимает всерьез? Дедушка по отцовской линии в этом возрасте женился и стал главой большой семьи.

Окружавший мир ему не нравился. Менять его юноша решил с себя. После долгих размышлений он объявил человечеству в лице одноклассников, что считает школу устаревшей.

«Глупо терять время на знания, которые никогда не понадобятся. Чему надо, жизнь научит». Объявил учебе бойкот. Не прогуливал, школа в соседнем доме. Сидел в классе на последней парте. Смотрел в окно, читал книги, игнорировал учителей. Пребывал в мире грез. В маске величия и снисходительности. Ловить на себе любопытствующие взгляды приятно. Но когда все привыкли, внимание обращать перестали. Знакомый мир, которым он пренебрег, стал меняться. Неожиданно он понял, что разговоры в классе идут о не известных ему вещах. Как ему захотелось вернуться к обучению. Но страх стать объектом насмешек был сильнее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.