Что написано пером… Сборник рассказов

«Ракетчик»

– Я – ракетчик! – часто с гордостью, выгнув грудь колесом, бравирует мой давний знакомый Николай Юшков.

– Какой из тебя ракетчик, даже в стройбате не служил, – возражаю я и напоминаю поговорку. – Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Не вздумай по пьяной лавочке заявить, что служил в РВСН.

– Да, на службу меня не призвали из-за медвежьей болезни – плоскостопия, – признался Николай. – А потом, когда стукнуло 27, военкомат перестал досаждать повестками. Хотели забрить в стройбат, где строевая подготовка не обязательна, но откосил. Все равно считаю себя ракетчиком. Вспомни, ты ведь тоже метил в ракетчики, но остался теоретиком, а я – практик.

Действительно, факты – упрямая вещь. Юшков прав, я тоже мог стать ракетчиком. На срочную службу меня призывали дважды. Сначала за две недели до того, как исполнилось 18 лет. Трое суток кантовался на нарах на сборочном пункте в Симферополе, но отпустили домой, так как строго соблюдали закон. Едва отметил с друзьями день рождения и отправили в учебное подразделение мотострелковой дивизии, дислоцированной в городе Николаеве.

Через два года – дембель. Возвратился в родное село Новый Мир. В военном билете отмечено: звание «старший сержант» и специальность «химический инструктор-дозиметрист». В мирное время она не востребована, так как нет необходимости замерять уровень радиации и определять зараженность местности боевыми отравляющими веществами, либо опасными бактериями и вирусами. Не идти же мне на ферму скотником, быкам и коровам хвосты крутить? Там и без меня мужиков хватает.

В семидесятых годах прошлого столетия о таком порочном явлении, присущем буржуазному обществу, как безработица, знали лишь по школьным учебникам, а тунеядцев, бродяг, попрошаек за аморальный паразитический образ жизни привлекали к ответственности по статье 214 Уголовного кодекса. Государство всем гражданам гарантировало право на труд, социальное обеспечение, охрану здоровья и отдых.

В конторе совхоза мне и Николаю предложили учебу на месячных курсах ракетчиков противоградового отряда в поселке Золотое поле Кировского района. В те годы в южных регионах страны, особенно в Молдавии, Крыму, Краснодарском крае и на Кавказе, масштабно развивалось садоводство и виноградарство. Большой урон зерновым и многолетним насаждениям причиняли не только поздние заморозки, но и осадки в виде града, выбивавшего зерна из колосьев, повреждавшего фрукты, ягоды, овощи.

Мало того, что дожди с градом снижали урожайность, но вредили качеству, товарному виду плодов с побитой, будто оспой, кожицей, что, отнюдь, не привлекало покупателей.

Вместе Юшковым с командировочными удостоверениями, прибыли в пункт назначения, расположенный в пятидесяти километрах от родного села в предгорной лесной местности. Под началом отставного майора артиллерии Федора Битюга с красным, как фонарь лицом и стойким запахом перегара, собралось десятка два будущих борцов с грозовыми облаками. Выше среднего роста, кряжистый с круглой, словно глобус, головой, офицер соответствовал своей фамилии. Назубок знал поэму Константина Симонова «Сын артиллериста», часто повторял, что артиллерия – гром войны и победы. Устраивал построение перед началом и по завершении занятий, что многим, в том числе и мне, напоминало об армейской жизни.

– Гордитесь, вы не просто курсанты, а ракетчики! – пафосом твердил отставник и сурово предупреждал. – Зарубите на носу, здесь не шарашкина контора. Строго соблюдайте военную дисциплину, иначе отправлю в комендатуру на гауптвахту. Тех, кто будет закладывать за воротник, пропускать занятия, уволю к чертовой матери.

Курсантов поселили в общежитии, а занятия майор проводил в помещении «красного уголка». Как-то случайно заглянул в кабинет, когда его там не было. Увидел на подоконнике батарею пустых бутылок из-под водки, вина и пива, которые Битюг не успел сдать в пункт приема стеклотары. Стало понятно, как наш наставник проводит досуг. Может потому, что противоградовая пушка в сравнении с ракетными системами залпового огня «Град», «Шквал» и «Смерч» для него представлялась детской игрушкой.

Хриплым голосом, наверняка, после дружеского за бутылкой перцовки или вермута общения с Бахусом, майор по схеме на плакате, рассказывал об устройстве, технических данных пушки, о снаряде и капсуле с реагентами, рассеивающими грозовые облака.

Перевел дыхание, жадно выпил стакан воды, утолил жажду, поскольку «горели трубы» и спросил:

– Какие будут вопросы?

– Товарищ майор, не стрелять же наобум Лазаря по всем облакам. Как снизу определить, какие из них таят в себе град и представляют угрозу для урожая? – поинтересовался я.

– Это забота спецов, метеорологов. Они запускают зонды приборами, датчиками определяют уровень риска, – ответил офицер. – Ваше дело, как в армии, беспрекословно выполнять приказ из противоградового центра. Если прозвучит команда: стрелять!, то, не мешкая, следует ее выполнить, чтобы тучу ветром не отнесло в сторону и выстрел не оказался холостым.

– Когда приступим к практическим занятиям? – подал голос Юшков и с озорством добавил. – Очень хочется стрельнуть, аж руки чешутся.

Все рассмеялись, а Битюг побагровел и зычно приказал:

– Отставить цирк! Хотеть не вредно, еще настреляетесь. Заряды слишком дорогие, потому, чтобы был прок, по завершению учебы дождемся грозового облака и выстрелим.

Николай таки дождался своего первого выстрела, а я на полпути сошел с дистанции. На выходные дни мы наведывались в село. Однажды ему пришлось возвращаться в Золотое поле одному. Из редакции районной газеты «Приазовская звезда», куда я неделю назад отправил несколько рассказов и стихи, пришло письмо за подписью редактора Василия Сумарокова с приглашением на собеседование.

На сердце потеплело, ибо не сложно было догадаться, что появился шанс стать корреспондентом. В противном случае, поступил бы стандартный ответ: «К сожалению, вакансии нет». Интуиция не подвела, без наличия высшего образования меня приняли в штат газеты на должность литературного сотрудника сельхозотдела. В поездках по селам района чередой потекли интересные будни. Встречи с людьми, героями публикации статей, очерков, репортажей, интервью…

Николай завершил учебу и заступил на вахту. Орудие его труда – противоградовая пушка – находилась в трех километрах от села рядом с пальметными яблоневыми садами, которые Юшков и призван был защитить от града. Как только на небо наползали свинцово-серые, набухшие влагой, тучи и по рации звучал приказ: «пли!» он с азартом запускал ракету.

За все лето с неба не пролилось, даже кратковременного дождя. Овощные грядки на приусадебных участках засохли, а цветы в палисадниках завяли, почва потрескалась. Жители села поняли, в чем корень зла и к дому, где ракетчик проживал с родителями, зачастили делегации, не только из Нового Мира, но и ближайших сел.

– Николай, имей совесть, – увещевали ходоки. – Только кучевые облака оберутся на небосклоне, то появляется надежда на дождь. Как малые дети, ждем и радуемся. Еще молния не сверкнет и гром не прогремит, а ты из пушки – бабах! Облака рассеялись в клочья, ни одной дождинки, на дорогах пыль столбом. Из-за тебя, супостата, в огородах все посохло, трава на пастбищах выгорела, коровы, овцы и козы голодные. Где ты на нашу голову взялся!?

– Зато фрукты и ягоды градом не побиты, любо-дорого на них поглядеть,– деловито отвечал Николай.

– Одними фруктами и ягодами сыт не будешь, – возражали просители.

– Я – ракетчик, хотя без мундира с лампасами и погон, обязан подчиняться командиру. Коль приказывает стрелять, то стреляю, это моя главная функция,– объяснил Юшков.

– Без разбора по всем облакам и дождевым, и грозовым палишь?

– Начальству с колокольни виднее, какие облака представляют опасность. Если откажусь выполнить приказ, то меня уволят, еще под статью подведут, заставят возместить убытки, причиненные градом. Жалуйтесь в контору совхоза и сельсовет, а моя хата с краю, я ничего не вижу и не знаю.

Сельчане обращались в эти инстанции, писали жалобы в Москву, но, как только сгущались тучи, со стороны сада, будто праздничный салют, доносилось бабах! В отличие от взрослых, сельские подростки были довольны. При виде грозовых туч, они настраивали слух на ожидаемый выстрел. Словно горох, рассыпались по округе в поиске капсулы с шелковым парашютом оранжевого цвета. Вскоре на девчонках появились модные платья и сарафаны из этой яркой ткани.

Юшков, сам того не желая, превратился в изгоя. При встрече односельчане перестали ним здороваться, а девушки отказали в свиданиях и нежностях.

– Думал, что за мною, ракетчиком, девки будут табуном ходить, а они, наоборот, перестали любить. Наверное, их родители против меня настроили, – как-то пожаловался он – Хоть, куда глаза глядят, беги из родного села. Эх, тоска зеленая.

– Уходи из ракетчиков, тем более, что работа сезонная, иначе наживешь себе много явных и тайных врагов, – посоветовал я. – Не ровен час у кого-нибудь из них сдадут нервы, пустит «красного петуха» и окажешься без вины виноватым погорельцем.

– Пока я на службе, так уж и быть, как только тучи сгустятся, приходи на огневую позицию. Дам стрельнуть, а то ведь две недели без толку проучился, – предложил Николай. – Ощутишь азарт ракетчика.

–А потом по селу пустишь слух о том, что это я бабахнул по дождевым облакам, – заподозрил я его в хитрости. – Нет уж, этот номер у тебя не пройдет. Спасибо, я в армии настрелялся из АКМ, пулемета и гранатомета.

– Проницательный ты, однако, – усмехнулся Юшков.

Он все же внял моему совету. Под предлогом того, что возникли проблемы со слухом, мол, оглох и отупел от выстрелов, написал заявление об увольнении. Но место пусто не бывает, нашли ему замену. Пока искали, пушка молчала и за это время на радость жителей, даже без крестного хода и поповских молитв, прошел обильный ливень. Воздух насытился озоном и все вокруг, утолив жажду, зазеленело.

Юшков не остался без дела, поступил в Бахчисарайский строительный техникум. Получил диплом и в качестве прораба сколотил бригаду шабашников. Они подвизались возводить особняки, сауны и гаражи на загородных дачах партийных, советских чиновников, деятелей культуры и искусства. В бригаде, по его словам, завелась паршивая овца, испортившая все стадо – бывший уголовник с погоняло Дрын. Он заподозрил в Николае ненасытную крысу, похитившую часть общей казны. Чуть битой не поколотили, едва успел дать деру, выручили смекалка и спортивная закалка

При каждом удобном и неудобном случае, особенно, будучи подшофе, Юшков с гордостью изрекает: «Я – ракетчик!».

У меня сразу же возникает ассоциация с подводником, который ни разу не был на субмарине. Однако, восседая на подводе (телеге) и управляя сивым мерином, считает себя морским офицером-подводником.

Зри в корень!

Прежде у тех старожилов, кто готовился к неизбежной встрече со старухой с косой и переправе через реку Забвения в «долину вечности», головы не болели о приобретении гроба, креста, черного крепа и прочих атрибутов и аксессуаров траурной церемонии. О панихиде, отпевании тогда, в пору воинствующего атеизма, когда церковь, тайно опекаемая агентами КГБ, действительно была отделена от государства, помышляли лишь единицы.

Лишь у некоторых набожных старушек хранилась в горнице библия, висела иконка богородицы. Октябрята, пионеры, комсомольцы, не говоря уже о коммунистах, уверовав в тезис «религия – опиум для народа», были атеистами, не верившими в загробный мир, ни в рай, ни в ад.

Почему же не болела голова о последнем пути туда, откуда нет возврата? Администрация, профком, будь то совхоза, колхоза, любого другого предприятия и учреждения брали на себя значительную часть расходов на погребение своего работника, ветерана труда, пенсионера. Если человек был орденоносцем, ударником комтруда или пятилетки, то и поминки устраивались за счет казенных средств. Мало того, родственникам усопших оказывалась материальная помощь.

В совхозе «Феодосийский» произошел курьезный случай. Сорокалетние ровесники плотник Сергей Реутов и столяр Вячеслав Зарубин подметили, что заведующий хозяйственным двором Егор Васильевич Пантюха отличается излишней доверчивостью и суетливостью. Будучи по темпераменту холериком, имитирует высокую занятость текущими делами, кипучую деятельность. Нередко, не вчитываясь в содержание, подписывает наряды, накладные, платежки.

Однажды после получки, пребывая под «градусом», они решили проучить начальника, слегка покуражиться. В обеденный перерыв заглянули в конторку Пантюхи. Пока тот с кем-то разговаривал по телефону, умыкнули со стола чистый бланк по оформлению заказа на выполнение работы, будь то изготовления окон, дверей для жилых домов, ферм и хозпостроек. Возвратились к расположенному рядом столярному цеху с пилорамой. Наспех перекусили домашней снедью.

Предвкушая последствия и, потешаясь, заполнили бланк. Для них это не составило большого труда, так как подобные заказы нередко поступали к ним на исполнение.

Обычно каждое утро завхоз собирал подчиненных на планерку и давал задание на текущий рабочий день. Причем, не в устной форме, которую, как известно, к делу не пришьешь, а в виде документально оформленных нарядов. По ним в бухгалтерии начисляли зарплату.

– Васильич, надо бы пополнить запасы бревен на пилораме, – Вячеслав отвлек завхоза предложением, а Сергей, уличив удобный момент, подсунул заполненный бланк в стопку на столе начальника.

– Пополним, отправлю в райцентр пару грузовиков, – пообещал Пантюха и с пафосом продолжил. – Товарищи, не бейте баклуши, не валяйте дурака. Чтобы никаких перекуров, дорожите каждой минутой рабочего времени. Как говорят: делу – время, а потехе – час! Если выполните квартальный план, то каждому гарантирую премию в размере пятидесяти процентов от месячной зарплаты.

– Постараемся, постараемся! – послышались взволнованные голоса. Оно и понятно, ведь обычной премии в пять рублей за успехи в соцсоревновании, едва хватало на три чекушки или на четыре бутылки «Вермута».

Удовлетворенный бурной реакцией подчиненных, Егор Васильевич роздал бланки с заказами. Зарубин получил им же заполненный, но подписанный завхозом, бланк.

– Сработало, номер удался! – выразил общий восторг плотник, когда они возвратились в цех. С азартом, не мешкая, взялись за работу. Подобно пожарной сирене взвыла пилорама, острыми зубьями пил вгрызаясь в сосновое бревно и превращая его в брус. Из-под пил посыпались свежие смолистые опилки.

Ко второй половине дня гладко оструганный гроб и крест были готовы. Оставалось обить деревянное ложе и крышку черным крепом. И с этим привычным делом плотник и столяр управились быстро.

Во втором часу пополудни на пилораму и столярный цех наведался Пантюха. Он придирчиво оглядел гроб, крест и похвалил:

– Молодцы мужики, сразу видно, что дело мастеров боится

– Это как раз тот случай, когда волынку не потянешь, покойник ждать не будет, – заметил Вячеслав.

– Да, не будет, – подтвердил завхоз. – Деревянный тулуп для усопшего или усопшей готов. Надо бы известить, что заказ выполнен. Кстати, напомните, кто дуба дал, а то я за делами и заботами запамятовал? Кручусь, словно белка в колесе.

– Васильич, вы же сами подписали наряд и должны знать, для кого предназначена эта домовина, – упрекнул Сергей.

– Вы, что же, не читали задание? – удивился завхоз.

– Читали, но наше дело маленькое. Коль поступил срочный заказ, то выполняй и не рыпайся, – ответил Зарубин.

– Подайте-ка, наряд, узнаю, кто преставился? – велел Пантюха. Столяр, сдерживая себя, чтобы не рассмеяться, подал бланк наряда. По мере того, как Егор Васильевич вчитывался в текст, суровая маска наползала на его лицо, а глаза полезли из орбит: «Гроб сосновый, стандартный для скоропостижно скончавшегося от инфаркта сердца Пантюхи Егора Васильевича».

– Что за бред сивой кобылы! – возмутился он. – Вы же видели на планерке, что я жив, здоров. У меня сердце здоровое, работает, как часы. Получается, что перед тем, как умереть, я успел заказать себе гроб и крест. Абсурд. Ни в какие ворота не лезет! Кто сочинил эту филькину грамоту? Почему мне сразу не сообщили, я бы аннулировал подлог?

– Предположили, что вы, воспользовались служебным положением, решили заблаговременно обзавестись гробом и крестом. Это избавит семью от лишних хлопот, – ответил столяр. По тональности, иронии в голосе Вячеслава завхоз догадался, чьи это проделки.

– Шутники, прохвосты, до чего додумались!? – сокрушался завхоз. – Наверное, заложили за воротник, ради потехи.

Вспылив, он разорвал бланк в клочья.

– Что ты, Васильич, обиделся, как малое дитя, шуток не понимаешь? – осуждающе заявил Реутов. – Не принимай близко к сердцу, относись к этой затее с юмором. Мы без злого умысла, а ради твоей же пользы, чтобы впредь проявлял бдительность, доверял, но и проверял. Ведь завистники могут подвести под монастырь. Не глядя, подпишешь документ, а по сути, себе приговор. Вдруг сам, того не ведая, отправишь «налево», цемент, кирпич, шифер, стекло, пиломатериалы, трубы и… вылетишь в трубу! Попадешь в поле зрения ОБХСС, круто возьмут за жабры, обвинят в хищении соцсобственности в крупном размере. За это светит «путевка» на Колыму или в другой медвежий угол.

– Васильич, не горячись. Ни тебе, ни нам дурная слава не нужна. Коль произошел такой казус, то тебе суждено жить долго и счастливо. Помни, что на обиженных воду возят, – напомнил Зарубин. – Наш тебе дружеский совет: прежде, чем подписывать бумагу, зри в корень, в суть документа. Хорошо, что эта «липа» не попала в бухгалтерию, иначе бы «прославился» на весь совхоз.

–Подам иск в суд за оскорбление чести и достоинства, – пригрозил Пантюха, судорожно собирая клочья бланка, как вескую улику против обидчиков.

– По-да-вай! – хором нараспев, заявили подчиненные.

– Как мы могли оскорбить твое достоинство, если ты сам себе заказал гроб? – осадил его вопросом Реутов.

– Я не заказывал! – возмутился завхоз.

– Чья подпись под заказом? – наступал Сергей. – Что написано пером, не вырубишь топором.

– Васильич, подумай репой, прежде, чем идти в суд, – посоветовал столяр. – Во-первых, в суде за подачу иска с тебя сдерут пошлину, не исключены расходы на юриста. Во-вторых, станет известно, что ты подписываешь документы, не вникая в их содержание. Тебя же самого в суде обвинять в служебной халатности при работе с документами строгой материальной отчетности. Мы с Сергеем не поленились, попросили в библиотеке Уголовный кодекс и выяснили, что тебе грозит наказание до четырех лет лишения свободы.

– В-третьих, есть реальный риск лишиться должности, тем более, что твой зам Тимофей Яковлевич дышит тебе в затылок, – поддержал приятеля Реутов, опустив Пантюху на грешную землю. – Директор суров, как крутое яйцо, не простит халатность и очковтирательство, понизит в должности или уволит.

– Не уволит. У меня большие трудовые заслуги, полный чемодан почетных грамот, дипломов, знаков отличия, вымпелов…

– У нас тоже немало заслуг, – усмехнулся Зарубин. – Пока ты шелестел бумажками, мы изготовили не меньше сотни гробов, крестов. Кроме того, столы, тумбочки, этажерки, табуретки, стенды для наглядной агитации, деревянные нужники, другие столярные изделия. Не о тебе, о нас Володя Высоцкий сочинил эту душевную песню.

Подражая популярному актеру, поэту и барду, Вячеслав запел:

Выходили из избы

здоровенные жлобы,

Порубили те дубы

на гробы…

– Очень задушевная песня, аж мороз по коже, – с иронией оценил Егор Васильевич. – Именно, жлобы, которым вы подражаете, а следует равняться на честных тружеников.

«А ведь они правы, мне до пенсии осталось три года. Если освободят от должности, то куда я пойду? – озадачился завхоз. – Разве что скотником на ферму, хвосты быкам крутить и в навозе ковыряться. Если слух дойдет до директора Леонида Вайцмана, то вызовет на ковер и снимет стружку. Поэтому в моих интересах не раздувать скандал, а уладить конфликт мирно».

– Ладно, мужики, оплошал, с кем не бывает, но и вы держите язык за зубами, – после паузы, взвесив все «за» и «против», согласился он на компромисс. Считаю инцидент исчерпанным.

– Как быть с гробом и крестом? – спросил плотник.

– Разобрать! Бесхозный гроб – дурная примета, обязательно к покойнику, – с суеверием промолвил завхоз.

– Глупые предрассудки, – возразил Зарубин. – У супругов Дегтевых, которые уже разменяли девятый десяток лет, больше тридцати лет в амбаре стоит пара дубовых гробов. Хранят в них от крыс, мышей и других грызунов, пшеницу, кукурузу, семена подсолнечниками. Сами старики в зловещие приметы, порчу, сглаз не верят, помирать не собираются.

– Зачем гроб разбирать, постарались на совесть, – поддержал приятеля Реутов. – Не сегодня, так завтра, кто-то в селе дуба даст, а гроб уже готов, дожидается своего клиента. Нам не придется пороть горячку. Будь моя воля, я бы заготовил с десяток гробов впрок. Этот товар надолго не залеживается. К тому же, рискуем не выполнить план по объему работ, тогда премия накроется медным тазом.

В этих аргументах Пантюха нашел рациональное зерно, поэтому доверительно попросил:

– Мужики, об этом случае никому, особенно своим бабам, ни единого слова. А то, словно сороки, разнесут по селу. Дождемся очередного покойника, а наряд на заказ я переоформлю задним числом.

– Правильно, мудрое решение, – похвалил искусный столяр. Но шило в мешке не утаишь. Слухи дошли до Вайцмана и он сделал Пантюхе серьезное внушение. Предупредил, что если подобное повторится, то будет уволен.

С той поры много воды утекло. Канула в Лету страна Советов, нет ни совхозов, колхозов и трестов, в одном из которых произошла эта история. Не осталось следов от хоздвора с пилорамой, мастерской, гаража, ферм и многих других производственных объектов. Не слышно музыки духового оркестра во время торжественных и печальных событий. В селах, где прежде трудились тысячи людей, круглый год кипела, бурлила жизнь, царят тишина и уныние. В упадке и запустении соцкультбыт. От общих праздников, радостных и печальных церемоний остались воспоминания. Ныне над чувством коллективизма, сострадания, милосердия к ближнему доминируют корысть, эгоизм и отчуждение.

Земля распаевана между доживающими свой век аборигенами, за жалкие гроши сдана в аренду мелким фермерам. А те, не выдержав конкуренцию и натиск (отжим) на их участки латифундистов, разоряются.

Что до траурной процедуры погребения, проводов в последний путь, то это печальное мероприятие для родни преставившихся подобно стихийному бедствию: наводнению или пожару, поскольку в один миг поглощает все скудные сбережения на «черный день». Никто ни сельских, ни городских тружеников, отдавших здоровье и силы для укрепления государства, последние услуги и почести, бесплатно, за счет профсоюза, как это было при едином государстве, не окажет. Все бремя расходов ложится на плечи наследников, зачастую безработных, малоимущих. Не случайно ритуально-похоронный бизнес на горе и страданиях людей – самый криминальный и прибыльный. В нем имеют свой куш и вездесущие попы с кадилами, ибо «опиум для народа» снова востребован.

В советский период кощунственно, аморально было вымогать деньги у людей, которых постигло горе. Напротив, помогали, сочувствовали. И жирных попов редко кто пускал на порог. Кто верил в загробный мир, ставил в церкви свечу и на том процедура финишировала.

Знал бы Пантюха, что произойдут такие метаморфозы, то по примеру почивших в бозе супругов Дегтевых, заранее приготовил бы дубовый гроб, которому в отличие от нынешних пластиковых, нет износа. На гроб из красного дерева придется работать с юных лет до последнего вздоха. В 90-х годах из-за дефицита древесины в ходу были целлофановые пакеты.

Не успеет человек испустить последний дух, а у дверей его дома или квартиры уже толпятся конкурирующие друг с другом, гробовщики, имеющие доступ к конфиденциальной информации о предсмертном состоянии потенциальных клиентов. Под личиной соцработников периодически интересуются самочувствием и, подобно черным грифам нетерпеливо ждут летального исхода. На запах трупа слетаются саранчой. При этом твердят: ничего личного, только бизнес!

Пока родственники пребывают в шоке от свалившегося горя, оформляют заказ на ритуальные услуги, чтобы срубить максимум бабла. Когда под воздействием психологического прессинга договор на услуги оформлен, поздно пить боржоми и посыпать голову пеплом.

Юная Кармен

– Володя, через полчаса в районном Доме культуры начнется концерт, посвященный Дню работника советской торговли, – сообщила мне ответственный секретарь редакции Людмила Сергиенко. – Других сотрудников под рукой сейчас нет, в разъездах по району, поэтому вся надежда на тебя. Мероприятие радостное, приятное. Плучишь удовольствие от выступления артистов. Заодно подготовишь репортаж в очередной номер. Как говорят, совместишь приятное с полезным.