Господа Чихачёвы

Мое исследование архивов Чихачёвых наводит на мысль, что эти вопросы преждевременны. Чихачёвы были знакомы с большей частью литературы, как художественной, так и дидактической, пропагандировавшей идеал домашней жизни, и записки самого Андрея содержат некоторые традиционные для описания домашней жизни выражения[12]. Но сфера деятельности Натальи Чихачёвой была гораздо шире той, которую отражала популярная литература для женщин, или той, что была доступна большинству женщин Западной Европы; совсем иными были и ее повседневные занятия. Она, бесспорно, вела финансовые дела и, конечно же, не занималась нравственным воспитанием детей. Несмотря даже на то что в своих дневниках Андрей подражал идеализированным описаниям домашней жизни, в «Земледельческой газете» он писал, что жене отводится важная роль – управление финансами и имениями. Дневники самой Натальи свидетельствуют о ее реальной роли, которую поддерживал Андрей, и о том, что именно с этой ролью она себя прежде всего и отождествляла, ею гордилась. Таким образом, автор этой книги присоединяется к кругу тех западных исследователей, которые изучают, как повседневная реальность отличалась от идеологии домашней жизни. Само по себе это не будет значительной научной находкой – в конце концов, вряд ли можно удивить кого-то, сказав, что люди вовсе не обязаны воспринимать напечатанное в газетах и журналах как прямое руководство к действию. Более важными здесь являются некоторые последствия, скрывающиеся за реалиями жизни семьи Чихачёвых.

Чихачёвы не отличались от других провинциальных среднепоместных дворян, если не считать того, что они очень много писали и значительная часть их письменного наследия сохранилась: их доход был средним для провинциальных землевладельцев, жили они примерно так же, как и их соседи и родственники. Но, конечно же, ни одна семья не может быть в точности похожа на остальные (несмотря на слова Л. Н. Толстого о похожести счастливых семей). Эта книга написана в жанре микроистории, и ее задача – как можно глубже понять одну семью, чтобы та могла стать образцом, сопоставление с которым позволило бы лучше понять другие, не столь подробно задокументированные случаи[13]. В не так давно опубликованном замечательном обзоре литературы о российском дворянстве Саймон Диксон призывал к созданию работ, которые могли бы «связать личность и обстоятельства, с большей аккуратностью находя место… конкретных дневников и переписки… в социальном и культурном контексте жизни их авторов»[14]. Именно в этом и заключается задача данной книги. Сопоставление материалов из архивов Чихачёва с другими, только сейчас входящими в научный оборот документальными источниками, и создание исчерпывающего портрета дворянства XIX века могло бы стать предметом совсем иного исследования.

То, что избранный Чихачёвыми способ распределения гендерных ролей в браке вполне возможен и воспринимался без замечаний или критики, имело бы большое значение, даже с учетом его нетипичности для помещиков среднего достатка (хотя есть основания полагать, что для этого сословия он был по меньшей мере вполне обычным явлением). Но хотя история Чихачёвых и является весьма своеобразной, она, безусловно, важна и может оказаться очень полезной для исследователей, занимающихся гендерной историей и историей семьи, проблемой крепостного права, изучением жизни поместного дворянства и восприятия различных идей: от представлений о домашней жизни до романтизма и национализма.

Своеобразие политической и экономической реальности России XIX века является одной из основных причин, по которым в российских семьях отступали от предложенной западной дидактической литературой модели брака. Важно отметить, что наиболее могущественный класс собственников в России того времени был представлен не средним классом предпринимателей: его составляли дворяне-землевладельцы, чье самосознание было тесно связано с этосом государственной службы и институтом крепостного права. Все российские дворяне – от высшей аристократии и до среднепоместного дворянства (подобного Чихачёвым), и бедные дворяне, еле сводившие концы с концами, – обладали значительными правовыми привилегиями: свободой от большинства налогов и телесных наказаний и даже свободой от обязательства государственной службы (она была дарована Жалованной грамотой дворянству Петра III в 1762 году и подтверждена Екатериной II в 1785 году)[15]. Но, несмотря на то что дворяне больше не были обязаны служить, предполагалось, что все же они будут это делать. Если земельные владения не приносили помещику достаточного дохода для поддержания желаемого положения, то служба становилась необходимостью. К XIX веку многие землевладельцы служили несколько лет, а затем выходили в отставку и поселялись в своих усадьбах. Государственная служба требовала, чтобы дворяне подолгу жили вдали от своих имений и семьи, и в таких случаях управление поместьями автоматически ложилось на плечи их жен (другими возможными вариантами решения этой проблемы были наем высокооплачиваемого профессионального управляющего, наделение одного из родственников полномочиями поверенного или возложение этой ответственности на крепостного старосту)[16]. В случае Чихачёвых муж постоянно пребывал дома с момента заключения брака, и в то время как его жена управляла их имениями, считал себя прежде всего слугой царя.

Еще одной привилегией потомственных дворян было исключительное право собственности на земли с проживавшими на них крепостными[17]. Благосостояние и комфорт среднепоместных дворян, как живших в своих усадьбах, так и служивших далеко от дома, главным образом зависели от доходов, приносимых трудом крепостных крестьян. В свою очередь, помещики были обязаны обеспечить основные материальные потребности. Управление крепостными было сложной, трудоемкой, рискованной задачей, от выполнения которой зависело очень многое; это было одной из основных задач любой помещичьей семьи.

Общественно значимая деятельность, которой могли заниматься российские дворяне, практически полностью сводилась к государственной службе, управлению земельными владениями и – для наиболее образованных – участию в культурной жизни страны. Большинству дворян в основном были недоступны иные занятия, открытые для мужчин других сословий. Например, практически невозможно было в этот период открыто участвовать в политической жизни страны, поскольку до 1906 года в России отсутствовал главный представительный орган управления, а ограниченные в правах органы местного самоуправления (земства) появились лишь в 1863 году. На влиятельные бюрократические посты назначали, как правило, лишь представителей элитных аристократических семейств. Хотя дворяне активно занимались некоторыми видами предпринимательства, в правление Николая I (1825–1855) коммерческое и промышленное развитие намеренно сдерживалось из страха перед социальной нестабильностью. Хотя дворяне имели право организовывать на своих землях фабрики и вступать в купеческие гильдии, в целом для инвестиций и инноваций российской экономике недоставало значительного капитала, а административные и правовые реалии препятствовали развитию рынка ценных бумаг и затрудняли предпринимательскую деятельность[18]. Хотя в России и существовал «джентльменский капитализм», в первой половине века инвестиции в землю и вклады в государственные банки выглядели более привлекательно[19].

Вышедший в отставку после нескольких лет государственной службы и не имеющий связей или капитала для участия в политической или коммерческой деятельности, Андрей Чихачёв полагал, что ему предназначено быть духовно-нравственным воспитателем: эта роль представлялась ему «публичной» в том смысле, что выводила его (мысленно и символически) за пределы его имений. Однако кому-то все же было нужно заниматься жизненно важным делом повседневного управления усадьбой. Это стало задачей Натальи. С точки зрения Андрея, роль хозяйки была «частной» (обязанности исполнялись «в доме»); таким образом, в его представлении «домом» были многочисленные имения с несколькими деревнями крепостных (такая точка зрения была характерна для провинциальных помещиков в XVIII–XIX веках)[20].

Андрей писал о деревенских жителях как о членах своей семьи, что было весьма распространено в середине XIX века; однако его записи позволяют увидеть подлинную жизнь: для Чихачёвых деревня и в самом деле была частью семьи в почти всех возможных аспектах. Наталья растила своих детей, заботясь в первую очередь об их материальном благополучии, но также понимала она и свои обязанности в отношении крепостных. А поскольку Андрей являлся нравственным наставником своих детей, то он считал, что играет ту же роль в жизни принадлежавших ему крепостных. По крайней мере, с точки зрения владельцев, во главе деревенской «семьи» стояли они, то есть родители, затем шли их дети и другие зависимые лица, причем последняя категория состояла из множества разрядов: от привилегированных нянюшек до наемных учителей, представителей духовенства, домашней прислуги и занятых на полевых работах крестьян. Каждый в различной (подчас весьма различной) степени зависел от всех остальных.

Чихачёвы, их соседи и друзья относились к прослойке так называемых среднепоместных дворян, в то время как существующая на данный момент историческая литература о крепостном праве и русском дворянстве, и в особенности появляющиеся время от времени детальные микроисторические исследования отдельных имений, основана почти исключительно на документах богатейших аристократических семейств, в особенности Гагариных и Шереметевых, у которых имелись большие конторы с управляющими и письмоводителями. Их указания, отчеты и переписка хранятся в легкодоступных архивах Москвы и Петербурга[21]. Однако, даже если взять в расчет всех помещиков, считавшихся богатыми, то есть владевших более чем 500 крепостных, их наберется не более 3,4 % от всех «душевладельцев». Их жизнь и хозяйство сильно отличались от мира Чихачёвых. Согласно 8-й ревизии, к 1836 году среднепоместные дворяне (то есть имевшие от 101 до 500 душ) составляли около 13 % помещиков и владели примерно третьей частью всех крепостных крестьян, в то время как более 80 % владельцев крепостных относились к мелкопоместным (или даже беспоместным) дворянам[22]. Большинство таких помещиков не имели возможности нанять управляющего, заводить подробные архивы или (если они только не находились на службе) проживать вдали от своих имений. Таким образом, мы не можем напрямую сопоставить историю семьи и хозяйства Чихачёвых, их родных и знакомых, с тем, что описывается в существующей на данный момент научной литературе о крепостном строе и дворянстве: в этих работах речь идет о совсем других людях и других отношениях. Данная книга рассматривает схожие вопросы развития крепостнического хозяйства и в особенности поместного дворянства, но в отличие от предшествующих работ делает это с точки зрения до сих пор практически неизученной (и как будто бы вовсе никогда не существовавшей) прослойки консервативного среднепоместного дворянства, населявшего российскую провинцию.

С точки зрения общеевропейской модели развития элит в XIX веке не приходится удивляться консервативности мировоззрения привилегированного, но не особенно богатого землевладельческого класса: их благосостояние было основано на поддержании status quo. Кроме того, судя по той же модели, на протяжении всего XIX столетия влияние привилегированных классов и групп среднего достатка должно было постоянно увеличиваться. Однако в России консервативно настроенное среднепоместное дворянство никогда не оказывало существенного давления на правительство или общественное мнение, и, когда мы читаем историческую литературу, создается впечатление, что оно практически сошло со сцены через некоторое время после освобождения крепостных в 1861 году, постепенно слившись с другими группами населения. Многие из них вошли в число людей свободных профессий, которых в конце XIX века становилось все больше; другие обеднели и, несмотря на свой более высокий с правовой точки зрения статус, жили приблизительно так же, как горожане или даже крестьяне[23]. Главной заслугой провинциального дворянства перед русской культурой стало то, что его жизнь послужила материалом для комических зарисовок Николая Гоголя, Антона Чехова и других писателей[24].

Однако историки все чаще задумываются о том, что кажущееся отсутствие средне- и мелкопоместного дворянства в исследованиях, посвященных Российской империи, требует объяснения. Почему эта часть дворянства не превратилась во влиятельную консервативную опору трона, почему не стала противовесом для крайних позиций – радикального социализма интеллигенции и безоглядного материализма и гедонизма аристократической элиты – или не попыталась смягчить их?[25]

Эта книга существенно обогащает фактографию и расширяет наши представления о российском дворянстве, рассматривая повседневную жизнь, семейные отношения, ценности и идеи одной конкретной семьи дворян среднего достатка, а также жизнь их крепостной деревни, в которой Чихачёвы черпали свои представления об обществе и народе. Андрей Чихачёв опубликовал десятки статей о ценностях и добродетелях сельской жизни, которые, как он полагал, должны стать основой здорового и упорядоченного национального характера. Эти идеи основаны на представлениях Андрея о деревне как о семье, а семья в его представлении состояла из матери-управительницы и отца-наставника. Андрей ценил порядок и обязанности, верил, что они даны свыше, а потому требуют серьезного отношения.

Общественный порядок, по его мнению, был подобен пирамиде: вершиной ее были хозяева имения, исполняющие роли отца и матери в отношении деревни, выступающей в качестве семьи, а основанием пирамиды был народ, который представлялся как семейство, составленное из совокупности деревень. Поэтому, когда в 1861 году освобождение крепостных изменило порядок жизни в деревне, крах потерпели и представления Андрея о государственности. Если идеи о порядке и природе, разделявшиеся теми, кто не испытывал желания ставить под вопрос status quo, могут дать представление о «консервативном хребте» России, то этот консерватизм был подорван самим же правительством, освободившим крепостных на таких условиях, которые все чаще приводили сыновей провинциальных среднепоместных дворян к потере имений и подталкивали их к занятию наемным трудом. «Важность хозяйки в доме» (слова Андрея) состояла в том, что, управляя имением, жена и мать была вершиной перевернутой пирамиды, служившей основой упорядоченного мировоззрения провинциального дворянства. С освобождением крепостных крестьян и существенным изменением традиционной роли матери потерпело крах и это мировоззрение.

Глава 1

Мир провинции

В 1820 году Наталья Ивановна Чернавина вышла замуж за Андрея Ивановича Чихачёва. Ей исполнился двадцать один год, он был на год старше. Скорее всего, они знали друг друга большую часть жизни, поскольку выросли в одном кругу дворянских семейств, проживавших в имениях Владимирской губернии. В возрасте двадцати двух лет Андрей Чихачёв уже вышел в отставку с военной службы в Санкт-Петербурге и унаследовал фамильные имения, сердцем которых была усадьба Дорожаево, где и поселилась его семья. Андрей был сиротой и воспитан родственниками после безвременной смерти родителей. Ко времени женитьбы он принял на себя полновластное управление семейными имениями – прежде ими управлял его старший брат Иван, объявленный «беспутником и мотом». Приобретение прав на собственность потребовало сложной юридической борьбы, но в конце концов Андрей получил контроль над родовыми имениями, взяв огромную ссуду, чтобы выкупить долю брата; это вынудило его заложить 90 % принадлежавших ему отныне крепостных «душ»[26].

Жизнь семьи Натальи была более стабильной – у ее отца, морского офицера, было четверо детей, и она была единственной дочерью. Наталья выросла в имении под названием Берёзовик и, вступая в брак, получила хорошее приданое, в том числе и небольшую деревню Бордуки рядом с Берёзовиком. Каждый год они с Андреем проводили там некоторое время, живя по соседству с родственниками со стороны Чернавиных. К моменту заключения брака младший брат Натальи, Яков, предположительно, еще не служил и, видимо, уже дружил с Андреем (возможно, он поддержал его в сватовстве к сестре). В любом случае уже к 1830 году Андрей называет Якова не только шурином, но и близким другом. Выйдя в 1833 году в отставку после службы во флоте, Яков вернулся домой во Владимирскую губернию и поселился в Берёзовике. Он до самой смерти регулярно навещал Чихачёвых и писал им письма[27].

В первые годы брака Андрей и Наталья пережили немало испытаний. Они прошли через тяжелый судебный процесс по введению Андрея в права наследства после смерти его брата-мота. Они потеряли своего первого ребенка – дочь Анну, умершую в младенчестве в 1821 году. В следующем году умер отец Натальи. В 1823 году они временно переехали в Москву, чтобы продолжить судебные тяжбы о наследстве Андрея, в том числе теперь и отдельное дело о собственности его тетушки[28]. В 1824 году Андрей писал, что они имели счастье лично видеть императора Александра I во Владимире, что предполагает, что к этому времени они уже вернулись домой. В декабре 1825 года, после смерти императора Александра I, группа военных подняла восстание с целью защитить порядок престолонаследия и добиться введения конституции. В том же году, в начале сентября, Чихачёвы радовались рождению Алексея, первого из их выживших детей. Несколькими месяцами ранее, в апреле, утонули при катании на лодке два старших брата Натальи, Александр и Павлин (по иронии судьбы, ранее, до выхода в отставку, они служили в императорском флоте). Три года спустя, в январе 1828 года, умерла мать Натальи Александра Николаевна. Единственным оставшимся во Владимирской губернии членом семьи Натальи был загадочный человек по имени Тимофей Иванович Крылов, которого Чихачёвы и Яков Чернавин называли «дядюшкой», хотя непонятно, кем именно он им приходился. Возможно, он был вторым мужем Александры Николаевны и, следовательно, отчимом Натальи. Как бы то ни было, до самой смерти (в конце 1830‐х или начале 1840‐х годов) он считался членом семьи[29]. Под конец первых десяти лет брака – 26 октября 1829 года – у Натальи и Андрея родился второй ребенок, также доживший до взрослого возраста, дочь Александра, а сами Чихачёвы вступили во второй этап совместной жизни, оставив за спиной семейные невзгоды 1820‐х годов.

В 1830‐х и 1840‐х годах (два десятилетия, наиболее подробно описанные в сохранившихся дневниках и переписке) Чихачёвы сосредоточились на воспитании детей и выплате долгов, обременявших наследство Андрея. В это время Андрей описывал себя Якову как «твой удалой братикос с отколотым зубком, седоватыми височками и рыжими усиками»[30]. Он также был близорук и носил очки[31]. Не сохранилось описаний Натальи или детей, хотя в 1831 году они позировали для семейного портрета, написанного местным художником Иваном Ильичом Ореховым, а в 1842‐м – для дагеротипов. К сожалению, изображения утрачены[32]. Согласно описанию Андрея, Яков был «маленьким, толстым, жирным человеком»[33]. Он был на шесть лет моложе Андрея и до конца жизни оставался холостяком. Андрей подшучивал над холостой жизнью Якова, предлагая купить зятю «Супружескую Граматику с приложением ландкарты. Цена пустая, а и похохочем и потолкуем, а? Согласен ли? – Право так. Была-не-была, я рублем жертвую; – Пожертвуй же и ты». Яков отвечал: «…Не надо! А ежели и приведет бог жениться – так тогда занимательнее будет Супружеская [грамматика], – Практическая, но уже вовсе не теоретическая!»[34] Когда Яков Чернавин вышел в отставку, отслужив во флоте, и вернулся домой в Берёзовик, он своим присутствием сделал целостным семейное бытие, чьи занятия, ценности и мировоззрения отразил с поразительной подробностью.

В губернии, где жили Чихачёвы, в середине XIX века проживало более миллиона человек, она была двадцать первой по численности населения из сорока девяти губерний европейской части России. Столицей губернии был Владимир – главный город средневековой Владимиро-Суздальской Руси, расположенный в 171 версте (183 километра) к северо-востоку от Москвы[35]. В середине XIX века считалось, что он находится «рядом» с Москвой, поскольку два города связывало «прекрасно устроенное шоссе»[36]. Помимо Владимира, в «золотое кольцо» средневековых русских городов, уже тогда имевших большое историческое и культурное значение, сохранившееся по сей день, входят Суздаль, Ярославль, Кострома и Ростов Великий.

Помимо старинных соборов, двумя наиболее известными достопримечательностями губернии были озеро Плещеево, где учился ходить под парусом Петр Великий, и город Александров, где Иван Грозный жил со своими опричниками. Ближайшими к имениям Чихачёвых городами были центры уездов: Шуя (славившаяся чистой водой и водкой) и Ковров, городок поменьше. Главным имением Чихачёвых, где проживала семья, было Дорожаево, расположенное к востоку от «большого проселочного тракта» из Коврова в Шую и, согласно историческим документам, получавшее воду из прудов и колодцев (имение находилось недалеко от небольшого рукава реки Тезы, которую в 1850‐х годах правительство пыталось сделать судоходной)[37]. В письме к другу Андрей описывает удобное расположение Дорожаево: «20 верст [21 километр] от Шуи, где чего хочешь, того просишь»[38].

Ковров расположен в 31 версте к югу от Дорожаево по дороге во Владимир (до него еще 55,5 версты). Чихачёвы регулярно останавливались в Коврове по пути во Владимир и обратно (иногда навещая друга и религиозного наставника отца Силу), ездили туда на ярмарку и базар. Благодаря современному ковровскому краеведу Н. В. Фролову нам кое-что известно о том, что город представлял собой в первой половине XIX века, когда часто упоминался в бумагах Чихачёвых. Согласно Фролову, «старинное село Коврово было преобразовано в уездный город в 1778 г. по указу императрицы Екатерины II. При императоре Павле I Ковров был сделан заштатным городом… но в 1804 г. формально восстановлен в статусе уездного центра», на этот раз уже окончательно[39]. Вполне понятно, почему статус Коврова был в глазах властей сомнительным, вне зависимости от склонности императора Павла I отменять все решения матери: например, в 1808 году в Коврове было всего 853 жителя. В 1817 году, когда он уже давно стал уездным городом, там все еще насчитывалось лишь 117 домов, три каменных здания и четыре улицы. К 1849 году население выросло до 1844 человек, и к 1852 году в городе был 231 дом, десять каменных зданий и шесть улиц. По сравнению с другими городами губернии он все еще был очень мал – меньше одной шестой Мурома, – но «по числу торговых лавок Ковров вплоть до 1840 г. занимал третье место в губернии, уступая лишь тому же Мурому, да еще Переславлю-Залесскому»[40].

Наличие этих лавок было важно для Чихачёвых. То, что они жили в сравнительно густонаселенной области между Шуей и Ковровом и недалеко от Суздаля и Владимира, означало, что они не были изолированы от других помещиков и могли покупать предметы первой необходимости или обращаться за медицинской помощью: для этого нужна была лишь сравнительно недолгая поездка в экипаже. Разумеется, из‐за плохого состояния дорог поездки оказывались более долгими, чем могли бы быть. Чаще и с большей легкостью Чихачёвы путешествовали летом, когда дороги были сухи (хоть и пыльны), или зимой, на санях по утрамбованному снегу. Летом поездка в Шую в повозке занимала примерно два часа. В непосредственной близости от Дорожаево проживало несколько помещичьих семейств, но самый близкий друг Чихачёвых – брат Натальи Яков – жил в двадцати часах езды в Берёзовике, в окружении других дружественно настроенных семейств, так что, когда Чихачёвы совершали путешествие (что случалось часто), они посещали семьи в городе Тейково или в Губачёво, имении семейства Иконниковых (кузенов Андрея). До Владимира Чихачёвым приходилось добираться двадцать четыре часа, причем нужно было один раз ненадолго останавливаться, чтобы накормить лошадей, а также где-нибудь переночевать. Путешествие из Дорожаево в Москву занимало в два раза больше времени, с двумя остановками, чтобы переночевать и накормить лошадей.

С точки зрения культурной жизни Ковров был довольно типичным маленьким городком центральной части России. Фролов приводит яркое описание из дневника князя Ивана Михайловича Долгорукова, владимирского губернатора с 1802 по 1812 год, упоминающего о том, что в 1813 году он проезжал через Ковров. По прибытии в город князь Долгоруков был приглашен для трапезы в «городской дом» местного купца, где его приветствовали «все» городские «чиновники». Хотя чиновники были вежливы, губернатор жаловался, что «у каждого из них не то было на языке, что на уме». Он описывает «прекрасное» расположение города на горе, «подошву которой моет Клязьма». Город разбит «довольно правильно, но строение вообще весьма бедное». Князь пишет, что «длинный гостиный ряд каменный» и каменный корпус «для Присутственных Мест» были построены в бытность его губернатором, и хвалит себя за речь, произнесенную на открытии правительственного здания. Затем он упоминает «весьма новый» обычай, побуждавший представителей разных сословий произносить речи на городских торжествах: обычай, который тогда уже вновь начал забываться. В завершение визита губернатор был сопровожден городскими судьями на окраину города. Он провел ночь в «Воскресенском, селе разных помещиков» в 25 верстах от Коврова[41]. Хотя в окрестностях было несколько сел с таким распространенным названием, Чихачёвы входили в число владельцев одного из них.