Пересилить страх. Детектив

В результате внутрипартийной борьбы к власти как в партии, так и государстве, пришёл Хафизулла Амин, по приказу которого был убит Тараки. Амин начал своё правление с террора и с разных противоречивых обещаний улучшить жизнь людей и пойти по социалистическому пути развития. В связи с тем, что оппозиция и всевозможные банды не прекращали, а даже усиливали борьбу за власть, Амин, как и когда-то Тараки, обратился с просьбой к руководству СССР о необходимости интервенции в Афганистан.

Вот как описываются те события на интернет-ресурсе real-vin.com:

«Ещё будучи премьером, Амин постоянно выступал за введение в Афганистан советских войск, а когда совершил переворот, начал упрашивать Москву сделать это как можно скорее. Он окружил себя советскими военными советниками, постоянно консультировался с КГБ и МО СССР, полностью доверял лишь врачам из СССР и надеялся в конечном итоге на наши войска. Амин боялся и НДПА, и моджахедов. Он распустил службу безопасности Тараки и публично объявил, что с момента Апрельской революции в результате репрессий правительства Тараки погибло более 12-ти тысяч людей. Однако Хафизулла Амин не только не прекратил террор, а, наоборот, усилил репрессии и даже превзошел в этом Дауда и Тараки. Афганские коммунисты и секретари ЦК КПСС видели в Амине афганский аналог Сталина или Мао Цзэдуна.

12 декабря 1979 года Политбюро ЦК КПСС приняло секретное постановление «К положению в Афганистане». Суть его сводилась к тому, что необходимо устранить Хафизуллу Амина, на его место поставить Бабрака Кармаля (третьего лидера НДПА, сбежавшего от Амина в СССР), а для стабилизации положения послать в Афганистан войска. 27 декабря началась подготовка к штурму дворца Амина Тадж-бек. В тот день советские агенты подсыпали яд в еду Амина, когда тот давал обед по случаю возвращения из Москвы секретаря ЦК НДПА Панджшири. Но ничего не подозревавшие советские медики чудом спасли Амину жизнь, после чего спецгруппы КГБ пошли на штурм дворца.

Находившиеся во дворце советские врачи и специалисты попрятались кто куда. Сначала они думали, что напали моджахеды, затем, что их штурмуют сторонники Тараки. Личная охрана Амина не очень успешно, но отчаянно отстреливалась от спецназовцев. Те, естественно, работали по принципу «зачистки»: в каждое новое помещение или коридор бросалось несколько гранат, затем автоматные очереди вслепую и осмотр «сотворённого». По этой причине погибло много гражданских лиц из прислуги, почти вся охрана и родня Амина, многие советские специалисты. Спецназ потерял около десяти человек убитыми, и вполне возможно, что кого-то подстрелили свои – дворец штурмовался со всех сторон сразу…

Когда наши врачи услышали русский мат, они поняли, что атакуют свои, но это в принципе мало что поменяло. Доктора Алексеев и Кузнеченков, которые присматривали за дочерью Амина и её грудным ребенком, спрятались под стойкой бара. Вскоре они увидели Амина, который шел по коридору в белых адидасовских трусах, держа в высоко поднятых, обвитых трубками руках, словно гранаты, флаконы с физраствором. Лишь несколько часов назад вышеуказанные эскулапы откачали диктатора после отравления и поставили ему капельницы. Алексеев, выбежав из укрытия, первым делом вытащил иглы, прижал пальцами вены, чтобы не сочилась кровь, и довел президента до бара.

Амин прислонился к стене, когда послышался детский плач: из боковой комнаты вышел, размазывая кулачками слезы, его пятилетний сынишка. Увидев отца, бросился к нему, обхватил за ноги. Амин прижал его к себе, и они вдвоем присели у стены. Амин приказал подошедшему адъютанту позвонить и предупредить… советских военных советников о нападении на дворец. При этом он сказал: «Советские помогут». Адъютант доложил, что стреляют именно советские. Эти слова вывели Амина из себя, он схватил пепельницу и бросил ее в адъютанта: «Врешь, не может быть!» Затем сам набрал начальника Генштаба, командира 4-й танковой бригады, но связи не было. После этого Амин тихо проговорил: «Я об этом догадывался, всё верно». В холл с баром ворвались двое спецназовцев (почему-то без гранат), которые сходу выпустили несколько очередей из автоматов: Амин с сыном, его адъютант и Алексеев погибли на месте…

Впрочем, это лишь одна, но признанная самой достоверной, из версий смерти Амина. Как вспоминал один из спецназовцев: «Мы оставили дворец, в котором ковры были пропитаны кровью, хлюпающей под ногами». Убитых афганцев, в том числе и двух малолетних сыновей Амина, закопали в братской могиле неподалеку от дворца Тадж-Бек, где с июля 1980-го располагался штаб 40-й армии. Труп Амина, завернутый в ковёр, был погребен там же, но отдельно от остальных. Никакого надгробия ему поставлено не было. Оставшиеся в живых члены его семьи были посажены в тюрьму Пули-Чархи, сменив там семью Тараки. Даже дочь Амина с перебитыми ногами и с грудным ребенком на руках оказалась в камере с холодным бетонным полом…»

Эти же события историк Нурали Давлат специально для Asia-Plus описал так:

«К операции по ликвидации Амина привлекли спецназ КГБ СССР – группы «Гром» (впоследствии с подачи журналистов ее стали называть «Альфой») и «Зенит», а также более 550 солдат и офицеров «мусульманского батальона».

Мусбат готовили более 6 месяцев. По легенде они должны были обеспечить охрану президента Амина в районе Тадж-Бека.

Подготовка операции в Кабуле была возложена на генералов КГБ Иванова и Кирпиченко. Генерал Дроздов, начальник управления «С» ПГУ, руководил операцией по захвату дворца Тадж-Бек.

Иванов и Кирпиченко доложили в Москву о том, что ликвидация Амина без помощи армии невозможна. 25 декабря в афганскую столицу перебросили Витебскую десантную дивизию.

В этот день каждые 15 минут в Кабульском международном аэропорту стали приземляться советские военные самолеты. Началась переброска советских войск в Афганистан.

27 декабря 1979 года афганский президент пригласил на новоселье во дворец членов партии и правительства, а также генералитет и руководителей спецслужб. Все приглашенные были вместе с супругами.

Хафизулла Амин радовался, что, наконец, ему удалось добиться ввода советских войск в Афганистан. Но ближе к обеду всем гостям стало плохо. Все падали в обморок. Вскоре сам Амин тоже потерял сознание. Его жена приказала срочно доставить в Тадж-Бек советских врачей. Тем временем в посольстве ждали звонка агентов об успехе операции. А звонка не было. Доктор Тутахель, главврач Центрального госпиталя афганской армии, где работали советские врачи, попросил их срочно поехать в Тадж-Бек, где Амину стало плохо.

Это был серьезный прокол организаторов операции, так как они не учли этот момент: упустили из виду, что в Кабуле кроме посольских врачей работают также военные доктора, которые ничего не знали об операции КГБ против Амина.

Группа в составе Анатолия Алексеева, Александра Шанина, Виталия Кузниченко и Станислава Коноваленко срочно выехала по вызову. Они откачали Амина. Когда стало понятно, что план с отравлением провалился, операцию срочно перенесли на более ранний срок, на 19 часов, чтобы сторонники афганского президента не спохватились.

Началась операция под кодовым названием «Шторм -333». Но даже сам Амин не верил, что дворец атакуют советские солдаты и офицеры».

Ещё немного предыстории ввода советских войск в Афганистан. К началу афганской войны руководитель страны Леонид Брежнев был уже тяжело болен и не мог принимать самостоятельно волевые решения. По сути дела у государственного руля оказались три человека – председатель КГБ Юрий Андропов, министр обороны Дмитрий Устинов и министр иностранных дел Андрей Громыко, которые, демонстрируя друг перед другом, перед народом и Брежневым свою значимость, внушили членам политбюро коммунистической партии мысль о необходимости ввести войска в Афганистан. При этом военные и партийные советники делали ставку на одни силы в полуфеодальном государстве, а КГБ – на другие. Но никто в тогдашнем руководстве СССР объективно не задумался об отношении всего афганского народа к интервенции. А этот народ постоянно страдал от постоянных дворцовых переворотов и был обозлён на всех и тем более не терпел вмешательства других государств в свои дела. Андропов, анализируя донесения своей разведки и сопоставляя их с данными партийных и военных советников, ошибся в главном выводе, который и привёл к трагическому вводу войск в чужую и совсем не дружественную страну. Однако здесь надо отметить, что глава Афганистана Амин с любовью относился к СССР. Об этом свидетельствовала его жена, которая несмотря на убийство мужа и двух их сыновей, на то, что она с другими выжившими детьми провела некоторое время в тюрьме в страшных условиях, в будущем выбрала местом жительства Советский Союз.

Афганскому народу не понравились преобразования Амина, ведущие к социализму, и кровавый террор в отношении инакомыслящих граждан. Эти граждане начали вооружённое сопротивление. Перестал Амин устраивать и лично Брежнева. Андропов пообещал своему руководителю, что их ненадёжного друга уберут чекисты. Но попытки физического устранения Амина не увенчались успехом. Тогда было принято решение о штурме дворца, а потом и о боевых действиях в стране, в которой в свое время мощное государство Великобритания за тридцать восемь лет так и не смогло покорить свободолюбивый и своенравный афганский народ. Но решение было принято кучкой людей: и 19 декабря 1979 года в Афганистан сначала отправился «мусульманский батальон», а следом за ним 25 декабря была переброшена 103-я гвардейская воздушно-десантная дивизия. В назначенное время начался штурм дворца силами спецназа КГБ и десантников. Перед штурмом бойцам разрешили выпить водки из расчёта бутылка на три человека. А потом полилась кровь. Афганцы не могли поверить, что погибают от рук друзей. Были убитые и среди советских воинов. Так началась десятилетняя война, единственной пользой от которой, возможно, стала проверка способности советской армии выполнять боевые задачи, проверка советских солдат на преданность Родине, их готовность погибнуть за неё даже на территории другого государства. Эти испытания армия в целом и каждый солдат в отдельности выполнили с честью. Но если бы Брежнев был в полном здравии, он бы не допустил этой бессмысленной войны.

Глава третья

1

Он парил над вершинами красивейших гор, завораживающих и вместе с тем вызывающих какой-то необъяснимый волнующий страх. Раннее солнце уже освободилось от цепей причудливых хребтов и осветило древний город, расположенный в долине, который своими окраинами как будто карабкался на склоны этих гор. С высоты казалось, что этот город состоит из миллиона пчелиных улей разных размеров и конфигураций, прижавшихся друг к другу.

Он полетел солнцу навстречу. Ослепительный шар вдруг сорвался с небосклона и устремился вниз на город. Там, внизу, раздался взрыв, и все пчелиные ульи исчезли в серой едкой пыли. Спящий проснулся, открыл глаза, поводил ими по сторонам и подумал: такой ясный сон, пронзительно похожий на реальность, ему ещё никогда не снился. И что его больше всего удивило – он ни разу в жизни не был в настоящих горах. А во сне они привиделись ему в мельчайших деталях. Восемнадцатилетний двухметровый парень крепкого телосложения встал с кровати, быстро привёл себя в порядок и пришёл на кухню. Там отец и мать уже приготовили завтрак и с каким-то особым вниманием посмотрели на сына. Высокий мужчина средних лет обычной внешности положил руку на плечо парня и произнёс:

– Гена, послушай меня. Сейчас в нашей стране царят мир и согласие. Мы ещё никогда так не жили спокойно, как сейчас. Два года армии пролетят незаметно. Главное, будь всегда человеком, не унижайся и других не обижай. Ты у нас сильный, умный парень и своими поступками и поведением добьёшься уважения у своих командиров и товарищей. И знай, белорусов за добрые сердца и готовность в любой обстановке прийти на помощь всегда и везде уважали. Разные вредные соблазны сразу от себя отметай, – мужчина, которого звали Владимир, – посмотрел на жену.

Женщина поднесла к заблестевшим глазам кухонное полотенце и печально улыбнулась.

– Как появится возможность, сразу напиши нам. Попусту на рожон не лезь. Береги себя.

– Ладно, Вера, давай завтракать, – Владимир сел за стол и кивнул сыну головой, – наедайся до отвала. В армии тебя ждёт другой режим и другая еда.

– За меня не волнуйтесь. Отслужу, как надо, – Гена уселся на стул, – я не привередливый и привыкну к любой обстановке и еде. И думаю, что из-за роста мне будут выделять двойную пайку.

– Это так, – кивнул головой отец, – но вот с обмундированием могут возникнуть проблемы.

– Голым служить не буду, – усмехнулся парень.

– Это так, – отец снова кивнул головой и вздохнул.

Через несколько часов Геннадий Аистов стоял на площади областного военкомата в городе Витебске в шеренге вместе с такими же, как он, призывниками и периодически махал огромной рукой родителям и своей девушке Лене, оставшимся за оградой в гражданской мирной суете. Рядом с Геной парень среднего роста по имени Виктор Сергеев тоже взмахами руки успокаивал своих родителей и себя перед неизвестным волнующим испытанием в жизни. Заканчивался 1979 год.

2

Гена и Витя через пару суток оказались в одном учебном подразделении в одной среднеазиатской Республике. Два месяца они учили уставы, устройство оружия, занимались физической подготовкой, после чего приняли присягу на верность Родине и уже как настоящие солдаты оказались в настоящей боевой части в чужой стране под названием Афганистан. С этого момента они стали в полной мере ощущать на себе слова из присяги «стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы». К тяготам добавилось новое ощущение чужой территории. Гена в первый же день после обустройства в палатке с печкой-«буржуйкой», сделав первые шаги по афганской земле, почувствовал в душе гнетущую тревогу. Такое ощущение у него возникало в детстве, когда он попадал в другую деревню. Тогда ему казалось, что все местные парни враждебно на него смотрят и вот-вот кинутся в драку. Но там была своя земля. А здесь всё чужое: красивые заснеженные горы, небо, кишлаки и люди в них. Отовсюду веяло враждебностью. Невидимый враг был везде. И Гена скоро это ощутил уже в первом походе, когда окружая кишлак с душманами, на мине подорвался парень из его отделения. Гену лишь обдало горячим воздухом с мелкими частичками чего-то твёрдого. А потом началась стрельба, и он стал стрелять на звук вражеских выстрелов.

Вернувшись на базу в палатку, Витя, увидев лицо друга, произнёс:

– С боевым крещением.

Гена усмехнулся.

– А мне сапоги жмут. У меня ведь сорок последний. Видать после боя ноги опухли. Теперь пальцы ноют. Я их, наверное, в горячке поджимал.

– Доложи командиру.

– Мне на складе и так самый большой размер дали. Других нет. Начну ныть, сочтут трусом.

– Но ты же свои ноги угробишь.

– Я придумал выход. Сейчас отдохну, а потом в сапогах отрежу мысы. Дырки замотаю портянками, – двухметровый парень, подставив пятки к печке, стал массировать пальцы.

Витя покачал головой.

– Мне кажется, что мы попали на самую настоящую войну.

– Я об этом тоже подумал. Но с кем мы воюем, вот проблема?

Рядовой Аистов потом постоянно задавал себе этот вопрос. Особенно он вставал остро, когда, зачищая очередной кишлак от «духов», мирные жители якобы тебя встречают дружелюбно, а ночью даже подростки с автоматами и ножами выходят на охоту за советскими солдатами, чтобы потом, если возьмут кого-то в плен, содрать с них кожу, выколоть глаза, отрезать руки и бросить на пути продвижения интервентов. Гена в чужих горах понял смысл поговорки, засевшей в крови местного населения: если хочешь победить врага, победи себя. Советский солдат её изменил на свой лад. Однажды возвращаясь с задания, позади которого были километры, пройденные в ущелье по переходам высоко в горах, где нечем было дышать, в сапогах с отрезанными носами, несколько дней питаясь снегом и при этом уничтожив замаскированную, хорошо охраняемую базу врага, Аистов сказал другу:

– Витя, я давно уже пересилил в себе страх. У меня в душе остались лишь честь, достоинство и гордость за себя, но периодически возникают вопросы: почему мы здесь, почему мы убиваем, почему убивают нас?

– Не знаю, оценит ли наш подвиг Родина, но ты прав, мы доказали себе, что мы настоящие советские парни и нас не победить. А здесь мы потому, что защищаем интересы своего государства, ведь мы давали клятву на верность ему. Я себя ещё утешаю тем, что в этой войне, применительно к нам, есть конкретный срок её окончания – это дембель. А до него рукой подать.

– Ты прав. Но до него лично мне надо ещё протопать в дырявых сапогах под пулями «духов» не одну сотню километров. Я сейчас мечтаю поскорее добраться до базы и положить пятки на горячую печку. Её я не променяю даже на еду. А при моей комплекции, поверь мне, есть всегда хочется. Снегом голод не утолишь.

Шедший следом за Сергеевым коренастый парень по имени Коля Вортин, призванный на службу из Витебского района, хмыкнул:

– До дембеля ещё как до Луны. А стреляют каждый день. И возмущает то, что кормят плоховато, нормальных санитарных и бытовых условий нет.

– Ты, Вортин, наверное, с этой самой Луны и свалился, – через плечо бросил Гена, – разуй глаза, мы на войне.

– А за кого мы воюем? Родина в другом месте. И знают ли там, что здесь творится.

– Это не наше дело, – Виктор чуть замедлил ход, – ты осторожней с такими высказываниями. Можно кой-куда и загреметь.

– Там уж точно останешься жив, – Коля ускорил шаг, – но я честно исполняю свой воинский долг. Ко мне претензий нет.

– Но нытьё у нас не приветствуется, – Гена махнул рукой, – прекратим этот разговор.

Дальше до базы бойцы шли молча.

Когда до демобилизации оставалось полгода, закалённые в боях и различных военных операциях, Аистов и Сергеев в глазах молодого пополнения выглядели уже как зрелые мужчины. Гена и Виктор охотно делились своим опытом военных действий, взаимоотношений с местным населением и тем, как в таких условиях не погибнуть по глупости, при этом не уронив чести и достоинства.

В начале августа подразделение, в котором служили друзья из Витебской области, в очередной раз бросили на уничтожение многочисленного отряда моджахедов, засевших высоко в горах. Когда по ущелью добрались до нужного подъёма, солнце уже безжалостно плавило всё живое. Солдатам постоянно хотелось пить. На высоте трёх километров многие почувствовали кислородное голодание. Коля Вортин тоже участвовал в этой операции. До этого он несколько недель провалялся в госпитале, лечась от букета разных заболеваний, связанных с некачественной водой. Не доходя пару километров до цели, Вортин вдруг сел на камень и произнёс:

– Хоть застрелите, дальше идти не могу. Нет сил. Болит живот.

Командир отделения о произошедшем немедленно доложил вышестоящему начальнику. Тот приказал:

– Аистову и Сергееву оказать помощь Вортину для дальнейшего движения вперёд. Небольшое отставание от подразделения разрешается. Старший группы – Аистов.

Рядового Вортина от этого приказа ещё больше скрутило. Гена, глядя на больного, скривил рот и произнёс:

– Если не можешь идти, сам понесу. Сейчас десять минут отдыхаем и вперёд. О возвращении на базу и не думай.

– Ладно, немного отлежусь и пойдём, – Коля прилёг около камня.

Аистов присел возле Вортина и подумал: у этого парня нет друзей, потому что ненадёжный и боец никудышный. Чуть где кольнёт, бежит в санчасть, чаще всего болеет, дольше всех лечится, и вот сейчас надо с ним нянчиться. А в горах во время операции каждый солдат на вес золота. Гена резко встал и резанул рукой.

– Подъём. Наши уже далеко ушли вперёд. Трудно будет догнать.

– От меня помощи мало, – Вортин с трудом встал на ноги, – может, мне лучше вернуться на базу. Я, похоже, недолечился.

– Бой тебя вылечит, – Виктор прислушался к горам, – давай автомат и вещмешок, я понесу.

– Но я и без нагрузки много не пройду.

– Тише! – Сергеев приложил палец ко рту, – севернее нас по склону горы скатился камушек. Чует моя душа, за нами наблюдают.

– Быстро всем за камни, и автоматы наизготовку, – шёпотом приказал Гена и из укрытия стал всматриваться в горы.

Вскоре он заметил мгновенный отблеск бинокля и снова шепнул расположившемуся рядом другу:

– «Духи» хотят, не поднимая шума, взять нас в плен.

– Будем биться до последнего, а потом у нас для них и для себя есть гранаты.

– Умереть мы всегда успеем, надо постараться выжить. Нам надо сменить позиции, чтобы не быть под прицелом и попробовать догнать своих, маневрируя между камнями, уступами.

В это время ниже по склону раздался грохот. Виктор выскочил из укрытия и посмотрел вниз, замерев от неожиданности. Там несколько камней, встречая препятствия, подпрыгивали и неслись в ущелье. Сергеев вернулся к другу и тихо произнёс:

– Коля исчез. Я видел только камни.

– Возможно, Вортин сорвался вниз. Что предпримем?

– Догонять своих.

– Но сначала мы осмотрим склон, если доведётся, то примем бой. Мы не должны Вортина, каким бы он ни был, оставлять в беде.

– Мне кажется, это напрасная трата времени.

– Спор окончен. Вперёд – на поиски, чтобы наша совесть была чиста, – Гена пополз вниз.

Склон горы не был крутым. Друзья, сохраняя бдительность, осмотрели возможные места нахождения Вортина. Но тот бесследно исчез. Аистов принял решение в усиленном темпе без отдыха догнать своё подразделение. К удивлению ребят «духи» на этот раз себя не проявили.

Зато потом с ними был настоящий беспощадный бой. Из-за эха в горах складывалось такое ощущение, что стрелял каждый камень и уступ. Трудно было определить, с каких позиций душманы ведут огонь. Но враг оказался поверженным. Имелись потери и среди советских солдат.

Гена, возвращаясь на базу, думал: в какую-то деревню придёт цинковый гроб, и мать не сможет в последний раз посмотреть на любимого сыночка. И закопают этот гроб в землю, так и не узнав, что осталось от советского солдата, который с честью выполнил долг перед Родиной.

На базе Аистов написал сразу по две пары писем, предназначенных родителям и любимой девушке Лене. Содержание писем было почти одинаковым, что служба проходит по-прежнему нормально в среднеазиатской Республике. Кормят и одевают хорошо. Для девушки Гена добавлял, что любит её и скучает. Под письмами первой пары парень поставил дату августа месяца, а под другой – сентябрь. Адресом отправки всегда служила одна из южных союзных республик. Такой метод успокоения родителей применялся в случае затяжных боевых операций. Незадействованный в них свободный боец отправлял вторую партию писем в назначенный срок.

А боевые операции шли одна за другой. Часто на них выходили ночью. До цели добирались к утру, после чего начиналась ликвидация душманов, засевших или в кишлаках, или в горных лагерях. От умения и тактики зависели жизни советских солдат. Но они гибли. Гибли солдаты и при охране в конвое сопровождения грузов, идущих из Советского Союза, подрываясь на минах, попадая под пули снайперов и в лобовых боях с врагом. Но бойцы советской армии всегда демонстрировали отвагу, героизм, стойкость духа, верность присяге и любовь к своей Родине.

Однажды, за пару месяцев до демобилизации, после возвращения с боевого похода Гена, отогревая ноги на буржуйке, взглянул на друга и буднично сказал:

– У нас с тобой шанс остаться живыми увеличивается в два раза. Угадай, почему?

Сергеев покачал головой.

– Затрудняюсь ответить.

– А потому, друг мой сердечный, что во время боя мы хоть одним глазом, но следим друг за другом.

– В таком случае ты ошибаешься, – Виктор усмехнулся, – у меня шансов выжить больше, чем у тебя. А знаешь, почему?

– Затрудняюсь ответить, – Гена снял ноги с печки и пошевелил пальцами.

– Потому, друг мой сердечный, что ты своей комплекцией полнеба закрываешь, в том числе и меня.

– Возможно, но не будем говорить о смерти, а поговорим о прошлой и о будущей гражданской жизни.

Поговорить друзьям об этом не удалось, поскольку прозвучала команда «строиться». На горы спускалась холодная осенняя ночь. Под прикрытием темноты советские солдаты ушли на очередную операцию по блокировке и уничтожению «духов», выбитых авиационными ударами с горного хребта. Путь был неблизкий. Гена, за спиной которого висел гранатомёт, шёл немного впереди Виктора. Сергеев семенил за другом и, поглядывая на его мощные ноги, вдруг спросил:

– А ты почему новые сапоги, специально сделанные по твоей лапе, не обул?

– Ты, Витя, – Гена оглянулся на друга, – иногда убиваешь меня своей тупостью. А на дембель в чём я пойду?

– А ног тебе своих не жалко? Лучше в поношенных, потёртых сапогах, но со здоровыми ногами.

– Меня не переубедишь. Я перед своей Леной должен предстать во всей красе, с блестящими и, главное, стоячими, а не сморщенными сапогами.