Эпилог

Марта Молина

Эпилог

Глава 1

– Мамочка, а кто там живет? – указывает на старый дом, утопающий в кустах смородины.

– Не показывай пальцем.

– Почему не показывать?

– Это невоспитанно.

На дом теперь нацелен долговязый одуванчик, сорванный пять минут назад («Мам, смотри, выше пояса!») Цветочная шапка бодро желтеет на еще упругом стебельке.

– А так воспитанно? И кто там живет? Колдунья?

– Почему сразу колдунья?

Хотя здание действительно мрачновато, да и угольно-черный кот у калитки смотрит слишком уж осмысленно.

– Может, это дом пожилой уважаемой женщины. В прошлом, скажем, знаменитой актрисы.

Сидит себе за столом, скромно накрытым к чаю, в окружении блеклых фото. Над головой пятирожковая люстра с розочками. Маятник напольных часов гулко отсчитывает секунды. А перед глазами, поверх старинного комода и полосатой софы – шумная премьера, овации, поклонник-подполковник и юные лица на свежих афишах…

И за окном – заливистый детский смех. Девочка в ярких резиновых сапожках, размахивая гигантским одуванчиком, звонко возражает:

– Нет, мамочка, не может быть, актрисы в таких домах не живут!

– В каких же домах живут актрисы?

– Актрисы? – удивленный взгляд с выражением «это знает каждый». – В особняках, конечно!

– А это чем тебе не особняк?

– Какой же это особняк. Это так, домик! – пренебрежительно машет ручкой. – Ой, киса! Кис-кис-кис…

Кот как будто закатывает глаза, брезгливо изгибает хвост и удаляется в сад через приоткрытую калитку.

Глава 2

– Более символичного действа, пожалуй, придумать невозможно, – тараторит журналистка, проникновенно глядя в камеру, и ветер ставит ей рожки, поднимает короткие пряди на темени. – Прямо сейчас за моей спиной проходит мероприятие, посвященное прощанию с неродившимися детьми. Это уникальный в своем роде проект, созданный Анной Костомаровой, простой домохозяйкой из подмосковного Серпухова. Участники, а точнее, участницы события – несостоявшиеся мамы, потерявшие своих малышей до или сразу после родов.

Камера медленно движется вдоль столов, у которых копошится несколько женщин. Запыхавшийся голос за кадром поясняет:

– Мы видим, как участницы при помощи маркеров разрисовывают воздушные шары. Зрелище могло бы показаться праздничным, если бы не печальная тематика мероприятия. На шариках женщины изображают своих нерожденных детей: кто-то рисует плод в утробе, кто-то новорожденного младенца или даже ребенка постарше – таким, каким мама представляла своего малыша, вынашивая его. На некоторых шарах есть подписи – это имена, давно придуманные, но так никогда не данные своим детям безутешными родителями.

Голос журналистки театрально срывается, замолкает на миллисекунду, во время которой зрителя должно захлестнуть сочувствие к нереализованным матерям.

– Сейчас мы побеседуем с организатором акции Анной Костомаровой.

Взлохмаченная журналистка тычет микрофон в лицо растерянной женщине.

– Анна, расскажите, что здесь происходит.

– Здесь собрались мамы, дети которых умерли во время беременности или сразу после родов. – Она говорит с паузами и запинками, шмыгая красным от ветра носом. Но постепенно голос набирает силу, а речь скорость, как бывает у стеснительных людей, рассказывающих о своем увлечении, о правильном и хорошем по их мнению деле.

– Проблема таких женщин… – она сбивается и начинает заново: – Дело в том, что когда мама теряет ребенка – это трагедия, понятная всем. Пережить своих детей всегда было проклятием, такого даже врагам не желают. Скорбя о сыне или дочери, можно рассчитывать на поддержку окружающих, на понимание и сочувствие. Но ситуация поворачивается несколько по-другому, когда речь идет о потере еще нерожденного ребенка. Такой маме общество, в том числе и близкое окружение, дает гораздо меньше времени пережить свою потерю. Каждый день умирают сотни эмбрионов: женщины решаются на аборты, и это не воспринимается как настоящая смерть, что бы ни говорили борцы против искусственного прерывания беременности. Из-за этого и смерть пусть даже желанного, долгожданного, но еще не рожденного ребенка не кажется людям, как бы это сказать… настоящей. А ведь во время беременности связь с ребенком ощущается чуть ли не сильнее, чем после его рождения. Женщина носит в себе несколько недель или месяцев не просто «плод» – она вынашивает свое будущее, человечка, живет этим чудом. Сколько страхов, надежд, радости она переживает за это время. И представьте: носить и ждать ребенка, скажем, полгода, да или все девять месяцев, и вдруг потерять его, так и не увидев! Поверьте, по ощущениям женщины это такая же полноценная трагедия, как и смерть годовалого, пятилетнего, пятнадцатилетнего ребенка. Но нерожденного малыша даже похоронить нельзя! Чаще всего с ним невозможно попрощаться, посмотреть на него в последний раз. Словом, нельзя сделать ничего из того, что делают люди, провожая близких в последний путь.

Анна оглядывается на своих подопечных и продолжает:

– Нет могилы, нет фотографий, вообще нет вещественных доказательств того, что этот малыш существовал! Вы представьте себе всю ту боль и одиночество, с которыми остается женщина, потерявшая ребенка до его рождения. Отец малыша, как и все остальные, тоже не может в полной мере поддержать ее и разделить горе: он не видел своего сына или дочь, он с ним не знаком. Этого ребенка не было во всем мире, и потому мир не может оплакивать его. Для эмбриона мама была миром, и мама остается с этой ужасной пустотой наедине. Многие продолжают носить, как бы донашивать, вынашивать в себе эту пустоту годами. Общество таким женщинам отводит неделю на поплакать, и более долгое горе воспринимается как слабость, жалость к себе или даже симулянство. Вы не обращали внимание, что сейчас даже скорбь четко регламентирована? Есть сроки, в которые нужно уложиться со своими переживаниями, и если выходишь за рамки (или, наоборот, не дотягиваешь, справляешься с горем раньше) – с тобой что-то не так. Когда у вас умирает бабушка, можно скорбеть несколько дней, а когда муж в расцвете сил – на траур вам отпустят несколько месяцев. У нас считается ненормальным горевать по коту больше 2-4 дней, даже если этот кот был самым любимым существом в течение, скажем, десяти или пятнадцати лет.

Репортер задумчиво кивает, собирается что-то спросить, но Костомарова говорит, не останавливаясь:

– Вдумайтесь: штампы и нормы, правящие нашим миром, захватили даже такую сугубо интимную область жизни, как скорбь по умершим! И грусти по нерожденным детям в этой шкале отводится не самый большой срок. Но разве можно скорбеть по расписанию? Женщины живут с этой болью, зачастую скрывая ее от окружения и даже от себя. Как отпустить эту боль?

Анна бросает тревожный взгляд на часы и спешит закончить мысль:

– Однажды я поняла, что розовый шар с изображением эмбриона в утробе матери – это идеальный образ нерожденного малыша. Согласитесь: круглый, как живот беременной, полупрозрачный, как призрак. И главное, его можно отпустить – знаете это выражение, отпусти свое горе, отпусти плохую ситуацию? – так вот этот шарик можно отпустить. И что с ним будет? Правильно, он улетит к небесам! Туда, где, как многие верят, и обитает теперь душа ребенка! Этот символический поступок, надеюсь, хоть немного поможет унять горечь, позволит поставить некую точку, попрощаться с малышом и своим несостоявшимся материнством. Наконец мать увидит образ своего ребенка, наконец увидит, что с ним случилось: вот он был рядом, а теперь улетает на небо. Пусть это и простой воздушный шарик, поднимающийся к облакам.

– А сейчас, – вступает репортер, – участницы закончили создание, скажем так, образов своих детей и готовы выпустить шары в небо.

Женщины откладывают фломастеры и замирают с разрисованными шариками в руках. Здесь, на траве в городском парке, под хмурым небом, вокруг составленных в ряд обшарпанных столов их неподвижные фигуры напоминают скульптуры на кладбище. Только ветер вносит динамику в эту застывшую картину: треплет полы плащей, длинные юбки и челки. Видно, как некоторые женщины что-то шепчут своим шарикам, другие просто прижимают их к груди или животу. Несколько участниц тихо плачут.

Анна медленно обходит собрание: негромко говорит с каждой участницей, получает ответный кивок и переходит к следующей.

Журналистка комментирует:

– Теперь организатор церемонии Анна Костомарова сообщает женщинам, что пришло время прощаться и отпускать шары в небо. Как было заявлено в группе на Фейсбуке, где впервые и появилась информация о готовящейся акции, запуск шаров должен осуществиться в одно время, в семнадцать ноль-ноль. Анна уверена, что такая синхронность поможет неродившим матерям почувствовать единство и избавиться от чувства отчужденности и одиночества. На часах без двух минут пять, совсем скоро в воздух поднимется двадцать девять шаров – именно столько участниц насчитывает мероприятие.

– Если честно, мы не ждали от телевидения такого внимания, – негромко поясняет Костомарова. – Наш проект совсем не масштабен, на участие подписалось всего пятнадцать человек, но пришло почти в два раза больше. Хорошо, что мы запаслись шариками, фломастерами и всем необходимым в достаточном количестве. Правда, две участницы принесли свои материалы, но остальные просто пришли. Пришли в ожидании помощи и поддержки… Все, пора запускать.

Она отходит от оператора, возвращается к группе и громко, но мягко сообщает: «Отпускаем на счет три. Раз!»

Группа оживляется, слышны всхлипы, несколько человек выпрямляется и с решимостью поднимает шары над головой. Глядя на них, остальные делают то же самое. На счет «два» уже все женщины с непроницаемыми лицами стоят с поднятыми шарами. Ветер вырывает их из рук, и одна не удерживает, с приглушенным «ах-х» раньше времени выпускает нитку из пальцев. Шарик, вращаясь вокруг своей оси и покачиваясь, поднимается все выше и выше. «Три!» – спешно командует Анна, и над группой взмывает двадцать восемь розовых и красных воздушных шаров, унося горестные мысли и невоплощенные мечты. Камера следит за их стремительным подъемом, и удовлетворенный голос репортера дает финальную реплику:

– Акция, направленная на поддержку неродивших матерей, завершена. Прямо сейчас на наших глазах в небо устремляется почти три десятка воздушных шаров, символизирующих младенцев, умерших в утробе или сразу после рождения. Тех, смерти которых в нашем обществе уделяется так мало внимания. С вами была Дана Кринабати, специально для одиннадцатого канала.

Глава 3

С некоторых пор отвечать на звонки совсем не хочется. Лень принять вызов, прижать трубку к уху и поддерживать пустую болтовню. Неделя игнорирования телефона приносит плоды: непринятых вызовов заметно убавилось. Молчат мессенджеры, а смс приходят лишь от банка да оператора связи. Ну и пусть.

Но сегодня кто-то совершил невероятное: оставил запись на автоответчике. Кто сейчас вообще пользуется голосовыми сообщениями?

Известно, кто.

Эмма – лучшая подруга со студенческих времен. Вернее, одна из двух лучших подруг. Вторая, Катя, мягкая и покладистая, всегда предпочитала плыть по течению и не отвлекаться от своих дел на излишнюю активность. Не берешь трубку? Что ж, перезвонишь, как сможешь. Когда-нибудь потом. Придется долго ждать? Нестрашно, Кате всегда есть чем заняться. В юности она слыла девушкой самодостаточной: масса увлечений и спокойных хобби, не требующих компании, делали ее неуязвимой для скуки. После появления мужа и детей Катина занятость сохранилась, но поменяла вектор. Сегодня она настолько растворилась в семейных хлопотах, что забыла про себя и весь мир. Отними семью – и Катя останется в оглушительной пустоте, застынет в ожидании, даже не пытаясь вспомнить, как это: жить для себя.

Зато боевой характер Эммы не давал покоя ни ей, ни ее окружению. Именно Эмма всегда являлась зачинщицей спонтанных поездок, розыгрышей и прогулов. Жгучая энергия возрастала в десятки раз, когда кто-то пытался ее остановить. «Не звони», «не ходи», «не вмешивайся» – такого Эмме говорить было нельзя. Просьба чего-то не делать словно включала в ее голове дрель, жужжащую одной-единственной мыслью: «Давай сделаем, давай сделаем, давай з-з-з-з-сделаем!»

Всегда было большой ошибкой поделиться с Эммой планами. Она просто не могла жить в мире неоконченных дел и неосуществленных намерений. Ее активность требовала заземлить все подвешенное и реализовать все задуманное. Она не могла сдерживаться и почти каждый день, каждый божий день напоминала бедолаге о его задумке и требовала отчета о выполнении. Если процесс останавливался, Эмма предлагала миллион вариантов решения проблемы. Ей было проще сделать все самой, чем видеть, как что-то остановилось на полпути.

Эти черты делали Эмму незаменимой в сложных ситуациях. Предоставить помощь, свести с нужными людьми – подобные вещи Эмма делала каждый день на лету, бескорыстно и с удовольствием. Эту палочку-выручалочку все любили, но никто не мог выносить долго.

Ждать, пока перезвонят, Эмма не способна: наверное, ее просто разорвет от невысказанного. Она всегда кажется веселой, но ее энергию нельзя назвать радостью: взвинченность, возбужденность, напряжение. Вот и сейчас она быстро наговаривает на автоответчик нервным голосом, сопровождающимся шумом льющейся воды и звоном посуды.

– Лесь, привет, как дела, куда пропала? Роман закрутила? Или на работе завал? В общем, слушай: у Кати вся семья в конце месяца уезжает на море, а она остается в своем крутом доме на острове совсем-совсем-совсем одна. Говорит, ей там скучно, и зовет нас присоединиться. Хоть на выходные, может, вырвешься? Побыли бы втроем: посидели, погуляли в сосновом лесу. Поболтали, похихикали. Что скажешь? В общем, я туда поеду с пятницы по воскресенье, двадцать третьего числа то бишь. На машине. Могу и тебя подхватить, если захочешь. Ты же до сих пор без колес? Еще пьешь свои лекарства? Без колес из-за колес, ха-ха. Перезвони. Чао!

Было время, когда каждая поездка воспринималась как захватывающее событие: планировались дела до отъезда, покупались обновки, составлялись списки вещей в дорогу. Работа с частыми командировками быстро развеяла романтический флер путешествий. Теперь любые сборы занимают не больше часа. Как-то под руку попался старый блокнот со списками вещей и дел: «До поездки не забыть», «Успеть купить», «Что взять с собой». Через несколько страничек списки повторялись. Именно тогда стало очевидным: неважно, куда едешь – ты остаешься такой же. Берешь с собой одно и то же, делаешь одно и то же, беспокоишься об одном и том же, и никуда от этого не убежишь.

Поэтому сборы в дом на острове займут не более пятнадцати минут. Что нужно женщине на два дня? Чистое белье. Зубная щетка, косметичка. Средство для снятия макияжа. Кошелек и зарядка для смартфона. Вот и все. А иногда достаточно просто кошелька: все можно купить, без всего можно обойтись.

За окном бушует холодный ливень.

Дом на острове словно создан для такого непогожего лета. Морось на водной глади, хвойный лес в дождливой пелене. Переливающиеся угли в настоящем камине и теплая женская компания. В конце концов, что еще нужно для идеального уик-энда?

Глава 4

Полпятого, и в квартире справа сели за фортепиано. Сначала – беглая разминочная гамма, вверх и вниз, затем несколько сильных аккордов во всех октавах. На пятой промазали: секундная заминка. Ясно представляется, как юная пианистка с досадой трясет кистью, крутит запястьем, сжимает и разжимает кулачки, чтобы руки больше не подвели.

И вот полилась музыка. Соседский репертуар на удивление приятен: никаких школьных этюдов, скучных разучиваний и бесконечных повторений сложных пассажей. Одна мелодия плавно переходит в другую, и общая программа занимает около получаса. Узнаваемые темы из кино, немного классики, пара джазовых импровизаций. Судя по манере игры, исполнительнице лет двенадцать-тринадцать, не меньше. И она, безусловно, обладает выдающимся талантом. Наверняка на музыкальных конкурсах девочка занимает призовые места: раскрасневшаяся и нарядная, после блистательного исполнения какой-нибудь сложной фуги раскланивается на ярко освещенной школьной сцене, а за кулисами старенькая учительница украдкой утирает горделивую слезу.

Интересно, поддерживают ли родители? Планируется ли на семейных советах поступление в консерваторию? Или пианистка наслаждается последними беззаботными годами, ведь в старших классах пойдут репетиторы, подготовительные курсы, экзамены, и станет не до всей этой музыкальной бесперспективной ерунды?

Пальцы быстро-быстро забегали по клавишам, и звуки, словно касаясь мягкой лапкой самого сердца, постепенно убаюкивают скрытую, ноющую, глубинную тоску.

Глава 5

– Добрый вечер, уважаемые телезрители. Вы наверняка помните наш недавний репортаж об акции прощания с неродившимися малышами. Сложно забыть душещипательные кадры, в которых безутешные мамы отпускают в небо воздушные шары в надежде, что это поможет заглушить боль утраты… Мы продолжаем следить за развитием такого важного социального проекта. И сейчас, по прошествии двух недель, решили выяснить, как относится широкая общественность к детищу Анны Костомаровой. В прямом эфире наш корреспондент Дана Кринабати.

– На сегодняшний день проведено уже три церемонии прощания, – рапортует журналистка. – Сейчас вы можете видеть, как за моей спиной организаторы третьей акции собирают реквизит, а участницы расходятся по домам.

На заднем плане и вправду вяло копошатся люди: сворачивают тент, уносят столы.

– Мнения участниц акции собрать не удалось, – кается Кринабати. – Расспрашивать горюющих женщин сразу после церемонии не совсем этично. Оставив участниц наедине со своими эмоциями, мы обратились с вопросами к зрителям мероприятия, коих в этот раз собралось немало.

В кадре молодая парочка: тощий юноша и белокурая девчушка. Юноша тупо улыбается, глядя прямо перед собой, зато его подруга бойко отвечает на вопрос:

– Мы просто прогуливались, как увидели начало акции. Конечно, мы уже слышали о таких мероприятиях, поэтому подошли посмотреть. Это все похоже на похороны, немного удручает, но если задуматься, то ведь этим неродившим матерям что-то подобное как раз и нужно. Я видела интервью с организатором, Анной Кость… Костопра… да, точно, Костомаровой, спасибо! Она говорила, как важно дать мамам возможность проститься со своими детьми. Здесь это так и ощущается: грустно, несколько уныло, но все как-то… – она запинается, подбирая слово.

– В тему, – вдруг подсказывает парень.

– Да, точно, в тему! – радуется девушка.

В кадр любопытно влезает пожилая женщина, и микрофон двигается в ее сторону.

– А я считаю, – заявляет она, – что им в церковь надо, а не в парке шары запускать. Уныние есть грех, и так безутешно оплакивать своих младенцев означает идти против воли Господа нашего. Смирения у них нет! Гордыня сплошная!

Микрофон резко дергается, и камера перескакивает на соседнее лицо. Видимо, религиозные споры в сюжет репортажа не вписываются.

– Что я думаю по поводу акций? – растеряно переспрашивает розовощекая блондинка. – Да я стараюсь об этом не думать, сами понимаете.

Оператор отступает, и становится видно, что блондинка беременна. Поглаживая огромный живот, она продолжает:

– Даже представить себе не могу, какое горе они чувствуют. У меня срок семь месяцев, и если вдруг что-то пойдет не так, и все эти семь месяцев насмарку, я наверняка просто сойду с ума! – на ее глаза наворачиваются слезы. – Простите, от гормонов такое бывает.

На помощь подоспевает вторая девушка, с животом поменьше. Внешнее сходство усилено однотипной одеждой: двойняшки. Она успокаивающе гладит сестру по плечу и гневно высказывается:

– А я считаю, что такие церемонии в нашем парке ни к чему! Нам с сестрой нужно о хорошем думать. А после такого зрелища только расстраиваешься, начинаешь воображать разные беды, которые и с тобой могут случиться. Мысли материальны, слышали такое? Так что от подобных акций лично у меня мурашки по коже.

– Но как вы относитесь к самой идее помощи таким женщинам? – спрашивает журналистка.

– Идея неплохая, – немного остыв, соглашается беременная. – Бесспорно, это огромное горе и все такое. Да, неродившим нужна поддержка, но и нам, нормальным, она тоже нужна!

Ведущий радостно потирает руки:

– «Нормальным», – цитирует он голосом человека, предвкушающего скандал. – Вот глас народа! Россияне испытывают жалость к участницам акции, это факт. Люди у нас добросердечные. Но при этом они считают, что неродившие матери ненормальны. Обратите внимание, это мнение высказывает женщина, которая и сама готовится скоро стать мамой. Кому, как не ей, должны быть близки и понятны все страхи и горести неродивших матерей? Но она считает, что после смерти ребенка жизнь продолжается, и живых от мертвых нужно ограждать. А как считаете вы? Выскажитесь на сайте нашего канала: ваше мнение стоит того, чтобы быть услышанным!

Глава 6

Пятница кажется праздничной, хотя на календаре просто лето. Погода наладилась. Еще только полдень, но никто никуда не спешит. Люди расслабленно бредут по бульвару, растекаясь на солнцепеке. Город беззаботных безработных.

Эмма уже ждет, и стоит поспешить, чтобы добраться до Катиной фазенды без пробок. Осталось немного: свернуть во дворы и через прохладную арку вынырнуть к метро.

Отчаянный воробьишко, уверенно лавируя в толпе, пролетает над тротуаром и присаживается на стол уличного кафе. Деловито осматривается в поисках крошек, придирчиво разглядывает капли на столешнице. Зыркает на парочку за соседним столиком: никакой еды, лишь два бокала да пепельница. Наклоняет голову и вдруг вспархивает, исчезает, будто его и не было.

– Мама, а куда воробушек полетел?

– Искать место, где его покормят.

– Давай мы его покормим?

– Так он же улетел уже.

– А давай купим ватрушек и будем носить с собой на всякий случай, вдруг мы его снова встретим!

– Ага, а потом не встретим, и все ватрушки достанутся тебе. Ах, хитрюшка – любитель ватрушек!

Вести беседу с ребенком можно бесконечно. Трудно понять тех, кому общение с детьми кажется скучным. Ведь темы рождаются на каждом шагу, в каждом проявлении многообразия жизни, и никогда не знаешь, куда заведет кипучая смесь детской фантазии и любопытства.

Взять бы в ладонь теплую дочкину руку и позволить увлечь себя в ее мир. Мир, сотканный из обрывков сказок, полный волшебства и вещей настолько простых и одновременно невероятных, что от удивления невозможно удержать смех.

Всем известно: стоит замечтаться, и жизнь тут же покажет изнанку. Для баланса.

Из распахнутого окна высовывается голая девчина и под грохот попсы пьяно кричит: «Пусть все идут на…» Эхо подхватывает последние три буквы и радостно рикошетит по стенам домов, скатывается по горке на детской площадке, отпрыгивает от карусели и устремляется ввысь, туда, где жаркое солнце золотит верхушки тополей.

Есть вещи, которые хочется вырезать из мира, в котором растет ребенок.

Глава 7

Дом на острове стал бы отличной декорацией для фильма любого жанра. В солнечные дни здесь можно снимать красочный мюзикл, в пасмурные – психологическую драму. Зимой на фоне местных пейзажей развернулась бы романтическая комедия, а в ноябре – классический фильм ужасов с ветками, скребущими по стеклу, и старой лодкой на туманном озере.

Сейчас, в июле, дом сияет стеклами и флюгером, приглашающе машет тюлем из распахнутого окна. Под колесами вкусно хрустит гравий, веет свежестью от близкой воды. Эмма глушит мотор. Зашумели, аплодируя, сосны.

– Девчонки! – раздается визг с террасы. Катя вскакивает навстречу, и на половицах скрипит кресло-качалка.

– Совсем одичала, женщина, – бормочет Эмма, освобождаясь от повисшей на шее подруге.

– Какая ты сегодня! – восхищенно тянет Катя, отстраняясь и окидывая подругу влюбленным взглядом.

А посмотреть есть на что. У Эммы новая стрижка: гладкие, блестящие, словно облитые лаком черные волосы с рыжей поперечной полосой. Темный джемпер подчеркивает синеву глаз, черты лица кажутся еще тоньше из-за смуглого загара. Эмме не знакома проблема лишнего веса, от природы ей досталась сухощавая фигура, та, которую завистники называют костлявой, а поклонники – точеной.

Но здесь нет завистников, только друзья.

– Хватит обнимашек, – смущается Эмма. – Тащи штопор, топи камин!

– Да все готово еще с утра! Я вас так ждала, так ждала! В этой глуши вообще нечем заняться. Совсем-совсем нечем! – жалуется Катя, подхватывая пакеты с едой и направляясь в дом.

Как может быть нечем заняться в такой красоте? Созерцай рассветы да слушай соловьев: уже только этого должно хватить для полного счастья.

Из просторной гостиной на улицу ведет вторая дверь, к озеру. На веранде три соломенных стула и столик, а дальше – тропинка, обсаженная пестрыми турецкими гвоздиками и убегающая к маленькому причалу. Зловещей лодки на этот раз нет: триллеров не запланировано.