Это очень забавная история

Подумав немного, она стукнула и меня тоже:

– Поздравляю!

– Обнимашки! – провозгласил Аарон, и мы сошлись, образуя трехступенчатую пирамиду: макушка Ниа уперлась в мой подбородок, а моя голова доставала до подбородка Аарона. Я обнял Ниа за теплую узкую талию, а ее ладонь обвилась вокруг моего плеча. Наши тела образовали что-то вроде балетной композиции. Я чувствовал дыхание Ниа. Повернул голову, чтобы посмотреть…

– «Скрэббл»! – объявил Аарон.

Он пошел в гостиную и, сняв с книжной полки игру, положил ее на пол. Мы расселись вокруг: Аарон между мной и Ниа, напольная пепельница – с четвертой стороны.

– Местные правила, – принялся рассказывать Аарон, высыпая пластиковые квадратики с буквами. – Если слово не получается, то можешь придумать свое, но при одном условии: нужно дать точное определение. Если это определение рассмешит остальных, ты получаешь очки по стоимости букв, если нет – теряешь ровно столько же.

– Значит, можно придумывать свои слова? – переспросил я.

Это сулило богатые возможности. Я мог бы выставить слово «прониазанный» – это то, что происходит, когда до тебя дотрагивается Ниа. Она тебя трогает, и ты становишься прониазанный. Наверное, это ее рассмешит. А может, и нет.

– А китайские слова можно? – спросила Ниа.

– Ты должна точно знать, что они значат, и суметь объяснить.

– Ну, это не проблема, – с лукавой улыбкой парировала она.

– Кто начинает?

– Может, покурим?

– Какие запросы!

Аарон подал ей металлическую сигарету, а я на этот раз отказался, мне было уже достаточно.

Первым словом Ниа выставила M-У-В-Л-И.

– И что это? – спрашиваю я.

– Китайское слово.

– Что оно означает?

– Хм… кошка!

– Что за бред! Откуда нам знать, что это так и есть? – Я повернулся к Аарону за поддержкой. Тот пожал плечами:

– Может, поверим на слово?

Ниа показала мне язык – черт возьми, какой хорошенький язычок! Там кольцо, что ли? Вряд ли. Стоп – уже все.

– Клянусь! – заныла Ниа. – Иди сюда, маленькая мувли, кис-кис-кис! Доволен?

– В следующий раз я проверю, – сказал я.

– Интернет в моей комнате, – сообщил Аарон.

– Но знай: если выйдешь из комнаты, мы поменяем все твои буквы на согласные, – с ехидной улыбкой добавила Ниа.

– Мой ход?

Я пристраиваю к ее М-У-В-Л-И слово Г-У-Б-К-А. Вышло десять очков.

Аарон составляет слово Х-Л-О-П-К-А.

– Это среднее между шлепком и хлопком. Например: «Сейчас ты у меня отхватишь хлопку».

Ниа зашлась смехом. Я тоже посмеялся, хотя мне совсем этого не хотелось. Аарон заработал свои очки.

Ниа выложила: Т-Р-И-E-Л-Ь.

– Что это? – спросил я.

– Триель? Ну, знаешь, это из музыки, скажем, «триель на флейте».

– Не «триель», а трель – тре-ель!

– Ладно, как скажешь!

Она переставила буквы, и получается Т-Р-И-Л-Ь-Е.

– Трель, Ниа! Что еще за «трилье»?

– Это такой неприличный акт.

Аарон захохотал так, что, конечно, просто обязан был привалиться к плечу Ниа всем телом. Она же отпихнула его, прижавшись боком к его боку.

Я видел, к чему все идет. И, посмотрев в глаза Нии, вот что я там узрел:

«Крэйг, мы все пойдем в одну школу. Мне нужен парень для подстраховки, чтобы чувствовать себя увереннее, понимаешь? Ничего серьезного. Ты классный, но Аарон будет покруче. У него есть травка, и он не такой зажатый, как ты. Ты целый год готовился к этому экзамену, а он и пальцем не пошевелил, значит, он поумнее тебя. Я не говорю, что ты несообразительный, но ум для парня – это очень важно. Честно говоря, это самое важное, наравне с чувством юмора, с которым у него тоже получше. Он и ростом выше. Так что с тобой я буду дружить, но на этом давай и остановимся. И, пожалуйста, не ревнуй – толку от этого никакого».

Мы продолжили играть. Аарон и Ниа все ближе придвигались друг к другу, так что вскоре их колени соприкоснулись, и я мог только воображать, какое электричество пробегало между этими сдвинутыми коленями. Я уже подумал, что они вот-вот наклонятся друг к другу для первого поцелуя (или второго? Нет, Аарон рассказал бы), когда снова зазвонил домофон.

Это была Куки, подруга Ниа. Она принесла бутылочное пиво. Мы минут десять пытались открыть бутылки, пока не догадались сдирать пробки о край кухонной столешницы. Ниа сказала Куки, что надо было брать отвинчивающиеся, а Куки спросила, что значит «ввинтить», и мы ржали как ненормальные. У нее были светлые волосы и шея, усыпанная блестками. В Подготовительную академию управления Куки не прошла, но это и неважно, потому что она будет учиться в Канаде. Продавец в местном винном разрешает ей покупать пиво, если она наклонится над стойкой: Куки рано созрела, и у нее такие тяжелые манящие груди, которые покачиваются при ходьбе.

«Скрэббл» мы убрали – так никто и не выиграл. Один за другим прибывали гости и заполняли гостиную, где гремела рэп-музыка, по-моему, скачанная с какого-то трек-листа в интернете: песни звучали одна за другой, не повторяясь. Пришла Анна – она принимает риталин[5], я видел, как перед тестами она втягивала его носом с маленького зеркальца. Потом пришел Пол – он киберспортсмен, входит в национальную сборную по «Хало-2» и по пять часов в день тренируется со своей «командой» из Сиэтла (и даже собирается указать это в заявлении на поступление в универ). Подошел Мика – его отец заправляет «Службой такси и лимузинов», поэтому у Мики есть что-то вроде карточки для бесплатного проезда на такси куда угодно и в любое время. Потом повалили люди, которых я даже не знал, например коренастый парень в яркой спортивной кожаной куртке с цифрой 8 на плечах и спине – он рассказал, что в девяностые такие куртки были так популярны, что тебя запросто могли пырнуть ножом, чтобы снять ее, а такой, как у него, сейчас вообще ни у кого нет.

Разумеется, не обошлось без маски Бэтмена – в нее вырядился Рейс.

Задиристый коротышка с усиками по имени Ронни ввалился с полным рюкзаком травки – и тут же, посреди гостиной, принялся ее продавать.

Какая-то девушка в бледных солнцезащитных очках и с конопляными браслетами на запястьях сказала, что мы просто обязаны послушать «Сорок унций к свободе» группы «Сублим», а когда Аарон отказался ставить эту песню, стала кружиться на месте и, по ее словам, «накладывать проклятье сатаны», приговаривая «Дьябло Тантунка!», делая пальцами козу и фырча: «Ф-ф-ф! Ф-ф-ф!»

Я курнул еще. Вечеринка была похожа на фильм, ну или по ней стоило его снять. Это было самое странное кино в моей жизни – где еще увидишь такое: стаканы вдребезги, брейк-данс в гостиной, летящий в таракана словарь, парень, засунувший голову в морозилку, потому что якобы «от этого торкает», разбрызганная полукругом по кухонной раковине оранжевая блевотина, народ, орущий в окно «Школа сосет», рэп «Я хочу пиво пить и дури покурить» и втягивающий в себя сладкий порошок из трубочки «Пикси Стикc»[6] бедолага, распыляющий лиловую пыль по всему туалету?.. Да нигде.

Девять

Аарон и Ниа сидели на диване и разговаривали. Я схватился за термос со скотчем (просто чтобы занять руки, я его даже не открывал) и стал наблюдать, как пара двигалась, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга, неуклонно сокращая расстояние, чего они сами даже не замечали. Для меня это были уже не люди, а мужской и женский органы, идущие к неизбежному взаимодействию.

– Ну как, чувак? – спросил подошедший Ронни, тогда еще только таивший в себе страсть к ювелирным украшениям. – Нравится?

Аарон с Ниа мне определенно не нравились. Скотч тоже не вызывал восторга, но мне захотелось показать, что хоть с ним у меня порядок.

– Как тебе такое? – спросил я, открывая термос.

– Что это? – Он повел носом. – О, чувак, какая жесть. Глотни.

Я поднес термос к губам, но не пил, просто пропускал аромат через себя и ощущал, какой скотч горячий, режущий, опасный, горький…

– Глотай! – Ронни подтолкнул термос к моему рту.

– Чувак! – Я дернулся, и скотч выплеснулся мне на рубашку – оказалось, он легче и теплее воды и какой-то скользкий. – Ну ты и придурок!

– Секунду! – Ронни бросился через всю комнату, подскочил к парню по имени Асэн с криком, что имел его маму, а потом швырнул подушкой в Аарона и Ниа, уже слипшихся губами.

Я просто взбесился, но не из-за того, что это случилось, а из-за того, что пропустил, как все началось: он наклонился к ней или, наоборот, она к нему – мне бы это пригодилось на будущее, ради какой-нибудь другой девочки, пусть и не такой желанной, как Ниа. Ну, по крайней мере, хоть посмотрю, что к чему: Аарон правой рукой нежно поглаживал лицо Ниа, а в это время левая рука скользила по ее талии и крепко обвивала узкую спину. Его руки как будто играли в плохого и хорошего копа.

В термосе еще осталось немного скотча. Я отпил глоток. После тычка Ронни вкус меня уже не отпугивал.

– А я и не знала, что ты пьешь, Крэйг! – раздался голос у меня за спиной. Это Джулия, которая постоянно ходит в тренировочных брюках с надписью «Хорошая попытка», пущенной полукругом поверх ягодиц. Она чокается пивом с моим термосом.

– Да нет, вообще-то не пью, – промямлил я.

– Я думала, ты такой весь в учебе. Слышала, ты поступил в Академию? Чем теперь будешь заниматься?

– Буду в ней учиться.

– Да нет, я имею в виду, какие планы на будущее?

Я пожал плечами.

– Буду впахивать в школе, получу хорошие оценки, поступлю в хороший универ и найду хорошую работу.

– С ума сойти, как ты загонялся во время подготовки! Сколько тебя помню, вечно ходил с этими карточками!

Я заглянул в термос и, хоть пищевод уже горел огнем, глотнул еще немного.

– Видел, как Аарон и Ниа обжимаются? Они такие милые!

– Они… обжимаются? – Я был потрясен.

– Ну да, ты что, не видел?

– Я видел, что они там перепихиваются, – объяснил я, выглядывая из кухни в гостиную, чтобы посмотреть на них, – но не думал, что они занимаются сексом.

– Они и не занимаются, с чего ты взял?

– Я думал, «обжиматься» – это и есть заниматься сексом.

– Крэйг, «обжиматься» не значит «заниматься сексом», а «перепихнуться» – как раз означает. Ты просто перепутал.

Теперь Аарон и Ниа были заняты вовсю. Одна рука Аарона скрылась из виду, погрузившись в исследование восхитительных незагорелых местечек.

– Запиши это на свою карточку.

– Ха-ха, – усмехнулся я.

Джулия шагнула ближе и произнесла:

– Я бы пообжималась с кем-нибудь прямо сейчас.

– Да? Круто.

– Ага, вот ищу, с кем бы…

– Э-э-э…

Я уставился на ее обрамленное короткими светлыми волосами, слегка расширяющееся книзу лицо, зубастое и какое-то красноватое. Я не хотел с ней ни перепихиваться, ни обжиматься – вообще ничего такого. Та, с которой я хотел бы, сидела в трех метрах от меня. Предложи она, это был бы мой первый поцелуй. Девочки часто говорят, что им хочется с кем-нибудь перепихнуться, имея в виду кого угодно, только не тебя. Однако же Джулия запрокинула голову и закрыла глаза. Я смотрел на ее губы, пытаясь собраться с силами и поцеловать их, но остановился – не таким должен быть мой первый поцелуй, не хочу я довольствоваться тем, что подвернулось.

Джулия открыла глаза:

– Да что с тобой, чувак?

– Да-а, да просто…

«Фу-у-уф, – гудело в голове, – просто я обкурился и меня развезло от скотча, Джулия. Дай передохнуть».

– Ладно, проехали, – бросила она и вышла из комнаты, а потом и вовсе ушла с вечеринки.

Позже я узнал, что обидел ее. Надо же. Я и не знал, что на такое способен.

Я пробрался к ноутбуку, с которого музыка передавалась на установку. Рядом на полках стеллажа стояла музыкальная коллекция отца Аарона – только старые виниловые пластинки. Мне вдруг до чертиков захотелось выбросить из головы все, что здесь произошло, и загрузить мозг чем-то другим, поэтому я вытащил пластинку – третий альбом Led Zeppelin.

Пластинка была размером с ноут, а конверт покрыт разрозненными рисунками: волосатые мужские головы перемежались дирижаблями (я догадался, что это и были те самые цеппелины), цветами и зубами. Край пластинки слегка выступал наружу, как цветной тетрадный разделитель, я потянул его наугад – тот повернулся, и вместе с ним повернулась вся пластинка внутри конверта, и картинки в маленьких окошечках сменились: радуги превратились в звезды, дирижабли – в самолеты, цветы – в стрекоз, просто офигеть! Один из рисунков был точь-в-точь как уровень из «Кьюберта»[7] – лучшей из старых видеоигр – я и не знал, что Led Zeppelin придумали «Кьюберт»!

Я посмотрел – Аарон и Ниа продолжали свое дело. Теперь одна рука Аарона спряталась в ее волосах, и он натягивал их на себя как противогаз. Я поднял альбом, закрывая их головы. Опустил – Аарон и Ниа. Поднял – картинки, картинки. Как будто Аарон и Ниа тоже были картинками на конверте.

Народу было битком. Все начали выстраиваться в очередь к одному из набитых книгами туалетов. Они не обжиматься туда шли, ничего такого – просто какой-то пацан, Джон, распылил там перцовый баллончик, и всем захотелось проверить, как этот газ на них подействует. Мальчики и даже некоторые девочки вылетали из туалета со слезами и воплями «А-а-а, мои глаза!» – и бежали к воде, что совершенно не останавливало стоявших в очереди. По-моему, там перебывали все, кроме меня.

Я продолжал рассматривать коллекцию пластинок. Например, там был «Белый альбом» The Beatles – я и не знал, что он в самом деле белый, – и каждый раз, когда я поднимал от него глаза, то видел, что Аарон и Ниа переплетались все сильнее. И вдруг на меня накатило тепло и сонливость, наверное, от скотча, поэтому я привалился на стопку пластинок, просто чтобы на минутку прикрыть глаза. Очнувшись, я машинально поискал глазами Аарона и Ниа, но их уже не было. Я выглянул из-за своего импровизированного лежака и посмотрел на часы над теликом – было уже два часа ночи.

Десять

Дом почти опустел.

Я еле поднялся. Плей-лист на ноутбуке давно остановился. Ночевка в гостях закончилась, и все, что я сделал, – это порылся в старых пластинках и едва не перепихнулся с девчонкой; тем не менее я почему-то был доволен проделанным.

– Эй, Ронни! – окликнул я игравшего на PlayStation Ронни. Шнур от приставки тянулся от дивана через всю комнату. Ронни отвлекся от игры:

– Чего?

– А где все?

– Имеют твою мамку.

Недалеко от Ронни, на другом конце дивана, прикорнула девочка по имени Донна. Сидел на стуле парень в яркой куртке с цифрой 8. Кто-то крикнул, чтобы врубили музыку, а Ронни проорал в ответ: «Заткнись, пацанчик». Повсюду стояли стаканы и кружки, как будто они размножились за время вечеринки.

– Кто-нибудь видел Аарона?

– Отвали! – Это было все, чего я добился от Ронни.

– А-а-арон!

– Заткнись, баклан! Он там со своей цыпочкой.

– Здесь я, здесь! – вышел из своей спальни Аарон, поправляя штаны. – Капе-е-ец! – заметил он царящий повсюду разгром. – Ну, ты как? Нормально оттянулся?

– Да, блин, зачетно. Где Ниа?

– В отрубе.

– Видать, ты неплохо потрудился, а? – спросил Ронни. – Азиатское вторжение, все дела.

– Заткнись, Ронни.

– Азиатская чума.

– Заткнись.

– Азиатский сговор.

Аарон выдернул из рук Ронни джойстик от PlayStation.

– Эй, ты чего? – заорал тот и кинулся его забирать.

– Прошвырнемся? – спросил Аарон.

– Конечно! – Я стал натягивать куртку.

Аарон разбудил Донну и «Куртку номер восемь» и выставил их вон; потом, после долгих препирательств, выгнал и Ронни. Мы все спустились на лифте, потом восьмой номер и Ронни ушли в сторону пригорода, Донна и еще пара ребят сели в такси, а мы с Аароном не сговариваясь побрели к Бруклинскому мосту, который прорезал своим сиянием ночь в трех кварталах от его дома.

– Хочешь перейти через мост? – предлагает Аарон.

– До Бруклина?

– Ага. Оттуда можешь пойти домой или вернемся ко мне на метро.

– А когда рассветет?

– Наверное, часа через три-четыре.

– Тогда идем. Потом я пойду домой пешком и к завтраку как раз дойду.

– Круто, пошли.

Мы шли в ритм. Ноги совсем не мерзли. В голове плыло. Обнаженные деревья, попадавшиеся по пути, казались мне верхом красоты. Если бы еще и снег пошел, было бы совсем круто. Тогда на меня падали бы снежинки, и я мог бы ловить их языком. И мне было бы плевать, что это увидит Аарон.

– Ну, как ты? – поинтересовался я.

– О чем ты? – удивился он.

– Сам знаешь, – сказал я.

– Погоди-ка.

Он заприметил на тротуаре стеклянную бутылку от фруктового чая, с виду было похоже, что она наполнена мочой, что на Манхэттене не редкость: уж не знаю почему, но бездомные мочатся в бутылки и даже не трудятся их выбрасывать. Но это вполне мог оказаться и безобидный яблочный чай, почему бы и нет? Аарон подскочил к бутылке и точным ударом ноги запустил ее через всю улицу, так что она грохнулась о край тротуара на противоположной стороне и вдребезги разлетелась под фонарем.

– Есть! – заорал Аарон. Потом огляделся по сторонам. – Копов же не видно?

– Нет, – сказал я сквозь смех.

Мы подошли ко входу на мост.

– Нет, серьезно, как это было? – не унимался я.

– Она просто супер! Знаешь, ей реально нравится это все. Она любит… любит секс!

– У вас был секс?!

– Нет, но я уже вижу: все остальное ей по кайфу.

– Что ты делал?

Он рассказал мне, пока мы карабкались на мост через Нью-Йоркский залив.

– Врешь! – пихнул я его. С залива потянуло холодом, и я набросил капюшон и потуже затянул замусоленные шнурки. – И как это вообще?

– Это капец как прикольно! – оживленно ответил Аарон. – Там на ощупь как внутренняя сторона щеки, прикинь?

– Правда? – Я вытащил руку из кармана.

– Ага.

Я сунул палец в рот и надавил на щеку изнутри.

– Вот так?

– Ну да, – ответил Аарон. Он тоже засунул палец в рот. – Так и есть, и еще там жарко.

– Надо же.

Какое-то время мы шли молча, держа пальцы во рту.

– А ты уже шпилился с кем-нибудь? – спросил он.

– Не. Но Джулия вчера хотела.

– Неплохо. Она тебе случайно ничего не подсыпала?

– Что? Нет!

– Просто ты же тупо вырубился в углу.

– Ну, я там пил мамин скотч и просматривал пластинки твоего отца.

– Ты что-то с чем-то, Крэйг.

– Холодно здесь.

– Зато вид отпадный.

Мы не поднялись и на десятую часть высоты, но было уже круто. Позади нас виднелась пешеходная дорожка, уходившая к Сити-холлу, башня которого сияла в свете прожекторов, напоминая белую жемчужину, приютившуюся между великанами вроде здания Вулворт-билдинг, которое, как я узнал на уроке литературы, Айн Рэнд[8] сравнила с перстом Божьим, что, наверное, так и есть. Мне же оно напоминало огромный, богато украшенный мятный леденец с бело-зеленой верхушкой. Слева от нас раскинули свои синусоиды другие мосты Манхэттена, неся по своим полосам одинокие ночные грузовики, бороздящие туман.

Но лучший вид открывался по правой стороне, где зиял почти непроницаемой чернотой Нью-Йоркский залив. Сияющая посреди темноты статуя Свободы никогда не вызывала у меня доверия – стоит такая вся, притворяется милахой. Настоящая жизнь – по берегам залива: на Манхэттене с его деловым центром, где люди делают деньги, и на другой стороне, в темном сонном Бруклине, у которого, однако, свой козырь в рукаве – контейнерные краны, работающие на разгрузке кораблей даже ночью. Все знали, что эти грузы никто не досматривает на предмет террористической угрозы, но каким-то чудом до сих пор ничего не взорвалось. Что-что, а эти краны освещают не ради государственного престижа и прочей показухи. Бруклин – это порт. Нью-Йорк смог обзавестись нехилым портом – мы, местные, много чего добились, и я тоже не отстаю.

В самом далеке, словно финальный занавес на сцене Нью-Йорка, раскинулся мост Веррацано-Нарроус. Он протянулся от Бруклина к Манхэттену, предваряя вход в порт, – отливающая синевой стальная верхушка губ[9], приветствующих ночную тьму.

Я чувствовал себя на вершине мира – всесильным и всемогущим.

– Ты что, Крэйг? – спросил Аарон.

– Что такое?

– Это с тобой что такое, чувак?

– Мне классно, – ответил я.

– Конечно, а как еще может быть?

– Нет, не то. Мне просто охренительно.

– Ну да, я понял. Так и должно быть.

Мы подошли к первой башне моста, и я остановился перед табличкой с именем архитектора: «Джон Рёблинг». В строительстве ему помогали жена, а потом и сын. Джон Рёблинг погиб при постройке этого моста, ну да и бог с ним, а Бруклинский мост простоит здесь еще сотни лет. Хотел бы я оставить после себя что-то похожее. Я не знал, как этого добьюсь, но чувствовал, что первый шаг вроде как сделал.

– Самое классное, что Ниа… – начал Аарон и пустился в такие анатомические подробности, которые я предпочел бы не слышать, поэтому я просто отключился, понимая, что он говорит сам с собой. Ему было классно от одного, а я тащился совсем от другого: однажды я пройду по этому мосту и буду смотреть на город, зная, что мне принадлежит какая-то его часть, что я здесь не пустое место.

– А какой у нее зад… Знаешь, я думаю, символ «сердечко» делали с ее задницы…

Мы дошли до середины моста. По обеим сторонам от нас проносились машины: красный поток слева, белый – справа, отделенные от пешеходной дорожки тонкой металлической решеткой по обеим сторонам.

Мне вдруг нестерпимо захотелось выступить за решетку, склониться над водой и заявить о себе миру. А если уж мне что втемяшится в голову…

– До сих пор не верится, что это было на самом деле… – продолжал свой монолог Аарон.

– Хочу постоять над водой, – известил я его.

– Чего-чего?

– Идем! Хочешь со мной?

Он остановился.

– Ну да, – сказал Аарон. – Да, я понял, о чем ты.

Там были такие мостки поверх решеток, для того чтобы рабочие могли добираться до тросов и ремонтировать их. Я перебрался по одному из мостков на внешнюю сторону, с которой был виден мост Веррацано-Нарроус, и, ухватившись за перила, принялся балансировать на узкой металлической полосе шириной не больше десяти сантиметров. Подо мной с шумом проносились легковушки и внедорожники, а впереди в холоде простиралась чернота воды и неба.

– Ты чокнутый, – сказал Аарон.

Я продвинулся вперед – делов-то: как и все, что нам запрещают взрослые, это было проще простого.

Я миновал первую полосу из трех, шумевших подо мной, прошел до середины второй – и тут Аарон заорал снизу:

– Ты чего туда полез?!

– Я просто хочу подумать! – прокричал я в ответ.

– О чем?

Я помотал головой. Не мог я ему объяснить.

– Я быстро!

Аарон отвернулся.

Перебравшись через вторую полосу, я стал смотреть на линию горизонта и не отрывал от нее глаз, пока, ритмично перехватывая руками по балке, не миновал третью полосу. Добравшись до края моста, я с удивлением обнаружил, что там вообще нет никаких ограждений: ничего, что могло бы уберечь от падения, кроме крепких рук и воли. Я ухватился за ледяные прутья арматуры обеими руками и распростерся над водой, раскинув руки в стороны: меня мотало на ветру, пока я висел там, как… ну вроде как Христос.

Я закрыл глаза, потом открыл – почти никакой разницы: даже с закрытыми глазами я отлично видел россыпь огней, просто с открытыми глазами я чувствовал ветер на слизистой. Маленьким я читал книжки про аббатство Рэдволл, фэнтези-книжки про воинственных мышей, боевой клич которых приводил меня в полный восторг: «Эвлалия!»

И я как придурок запрокинул голову и заорал с Бруклинского моста во всю глотку:

– Эвлалия-а-а-а!

Я бы мог умереть прямо тогда.

И учитывая, как все потом повернулось, лучше бы я так и сделал.

Одиннадцать

Депрессия не начинается так сразу. Вдоволь поорав с Бруклинского моста, я в отличном настроении пошел домой. Аарон вернулся на ночном метро на Манхэттен, у него была куча времени, чтобы прибраться в квартире и проводить Ниа к родителям. Я перекусил в закусочной, съел яичницу и пшеничный тост, вернулся домой в десять утра, сказал маме, что ночевал у Аарона, и рухнул на кровать. Проснувшись после обеда, я обнаружил, что нужно подписать документы по поводу поступления в Подготовительную академию и записаться на медосмотр – как мило. Так и вижу, как доктор берет меня за яйца и просит покашлять (кстати, я до сих пор не понимаю, зачем им это нужно).

Само окончание средней школы было сущей ерундой – надо было только не завалить экзамены и не получить «отказано» из Подготовительной академии, поэтому я начал зависать у Аарона каждый день. После того как «травяной барьер» был сломан, настала удивительная пора, когда мы просто накуривались и кайфовали под рев телевизора; «смотреть киношку» мы это уже не называли, теперь у нас появился термин «охладиться».

– Хочешь охладиться? – бывало, спрашивал Аарон, и я врубал телик погромче.

Ронни всегда отирался поблизости. Оскорблениями сыпать он не перестал, но они стали гораздо нежнее, хотя это уже не имело значения, ведь Ронни заделался проверенным дилером. С нами в Академию он не собирался (кажется, он вообще никуда не поступал), зато чего он точно хотел, так это открыть ювелирный магазин, торговать наркотиками и заколачивать бабло.