Такие сложные простые истины

– Вместе… Понимаешь, всё как-то в один день произошло. Она вернулась с работы пораньше, и я девчонок из садика на час раньше забрал. Сели на кухне, поглядели друг на друга, и поняли, что стали чужими людьми, только дети и держат.

– Так не бывает.

– Бывает, еще и не так бывает, – Андрей остановил машину возле моего подъезда, заглушил мотор. – Так что, Ленок, может быть, ты и права, что замуж второй раз не торопишься, одной-то проще…

От кого-кого, а от Андрея я такого не ожидала! Надо же позавидовал он моей свободе и независимости, прямо черной завистью позавидовал!

– Я с тобой сейчас дискуссию разводить не буду, – огрызнулась преднамеренно зло и грубо, потянулась на заднее сидение за пакетом с манто. – Только тебе, дорогой Андрюша, одиночество-то не знакомо. И не дай бог, тебе его узнать. Спасибо! Пока!

Я хотела сильно хлопнуть дверью, но передумала, закрыла её очень нежно и аккуратно. Обошла машину и постучала в стекло водителя. Андрей нажал на кнопку, стекло медленно опустилось.

– Ты сам-то один проживешь, без Ирины, без девчонок? Подумай, сопьешься ведь… А такой любви, что была у вас, я ещё не встречала…

Он ничего не ответил, завел машину и уехал. Я обречено поплелась домой. Уже в квартире ощутила какое-то гадостное настроение и жуткий холод. Вспомнила! Утром открыла форточку, и теперь во всех комнатах гулял осенний морозный ветер. Но закрыть её не было времени, быстро прикинув в уме, что Ириша сейчас одна и может спокойно со мной поговорить, кинулась к телефону. Первый вопрос ляпнула совершенно необдуманно.

– Ир, вы что, действительно, решили развестись?

– Лен, – отозвалась она спокойно после минутной паузы. – Всё уже решено, прощать я его не собираюсь.

– А ты не прощай, просто начни сама вести себя по-другому. Откажись от должности, наконец. Уделяй семье больше времени. Вспомни, что у тебя есть муж, дети. На работе жизнь не заканчивается, тем более, если из-за неё рушится семья…

Я могла бы продолжать долго. Психологический тренинг – это мой конёк! Но Ириша вовремя меня остановила.

– Лен, ты же не знаешь ничего.

– А что мне надо знать? – обиделась я.

– Андрей ничего тебе по дороге не рассказал?

– Почему? Рассказал! Сказал, что стали чужими людьми, устали от такой жизни, что он выполняет все твои команды…

– Лен, он мне изменил, – голос Ириши звучал приглушенно и надломлено.

В трубке повисло гробовое молчание. Я не могла поверить в услышанное. Изменил? Где? Как? C кем?

– Прости, – я чуть слышно промямлила извинения и не знала, что делать дальше, чем утешить лучшую подругу, только повторила, – прости, я не знала…

– Ничего, Лен. Это ты меня прости за сегодняшнее. Я не хотела ворошить твоё прошлое. Сорвалась просто. Давай, пока. Созвонимся…

– Пока…

Прямо в пальто я повалилась на диван, зажала руками, чтобы не разрыдаться, плюшевую подушку, уткнулась в неё лицом. Воспоминания нахлынули сами собой. Последний курс института, беспечная молодость, вечная весна, и казалось нам, что всё это будет длиться долго, всю жизнь. Нас было трое, школьные подруги из обыкновенной московской гимназии, Светик, Иришка и я. Все поступили в институт одновременно сразу после окончания гимназии, только в разные вузы. Ириша мечтала стать известным международным журналистом, Светик дорогим и успешным адвокатом, а мне нравилась русская литература. С маминого одобрения я рискнула на филфак и с треском провалилась, зато на экономическом факультете побила все рекорды – пятнадцать баллов из нужных пятнадцати. Не хотелось терять год, пришлось учиться там, куда и не думала поступать. Светка первая забегала с факультета на факультет. С начала юрфак, потом перевелась на исторический, в итоге так ничего и не закончила, последние два года работала менеджером по продажам в огромном бытовом супермаркете. За ней и Ириша перехотела быть известным журналистом, закончила издательское дело, в результате осела в одной редакции и только через десять лет смогла пробиться в издательский дом «Феникс». Тот день, когда она познакомила нас с Андреем, помню хорошо. Был очень солнечный день, ни одной тучки на небе. Предполагалось катание на лодках и пикник в центральном парке, но Иришка пришла не одна. Появление Андрея было полной неожиданностью, Ириша ничего про него нам не рассказывала, поэтому мы со Светиком стояли с разинутыми ртами и во все глаза, не стесняясь, рассматривали Иришкино увлечение. Было, конечно, на что посмотреть! Вежливый, в меру элегантный, рост, вес, цвет волос подходили по всем параметрам, улыбка, словно с обложки глянцевого журнала, а низкий с хрипотцой голос хотелось слушать бесконечно. К концу пикника мы были безмерно счастливы за Иришку и завидовали ей самой, что ни на есть, белой завистью. Да и было, чему завидовать. Они оба просто светились от своей любви, глаз друг от друга не отрывали, вместе смеялись, вместе молчали, а если кто-то собирался заговорить, то и другой в ту же секунду начинал что-то рассказывать, оба замолкали и нежно смотрели друг на друга. Помню, мы со Светиком обрыдались, пока домой вечером доехали, так нам обидно было, что никому из нас такой парень не достался. Поженились они быстро, через три месяца. Свадьба была большой, веселой, хлебосольной. Пара на загляденье оказалась красивой, подходили они сильно друг другу, все об этом только и говорили. Родители помогли с квартирой, что-то там обменяли и предоставили молодым новое жильё. Мы часто заходили к ним в гости на праздники, дни рождения и просто без всякого повода побыть хотя бы рядом возле такого счастья, такой огромной любви. Всегда нам было весело, вкусно (Иришка хорошо умела готовить) и ужасно тепло в их уютной квартирке. Но это было тогда, десять лет назад, а теперь… Свет от ночника из коридора пробивался через полуоткрытую дверь в комнату и желтой прямой полосой чертил линию на стареньком ковре. Я долго смотрела на этот свет, пока уставшие глаза закрылись сами собой. Сколько я проспала, не помню. Когда проснулась, была уже полночь, я дрожала от холода…

Закрыв настежь распахнутую форточку, побрела на кухню. Крепкий кофе, сладкая конфета, (но без сигарет) – верные друзья одинокого полуночника. Разложив на столе бумаги и папки, открыв ноутбук, я погрузилась в спокойный мир таблиц, сводных ведомостей, диаграмм и цифр. Утомительная умственная работа делает чудеса – нервы успокоились, мысли обрели четкую последовательность. И к пяти утра я пришла к выводу: Ирина и Андрей взрослые люди, пусть сами и разбираются со своими проблемами. Я никуда влезать не буду, только сделаю хуже. В девять часов, как ошпаренный, зазвонил будильник. Проснулась я за тем же кухонным столом, щека прилипла к сводной ведомости, спина и шея в неудобной позе затекли и болели. Но… новый день, новые заботы и запланированный визит в салон красоты!

Когда женщина, между прочим, говорит, что ей необходимо сходить в парикмахерскую только для того, чтобы немного подровнять концы волос, мужчина должен сразу же насторожиться. Нет, конечно, в этом ничего такого плохого ещё нет, но… По большому счету, женщина идет в салон красоты, чтобы хоть что-то поменять в своей жизни. Мужа, детей, свекровь менять уже поздно, гардероб достаточно дорого, а вот прическу – это как раз тот случай, и по средствам, и с претензией на новый взгляд на жизнь. Те божественные три часа в салоне красоты, где вокруг тебя такие же несчастные серые мышки, которые надеются выйти отсюда, как минимум, королевами; где в воздухе носится неповторимый запах всех смешанных косметических средств от ацетона до лака для укладки волос; где шум фена сродни звукам арфы Орфея, проносятся для нас, как одно мгновение. Но за это время (ловкость рук мастера и никакого мошенничества!) женское настроение меняется в лучшую сторону, мысли очищаются и приобретают совершено другое направление, а главное наверняка происходит ожидаемая метаморфоза – другая прическа, стрижка, завивка, что угодно, даёт новый толчок к счастливому восприятию, хорошему настроению, к дальнейшей жизни и вечной борьбе!

Только глупый и недальновидный мужчина может сказать жене: «Ты в этом месяце уже подстригала кончики волос, смотри лысой не останься». Глупец! Как вообразить ему, что после посещения салона красоты у жены его будет превосходное настроение еще несколько дней, и может быть, по женской доброте душевной и ему, вечно ноющему и брюзжащему на потертом от его же штанов диване, что-нибудь да перепадёт!

Отправив через интернет главбуху все сделанные за ночь отчеты, в десять часов утра я бегом, на всех парусах, неслась в парикмахерскую под название «Шахерезада». Салоном красоты высшей категории это заведение, конечно, было трудно назвать, но цены были приемлемые и мастера не хуже, чем в элитных салонах, да и результатом я всегда оставалась довольна. Зачем же переплачивать? В общем, цена и качество меня устраивали, чего же боле?

– Как будем на этот раз? – лаконично поинтересовалась Лариса, неопределенного возраста парикмахерша, чьей клиенткой я была уже лет пять. – Только концы стричь будем или радикально меняться?

Я пожала плечами. Дилемма! Хотелось, и поменяться, и слишком много не остричь. Нужна середина!

– Может, что-то обновим, но не сильно, – я с надеждой полностью положилась на профессионала.

– А что за повод? – какая-то логика всё-таки присутствовала в этом вопросе, и я решила ничего не утаивать.

– Завтра еду с другом на корпоратив.

– А…а, – задумчиво протянула Лариса, распутывая мои концы. – А я грешным делом подумала уже, что у вас юбилей.

– Какой юбилей? – я сидела в кресле и смотрела на Ларису через зеркало.

– Сорок пять, – парикмахерша смотрела на меня также через зеркало, наши взгляды встретились. – В основном все к юбилеям обновляются.

Сорок пять! Господи, приехали! Мне же нет еще и тридцати восьми!

– До юбилея мне еще далеко, лет сто, – я попробовала отшутиться, но шутка не получалась. – А что, я так плохо выгляжу?

Лариса осмотрела меня со всех сторон, обошла кресло.

– Да, в принципе, нет. Цвет не ваш, старит немного, – ответила она как-то с ленцой и даже попыталась зевнуть.

Немного! Почти на восемь лет! Я чуть с кресла не упала.

– Вы же меня уже пять лет таким цветом красите.

– Ну, вы сами его и выбираете, – Лариса поджала губы. Назревал скандал!

– Хорошо, – я старалась успокоиться и найти правильное решение. – Что мне подходит, давайте думать!

Через десять минут возле моего кресла собрался целый консилиум. Все мастера во главе с администратором выбирали мне новый цвет волос. Даже уборщица оставила свою швабру и кричала больше всех, что темный каштан давно устарел, а в моде сейчас сливочный мокко.

– Сделай ей темные пряди на светлой макушке! Лучше отстриги шею и открой уши! Мелирование ещё пойдет, у неё седина уже лезет! И челку по-другому подровняй, креативней, наискось!

Это всё неслось на меня со всех сторон, и я стала медленно вжиматься в кресло. Лариса, словно на кастинге, выслушала все предложения, пока мастера не разошлись по своим местам, включая администратора и уборщицу. Она достала палитру красок и пальцем ткнула в искусственную прядь.

– Вот этот будет как раз.

Я посмотрела на себя в зеркало, оценила свой темный каштан и мысленно примерила предлагаемую светлую медовую карамель. Ну, а почему бы и нет? Такая смелая мысль знакома каждой женщине. В конце концов, что я теряю? Не понравится – можно всё вернуть обратно через месяц. И я согласно кивнула головой.

Мои четыре божественных часа на Олимпе красоты пронеслись, как пять минут. Домой я вернулась уже во второй половине дня счастливая, довольная, а главное, совершенно не жалела о потерянном времени. Красота, действительно, страшная сила, если она ещё направлена на благие цели и дела.

Взглянув на себя в зеркало, повертевшись и так, и эдак, я решила примерить всё и сразу. Пройтись, так сказать, генеральной репетицией. Надев платье, туфли, Иришкино манто, я осторожно подошла к зеркалу шкафа. Благо дело, оно было во весь рост и пришлось к месту. Зрелище было просто отпадным! Всё это богатство мне как-то шло, всё сидело как по меркам, и смотрелось очень даже комильфо. Да ещё бы! Кому не подойдут меха за пять тысяч евро! Скинув с плеч манто, я оценила прическу и платье. Светлые завитые до плеч кудри оттеняли строгие линии черного вечернего платья, но всё равно оставалось ощущения чего-то незавершенного в этой гармонии. Нужно украшение! Как же я забыла!!! Два дня потеряны впустую. Куда теперь бежать и что делать? Это не роман Чернышевского, это посложнее будет. Украшения не любила и не носила. От серёг болели уши, от колец немели пальцы, цепочки с кулонами на дух не переносила. Но против приличной броши никогда ничего не имела. Скинув туфли, я пристроила низкую табуретку к шкафу и с верхней полки, загруженной всяким старым, но нужным, хламом, вытащила маленькую шкатулку. «Бабушкино наследство» – так мы с Лёлькой в шутку прозвали эту старинную вещь. Чего там только не было: и потёртые бусы из стекляруса, и серебряные сережки с дешевыми камушками, французская булавка с рубином, и два медных крестика. Под всем этим старьём я раскопала небольшую серебряную брошь в виде скрипичного ключа с пятью жемчужинами. Серебро от времени потемнело, жемчуг помутнел и стал тусклым. Я с досадой отшвырнула шкатулку, присела на диван. Повертела в руках брошь, оглядела со всех сторон. Приложила к платью. Вроде бы даже и ничего. Ну, если только хорошенько всё очистить?

На ночь глядя помчалась в торговые ряды искать лавку недорогого ювелира.

– Металл спасти можно, – прогундосил себе под нос лысый старик в зеленом замусоленном халате. – Но жемчуг плоховат…

– А если заменить его на новый? – поинтересовалась я, пытаясь просунуть голову в полукруглое окошко ювелирной будки.

– А зачем оно вам? – расслышала я мудрый ответ. – Это дешёвка, стоит копейки. Лучше купите что-нибудь более современное. В магазинах сейчас такой огромный выбор, ни то, что тридцать лет назад.

– Вы не понимаете, – продолжала я настаивать, – мне нужна именно эта брошь. Сколько стоит реставрация?

– Реставрация? – удивленно переспросил ювелир и поднял на меня глаза. – Она ничего не стоит, как и эта вещь.

– Мне не важна цена.

– Вы подождете? – спросил ювелир. Я кивнула головой. – Попробую очистить металл… Подойдите через час.

Целый час пришлось ходить по соседним магазинам, праздно глазеть на витрины и проезжающие мимо авто. Продрогнув от назойливого дождя и сырости, я зашла в придорожную кафешку. Запах свежего кофе просто сбил с ног. Но моя месячная порция была выпита прошедшей ночью за отчетами, поэтому я заказала только зеленый чай без сладкого, чем вызвала явное недовольство юного официанта.

Когда же через час я снова возникла у окошка ювелира, старик принял меня совершенно по-другому. Стал улыбаться и даже привстал со своего стульчика, чтобы быть ближе ко мне.

– А не хотите ли, уважаемая, продать эту брошь? – его вопрос меня просто ошарашил, если не сказать больше. Целую минуту я соображала.

– Зачем? Ведь она ничего не стоит, – пролепетала я.

Старик замялся, опустил глаза. Что-то он темнил, не договаривал. Я насторожилась и внутренне вся собралась, быть обманутой на пустом месте, а именно, на дешевой, пусть даже и старинной, ювелирной вещи – это новый повод для насмешек моих подруг. Вечно я попадаю в какую-нибудь историю!

– Я тут покопался в старых альманахах, – заискивающе продолжал улыбаться старик и подсунул мне под нос желтый газетный журнал с блеклыми фотографиями дорогих украшений. Журнал был на иностранном языке, я ничего не поняла, но ювелир ткнул пальцем в маленькое фото, где я с большим трудом рассмотрела свою брошь. Под фотографией была надпись на французском языке.

– Что здесь написано? – поинтересовалась я, зная, что вряд ли мой французский сослужит мне хорошую службу.

– Здесь имеется описание вашей броши, – почему-то зашептал старик, оглядываясь через плечо. – В точности указаны размеры каждой жемчужины. Серебро не стоит больших денег, но в целом вся вещь представляет собой немалый интерес.

– И сколько вы дадите за свой интерес? – я спросила просто из любопытства, продавать брошь не собиралась. Все деньги я потратила на платье и новое украшение все равно бы не купила. Носить дорогие вещи не хочу, будет потом лежать в бабушкиной шкатулке и пылиться…

– Моя цена двести тысяч рублей, – слова ювелира с трудом пробились через мои умственные соображения.

– Сколько? – усмехнулась я.

– Вы зря смеётесь, уважаемая, – старик обиделся, спрятал свой журнал под стол и уселся на стул. – Больше меня в этом городе вам никто не даст…

– Я не собираюсь продавать свою брошь. Сколько стоит ваша работа?

– Три тысячи, – равнодушно отозвался старик.

– Сколько?– я чуть не подскочила на месте. Это за «просто почистить серебро» три тысячи рублей! Я надеялась на рублей пятьсот, не больше. – Почему же так дорого?!

– Я могу вам дать двести тысяч, – снова стал торговаться ювелир, – даже двести пятьдесят…

Я молча выгребала из кошелька все наличные деньги, была взбешена до чертиков и вдаваться в полемику с едва знакомым человеком совершено не хотела.

– Вот вам три тысячи! Где моя брошь?

Старик положил передо мной бархатную тряпочку, осторожно развернул…

Только придя домой, я смогла спокойно раздеться, успокоиться, включить ночник над журнальным столиком и достать из сумки бабушкину брошь. Развернула бархатку и долго смотрела на свою драгоценность. Красота была, может быть, и не столь великой, но бесспорно завораживала. Ювелиру удалось вернуть блеск благородного металла, и теперь очищенное серебро ярко сияло при свете ночника. Я бросилась к письменному столу, покопалась в ящике и отыскала там лупу. Под увеличительным стеклом скрипичный ключ стал раскрывать все свои тайны. Верхняя часть была завита спиралевидными канатами, а нижняя маленькими лепестками. Жемчужины были расположены в овальном центре ключа, словно ноты, от большой к меньшей, но всего их было пять штук, двух для полной октавы не хватало. Да и сами жемчужины выглядели совсем по-другому – словно изнутри светились перламутровым блеском. Ювелир просто совершил чудо, вернув броши первоначальную красоту. Зря я пожалела о трех тысячах! Но мне предлагали двести, даже двести пятьдесят!

Открыв на кухне ноутбук, я за скромным ужином стала копаться в прошлом известных ювелирных домах всей Европы. Просидев весь вечер перед экраном компьютера, я так ничего и не нашла, что помогло бы мне раскрыть загадку бабушкиной безделушки. Не надеясь на свои силы, позвонила маме.

– Привет, пропавшая! Как твои дела? Как работа? Ты не болеешь, на улице холод, одевайся теплее! У Лёльки малышка уже заболела. Подцепила в садике какую-ту заразу… – это всё неслось из трубки без остановок и знаков препинания.

– Ма-ам… – пыталась я остановить красноречивый поток последних событий вперемешку с заботой о старшей дочери.

– Отец тебя спрашивал, уже сердится, что ты за целый месяц не заехала к нему. Совесть имей, работа – работой, но об отце не забывай, тем более, к нему заехать тебе проще, чем нам добираться из Видного, один квартал от метро…

– Ма-ам… – я попыталась еще раз. – Откуда у бабушки брошь в виде скрипичного ключа?

– Это с жемчугом? – наконец-то меня услышали.

– Да.

– Не знаю. Тебе зачем? Все уже умерли, и баба Маша, и Зинаида Петровна, моя крестная, и сын её Федор, спросить не у кого.

– Может это подарок деда? – навела я её на другую мысль.

– Может и подарок, – согласно отозвалась мама, – кто теперь вспомнит, нет уже никого…

– Ты как, не болеешь?

– Некогда болеть. Лёльке помогаю с малышкой, да еще переводами подрабатываю, – в голосе матери звучала усталость. – На кафедре часов добавили, всё какие-то деньги.

– Ночами сидишь, наверное, – догадалась я.

– А когда же ещё, только ночью у нас и покой, когда все спят.

– Ладно, передавай всем привет. Я к вам на следующих выходных прискачу, а к отцу среди недели заеду, у меня сейчас свободное время появилось.

– Тебя уволили?

– Почему сразу о плохом, мама!

– В наше время только плохое и ждешь. А работу ты часто меняешь.

– Так получается, я не виновата, – попыталась оправдаться я.

– Хорошо, – обреченно неслось из трубки. – Ты девочка уже большая, сама разбирайся.

– Мама, не начинай, пока.

– Пока. Одевайся теплее…

Последнюю фразу я уже знаю наизусть: одевайся теплее, не застуди голову. Вешаю трубку.

Ночью долго не могла заснуть. Думала об отце. Он ушел от нас, когда я окончила школу, а Лёльке было всего десять лет. Она плакала целую неделю, не понимая, куда ушел отец, и почему он не может больше вернуться. У него появилась другая женщина и другая семья. Мама расценила это, как предательство, я же, как уход от накопившихся проблем и поиск своего внутреннего «я». Его вторая жена в скорости умерла, чужие дети потихоньку оставили его, у всех были давно свои семьи. От размена квартиры и дележа имущества ему досталась малюсенькая комната в бывшем общежитии с общим санузлом и кухней. Последние десять лет отец прожил в одиночестве, изредка навещая меня в Москве, пока запущенная подагра лишила его возможности выходить на улицу. Боль обиды с годами прошла, мама его простила, и уже заботилась о нём, как о взрослом ребёнке. Просила меня завезти отцу продукты, лекарства или просто навестить хотя бы раз в месяц, сама же приезжала к бывшему мужу каждую пятницу, прибраться в квартире, сменить постельное бельё, приготовить на неделю еду и по мере сил вымыть отца в ванной. Тогда, двадцать лет назад, семнадцатилетней девушке мне было бы непонятно такое участие матери к человеку, который просто растоптал её жизнь, искалечил любовь и оставил родных дочерей полусиротами при живом отце. Но сейчас… Сейчас мне кажется его выбор очевидным и закономерным. Каждый человек имеет полное право быть там, где ему лучше, где его понимают и принимают таким, какой он есть. В своё время отец сделал выбор, и он оказался не в нашу с мамой пользу. Я его не виню, но и не принимаю, не могу пока принять.

Всю ночь мне снились роскошные ювелирные магазины на улицах старого Парижа. Переходя от одного к другому, я тщетно искала украшение, которое могло бы подойти к моему вечернему наряду. И только на площади Лафает в одной лавке я нашла то, что искала. Высокий полный мужчина с пышными усами и довольной вежливой улыбкой на лице протягивал мне черную бархатную коробочку и тихо мурлыкал себе под нос: «S'il vous plaît,madame». В коробочке лежала бабушкина брошь.

Глава 3

– Леночка, поторапливайся, пожалуйста. Ты очень меня подводишь. – Толик стоял в коридоре, переминался с ноги на ногу и костяшками пальцев нервно постукивал по внутренней обшивке входной двери.

– Толичка, миленький, я не виновата, – кричала я из комнаты и пыталась оправдаться, но чувствовала, что прощения мне уже не заслужить. – Это чулки порвались в самый ответственный момент. Пока искала новую пару в шкафу, табуретка подо мной покачнулась, подвернула ногу. Очень больно, Толик! Я тебя не обманываю!

– Я верю, верю! Но можно быстрее как-нибудь…

Я пыталась аккуратно надеть новенькие чулки и втиснуть больную ступню в узкую лакированную лодочку. От боли вскрикнула.

– Лена, что там у тебя? – в голосе Толика чувствовалась неподдельная паника. – Можно мне уже зайти, наконец!

Я отдернула подол платья, откинула лезшие в глаза назойливые кудри и героически встала на каблуки.

– Теперь можно, заходи!

Толик вошел в комнату и остановился на пороге. Он снял очки, потом снова их надел и снова снял.

– Ну, как? – поинтересовалась я, затаив дыхание. Но по выражению глаз Толика, уже поняла, что ему всё нравится и даже очень.

– Слов нет,– ответил мой оценщик и заторопился. – Леночка, красота ужасная, но мы уже на два часа опоздали. Скорее, прошу тебя!

– Я готова. Только вот это манто осталось…

Толик подхватил кучу белого меха, водрузил на мои плечи и потащил в коридор. Боль в ступне была нестерпимой, но расстраивать мужа подруги мне не хотелось. Взяв под мышку черный клатч с телефоном и мелкими побрякушками, пакет с подарком для дочки начальника, я не спеша закрыла квартиру на два оборота, дёрнула для проверки на себя дверную ручку и только потом подняла глаза на Толика.

– Давай сегодня без паники, – спокойным голосом я решила урезонить своего кавалера на один вечер. – Мы никуда не опаздываем, доедем вовремя, ничего не пропустим, и всё будет отлично!

– Опять ты со своими психическими штучками, Лена! – возмутился Толик, уже усаживая меня в машину на заднее сиденье потрепанной «Лады».

– Психоаналитическими, – поправила я. – Не стоит этот корпоратив таких нервов, уверяю тебя.

– Если бы ты знала, что у нас на фирме творится после возвращения генерального директора из-за заграницы, не стала бы так говорить, – запальчиво воскликнул Толик и уставился в лобовое стекло.