Страсти по Магдалине

Елена Чутская

Страсти по Магдалине

«– Помилуйте, – снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, – уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда…

(Из беседы профессора Воланда с Берлиозом на Патриарших прудах. М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита»)

На ложе моем ночью искала я того,

Которого любит душа моя, искала его

И не нашла его.

Книга Песни Песней Соломона. Гл.3 ст.1

1.

Возле каменного колодца, прислонившись к придорожной ограде, сидел нищий старец. Он приходил сюда каждое утро в надежде, что кто-нибудь подаст ему кусок лепешки или горсть сладких фиников. Его тело давно покрылось гнойными язвами, волосы под повязкой на голове сбились в грязный ком, а ветхий балахон превратился в рваное до лохмотьев рубище, едва державшееся на костлявых плечах. Временами он сидел тихо, поджав под себя ноги, раскачиваясь, словно маятник, из стороны в сторону. Временами что-то бормотал под нос – то ли проклятья, то ли молитву – закатывая глаза кверху так, что виднелись лишь желтоватые белки гнойных глаз, но уши его не пропускали ничего: ни звука, ни шороха, ни слова.

Старик вытягивал черные худые ноги под палящее солнце, а голову прятал в тени густо разросшегося дикого винограда, который прочно обвил лозой каменный грот. По желтым замшелым камням откуда-то из глубины этого грота приглушенно сбегал ручей родниковой воды и с небольшой высоты падал в колодец. Серебряные брызги звонко отскакивали в стороны от скользких камней, и несколько капель, долетая до старческой головы, прохладой орошали лоб и виски. Бродяга с жадностью подставлял под живительную влагу морщинистое лицо, для верности высовывал черный язык и проворно ловил им редкие капли.

Из-за угла ограды показались две женщины. Та, что моложе, шла быстрым, легким шагом, другая едва ее догоняла. Обе спешили к колодцу за водой и громко разговаривали на ходу. Уловив близкое движение, старик тут же оборвал несвязное бормотание и весь превратился в слух, продолжая равномерно покачиваться из стороны в сторону.

– Ну, куда ты так спешишь, Рахиль? – взмолилась пожилая женщина. – Я едва поспеваю за тобой. Видишь, чуть дышу. Остановись хоть на минутку.

– Не могу, уважаемая Сиде. Матушка приказала мигом принести чистой воды из колодца для отца и брата. Они вернулись из Тивериады, рассказывают такие удивительные вещи. Я ничего не хочу пропустить. Потом от матери ничего не добьешься. У нее один разговор: «Не твоего ума дело, не твоего ума дело».

– Но, Рахиль, красавица моя, – женщина пошла на хитрость, восхваляя косоглазую дурнушку. – Расскажи хоть то, что уже услышала. Твоя мать и вправду такая скрытная. А я ведь вдова, откуда мне знать, что на земле творится. Одна надежда на соседок. На тебя, моя голубица.

– Хорошо, – сдалась Рахиль.

Женщины быстро поставили под струю чистой воды кувшины и присели возле колодца прямо на камни. Ни одна не взглянула на нищего старца, не подала куска хлеба, а он и не просил, только притаился и перестал дышать, ловя каждое слово.

– Отец рассказывал, – торопливо начала Рахиль, – что из-за озера к нам мессия пришел…

– И-и-и… важность какая, – тут же перебила ее Сиде, всплеснув руками. – Мессия! Да этих блаженных на год по десятку к нам ветром заносит. С ума все сошли. Ждут прихода, а кого, и сами не знают.

– На этот раз, говорят, точно он, – обиделась девушка. – Не хочешь слушать, я пошла. И кувшин мой уже набрался, – она резво вскочила с камня.

– Подожди, дочка, – испугалась Сиде, схватила Рахиль за руку и притянула обратно на камень. – Не обижайся на старую женщину. Рассказывай, прошу тебя. Я больше слова не скажу.

– Ну, ладно же, – согласилась девушка. Ей и самой хотелось посплетничать. – Только быстро, а то матушка ругать будет. Так вот, говорят, мессия этот из мертвых воскрешает, калек и больных лечит одним только прикосновением. Бесов из одержимых изгоняет, так они его боятся. И люди говорят, кого он излечил, следуют за ним повсюду и его учение проповедуют. Вроде пророками их называют. Уже сто человек набралось.

– Да ну, глупости какие, – не сдержалась опять Сиде, отмахнулась от молодой соседки рукой. – Такую толпу, попробуй, прокорми. Есть-пить они что будут в дороге? Сама подумай, Рахиль. Сказки все это.

– Да, нет же. Мессия сам их кормит, – с воодушевлением продолжила девушка. – То один хлеб на всех поделит, то рыбу.

– Ой, Яхве милостивый! – уже совсем не выдержала старая женщина. – Сколько лет на свете живу, таких небылиц еще не слышала. Как можно одну лепешку на сто человек поделить? О, Яхве! Яхве! Глупости какие…

– Не глупости, почтенная Сиде. Так отец рассказывал. Я своими ушами подслушала.

– Значит и отец твой небылицы рассказывает уважаемым людям. И как ему только не совестно голову морочить…

Соседки быстро поднялись и отряхнули одежду от пыли. Обе остались недовольны: одна, что ей не верят, другая, что потратила время на пустую болтовню с глупой девчонкой. Бродяга возобновил заунывную песню и протянул руку в сторону мимо проезжающей повозки, запряженной ослом. Возница из сострадания бросил в серую пыль ломоть лепешки.

– Возблагодарит тебя небо за щедрость твою, – проговорил старик и тут же стал рвать хлебную мякоть черными зубами и медленно пережевывать.

Женщины презрительно смотрели на его страшные язвы и боялись приблизиться к кувшинам.

– Уже пятый за неделю, – тихо проговорила Сиде. – Повалили к нам в селение, как горох из дырявой торбы. И тоже все про какого-то мессию говорят. Ждут его, ищут. Надеются, что он их вылечит. Горемыки… а страшные какие. Только заразу по земле разносят. Гнать таких надо…

Но она не договорила. К колодцу подошла богато одетая женщина, на ее руках горели золотые браслеты. Соседки молча посторонились, уступая место, но незнакомка, не обращая ни на кого внимания, достала из складок хитона маленькую чашу и протянула под струю воды. Чаша была изящная, с изогнутой ручкой, чеканная замысловатым рисунком. «Неужто золотая?» – подумала Сиде, а вслух сказать побоялась, только слегка толкнула соседку под локоть, мол, гляди и запоминай. Но Рахиль и так уже стояла, открыв рот от изумления, позабыв и про свой кувшин, и про угрозы матери. Даже старец перестал жевать и, придвинувшись к колодцу, зачарованно смотрел на яркие, играющие по камням колодца солнечные блики, отраженные от великолепного сосуда.

– Мессия идет! – выкрикнул старик. – Он уже рядом!

От неожиданности все женщины вздрогнули разом. Чаша чуть не выскользнула из рук незнакомки. Она внимательно всмотрелась в лицо старика.

– Что ты хочешь сказать мне, несчастный? – голос женщины звучал вкрадчиво и тихо. Она сделала шаг, но завидев гнойные язвы, отступила назад. Полуслепые глаза старца раскрылись еще больше, взгляд прояснился. Он отыскал ту, которая не побоялась с ним заговорить. Затем долго рассматривал красивое женское лицо и чему-то улыбался.

– Ты обретешь счастье, Саломея. Любовь, – тихо проговорил старик. – Эта любовь затмит для тебя весь мир. Но ты ее очень быстро потеряешь… да, да, очень быстро потеряешь, потому что он не для тебя одной, он для всех нас…

Увлеченная загадочной речью женщина наклонилась к лицу старца.

– Кто он, скажи? – произнесла шепотом. Бродяга только закачал головой.

– Не знаю, не знаю, – голова его тут же поникла, взгляд потух.

Она выпрямилась, с нескрываемым сожалением сжала губы и, выплеснув из чаши воду, положила ее на голые ноги старца.

– Возьми, а то тебе и воды никто не подаст, – мрачно взглянула в сторону перепуганных женщин.

– Постой, постой! – старик схватил чашу и спрятал на груди под лохмотьями. – Он уже рядом, он близко. Найди его, Саломея. Слышишь, найди…

Незнакомка только кивнула головой, запахнула хитон и быстрыми шагами скрылась за поворотом улицы, как будто ее и не было вовсе.

– Кто эта странная женщина, старик? – Сиде мгновенно набросилась на бродягу. – Ты ее знаешь? Почему она отдала тебе такую дорогую вещь?

В словах звучала угроза. Бродяга почувствовал, что нужно убираться подобру-поздорову как можно скорее. Он схватил обломанный посох, подобрал свободной рукой подол рубища и заковылял вдоль забора в другую сторону. Испуганно оглядываясь и отмахиваясь рукой от незримого преследователя, к груди старик прижимал бесценный подарок, боясь обронить по дороге. Соседки долго смотрели ему вслед, затем подхватили полные до краев кувшины и разошлись по домам, спеша поскорее рассказать все увиденное домочадцам…

– Мириам, где ты так долго была? – девочка проснулась, когда женщина села в крытую повозку и по неосторожности нечаянно задела босые ножки.

– Не бойся, Сарра, это я.

– Я вижу, что ты, – девочка проснулась окончательно, потерла заспанные глазки и, обхватив женщину тонкими ручонками, звонко поцеловала в щеку, прижалась к родному теплу. – Я спрашиваю, где ты так долго ходила? Принесла обещанные сладости?

Мириам вспомнила, что хотела зайти на базаре в лавку, но после встречи у колодца все смешалась в ее голове.

– Ты бледная, очень бледная, сестренка, – печально проговорила Сарра. – Ты чем-то напугана или расстроена. Меня опять никто не захотел взять к себе в дом, да, Мириам?

– Не болтай глупости, девочка. Ты голодна, Сарра, а я забыла зайти в лавку. Яруф! – позвала она возницу.

– Что угодно, госпожа?

– Поезжай мимо базара. Нужно купить все необходимое, чтобы добраться домой. Мы возвращаемся. Итак много времени потеряли в напрасных хлопотах.

Яруф звонко взмахнул в воздухе кнутом, а девочка радостно захлопала в ладоши. Наконец-то после долгих недель путешествия по городам Галилеи она снова окажется в красивом доме Мириам. И зачем только понадобилось возить ее по чужим семьям, ведь сразу было ясно, что она никому не понравится, и никто не захочет взять ее в свой дом. Ее любит только Мириам! А с нею у нее будет и дом, и своя семья. Сарра еще сильнее прижалась к стройному стану молодой женщины и закрыла глаза.

– Ладно, спи, непоседа, – Мириам ласково поцеловала головку ребенка, укрывая накидкой. – Дорога еще дальняя…

2.

Серая ящерица нежилась на раскаленном камне. От истомы она перестала ловить горячий воздух тонким, как нить, языком и закрыла глаза. Солнце стояло в зените, песок звенел от обжигающих лучей. Мертвая часть равнины напоминала пустыню, поросшую колючками и сорной выгоревшей на солнце травой. Пастухи не гнали сюда летом скот, зеленых пастбищ и водопоя в этой части равнины было не отыскать. Только выжженный песок да мертвая земля.

Возле камня неподвижно лежал человек.

Веки путника вздрогнули, глаза едва приоткрылись. Ящерица не обратила на него никакого внимания и продолжала греться на солнце. Глубокие трещины на камне плыли перед глазами, спутываясь в один клубок из черных змей. Еще утром одна такая змея укусила его за ногу. Он не мог идти, шевелиться, говорить. Горячий пустынный воздух обдувал смуглые скулы путника, но его исхудавшее тело только еще больше вздрогнуло от озноба.

Вдруг на камень набежала легкая тень. Ящерица мгновенно проснулась от векового сна и быстро юркнула в расщелину камня. Путник снова попытался открыть глаза. Перед ним стояла маленькая девочка в сером хитоне с платком на голове, а в руке букет из колючек. Она разглядывала мужчину, не скрывая детского любопытства, и стояла так близко, что он смог бы дотянуться рукой до края хитона. Ему захотелось позвать ее, попросить помощи, но губы онемели, а беззвучные хрипы раздирали пересохшее горло.

Заметив, что человек приоткрыл глаза, девочка сорвалась с места и кинулась бежать на голоса. Ее давно искали, и сейчас будет строгий выговор за непослушание. Прижимая колючки к груди, она неслась к повозке, но споткнулась о камень.

– Сарра! – Мириам подхватила ребенка. – Разве можно так далеко уходить от нас. Здесь опасно. Очень опасно, сестренка. Скорпионы, змеи, разбойники. С тобой может случиться все что угодно. Я отвернулась только на минуту, а тебя нет… Сильно ушибла ножку?

– Нет. Там разбойник, – Сарра уже отдышалась и показывала рукой в ту сторону, откуда прибежала.

Яруф, услышав слова девочки, тотчас полез в повозку за длинным дамасским ножом. Старый слуга ни за что не оставит хозяйку в беде, будет защищать ее до последнего вздоха.

– Яруф, ну какие здесь разбойники, – Мириам только покачала головой и принялась растирать Сарре ушибленное колено. – Эту дорогу все обходят стороной. Проклятое место. Разбойникам здесь нечему поживиться. И у нас нет ничего ценного.

– Как нет?– удивилась Сарра. – А это?

Она показала на золотые браслеты.

– Из-за них нас и убьют, – согласился слуга с маленькой девочкой.

Мириам быстро сняла украшения, спрятала на груди под туникой.

– Немедленно в повозку! Лошади отдохнули, можно следовать дальше… А если поедем быстрее, то к вечеру выберемся на оживленную дорогу возле озера.

– Нет! – Сарра вырвалась из женских рук. – Ему нужна помощь. Он там лежит… как мама…

Мириам застыла в нерешительности, легкая тошнота подкатило к самому горлу. Какой-то несчастный умер посреди пустоши, а бедный ребенок нашел его тело.

– Он живой, – зашептала Сарра, дергая ее за юбку. – Пойдем, я покажу.

– Яруф, привяжи коней покрепче. Нужно посмотреть, кто там лежит, – решилась Мириам.

– Госпожа, прошу вас, – взмолился старый слуга, – не ходите туда. Если мы начнем рыть могилу этому несчастному, то и до вечера не выберемся отсюда. Пусть он достанется зверью. Ведь им тоже нужно что-то есть.

Но все уговоры были напрасны. Яруф знал, уж если что-то и взбредет в голову госпоже, то ничего тут не поделаешь. Он молча пошел доставать из повозки воду и старое покрывало для погребения.

Девочка быстро отыскала большой приметный камень. Путник лежал на старом месте, но глаз не открыл. Мириам внимательно осмотрела его ноги. Одна посинела и распухла, другая покрыта старыми шрамами от язв. Она пыталась прослушать его сердцебиение, но с большим трудом расслышала только два удара. Сомнений не было – человек умирал.

– Мы можем его не довезти, Сарра, но стоит попытаться.

Вдвоем со слугой Мириам перенесла легкое тело странника в повозку – кожа да кости – непонятно, в чем только душа держится. Устроили его как можно удобнее, на самом дне, постелив на жесткие доски покрывала и разное тряпье, опасаясь дорожной тряски. Первым делом осмотрела распухшую ногу. Две кровавые, чуть приметные точки запеклись на щиколотке. Укус змеи. Темная синева расползлась по всей голени. Странно, что он еще жив…

В дорожной сумке Мириам отыскала маленький прозрачный сосуд. Хранившаяся в нем бесценная жидкость – противоядие, досталось ей от одной старой иудейки, которая всю жизнь берегла секреты Мертвого моря. Несколько капель вязкой жидкости торопливо влила в узкую щель рта, а раны смазала мускусным бальзамом. Затем смочила кусок жесткого холста водой и принялась обтирать путнику руки, впалую грудь. Лицо промокнула осторожно, почти нежно.

Она сидела рядом с несчастным и внимательно рассматривала изможденное лицо. Красиво ли оно? Тонкие запекшиеся губы превратились в одну сплошную рану, узкий лоб в глубоких морщинах, скулы обтянуты бескровной кожей. Вот только длинные ресницы и прямой нос не вызывали явного отвращения. А глаза так и остались закрытыми, никаких признаков жизни. Только по едва пульсирующей жилке на виске, она знала, что он жив.

Облокотившись на край трясущейся повозки, Мириам всю ночь не смыкала глаз. Она пыталась поить путника водой, по каплям вливая в сухой рот бесценную жидкость, гладила по светлым спутанным волосам, смотрела на серое лицо, словно хотела запомнить каждую черточку, каждую морщинку. Сарра же всю дорогу льнула к ее горячему боку, не произнося ни слова, всеми силами стараясь помочь, крепко держала последнюю амфору с водой.

Весь следующий день ехали без остановок и лишь к вечеру добрались до Магдалы. Дом Мириам стоял на самой окраине города, но дорога к нему вела через базарную площадь и главную улицу. Опасаясь посторонних глаз, женщина покрепче привязала занавески к дощатым бортикам повозки, на путника и девочку набросила темную накидку.

– Сиди тихо и не высовывайся, – приказала Сарре. Та мышкой притихла в углу и перестала дышать.

Но тревога оказалась напрасной. Площадь, а за ней и безлюдные улицы проехали спокойно. Все спешили по домам на отдых к ужину и вечерней прохладе. Только одна женщина в черном хитоне посторонилась к стене дома, пропуская повозку, и еще стояла некоторое время неподвижно, взглядом провожая ее до конца улицы.

Великолепный дом с многочисленными пристройками возвышался на холме посреди большой оливковой рощи. Масленичный запах мускатного ореха повис в жарком воздухе. Олива уже поспела, скоро придется нанимать работников для сбора урожая. Но кто согласится работать у нее даже за двойную плату?

Ворота открылись сами. Ее возвращение ждали третий день, и слуги по очереди дежурили на плоской крыше дома, чтобы не пропустить появление хозяйки.

– Хвала Богам, ты вернулась, дочка! – навстречу Мириам бежала пожилая женщина. Обняла ее, расцеловала лицо. Сухими, жесткими ладонями принялась растирать холодные пальцы госпожи. – Как долго тебя не было. Ну, рассказывай скорее. Кому ты отдала девочку? Кто захотел ее взять?

– Никто, кормилица, никто, – устало отозвалась Мириам.

– Как? Она вернулась с тобой? – вопрос прозвучал слишком громко.

– Да, она вернулась домой. Но это не все, Есфирь, – не дождавшись очередного вопроса, Мириам добавила. – По дороге я подобрала одного страждущего. Это молодой мужчина.

Кормилица укоризненно закачала головой.

– Сбереги нас, Яхве. – прошептали бескровные губы.

Старая Есфирь хорошо запомнила тот день, когда два месяца назад разъяренная толпа горожан гнала по улицам Магдалы больную проказой женщину. За руку она тащила маленькую девочку. Люди гнали нищенок из города прочь, но обессиленная женщина упала в небольшой сухой арык и дальше идти не могла. Это произошло возле дома Мириам в конце оливковой рощи. От истошного женского крика и громкого плача ребенка все слуги и рабы вместе с Мириам выбежали за ворота посмотреть, в чем дело. Этот ужас Есфирь не забудет никогда. Мужчины безжалостно забивали неподвижную женщину камнями, перепуганный ребенок кричал недалеко от матери. Наслаждаясь забавой, с криком бравады и улюлюканьем они соревновались друг перед другом, кто точнее попадет в голову прокаженной. Не раздумывая, Мириам подбежала к девочке и подхватила на руки. Выкрикивая страшные ругательства, она бросилась на толпу, пытаясь остановить град камней, и ей это удалось. Встретив неожиданный отпор, иудеи отступили, отбросили в сторону камни, но окровавленная нищенка неподвижно лежала на дне арыка. Она была уже мертва.

– Прочь с моей земли! – кричала Мириам. За ее спиной стояли слуги, сжимая в руках палки и мотыги.

Толпа неохотно вернулась в город. Но один человек долго оглядывался назад в сторону Мириам, которая прижимала к груди девочку, и ненавистно улыбался.

– Ты еще пожалеешь, женщина, – долетели до Есфирь его слова. – Пожалеешь…

Тело прокаженной сожгли в тот же день, обложив сухим хворостом и поленьями, пепел закопали подальше от воды. Девочку Мириам взяла в дом, сама вымыла ее в огромном чане, осмотрела раны. Смуглая кожа ребенка оказалась чистой, не считая ран и ушибов от камней. Язв проказы не нашли, и Мириам решилась оставить девочку, но кормилица запротестовала.

– Как можно, что люди скажут. Незамужней женщине не пристало воспитывать чужого ребенка. Да и житья нам не будет, ее мать болела проказой, может, болезнь у нее внутри, а проявится потом. Наш дом сожгут вместе с ней, лишь только узнают, что ты приняла ребенка в семью.

Тогда Мириам только отмахнулась от слов испуганной Есфирь.

Сначала все шло хорошо. Девочка быстро поправилась, окрепла. Она была похожа на птичку-непоседу, играла с утра до самого вечера, бегала по комнатам огромного красивого дома. Во внутреннем дворе нашла себе в друзья рыжего котенка и с тех пор с ним не разлучалась, пела веселые песни, звонко смеялась, радовалась каждому дню. Но больше всего она любила Мириам – красивую добрую женщину с шелковыми волосами, от которой вкусно пахло жареным миндалем. Каждую свободную минуту Мириам затевала с ней игру, учила мастерить ожерелья из ракушек, соломенные игрушки, тряпичные куклы. Девочка все схватывала налету, только имени своего сказать не могла, не помнила. Ночью, когда ее мучили кошмары, она выкрикивала имя Сарра, и с тех пор Мириам стала ее так называть, а вслед за ней и слуги. Одна лишь кормилица недовольно посматривала на девочку.

– Уж слишком быстро забыла она свое горе, свою несчастную мать.

– Ребенок столько натерпелся, Есфирь, – оправдывала маленькую Сарру Мириам. – Зачем ей помнить весь ужас короткой жизни. Она и так плохо спит по ночам. Пусть хотя бы днем будет веселой и счастливой.

Неприятности стали происходить потом, ровно месяц спустя. Однажды Яруф, вернувшись на повозке из города, не закрыл сразу ворота, а повел мулов к водопою. Любопытная Сарра, неприметная никем, вышла на улицу. Девочку кинулись искать лишь под вечер. Первая забеспокоилась Мириам. Неслышно было звонкого смеха, никто не бегал по терракотовой террасе босыми пятками, не плескался во дворе в каменном колодце. Опросили всех слуг, девочку никто не видел. Когда же за высокой стеной забора раздались громкие возгласы и детский визг, поняли, что Сарру нужно искать вне дома.

У Мириам похолодело сердце, мигом открыли ворота. Мальчишки, что постарше, обступив Сарру кольцом, хлестали тонкими прутьями голые ноги. Девочка прыгала от боли и громко визжала. Мириам тигрицей налетела на обидчиков и первого повалила на землю звонкой затрещиной, остальные сами разбежались в разные стороны. В руках Сарра держала мертвого котенка, нежно прижимала пушистое тельце к груди.

Неприятности продолжались. Слуги почти каждый день приходили к хозяйке с жалобами: торговцы на рынке отказывались продавать специи и свечи, купец в мануфактурной лавке не пожелал продать кусок холста. На улицах люди обходили слуг Мириам стороной, никто не здоровался, все отворачивались.

Последней каплей стал пожар на скотном дворе. Крыша из сухих бревен, покрытая пальмовыми листьями, загорелась внезапно посреди белого дня, ее быстро смогли потушить. Но если бы пожар произошел ночью, когда все спали, то огонь легко перекинулся бы на жилища для слуг, а затем и на хозяйский дом. После такого Есфирь не выдержала.

– Ты должна увезти из дома девочку, Мириам, – голос ее был спокоен, а слова убедительны. – Иначе в один прекрасный день ты сама пойдешь с ней по миру. И кто знает, как закончится твой путь, моя госпожа.

Мириам пообещала отдать Сарру одной знакомой семье, людям, которым она доверяла. Но там к ее просьбе отнеслись насторожено и девочку не приняли, отказали и в другой семье, даже за деньги не захотели воспитывать чужого ребенка. Терпение и решимость покидали Мириам с каждым днем. Ей было жалко расставаться с девочкой, она привязалась к малышке и полюбила ее как родную дочь. В конце концов, она решилась вернуться домой и хорошенько приглядывать за Саррой, а слугам наказать, чтобы те рассказывали на базаре, что ребенка отвезли в другой город и отдали чужим людям на воспитание.

Только теперь во дворе родного дома, видя испуганное лицо старой кормилицы, она поняла, что вероятно совершила ошибку, роковую ошибку, которая перевернет всю ее жизнь.

3.

Все последующие дни Мириам не отходила от своего несчастного больного. Жар сменялся ознобом, спутанный бред тихим забытьем. Во сне незнакомец кого-то звал, с кем-то спорил или беззвучно смеялся, улыбаясь лишь ртом. Мириам неустанно растирала худое тело отварами из трав, пеленала как младенца в мокрые простыни, смазывала исцеляющими бальзамами. Редко ей удавалось поспать, но даже в эти мимолетные часы отдыха она видела во сне своего путника на смертном одре в терновом венце на грязных волосах, а просыпаясь в холодном поту, неслась к его постели узнать, жив он или уже мертв.

Украдкой Есфирь наблюдала метание хозяйки между кухней, где готовились целебные отвары, и спальней, где лежал незнакомец, и не могла понять, почему Мириам так переживает за него. Не раз она пыталась намекнуть, что человек этот может оказаться кем угодно, даже тем ужасным разбойником, за поимку которого прокуратор назначил высокую награду, и всю неделю римские летучие отряды прочесывали не только селения и города, но и зеленые холмы вдоль всего Геннисаретского озера.

Нет, напрасны были увещевания старой кормилицы. Мириам никого не хотела слушать. С утра до вечера она самоотверженно продолжала ухаживать за больным. Но ничто не могло навести ее на мысль о том, кто он и что делал посреди пустынной равнины. В его дорожной сумке нашлось несколько старинных пергаментов, два из которых на арамейском и греческом Мириам удалось прочитать. В одном говорилось о лечении опасной болезни, в другом философские разъяснения о духовном начале бытия. Еще в холщовых мешочках нашлись связанные в маленькие пучки сухие пряные травы, завернутые в пальмовые листья, и мелко растертый порошок. Несколько предметов лежало в отдельной сумке поменьше, но их предназначение осталось для Мириам загадкой.