Моё любимое «Я»

– Да, я согласен обучаться!

– Хорошо! Твоя цель – научится любить себя любым. Сначала прими для себя Истину: нет добра и зла – есть Я и моя реакция на мир. От моей реакции на мир он и окрашивается. Поживи немного с этим, впусти в себя, прочувствуй.

Глава 4. Осознание

Если бы ты не мог проснуться, как бы ты узнал, что сон, а что действительность?

Из фильма «Матрица»

Прошло несколько месяцев. За это время я старательно учился, но временами ленился по привычке и все забрасывал. Ум не хотел изменений. Он тянул меня к привычной, размеренной жизни, без всплесков и эмоций. Но я понимал, что такая жизнь – это просто игра ума, это не моя настоящая ЖИЗНЬ. Однажды я шел по улице, разглядывая прохожих, вдруг в голове что-то щелкнуло, и я стал ОСОЗНАВАТЬ. Свои мысли, слова, прошлое, настоящее – всё. И потихоньку я стал разбираться в себе. Я видел картины прошлого и переживал их заново, менял свой выбор.

Сначала я увидел, как я прошу отца, чтобы посадил меня на шкаф. И оттуда я взираю на всех с высоты своей гордыни и презрения. Я – выше всех! Когда я подрос, шкаф стал мне мал, и я стал залезать на крыши домов, на деревья. Меня не видели, а я видел сверху всех и всё. Я наслаждался своим величием, своей исключительностью. Однажды, кода я залез на крышу бабушкиного дома, отец убрал лестницу. Помню, что тогда я обиделся на него и, желая показать себя суперменом, решил скатиться с другой стороны крыши, как с горки, и на самом краю прыгнуть на сарай, стоявший неподалеку. Я растянулся во весь рост и отпустил руки, что было дальше – помню смутно. Летел как метеор, кричал. Видел, как бегут отец и бабушка. А потом грохнулся на деревянные мостки. В голове всё потемнело, я попробовал дышать – не получалось. Отец занес меня в дом и положил на кровать. Через час я пришел в себя. Встал, как ни в чем не бывало, и пошел. Отделался ушибом. Я долго обижался на отца, винил его в том, что убрал лестницу, что не любил меня никогда. А сейчас я взглянул на это по-другому. Я увидел мальчика с раздутой гордыней и любящего отца, который показал, как бывает больно, когда возвышаешься над всеми и потом падаешь с высоты своего презрения.

Ещё одно воспоминание. Самое важное из всех, именно там я сделал неверный выбор и долгие годы страдал от него. Мне пять лет. Больница. Меня оставляют в ней одного. Нельзя было с родителями в то время. Мне плохо, я кричу и вырываюсь из цепких рук медсестры, миловидной женщины лет сорока. Мне плохо. Мама уговаривает меня, говорит, что будет навещать каждый день. Я не слышу. Боль, тоска, отчаяние. Почему меня бросают, почему предают? Разве я плохой? Я не нужен! Мысли перетекают в слова, я кричу дрянные, мерзкие вещи. Маме. Своей маме! Я не вижу, что она тоже мучается, мне наплевать. Наконец медсестра за руки тащит меня в палату, и я прячу слезы и своё горе в пахнущую лекарствами подушку.

А сейчас я заново переживаю всё это. Именно в тот день я сделал несколько выборов, которые печатью легли на будущую жизнь: я не нужен родителям, ненавижу людей в белых халах, меня не любят, мир жесток. А сейчас мне по крупицам, методично и дотошно приходится исправлять эти выборы, потому что нет добра и зла. НЕТ ДОБРА И ЗЛА! Я повторяю это в который раз, чтобы слова плотно легли в подкорку, закрепились там, и ничто не могло бы их оттуда убрать.

Я тогда выбрал обижаться на всех и вся, я выбрал копить в себе обиды и претензии. И мне нужно сильно попотеть, чтобы все исправить. Но, как сказал мой учитель:

– Сам сделал выбор, сам и исправляй! Только ты можешь это сделать.

И я снова и снова погружаюсь в воспоминания.

Лес. Я с родителями собираю землянику. Все поехали домой, а я заупрямился – мало собрал, жадность, злость тянут меня спорить и обижаться. Я горделиво отворачиваюсь и ухожу в лес. Иду быстро, потом убегаю, прячусь в кустах, а потом оказывается, что я заблудился. Я кричу – никто не откликается, реву и бегу напролом через заросли, ветки хлещут меня по рукам, лицу, наплевать! Страшно. Страшно погибнуть вот так, зазря, по своей глупости. Сколько я прошел – не помню, но каким-то чудом оказался в поле, где работали трактора. Как заяц, внезапно выпрыгнувший из-за копны сена, я подбежал к одному из трактористов и вцепился в дверку. Он удивился, услышав мою историю, ведь я прошел почти двадцать километров лесом, и что было бы, если б свернул не туда?! Он отвозит меня в деревню, к родителям, но вместо того, чтобы покаяться тогда, я обиделся на них ещё больше. И сейчас я, всматриваясь в прошлое, вижу ту обиду и гордыню. И ещё желание, чтобы меня… полюбили. Я убегал от себя, даже не пытаясь справиться с гневом, злобой, яростью. Я убегал.

Деревня. Я приехал к родителям и брату, приехал впервые поговорить по душам с мамой, пока с мамой. Она чувствует моё состояние и откладывает все дела, чтобы выслушать. Я начинаю говорить, сначала невнятно, спотыкаясь, потом меня прорывает. Я реву белугой, рыдания рвутся из меня, как зверь, которого долгое время держали взаперти, а потом внезапно освободили. Я обвиняю, прошу прощения, благодарю, снова обвиняю. Сорокалетний мужик плачет, как ребенок, уткнувшись маме в плечо. Почему этого плеча не было в детстве? Всё было бы по-другому. Сразу же приходит спасительная мысль: «Всё – вовремя». И я успокаиваюсь. Вытираю слезы и сопли. Мы смотрим друг на друга, словно впервые после долгого расставания. Обнимаемся. Она тоже плачет. Мне становится легко, спокойно так, благодатно. Да, именно благодатно. Я возвращаюсь домой другим, не с обидами и горестями, нет, я везу с собой благодать, как старушка, выйдя из церкви, не заходит никуда по дороге, не разговаривает с прохожими, а идет прямо домой, так и я – еду прямо домой и ни о чем не думаю. Внутри меня равновесие.

Через некоторое время я снова навещаю родителей. День рождения мамы. Накрытый стол. Подходит время тоста, и я встаю. Тесно, неудобно вставать, но ничего, поднимаюсь и говорю. Сначала как обычно поздравления, пожелания. Потом, словно лавина с гор, – раскаяние. Встаю на колени. Неудобно, стол мешает. Со стороны смешно, наверное, но никто не смеётся. Прошу прощения у матери, отца, а душа плачет навзрыд. Приняли ли они моё раскаяние? Почувствовали ли они? Надеюсь, что да, ведь я был искренним. И преодолел свой страх. Но я чувствую, что это только начало.

Глава 5. Чувство вины

Ты виноват уж тем…

Из басни Крылова «Волк и ягнёнок»

– Я устал быть всё время виноватым и не хочу больше нести этот груз! Не хочу! Что мне делать?!

– Во-первых, перестань оправдываться! Отслеживай такие ситуации и останавливай себя. Кроме того, спустись в своё чувство вины. Прими себя виноватым. Пой, как раненый воин, стоя на коленях и принимая смерть как радостный выход!

Темнота. Горит, слабо потрескивая, свеча. Лики святых смотрят на меня и ждут, я читаю в их глазах веру в то, что я смогу. Я смогу!

Встаю на колени и… попадаю в поток, который несёт меня по прожитой жизни. Я вижу мелькающие картинки, и всё, что мне остаётся делать, – принимать. Свою вину, свои грехи, своё тёмное Я.

Виновен! В том, что не вовремя появился на свет и спутал чьи-то планы. В том, что капризничал и не давал спать по ночам, часто болел, не слушался, отказывался от еды и заставлял уговаривать себя.

Виновен! В том, что убегал из дома, пока родители были на работе, в том, что спускал карандаши в подполье через щель в полу и однажды даже помочился в эту щель. В том, что исподтишка брал сладости из буфета. В том, что обманул соседскую девчонку и хитростью выпросил у неё еды, а потом, насытившись, перестал с ней играть.

Виновен! В том, что прятался и не отзывался, когда звали родители, ломал игрушки и пачкал обои, терял деньги, когда отправляли в магазин, ходил с чужими людьми, когда те заманивали с собой.

Виновен! В том, что любил оставаться у бабушки больше, чем дома. В том, что мучил кота, заставляя его сидеть на коробке с игрушками и охранять. В том, что тайком открывал бабушкин комод и рылся в нём, находя интересные вещи. В том, что когда-то взрослый дядька на велосипеде обогнал меня и, смеясь, показал «козу».

Виновен! В том, что кидал в гневе комья земли, обидевшись на бабушку, которая набрала грибов больше меня. В том, что украл закладку из книги у понравившейся девчонки. В том, что обзывался и вредничал. В том, что уходил без спросу в лес, блуждая и чудом находя дорогу обратно.

Виновен! В том, что обманывал, предавал, насмешничал, завидовал, ставил себя выше всех, калечил души и сердца, кидал в глаза и за спиной грязные слова, лелеял и пестовал себя как наивысшую ценность, которую нельзя даже пальцем тронуть и всё, что полагается, – сдувать пылинки и молиться на неё.

Виновен! В том, что направо и налево бросался словом «любовь», не веря в это слово и в это действие. В том, что сбивал с толку себя и других, находясь в иллюзии и принимая эту иллюзию за реальность.

Виновен! Виновен! Виновен! Виновен!

Картинки несутся передо мной, словно лошадки на детской карусели, только успеваешь рассмотреть и принять одну, как появляется другая. Их очень много, этих «лошадок». Я рыдаю. Слезы текут непрерывно, горечь от увиденного заставляет сердце трепетать так, что, кажется, оно не выдержит. Больно. Очень больно. Я в исступлении принимаю и сразу прошу прощения, и где-то внутри чувствую, что меня прощают. И… любят. И от этого чувства мне становится ещё больнее, ещё горше. И снова рвутся рыдания. Словно я оплакиваю того, кто ушел и больше не вернётся. Никогда.

Виновен! В том, что не держал слова, не отдавал чужое, взятое на время. В том, что презирал, гневался, ленился. В том, что участвовал в грязных делах, думал грязные мысли. В том, что бил в гневе приятелей чем попало, что подвернётся под руку, не управляя силой, а идя у неё на поводу. В том, что пошёл в 13 лет на фильм «не до 16» и подпортил себе психику.

Виновен! В том, что убивал кротов, ставя капканы, убивал воробьёв и кур, подбивая их камнями, убивал мух, жуков, пчёл, шершней, привязывая к их лапке ниточку и забавляясь. В том, что убивал людские души, дав надежду и тут же отобрав её.

Виновен! В том, что нагло совался в чужие двери, играл чувствами, шел напролом по головам, лелея себя как особу, которой позволено всё. В том, что списывал, брал чужое и выдавал за своё, выкручивался и юлил там, где нужно было быть честным с собой. В том, что жадничал. Брал и не благодарил.

Виновен! В том, что не почитал родителей, сваливал вину на брата, манипулировал, играл чувствами, вёл себя, как маленькое неразумное существо.

Виновен! Виновен! Виновен!

Виновен в том, что не брал ответственность, не был мужем жене, отцом детям, сыном родителям. В том, что всё время прятался в домике, сделанном из стола и покрывал. В том, что прятался от всего мира, считая его жестоким, обижаясь на него, презирая его.

Виновен! В том, что ступал не в свою колею и шёл по ней упрямо, в кровь сбивая ноги и душу. В том, что не верил в себя, не любил никого, не искал вариантов, не делал, не жил.

В какой-то момент я увидел другие картинки, не мои. Но я, каким-то образом был связан с ними. Я был другими людьми. Теми, кто жил до меня. Моими предками.

Вот мне три года, и я сижу на коньке крыши, а кто-то внизу уговаривает меня спуститься. Мне хорошо там, наверху. Меня видят. Замечают. Я большой, а они маленькие, будто игрушечные, поэтому мне весело, и я хохочу. Виновен!

А вот другая картинка. Я – глава семьи. Кричу, беснуюсь, стучу кулаком по столу с такой силой, что подпрыгивают миски. Рядом моя жена. Она молча сжимается, как от удара, прячет глаза и хочет одного – чтобы всё закончилось. А я чувствую, что делаю ей больно, что она любит меня, любит и такого, в гневе. И ещё больше злюсь, грохочу как гром, раскатами ударяя по её душе, нанося её глубокие раны. Виновен!

Вот я весельчак и балагур. Хожу по домам, собираю народ, рассказываю небылицы, играю смешные сценки. Все смеются, хлопают меня по плечу и кричат:

– Ещё давай! Ещё!

Я горделиво выпячиваю грудь, набираю воздуха в лёгкие и продолжаю их веселить. В этот момент я похож на проститутку, ублажающую клиентов. А когда прихожу домой, меня встречает жена. Дома нечего есть, и она выговаривает мне, что я перестал быть хозяином, а стал шутом. Но я, не выходя из образа проститутки, кричу на неё, хватаю ухват и принимаюсь крушить, ломать всё, что так дорого досталось.

Виновен!

Господи!!! Прости мне мои прегрешения!!! Не ведал, что творил!!! Прости!!!

Я выхожу из темной комнаты, погасив свечу. Меня шатает. Я опускаюсь в изнеможении на диван и некоторое время просто сижу, ни о чем не думая. Звон в ушах. Пустота внутри. Святые на иконах смотрят с любовью. Ласково и серьёзно. Осознал? Принял? Прочувствовал? Да.