Тайна с глазами, полными любви

Его разорвала мина. Была интифада – война. Мина разорвала его на кусочки. Даже не могли что-то собрать, чтобы похоронить. Это была кара для него! За ее сломанную жизнь.

Рами совсем не плакала на похоронах. Вообще. Ни одной слезинки. Траур пришлось носить лишь по традиции. Но она почувствовала только облегчение от случившегося. Груз упал с ее плеч. Может быть, потому, что кошмар не прекращался много лет. Он был с ней, тот кошмар детства. Забыться в работе. Забыться в детях, которых трое. Нужно жить дальше с растерзанным сердцем. Она поставила на своей личной жизни крест вдовы, пусть и не горюющей вдовы, а избавившейся от ненавистного насильника, которого никогда не любила.

Ее дети, ее родные дети, мальчик и девочка, они были совсем маленькие, но она знала, что у нее хватит сил воспитать из них подобие себя, подобие своей мамы, тоже, как ей представлялось, сильной женщины.

Дети росли очень смышлеными. Она окружила их заботой, вниманием, любовью. Вкладывая в них то, что называется «нерастерянной душой». Умницы, и самое заметное, что дети ее, хоть и от этого мужа, были красивые. Именно красотой мамы – ее. Но лицами ее дети, любимые ее дети, напоминали ей нелюбимого мужа. Она смотрела на них, и в ней всплывали тени воспоминания того дня, который она хотела забыть всегда. Лица ее детей. Ничего она не могла поделать с этим ощущением, что глазами ее детей смотрит на нее насильник. Такая вот мука. За что?

Глава 8

Следование традициям их страны привело к тому, вернее, сразу обозначилось то, что та самая ненавистная опека над нею со стороны братьев, которые уже стали самостоятельными, «уважаемыми» взрослыми мужчинами, после гибели мужа ее опять возникла над ней. Опять они считали своим долгом контролировать каждый ее шаг. Она вдова. Нужно выдержать траур, которого она не признала для себя. Она-то как раз радовалась и ликовала, что все закончилось. В это время ей запрещается вообще как-либо показывать, что она – женщина. Траур, и всё. Строжайшие запреты на любые контакты. И она принимала это как время начать разбираться в себе. Статус вдовы ограждал ее от излишних попыток ее родственников влезть в ее личную жизнь.

Но ей приводились женихи. Ею опять начали торговать. В стране, где очень строгие законы религии и родства, для жениха, пусть даже и неизвестного потенциальной невесте, имеют право, с согласия родственников, устроить смотрины, разглядеть будущую супругу. И когда такое намечалось, ей сообщали, чтобы она приходила – ее ждут. Она всячески избегала этого, просто задерживаясь на работе – ночные дежурства или срочные вызовы. Иногда не получалось, и ее отправляли, с величайшего разрешения, на свидания в рестораны, клубы. Братья рассказывали своим друзьям, что их названая сестра вполне готова для замужества. Показывали фото. Приводили посмотреть лично и убедиться, что она красавица.

Это были, конечно, очень богатые сынки из известных семей страны. Подарки, предлагаемые ей, были очень ценные. Она не принимала их. Отказывалась как могла. Она понимала всю игру фальши и свою роль – товара.

В глазах женихов, если она нечаянно встречалась взглядами, была видна лишь корысть и животные желания. Те самые, от которых ее жизнь сломана, по воле родственников, уже один раз. Она не хотела замуж. Хватит! А братья, расхваливая достоинства сестры, удивлялись ее неприветливости. Ведь она молода. И свободна уже. А тут такая возможность. Такой жених. И рассказывали, что стоит за богатством жениха.

Ей было противно. Она вела себя уважительно, так она воспитана, и она – женщина, но всячески показывала свое неудовольствие и нежелание продолжать. Ею торговали – она понимала.

Иногда были симпатичные парни, но глаза пустые. В человеке ее в первую очередь интересовало, что он знает, сколько книг он прочитал, что он сам из себя представляет. По подаркам было видно показное богатство и снисходительность с азартом – такая красавица!

Отказывая женихам, приводила в бешенство своих братьев. Каково им было оправдываться перед несостоявшимися женихами, что сестра отказала без причин, без вразумительных причин, непонятных их разумению – разумению дельцов. Они не оставляли попытки, ведь они следовали традициям своего клана – преумножай богатство. Если товар есть, он не должен лежать, простаивать. Он должен приносить прибыль. В данном случае, в виде преференций в бизнесе и престиже самих их – ее опекунов.

Дурочка сестра – бегала от своего счастья. Но понятие счастья их было абсолютно разно с понятием счастья ее. Они были другие – их миры. Не могли они быть вместе гармонично.

Самое трагичное для самой Рами, что у нее развился комплекс боязни мужчин. Она избегала встречи с ними даже взглядами. Прикосновения, даже случайные, пронзали ее тело как электрическим током. Даже при попытке взять протянутую ей книгу от мужчины – коллеги по работе. Она не могла ничего с собой поделать. Ей дали прозвище – Снежная Королева.

Молодая, красивая, успешная женщина, перенесшая в жизни столько, что иному человеку в жизни не удается, или менее трудно, она вынужденно жила по их законам. Контроль был строжайший. Братья могли войти в ее дом всегда. В любой момент. Очень часто она не хотела возвращаться домой с работы в больнице, зная, что там ее ждут ненавистные незваные гости – братья со своими женами, которым братья передали каким-то образом свою к ней неприязнь и презрение. Их жены вели себя по отношению к ней так же – с долей величайшей снисходительности, как и их мужья, только в отличие от мужей лишь за их спинами. Жены братьев наслаждались праздной жизнью после замужества, ведь они были из своего клана, они были женами своих мужей. Они были настоящими. И их дети тоже. Подтрунивали над ее работой в больнице и жизнью.

Братья это, видимо, поощряли, не обращая внимания. Но она не жаловалась. Никогда, никому. Она поняла, что она одна. Нельзя так кому-то открыться и в любой момент ожидать, что этот человек станет врагом. Пусть лучше враг остается врагом. Пусть враг будет обозначен. Она жила сама. В доме, не ставшем своим. Не надежном, как крепость. Их традиции заставляют принимать гостей всегда, даже когда гость нежеланный, незваный, ненавистный враг.

Глава 9

Она работала в госпитале хирургом. Спасала жизни людей, выполняла свой раз и на всю жизнь принятый долг операциями, ночными дежурствами и другими тяготами работы врача, соглашалась на ночные дежурства в больнице, задерживалась на работе. Этим очень был недоволен ее папа, он приказывал ей прекратить дежурства. Она противилась, продолжала так жить. Изучала медицину. Совершенствовала свои знания и практику. Знала – тем самым она может продлить то время, когда она принадлежит самой себе.

Ночи ее от такого графика стали очень короткими. Она разучилась спать. Ей хватало два-три часа, чтобы ощутить подобие отдыха, и ее это устраивало.

Она работала в обычном госпитале, а так как в их стране война никогда не прекращалась, то ее госпиталь мгновенно превращался в военный. Она спасала людей, пострадавших от настоящих пуль, взрывов, осколков, именно простых гражданских людей, не солдат. Потому что война ведется народом против народа соседней страны.

Улицы ее города были в ужасном, унылом, разбитом состоянии. Впрочем, что еще ждать от страны в войне? Она знала все эти переулки, проходные дворы – по ним она много раз ходила, возвращаясь с работы. Уставшая, но счастливая с чувством выполненного долга, что опять помогла людям. Привычный маршрут. Ей нечасто приходилось идти пешком, водитель и машина были в полном ее распоряжении всегда, но она искала эту возможность пройтись одной. Одной, лишь с мыслями о себе, о месте ее в жизни, о работе. Все ли она сделала сегодня, что могла? Все ли свои знания применила, спасая людей на своем посту врача? Все ли умения ее оказались теми, которые помогли уменьшить боль и страдания? Днем или за ночь? Она шла домой, в тот дом, в который не хотела возвращаться. Перед глазами стояли ночные пациенты, кровавые жертвы чьей-то злой воли, если было неспокойно опять, или просто обычные больные с геморройными свищами и болячками на теле, старые бабульки, дети. Дети тоже были ее пациентами. Ведь она была детский врач-хирург. Только с огромной разницей – она обязана была уметь лечить всех. Всех, кто пришел сам или кого уже привезли к ней за милосердием и помощью. Таковы были реалии ее несчастной, но любимой страны. Страны, истекающей кровью, платящей за свою независимость жизнями людей.

Становясь врачом, она клялась тогда, в России, клятвой, которой верна. Не считала своего времени и сил, места ее работы или отдыха. Она готова прийти на помощь тем, кому она нужна, чтобы спасти жизнь. И свою честь. Вспомнила, как недавно на празднике в городском парке, у них тоже умеют веселиться и праздновать, увидела, как один мужчина вдруг закашлялся и повалился в траву лужайки. Она поняла все. С ней в ее дамской сумочке она всегда держала набор хирургических инструментов. Самый начальный необходимый набор – скальпель, ножницы и прочее, понятное только медику. Она выхватила из футляра скальпель, уверенно пробила лезвием горло задыхающегося мужчины и вставила в отверстие свою шариковую ручку, отвинтив колпачок зубами и отбросив в сторону пишущий стержень, – ей необходима была лишь трубочка корпуса ручки. Через этот канал для воздуха мужчина задышал. Рами стояла перед ним на коленях и зажимала рану ладонью, ища глазами спешащую к ним помощь. Все эти действия были сделаны ею на автоматизме, инстинкте помочь. Она не отдавала себе отчета, просто спасала жизнь человека. Она это умела делать отлично. Свою душу тоже она спасала этим – добром к людям.

Она была Тайной, но ее как бы не было на свете. Но вот же она. Вот – идет домой с чувством выполненного долга. Уставшая от своей работы с болью. Чужой болью. Она честна перед Аллахом и людьми. И перед самой собой.

Ноги привычно, в туфельках на небольшом каблуке, выбирали место, куда им ступить, лавируя между выбоинами и ямками на дороге. Рами думала о том, что и дома она не отдохнет. Душой не отдохнет. Ведь там всегда ранее ее ждал или ненавистный муж, который уже погиб, освободив часть ее души из страха, или ее братья с очередными друзьями – женихами. Она не хотела домой.

Дети находились под заботой нянь и домашних помощников. Она жила в достатке, с папиной помощью, которую не замечала, просто не задумывалась о бытовых проблемах, которые есть у большинства людей. Кто-то оплачивал зарплату ее домашним работникам, садовнику, няням, уборщицам.

Такая «королевская» жизнь, со стороны, но она тяготилась этим. Тяжело работала и не любила свой дом – дом страданий. Она получала зарплату за свою работу. Иногда она даже удивлялась – ведь она делает свою работу с удовольствием, с благодарностью в глазах пациентов, вылеченных ею. Ей нравится резать и шить, клеить и отрезать. Только эти действия с телами людей. Живых людей. Она доктор!

Пред ней пробежала кошка, остановилась, посмотрела на человека и мяукнула. Рами показалось, что кошка как бы подбодрила ее. Вот – даже животное понимает ее состояние сейчас.

Кто она в этой жизни? Почему она не принадлежит даже себе? Свобода ведь главная цель и критерий жизни человека. Где она для нее? Внешне, не внутренне. Кто поймет ее? Кто тот человек, который примет ее такую, которую не знает еще никто? Она сама еще себя не знает. Она не могла огрубеть от жизни такой. Она не позволяла себе струсить, дрогнуть – тогда это будет уже не она сама. Как же не хочется идти домой…

Отвлекаясь такими мыслями, повернула на следующую улицу.

Ей накинули мешок на голову. Зажали рот грубо, заломили руки, повалили, схватили, потащили. Бросили в какой-то транспорт. На жесткий пол, какие-то ящики, она их чувствовала телом. Связали руки и ноги чем-то колючим и грубым, нанося ссадины и царапины. На мешок, или что там у нее на лице, наложили повязки – закрыть рот от криков. Стало трудно дышать, совсем трудно.

Такие действия с собой она не ощущала давно – с тех пор потерянного детства. Воздуха не хватало, было душно лицу под мешком, не проникал свет, ничего. Она лишь слышала короткие распоряжения, выкрикиваемые кем-то.

Начала понимать: ее похитили! Она видела такое в фильмах. Но ее… К себе она подобное не примеряла.

Они ехали долго, время замерло, только болели связанные руки и ноги, и острые края чего-то вонзались в ее тело. Кто-то сидел рядом, она слышала его слова. Не к ней обращенные – к тем, кто был еще.

Испугалась? Наверное, нет. Может, чувствовала обреченность? В ее жизни было все. Теперь и похищение – если это было оно. Просто ощутила очередное насилие над собой – те же самые ощущения беспомощности.

Не может она понять – возвращение домой или вот эта поездка, против ее воли, в неизвестность – все было невыносимо неприятно и ужасно.

Ее отнесли в какой-то сарай. Видимо, где-то в сельской местности. Там были запахи животных. Она их знает. С детства. Лошади? Овцы?

Она тут как жертвенный баран?

Не было мыслей, испуга почему-то не было. Сопротивляться? Кому? Чему? Она была готова как-то постоять за себя, если что. Ее не трогали, лишь сняли повязку со рта. Видимо, не боялись, что она будет кричать – наверное, далеко от людей. Мешок был стянут на горле – она была в темноте. Руки и ноги ей не освобождали. Ослабили веревки, лишь ослабили.

Она могла только лежать. На какой-то старой траве и ветках. Под ними была твердая земля – она даже знала цвет этой земли. Такая была везде в ее стране. Красно-желтая. Пыльная, когда сухо, и липкая, когда прошел дождь. Дождь случался нечасто. Твердая как камень земля родины.

Ей давали только пить. Двое. Один держал ее за плечи, приподнимая, другой ослаблял мешок, слегка стягивал его с головы, не до конца – глаз не освобождая, да и зачем ей освобождать глаза, когда она их держала закрытыми, знала, что ничего и так не увидит. Освобождали только рот и подносили глиняную миску, вливали в рот воду. Теплую и вкусную – так ей казалось. Еды не было. Вообще. Она и не хотела. Видимо, организм не требовал. Она могла обходиться без пищи долго – так она себя приучила. Не было смены суток. Не было отчаяния. Не было страха. Было только навязчивое беспокойство за одно – что стало с ее волосами? Ее длинными, до пояса, волосами, ее гордостью. Ее заботой, ее красотой. Что с ними? Они перепутались, грязные, поблекли?

Может, она отвлекалась такими простыми мыслями, чтобы не впасть в панику? Не думала ни о чем. Установила сама себе такой барьер, защиту психики внутри себя. Сохранялась внутренне. Привыкла за свою жизнь. Лишь так противостоять – лишь внутренне.

И волосы, которые она не может расчесать.

Время слилось в единое. Она не реагировала на какие-то события извне. Их и не было. С ней не разговаривали, не обижали – если так можно назвать похищение – не обижали. Иногда приносили какие-то лепешки – хлеб. Не нужно ей, не хочется.

Когда, после бесконечного дня или ночи, ее опять куда-то повезли и сняли мешок с головы – она увидела лицо брата. Старшего брата. Ее освободили?

Дом. Ничего не значащие слова, пытающиеся подбодрить, утешить, она не воспринимала. Главное – нет мешка, руки и ноги развязаны.

Душ! Душ! Душ! Вода!

Смыть с себя кошмар, но не заключения, нет – кошмар насилия над нею. Насилия в самом страшном для нее выражении – лишении свободы. Даже такой «свободы», в которой она живет. Даже такой.

К ней приезжали родственники, из тех, кто был посвящен в ее историю, сочувствовали, расспрашивали.

А что она могла рассказать? Мешок и волосы?

Папа лишь не приехал. Был занят – как всегда.

Детям не рассказывали ничего. По их малолетству. Мама уезжала в другой город по делам. И все. Она тоже не рассказывала – не знала, что рассказать. Темноту? Жажду? Несвободу? Нет, детям она ничего не рассказала. Подыграла общему спектаклю.

Позже она узнала, что похитителям были заплачены большие деньги, и очень быстро. Ее вернули они сами. Подробностей нет. Что бы дали ей – эти подробности? Лишний стресс, от осознания опасности, в которой она была?

Мотив похищения Рами не узнает никогда. Не привлекалась полиция, ни один официальный орган правопорядка. Клан все сделал самостоятельно. Выкуп – деньгами. Без огласки.

Это тайна. Как всегда – тайна. Все, что связано с ней. Она – Тайна.

Немного позже она узнала, опять же по слухам, что все похитители были найдены, деньги вернулись назад в семью, похитителей никогда никто больше не найдет.

Это не было жестоко. Это было необходимо. Тайна должна сохраняться даже в ущерб самой Тайне.

Глава 10

С тех пор ее еще больше стали охранять. Два сменных водителя из числа родственников – на работу и с работы.

Она не могла остаться одна нигде. Лишь ночами в своей комнате, запершись на ключ, или на ночных дежурствах. Там она жила. Ночами. Для себя. Лишь ночами. Раздумывала о своей судьбе. Будущего не было. Ее будущего.

Она не опустила руки, не махнула на себя рукой – для кого быть красивой? Ведь красоту девушки знает парень. Но ей не хотелось кого-то подпускать к себе и тем более открывать свое сердце.

Чтобы коротать эти ее короткие ночи одиночества, она пристрастилась курить шиш – кальян. Когда-то муж – тот самый садист – первый раз предложил ей попробовать кальян. И она нашла в этом процессе какую-то свою задумчивую прелесть. Сладкий дым, бульканье и мерцающий уголек. И покой.

Курила очень часто. Много. Стала собираться коллекция кальянов. Ей их дарили, заметив ее интерес к этому времяпровождению. Дом был огромный – и целая отдельная комната была заставлена дорогими авторскими кальянами. Ей нравилась сама возможность побыть там, в мире грез и покоя, когда одна, а когда приходили немногочисленные подруги, то и поговорить обо всем, о чем хочется в этот момент.

Кальян – приспособление громоздкое, неудобное – на работу не возьмешь. Да и в госпитале нельзя курить кальян. Она начала курить сигареты. В перерывах между кальянами.

Сняв медицинский халат, потому что он сильно мог провонять запахом табака – не одобрили бы ни коллеги, ни пациенты, – выходила из своего кабинета, поднималась на чердак больницы. Курила. Потом возвращалась, немного удовлетворив свою жажду. На это уходит здоровье – она знала, но для чего оно ей, здоровье? Для кого? Казалось, что не действовало на нее ничего из вредного.

Она была спортивная. Следила за собой. За фигурой, тонусом мышц, ходила в спортзал, любила воду, плавать, бегать, ходить. Она любила танцевать восточный танец живота. Это гимн грации и пластики женского тела. В их стране это хотела и умела каждая девочка, каждая девушка, женщина. Она тренировалась с детства. Ритмичные движения, когда танцует все тело, когда движутся руки, ноги и все, что можно почувствовать в танце. С ее великолепной фигурой это было очень восхитительное зрелище. Ходила в студию восточного танца.

Когда был жив муж, она, несколько раз уступив просьбам, соглашалась и танцевала для родственников и гостей. Но не видела среди зрителей того единственного, на которого она могла устремить свой влюбленный взгляд – взгляд богини, рабыни его.

Мужа не было в этих мечтах. Никогда. Для него только такая вот издевка – видишь и не получишь. Его казнь продолжалась именно так.

Рами очень любила танцевать. После того как осталась одна, овдовев, она совершенствовала искусство танца. Не задумывалась, для кого этот танец с выраженным сексуальным подтекстом, если она одна. Этот танец для любимого, для желанного. Для любви, в любви, во имя любви. Рами не нашла, не встретила своего мужчину. Иногда, когда оставалась одна дома, что случалось нечасто, включала громко музыку – самую волшебную мелодию для танца – и танцевала перед большим зеркалом. Танцевала, ощущая свое совершенное тело и возможности его.

Теперь уже для себя самой. Все наряды, которые были куплены ею для танцев, лежали в шкафах и сундуках. Нет праздника в ее жизни. Нет любви. Что это такое? Любовь. Она не знала сама. Не случилась.

Бывало, что слезы текли по ее щекам и щипало глаза, но она грациозно двигалась, как бы летая по комнате, едва касаясь пальцами ног ковра на полу, и отдавалась мечте – мечте о танце для любимого мужчины. Который обязательно должен найтись. Вера в древнюю легенду о двух половинках человека была в ней всегда. Рами знала, что путь к этой мечте, к этой находке, к этой встрече, знакомству с ним – произойдет однажды. Обязательно произойдет.

Она танцевала. Дрожь гибкого тела пробегала по ее телу, уходила в грудь и руки, поднятые в грациозных движениях. Ноги, казалось, жили сами собой. По ее животу и бедрам проскакивали как бы электрические импульсы, от которых волнами расходились разряды к каждой мышце тела танцующей женщины. Она извивалась в танце как змея – кобра, готовая укусить или сначала загипнотизировать, а потом все-таки укусить поцелуем его – того, кого она встретит совсем скоро.

Прекрасная одинокая женщина в золотой клетке отчуждения, недоверия, тайны. Вера в счастье не покидала ее. Она была спрятана очень далеко в ней, не видимая никому, не выдаваемая наружу, ни вздохом, ни взглядом. Он придет – и расколдует ее. Растопит сердце Снежной Королевы. Она знает, что оно горячее и жаждет любви – когда-то она дождется.

Совершенствуясь в своем владении телом, она изнуряла себя упражнениями. Всегда, когда позволяла обстановка и даже когда не позволяла. На работе, межу приемами пациентов, в дороге в автомобиле, который вез ее к очередному больному, куда-то на край города или страны. Попробуйте вдохнуть глубоко воздух в грудь и задержите дыхание – сразу напрягаются мышцы живота. Этой тренировкой она часто занималась в минуты покоя.

Ее тело принадлежало лишь ей самой, и она была очень заботливой хозяйкой. Хотелось большего. Еще красивее, еще гибче, еще сильнее. У нее для этого есть и возможности, и знания, как и желание.

Она приобрела обручи для гимнастики. Очень тяжелые обручи. Специального заказа. И крутила их, извиваясь телом внутри вращения, получая от усилий и усталости какой-то особое блаженство! Она чувствовала свое тело, работала над ним. Любила его. Обручи также крутила на шее. Это было привычно. Дыхательная гимнастика, массажи, процедуры, косметические маски – все, что она могла себе позволить в небольшие часы, когда она была вне работы, средства позволяли. Здоровое питание – она знала все о диетах и правильном подборе еды. Вплоть до клеточного уровня. Она изучала это. Ей это было интересно. Ее советы, которые она давала по просьбам знакомых подруг и родственников, принимались сразу как истина.

Она была красива. Той внеземной красотой, которую редко встретишь в жизни. Многие завидовали ее красоте. Злые языки говорили за ее спиной, что такая фигура и волосы – от шайтана. Не может быть так красив простой смертный.

Она – могла. Ей нравилось быть красивой. Она верила, говорила сама себе, что она для Него. Для своего мужчины, которого она когда-то встретит в жизни. И отказывала всем, кто сватался к ней. Протеже братьев, папы и родни ее не интересовали. Она хотела сама. Того самого зова сердца.

В их стране мужчина главный – он владеет женщиной. Всегда. Женщина подчиняется беспрекословно. Так она видела в своем окружении – так учила ее религия.

Когда папа, под угрозой какого-то наказания, убедил ее прекратить так себя мучить ночными дежурствами в госпитале, она все равно не могла долго спать ночами. Привычка уже была в ее крови. Она закрывалась в своей комнате и оставалась наедине с книгами. Она очень любила читать. Еще со студенческих времен, когда она открыла для себя русскую литературу. Русских классиков. Приняла их в себя, поняла, что это ее мир, ее чувства, ее Россия, по которой она тосковала сильно. Не эта страна, где она сейчас, а Россия. И русский язык – это тот язык, благодаря которому она вышла душой из клетки, оставшись телом в ней. Язык, который научил ее думать иначе. Она скупала все русские книги, которые могла найти. Библиотека ее росла, и в чтении она удалялась от своего чуждого ей окружения. Она была одна.

Глава 11

Рами познакомилась с медсестрой из больницы. Та приехала из Узбекистана когда-то, выйдя замуж за мужчину из этой страны. Ее звали Динара, Динка. Вполне русское имя, как казалось ей. Они с ней сошлись именно на знании русского языка. Динара была на двенадцать лет старше. Это не было важным в их дружбе. Главное, она нашла выход из того окружения, что вокруг нее. Из того навязываемого мировоззрения, который она отвергла раз и навсегда – уже невозможно определить, когда это случилось. Они стали подругами. Рами вновь говорила на русском языке, языке ее юности и свободы. Динара говорила с тем акцентом, который очень заметен любому русскому, но Рами не обращала на акцент внимания. Не это было главное! Она опять могла слышать и общаться на языке, в который влюбилась!

Рами была врач, одна из самых известных в городе, а Динка была лишь медсестрой. Рами, чтобы не испугать новую подругу этой разницей в социальных статусах, стала всячески ухаживать за этой дружбой. Дарила подарки, внимание. Допускала какие-то дозволенности по отношению к себе, чтобы не ощущала новая подруга пропасти, которая разделяла их по правилам страны и клана. Родственники за этим наблюдали снисходительно. Динка прошла проверку – она не представляла угрозы.