Гибель Лодэтского Дьявола. Третий том

– Ты тута закройся всё ж таки, – суетливо загремел ее дядя связкой ключей на поясе. – Замок вроде цельный… – говорил он, снимая с кольца ключ и подавая его Маргарите. – Не слушай, чего все болтают… Сама понимашь: дела-то экие, да чего ж теперь… Муж твой тебя в обиды больше́е не даст. При нем никто ничё болтать не смеет. Клементина враз свой язык глотает, токо он зыркнет на ее. И прочие тоже. Любвит он тебя, ты бы знала как! Едва не помёр, когда я ему передал слова того мерзавцу – сердцу у него так хватило, что еле-еле сызнову задышал. Лёжал вот на этой самой ложе, едва ль живой, до прибытью войсков с югу и принцу Баро… Токо смогёл ходить – мы тотчас в Элладанн махнули. В окне тебя невредимою увидали – так и я с радостей чуть Богу души не отдал.

«Очень уж удачно совпало выздоровление Ортлиба с прибытием войск», – со злобой подумала Маргарита, вспоминая смеющегося, хлопающего себя по коленке «супруга», когда тот рассказывал, как ловко всех обхитрил, и невольно скривила губы, будто съела что-то гадкое на вкус.

– Нужное чего? – помолчав, спросил дядюшка Жоль.

– Одна хочу побыть. И кушать немного.

– Обеду тебе, как всегда, сюдова снесу… Не боися того паршивца, кузнеца. На порогу его больше́е не впущат… Никогда его не свидишь… А я с топором уж не расстануся. Хм… кх… Скореча до дому уж поезжаем, даст Бог.

Жоль Ботно встал у топора, но не решался нагнуться, чтобы взять его. Тогда Маргарита подала ему топор.

– Воротимся, – продолжал дядя Жоль, – по-иному живать себе будёшь, даст Бог. В Элладанне дела щас сотвориваются, ох! И всё супруг твой! Голова! Отмщит он за тебя даже Лодэтскому Дьявулу – не сомненивайся.

________________

В ночь с дня сатурна на благодаренье первой триады Нестяжания король Ладикэ, Ивар IX Шепелявый, занял белокаменный, с голубыми черепичными крышами замок. Сотню преторианских гвардейцев из Южной крепости ладикэйские воины убили и переоделись в желтую форму, красные плащи, «золотые» кирасы и шлемы с алым гребнем. После этого сам король прошел по подземному ходу в дом правителя Лиисема и осмотрел то, что ему досталось. Вся прислуга исчезла, кроме нескольких старух из Доли и уже мертвой стражи. Также внутри замковых стен, на неприкосновенной святой земле, остались священники. Епископ Аненклетус Камм-Зюрро тепло встретил короля Ладикэ и провел для него в храме полуденную службу. Ивар IX, польщенный почестями со стороны наместника Святой Земли Мери́диан, заверил епископа, что не причинит урона приходам и больше не знается с Лодэтским Дьяволом.

Правителя Ладикэ не могла не насторожить кровавая резня в темно-красном доме, однако нестерпимо сильно он желал занять замок, чтобы почувствовать себя настоящим хозяином Элладанна. На всякий случай выход подземного хода, по какому прошел король Ивар, вновь взорвали. Две тысячи воинов заняли парк, Южную крепость и часть помещений замка. Следующую ночь они провели без каких-либо происшествий. Обезопасив себя, король успокоился и стал ждать возвращения герцога Альдриана Лиисемского.

Около полудня шестнадцатого дня Нестяжания, в нову второй триады, к Элладанну с запада подошло полчище в тридцать тысяч голов. Король Ивар занервничал и отправился в храм, чтобы принять любезное предложение епископа Аненклетуса Камм-Зюрро об отпущении грехов его воинам и приобщении перед битвой, что ожидалась с рассветом дня марса. Король и сам исповедовался, покаялся, разжевал горькую пилулу и запил ее глотком медового вина.

Грядущей ночью король Ивар не собирался спать – именно в ночь с новы на день марса ожидалось возвращение герцога Альдриана Лиисемского в свой замок. После обеда, почувствовав усталость, пожилой король решил ненадолго вздремнуть. Убедившись, что его надежно охраняют, король Ладикэ только оказался без доспехов, как рухнул на постель и немедленно уснул.

Не зря повар Гёре называл кухню самым ранимым местом у войска – не прошло часа после обеда, как все две тысячи ладикэйских воинов почувствовали недомогание. Их резко замучили колики живота, а кого-то и рвота. Сам король Ивар отказывался просыпаться. Его первый рыцарь, граф Во́рис Покрэ́шр, отдал приказ немедленно покинуть замок и переместиться в Западную крепость. Зарубив повара и его поварят, собрав из тех, кто хоть как-то стоял на ногах отряд в сотню воинов, ладикэйцы открыли Северные ворота замка.

Город выглядел спокойным, казался во власти захвативших его северян, но по дороге к речушке Даори и вторым крепостным стенам из-за деревьев на королевский отряд напали неизвестные всадники, сражавшиеся столь умело, что граф Покрэшр догадался: против них выступили переодетые воины-монахи. Понимая, что Первые ворота и крепостные стены у рва захвачены врагами, и спасая короля, первый рыцарь вернулся назад в замок с четырьмя десятками уцелевших воинов. Они сразу направились к Южной крепости, к самому безопасному месту внутри замковых стен. Там, вместо больных воинов, граф Ворис Покрэшр нашел уже мертвецов. Памятуя о подземном ходе из оружейной залы, оставшиеся в живых ладикэйцы понесли туда сладко сопящего короля Ивара, но по дороге их окружили настоящие преторианские гвардейцы герцога Альдриана, как-то проникнувшие сквозь закрытые ворота крепостных стен и надежно запертую оружейную залу. Граф Ворис Покрэшр, первый рыцарь королевства Ладикэ, сдался без бессмысленного боя.

Всю ночь с новы на день марса, перед сражением, город незаметно заполнялся воинами Лиисема – и всё благодаря подземным ходам, о каких позаботился в свое время Ортлиб Совиннак. Захватив короля Ивара, можно было не начинать с утра битвы: войско Ладикэ и так бы сдалось. Но лиисемцы жаждали возмездия, а герцог Альдриан воинской славы.

С рассветом семнадцатого дня Нестяжания на Восточные, Западные и Северные ворота города началось наступление. Войско Ладикэ оказалось атакованным и снаружи, и изнутри, попало в западню, как и задумывал бывший градоначальник Ортлиб Совиннак. И больше не оказалось у ладикэйцев в союзниках Лодэтского Дьявола и его громового оружия, а если бы даже было, то битва, что развертывалась весь день марса, из-за плененного короля Ладикэ являлась с самого начала проигранной для захватчиков Элладанна. Сражайся Рагнер семнадцатого дня Нестяжания, он не смог бы ничего изменить: угодил бы вместе с королем в ловушку, погиб бы в бою или взошел бы в итоге на эшафот.

Рагнер наблюдал издалека за атакой на Элладанн, с холмистого возвышения в лесу, откуда город хорошо просматривался. Воины в желто-красных нарамниках, штурмовавшие с помощью осадных лестниц городские стены, напоминали ему нападающих на улей муравьев. Когда распахнулись ворота и войска проникли внутрь, солнце еще стояло высоко в небе.

«Король Ивар наверняка захвачен, а не убит, – подумал тогда Рагнер. – Если так, то стоит привезти Ивара к воротам Нонанданна, как город падет, а там Соолма и Айада. Если король убит, то Нонанданн пойдут освобождать – это тоже плохо – долго ли продержатся осажденные в городе, и так пострадавшем после нашего захвата? И до Меркуриалия надо успеть Маргариту выкрасть, пока она вновь не вышла замуж со всеми ночными последствиями… Надеюсь, ты, Ивар, старый шепелявый козел, и в плену свою спесь явишь. Ну, пожалуйста, пожалуйста, Ивар, родненький, – взмолился Рагнер. – Продержишь хотя бы до Меркуриалия! Не сдавайся так сразу… Если ты, конечно, живой еще…»

Не дожидаясь окончания битвы и оставив других наблюдать за разгромом ладикэйских войск, Рагнер вернулся в свой лагерь.

Бой стих к вечеру дня марса. Всех пленных заперли в тюрьмах трех крепостей, а король Ивар IX Шепелявый наконец проснулся в подвале Южной крепости и с удивлением посмотрел на графа Вориса Покрэшра, сидевшего напротив него за решеткой в соседней камере.

Меж тем в глубине Левернского леса, где расположился лагерь Лодэтского Дьявола, Рагнер до заката совещался со своими ротными. Главное затруднение планируемой битвы заключалась в том, что они не знали числа воинов, с каким им предстояло сразиться, – и это тоже требовалось выяснить.

– Аргус, – покидая шатер, сказал Рагнер другу, – возможно, я не вернусь из Элладанна. Всё может быть. Тогда ты будешь всем командовать.

– Лёгко, – уверенно ответил Аргус. – Это всё как в Бронтае.

– Не совсем. Слишком близко к городу и к их подкреплению – если оно будет многочисленно, они обязательно вновь пошлют пехоту в лес… Будь готов и к такому – а значит: будь готов отступить. Я там видел воинов-монахов. В ближнем бою они нам достойные соперники. Если честно, то даже лучше большинства из нас… Не пытайся сражаться с ними, береги людей: они пригодятся на пути до дома. Меня тоже не вызволяй, лучше позаботься о Соолме и Айаде, очень прошу, – так ты мне на самом деле поможешь.

С мрачным выражением на лице Аргус кивнул.

– Поплачь тут мне еще из всех своих глаз, стоокий титан Аргус, – усмехнулся Рагнер. – Подумаешь, проиграем и побежим со всех ног прочь… Тем более что пока еще не проиграли. Не так уж всё и горестно: думаю, весьма кстати, что мы вышли из Элладанна, – уж больно быстро муравьи забрались в улей – и дня не прошло, а мы неплохо там всё укрепили. Это странно… Словом, мы живы – и это добрый знак. Заманить бы хоть пару тысяч на тот луг… – вздохнул он. – Будем надеяться на удачу – она нас пока не подводила. К тому же ладикэйцы просто так не дали бы себя убить: там было полно опытных наемников, тогда как войско Лиисема состоит из новобранцев. Убитые и раненые могут потянуть тысяч на пятнадцать. Часть оставят охранять город… Побольше бы… В любом случае против нас бросят как минимум вдвое больше сил и еще черт-те сколько в подкреплении. Сам Баройский Лев прискакал!

– Ты с ним знаком?

– Нет, не знаком. Он в другой части Сольтеля воевал, в Сандел-Ангелии, – снова вздохнул Рагнер и задумался. – Монахи… Веришь или нет, мне как-то совестно: я будто дитя облапошиваю. Ладно… пора к нему… Береги мой меч, – скрепил он с Аргусом руки. – Только тебе его доверяю, чертов мора́мнец. Если не вернусь совсем – он твой. Женись на моей вдове и будь герцогом, – улыбнулся Рагнер, обнимая друга.

– Ни вдову, ни даже меча не возьму, а то боюсь тоже прослыть Дьяволом, – с усмешкой ответил Аргус. – Сам не разрёвись! И возвращайся-ка на битву да не отлынивай: такоё будет позорно пропустить.

Рагнер кивнул ему и пошел к дальнему шатру, где вместе с «демонами» проживал Святой. Еще издали, благодаря очень острому слуху, он услышал разговор на лодэтском, доносившийся оттуда.

– Мой папаша казал мяне, – донимал брата Амадея один из головорезов Рагнера, – чта Бог не дал мужику много радостёв, тока хер один. Мол, то землю пахивай, то камней таскивай, то дров наколивай, зато, когды хотишь, себя и радуваешь! А ты-то чем сябя радуваешь? Или вы тама зелия пьете экие-то? Ничутка не тянет? Неужто николи с бабою не былся? Дурак ты…

– Брат, я тебе так скажу, – ласково отвечал священник, – твой родитель был мудр, но, должно быть, он позабыл тебе сказать то, что его утверждение верно и наоборот: когда нет плотских радостей, Бог дает духовные. Вот и выбирай: тяжелый телесный труд и плотские радости или духовный труд и радости чистого ума. Но тебе я советую выбрать середину. Божий Сын не призывает мирян или воинов забыть о бренной плоти: ее нужды просто не должны заглушать разума, – и тогда ты, брат, познаешь гармонию и откроешь для себя неизведанные ранее радости души, столь же прекрасные и приятные. Не твое детородное место должно владеть тобой, а ты им, понимаешь, брат? А чтобы лучше меня понять, хоть раз, вместо лупанара, сходи в храм – за тот же четвертак, послушай музыку и благодатное пение… Один раз тебе ведь несложно будет так сделать?

– Святой, – заглянул внутрь шатра Рагнер, – сперва ты со мной пошли. На меня твои проповеди подействовали: хочу духовных радостей – и чем больше, тем лучше… Да и быть хозяином своему херу тут никому не повредит… Словом, я тоже решил, как и ты, стать монахом.

________________

Ранним утром дня меркурия на дороге к Восточным воротам освобожденного Элладанна показались два путника. Высокий, крепкий мужчина, одетый как землероб в сильванские чулки, вместо штанов, и в грубую рубаху, согнувшись и потея, тащил на своей спине подобие примитивной люльки из холщевой перевязи, а в ней, боком к своему носильщику, опираясь на его плечи, расположился обросший и бородатый праведник, известный всему городу. Брат Амадей тоже нарядился как землероб и выставлял на всеобщее обозрение искалеченные пальцы ног. У Рагнера от густой шевелюры осталась только круглая, пышная шапочка волос «в кружок» как у послушника – и из-за такой старомодной, нелепой стрижки его малоприметное лицо само по себе разительно переменилось, к тому же он старался поджимать губы.

– Ты тяжелый, – ворчал Рагнер, держась обеими руками за перевязь поперек своих плеч. – Даже я устал. Не меньше трех талантов твои кости весят. Хоть какая-нибудь повозка подвернулась бы…

– Уже недолго осталось, брат Фанж. Если повозка не является, то…

– Воля Божия, – недовольно закончил Рагнер. – Он, поди, хочет, чтобы я сдох по пути… Что за имя ты мне выдумал?

– Так звали одного священника. Потом он стал бродягой – вам подходит. Поменьше говорите и учитесь смирению, брат Фанж, – улыбался праведник. – Такая дорога вас научит смирению и послушанию. Или вы просто устанете, что тоже на руку.

– Я хоть похож на святошу? Или зря насмешил своих людей до колик?

– Похож, брат Фанж. Вот только вы немного староваты для послушника. Вы выглядите старше своих тридцати двух – вам бы выпивать поменьше… И зубы ваши. Их тоже не помешало бы выбить, – не удержался от недоброй шутки брат Амадей.

– Я не хочу шепеляво фыркать, как Ивар. Так можно оплевать с ног до головы Маргариту под предлогом, что она крафифая, – улыбнулся Рагнер, услыхав смешок за спиной. – У меня шутки получше, да? Ты еще не дорос, чтоб острить со мной как следует.

– Эх, всё же есть в этом мудрость и истина! – вдохновенно проговорил сверху брат Амадей. – Победа добра над злом! Дьявол тащит на горбу Святого!

– Торжествуй! – утер Рагнер лоб и поправил челку. – Мне не жалко. Я потом посмеюсь. Дьявол – хитрый, на то он и Дьявол: прикрылся Святым, и никто его не замечает. Я мог бы даже и не стричься – ты мне щас как плащ-невидимка. Забавно другое: и ты лопаешься от радости, и я доволен. Может, так оно и надо? Как тьма и свет, день и ночь, – так и добро со злом. Если каждый знает свое место и не лезет, куда не надо, то все счастливы. Мир царит да покой! Нужны и такие плохие люди, как я, и такие хорошие, как ты. Никуда от этого не деться.

Так они и шли больше триады часа до городских стен. Рагнер весь взмок на жаре. Он пару раз останавливался, спускал на землю ношу, чтобы разогнуть спину, и ворчал – мол, кабы знал, то заставил бы поголодать праведника. К Восточным воротам Элладанна они подоспели одними из первых: перед ними была всего одна тележка, запряженная осликом, и с десяток мирян. Стража подробно расспрашивала всех мужчин об их доме и задавала другие хитрые вопросы о городе, чтобы убедиться в том, что они правда здесь живут. Некоторых обыскивали. Их супруги стояли кучкой позади тележки. Среди них Рагнер узнал женщину с младенцем, которая ждала у закрытых Западных ворот, пока он искал Маргариту. Этой семье некуда было податься, так что повозка где-то неподалеку переждала пять дней и вернулась при первой возможности, обогнув на всякий случай город по окружной дороге и убедившись в его безопасности. Рагнер вспомнил, как советовал вести себя брат Амадей, постарался сделать доброе лицо, но на него никто не посмотрел: горожане, обступив Рагнера, всё свое внимание отдали Святому.

– Мы слыхивали, брат Амадей, что вас Дьявол неволил! – говорила та самая женщина с младенцем. – Я его тож видывала! Николи не сзабуду ту зверяную морду!

Рагнер порадовался, что устал и у него было сил смеяться. Да и в глухо застегнутой на жаре рубахе из грубого льна, он чувствовал себя как в бане: ярко раскраснелся и уже ронял пот не только со лба, но и с кончика носа.

– А чаго ж с вами сотво́рили, Святой? – спросил ее муж, с жалостью поглядывая на искалеченные ступни праведника. – Неужель варвары и вас истёрзывали?

– Да, мои ноги пострадали от пыток… – ответил брат Амадей. – Заблудшие, несчастные люди и человек, что их нанял.

– А чего чудовищу от вас нужным было́? – ахнула пышная горожанка в красном переднике. – Души хотил?

– Злодеи желали золота и серебра, ценности храма, сестра – это им было нужно, а я, к счастью, ничего не знал о тайнике. Да-да, – с серьезным лицом кивал брат Амадей. – Крайне низко пал этот человек, но я помолился за него тоже. И столь пропащему мужу не поздно встать на путь добра. В конце концов, мои речи образумили тех людей, и Бог позволил брату Фанжу забрать меня.

– Неужто?! Чудо, что вас пущили! Чудо! – заохали люди. – Откудова же вы, брат Амадей?

– Добрый брат Фанж прятал меня в лесу. Брат дал обет молчания до поимки Лодэтского Дьявола.

Рагнеру стали говорить похвалы – он же вспоминал Маргариту, чтобы выглядеть добрым. Тележку тем временем обыскали – и четверка «участливых» горожан поспешно отбыла с ней, не предложив подвести праведника, чему уставший «послушник» был только рад: эти люди, хоть и видели лицо Лодэтского Дьявола в закатных сумерках, всё же могли приглядеться к «доброму брату Фанжу» повнимательнее. Другие шестеро горожан тоже двинулись за ворота в город, а среди них топал Рагнер вместе с братом Амадеем на своей спине. Он ожидал, что стражники сразу признают знаменитого Святого, но – то ли именно они не были рьяными меридианцами, то ли праведник перестарался с затворничеством и в облачении землероба выглядел подозрительно, – словом, незаметно просочиться в город Лодэтскому Дьяволу не удалось.

– Стояться! Вы двое, с люлькою! – услышал Рагнер строгий голос, и к ним подошли несколько стражей. – Кто есть? Как звать?

– Это праве́дник, брат Амадей с храму Благодарения – наш Святой, – заголосили люди. – И его добрый послушник, что избавил его от лодэтчан, скрыл в лесу и на обету молчанья. Тока гляньте, что с его ногами сотво́рили, изверги! Богу на сего Дьявола нету! – шумели горожане. – Чтоб все волосья егойные повыпадывали! Чтоб по хребту он треснул! Чтоб зубья его сребря́ные в его же горло вотыкнулися, раз на свято распятье вкушался! Изтёрзывал праве́дника, Святого нашего, мерзо́та воронья! Сын волка и шлюхи!

Были там куда как более крепкие обороты в сторону Лодэтского Дьявола, какие брат Амадей безуспешно пытался прервать, призывая меридианцев вспомнить о Добродетели Любви. Рагнер опустил голову и старался держать лицо глуповатым. Глава стражи, решив, что послушник смущен бранью, прервал разошедшихся в праведном гневе горожан:

– Давайте двигайте вперед, раскудахтались… – грубо сказал он им. – Стойся парень, – окликнул он того, кто сильнее всех обзывал Лодэтского Дьявола. – Ты еще задержись. Поговорим подольшее, а то ты мне не нравишься – уж распинаешься как красно́! Авось неспроста… Ну а вы… – сочувственно посмотрел глава стражи на ноги брата Амадея и отвел глаза. – Раз Святой, то с Дьяволом точно не якшается… – сказал он другим стражам. – Пропущать.

Посылая тихие, но емкие проклятия «лодэтскому варвару», воины отошли – не стали задерживать Рагнера или обыскивать его. Отдаляясь, улыбающийся праведник осенил довольных стражей крестом.

«Может, Святой и не плащ-невидимка, зато я везучий! Разве что Лорко уступлю, – радовался Рагнер, сгибаясь под тяжестью своей ноши и ступая прочь от ворот. – Стоило им меня пощупать, наверняка догадались бы раздеть, нашли бы шрамы… Хорошо и то, что здесь про мои уши никто не знает. Всё вышло проще простого».

– Стойте! – крикнул кто-то, когда Рагнер уж почти прошел площадь перед городскими воротами. – Двое с носилками! Стойте! Ни с места!

К ним из Восточной крепости выбегал Гиор Себесро в одеянии воина Лиисема: в желто-красном нарамнике поверх кольчуги и кирасы. Рагнер занервничал и, изменив хладнокровию, еще сильнее взмок, но воин лишь почтительно преклонил голову, приветствуя священника.

– Рад, что не обознался, брат Амадей, – сказал Гиор. – Я хотел бы помочь: до храма Благодарения не так близко. – Если бы вы подождали, я смог бы найти вам повозку.

– Не хотелось бы вас утруждать, добрый брат, – ответил священник. – Брат Фанж меня донесет, не беспокойтесь. Он крепок и силен не только плотью, но еще и верой.

Гиор перевел взгляд на измотанного, покрасневшего от натуги Рагнера, и, хоть тот стоял с тупым видом, никак себя не выдавая, суконщик подозрительно осмотрел его с головы до ног. На удачу «послушника», лица Лодэтского Дьявола Гиор никогда не видел и о необычных ушах тоже не знал.

– Я вижу, вы очень устали, брат, – задумчиво проговорил Гиор. – И вы выглядите старше, чем послушники. Да на жаре… По силам ли вам донести брата Амадея?

– Брат Фанж дал обет молчания, пока не поймают Лодэтского Дьявола, – ответил за Рагнера священник. – Он позднее прочих решил посвятить себя служению Богу и теперь очень рьян в своей вере. Он опечалится, если не исполнит свой долг милосердия и заботы.

Так же, как это делал праведник, Рагнер наполнил свои глаза любовью: проникновенно и ласково посмотрел на Гиора. Тот, улыбаясь в ответ, дернул ртом на одну сторону и позабыл о послушнике.

– Я также хотел узнать о госпоже Совиннак, – обратился к брату Амадею суконщик.

Гиор вовремя стал смотреть на праведника – блаженное лицо Рагнера при упоминании Маргариты на мгновение изменилось: он слегка напрягся и нахмурился.

– Она мне сужэнна по мужу сестры, – продолжал Гиор. – Я был в вашем храме на ее венчании с первым супругом и на его успокоении. Слышал, что вас, как и госпожу Совиннак, насильно удерживали в ратуше.

– Я узнал вас, брат… Гиор. Да, мы были с сестрой Маргаритой вместе в ратуше. Проку от меня не видели, под пытками я не смог сказать ничего полезного и меня отпустили, когда брат Фанж, незадолго до отхода лодэтчан из Элладанна, явился за мной – и мы с братом решили на всякий случай спрятаться за городом, в лесу. Кажется, сестры Маргариты уже не было в ратуше, когда я ее покидал. Я бы сам хотел узнать о ее участи. Известно ли что-либо об этой несчастной сестре?

– Госпожа Совиннак ныне среди родни, в Миттеданне, за толстыми стенами и под охраной княжества Баро. Я хотел спросить, брат Амадей: сильно ли она пострадала в плену? Моя матушка сейчас живет с ней. Она написала, что госпожа Совиннак сама не своя. Сначала рыдала, а после замкнулась в горе – совсем не выходит из спальни. Мы все тревожимся и хотим помочь, вот только не знаем как. Матушка, – понизил голос Гиор, – даже подозревает колдовство и даже одержимость.

– Этот разговор, брат Гиор, стоило бы продолжить в ином месте, – вздохнул брат Амадей. – Приходите в храм Благодарения, и мы побеседуем подробно.

– Конечно. Я ненадолго зайду в полдень, в час Веры. Только попадись он мне, этот лодэтский выб… – оборвал себя Гиор. – Простите, брат Амадей. Злости не хватает, – сжал он кулаки. – Попадись мне этот зверь, я не раздумывая, в тот же миг познакомил бы его с настоящими чертями и Дьяволом.

Рагнер посмотрел на Гиора с еще большей любовью и благодарностью.

– Восхищаюсь вашей стойкостью, брат Фанж, – вежливо поклонился Гиор на прощание. – Скоро вы снова заговорите, обещаю вам. Дни этого лодэтского разбойника уже сочтены: он лишь успеет пожалеть, что напал на Орензу, Лиисем и наш Элладанн – на это ему времени хватит. Король Ладикэ уже в Южной крепости, и тот там тоже скоро окажется!

Миновав площадь у Восточных ворот, Рагнер понес брата Амадея в тень ближайшего переулка. Там, пока праведник опирался о стену, он спустил перевязь на землю. Тяжело дыша и вынимая маленький бочонок объемом на кружку из веревок на поясе, Рагнер сел на корточки – напившись воды, он передал бочонок брату Амадею и, спрятав лицо в руки, тихо сказал:

– Полдела сделано. А ты мастер заливать, монах.

– Я не сказал много лжи. Я ведь не называл вашего имени и говорил о епископе Камм-Зюрро, а не о вас. Люди сами на вас подумали… Но, конечно, я покаюсь и помолюсь.

– Да, в этом вы мастера: и неправды не сказать, и оболгать… В семинарии такому учат? Какая-нибудь Навралогия? Или Обалгалогия с Хохоталогией? Как-дерьмом-облитология? Мне так врать тоже пригодилось бы.

– Не думал, что вас так расстроит лишняя недобрая сплетня, – улыбался брат Амадей. – Вы ранимее, чем я полагал.

Рагнер, не убирая рук от лица, жестко посмотрел на него, утер бритые виски и опустил голову ниже.

– Может, поймешь, – пробормотал он, – если и на тебя твой брат-священник всех собак спустит… Ладно, забыли. Ты – это нечто, молодец. Нужно, чтобы этот чернобровый вояка почаще стал к тебе захаживать.

– Сделаю, что смогу, – слегка нахмурился брат Амадей. – Но, насколько я знаю, он вовсе не близок с сестрой Маргаритой.

– И всё же… Вдруг пригодится.

Отдохнув, Рагнер опять взвалил «люльку» с праведником на спину. По дороге через город они оба молчали и заговорили вновь в пустом храме Благодарения. Там Рагнер облачился в грубую коричневую рясу, надвинув на глаза ее объемный капюшон, повесил на грудь деревянную дощечку, где было написано его «имя» и то, почему брат Фанж молчит, взял ящик для пожертвований и отправился осматривать город. Брат Амадей остался в храме – он ковылял с палочкой по саду, проверял кусты роз и беседовал с ними, как с живыми.