А утром пришел Фо…

– Бодрствующая смена, принимайте караулку! – распорядился Агеев. – Те, кто идет на посты, не забудьте поесть! Вовка Роганин, помоги Шуру на кухню паек дотащить.

Роганин тут же бросился выполнять команду – вместе с Шуровичем стаскивать с кузова машины бак полевой кухни и коробки с сухим пайком. Провин зло сплюнул в пыль.

– Честно говоря, мне порой жаль Провина, – сказал Антон Трошников, поглядывая на помначкара. – Ему, должно быть, очень одиноко. Живет особняком, ни с кем не общается.

– Чё его жалеть-то? – пробурчал Эдик Драпко, потерев кулак. – Он рядовым-то был уродом, а с лычками так вообще скурвился.

– Это потому, что мы принципиально слушаемся только Агеева, – возразил Антон.

– Нет, это потому, что Провин всех нас отстоем считает, – ответил Эдик. – Так почему мы к нему должны относиться иначе? Уверен: завтра подохни он – ни одна собака не пожалеет. Еще и спасибо скажет…

– Хотел бы я посмотреть, как собаки спасибо говорят, – усмехнулся я.

– А по-моему, мы просто ведем себя с Провиным как последние сволочи, – вздохнул Антон. – Вот если бы…

– Товарищи солдаты! – раздался вычурно командирский голос позади.

Мы оглянулись. Величественной походкой нас догонял предмет нашего спора – старший сержант Провин собственной персоной. Поджав губы, он окинул нас придирчивым взглядом:

– А ну-ка, построились!

– Чего?..

– Я сказал, смирно!

Мы растерянно подчинились.

– Трошников, чего это у вас бляха в районе паха болтается? – важно сказал помначкар. – Разве вы не знаете, как солдату положено затягивать ремень? Думаете, раз мы далеко от части, можно форму одежды нарушать?

– Да ладно тебе, Жека… – улыбнулся Антон, подтягивая ремень.

– Не Жека, а товарищ старший сержант! И пуговку верхнюю на кителе застегните! Вы что, рядовой, по возвращении в часть хотите на гауптвахту попасть за нарушение формы одежды? Так я вам устрою!

Улыбка исчезла с лица Трошникова. Провин по-отечески одернул на нем форму, сам застегнул ему пуговку и погрозил пальцем:

– Чтобы я больше такого не видел!

Взгляд помначкара скользнул по остальным, видимо ища, к кому бы еще придраться, и остановился на Драпко. Эдик вызывающе вскинул подбородок, мол, «ну давай, предъяви мне что-нибудь!». Драпко был счастливым обладателем такого могучего торса, что Провин «предъявить» не рискнул – отвел глаза, повернулся и с надменным видом зашагал в караулку. Все-таки Эдика он до сих пор побаивался – помнил его кулаки с тех времен, когда еще был рядовым.

– Вот урод! – зло сказал Антон Трошников, снова расстегивая пуговицу и ослабляя ремень. – Меньше полугода как замкомвзвода, а выпендривается, будто командир части…

Внутри караулки с мокрыми тряпками блуждали угрюмые солдаты сменяющегося караула – наводили порядок, готовя помещение к сдаче.

– Здорово, мужики! – воскликнул Трошников.

По нам скользнули равнодушные взгляды, и грязные тряпки снова заелозили по полу.

– Э, Витюха, ты чё такой вялый? Тебя словно всю ночь по сопкам гоняли в полном снаряжении…

Трошников тронул за плечо одного из надраивающих пол, но тот нервно сбросил его руку:

– Отвали!.. Антон, отвали, я сказал!

– Витек, что случилось-то?

Тот взглянул на Трошникова красными от бессонницы глазами. Видимо, хотел что-то ответить – явно резкое, но промолчал. Сказал лишь: «Удачно вам откараулить, пацаны» – и снова уставился в пол. Антон пожал плечами и вернулся к нам.

– Видать, прав был начкар. Странные они сегодня какие-то…

Шурович с Роганиным, гремя баком, скрылись в столовой, и вскоре оттуда раздался крик:

– Новый караул, хавать!

– Ну что, пойдем пожрем, что ли? – сказал Антон. – Скоро мне на пост.

Помещение, гордо именовавшееся столовой, представляло собой маленький закуток пять на пять с электропечкой и двумя квадратными столами. На хавчик, как обычно, был овес.

– Звереныш, как ты можешь это жрать? – воскликнул Трошников, заметив, как я уплетаю ужин.

– А ты можешь предложить лучше?

– Лично меня от одного вида наизнанку выворачивает… – Антон с отвращением отодвинул тарелку.

– Но надо же что-то есть, – ответил я, продолжая невозмутимо ковырять ложкой склизкую кашу. – Ты просто не думай обо всем, как о дерьме. Тут все дело в самовнушении…

– Ой, только не надо опять своей дебильной философией нагружать. Один хрен, о чем ни думай, дерьмо останется дерьмом. И я его жрать не буду!

– Да ладно тебе. Вон на Быка посмотри. Он же хавает, и ничего…

Я кивнул на Сычева, который ложкой интенсивно загружал овес в свое ненасытное хлебало.

– Быку хоть настоящего дерьма дай – сожрет, – поморщился Антон. – Еще и добавки попросит.

Сережа Сычев, видимо уловив, что речь ведут о нем, на какое-то время перестал жевать, посмотрел по сторонам, потом быстро смел ложкой остатки каши и воскликнул:

– Шур, там хавки много?

– До фигища, – ответил дремлющий у плиты Шурович.

Сычев направился к баку за добавкой. Трошников еще раз с отвращением взглянул на свой ужин и тут же отвернулся.

– Кстати, Звереныш, меня ведь ты меняешь?

– Ну, – ответил я.

– Смотри не опаздывай, а то я, когда меня долго не меняют на посту, становлюсь сердитый. Будет как в том анекдоте: «Стой, стрелять буду!» – «Стою!» – «Стреляю!»

– Если промахнешься, тогда ты точно до конца службы из санчасти не вылезешь.

Я хрустнул костяшками пальцев.

– Я и так оттуда не вылезаю, – усмехнулся Трошников.

– Да уж, косарь ты у нас известный!

Из коридора раздался вопль Провина:

– Первая смена, строиться!

– Что, уже на пост? – проворчал Трошников, бросив взгляд на наручные часы.

– Я сказал, строиться! – снова пронеслось по караулке.

– Вот разорался, хренов командир… – Антон поднялся из-за стола. – Одно радует: несмотря на лычки, жрать Провину придется такое же дерьмо, что и нам. А я б на месте Шуровича ему в тарелку еще и настоящего дерьма всыпал, чтобы он весь караул из сортира не вылезал.

Я не стал напоминать Антону, что не прошло и получаса, как тот пытался сочувствовать нашему гнусному помначкару.

В комнате бодрствующей смены Трошников нырнул в бронежилет, надел кепку, развернув ее козырьком назад, поверх нее напялил каску.

– Витек, помоги, пожалуйста, броник застегнуть, – попросил он Агеева.

Разводящий подтянул лямки на бронежилете. И вдруг настороженно уставился на лоб Трошникова:

– Офигеть, Антон! Что это у тебя?

– Чего там? – Трошников испуганно провел по лбу ладонью.

– Ты как каску-то надел?

– А что? – Антон быстро сорвал каску с головы, внимательно осмотрел ее.

– Как ты ее надел-то? – усмехнулся Агеев. – У тебя же голова квадратная, а каска – круглая!

– Вот гад! – воскликнул Антон. – Ну все, ты попал!

И они принялись колотить друг друга по броникам кулаками.

– Первая смена, становись! – скомандовал Провин, с нескрываемым презрением взглянув на это ребячество. – Стоп! Почему наших караульных двое?

– А что, разве должно быть три? – воскликнул Агеев с деланым удивлением.

– Прекратите, товарищ младший сержант! – рявкнул Провин. – Я спрашиваю, где третий? Кто еще с первой смены?

– Действительно, кто же у нас идет на посты? – хихикнул Агеев. – Ведь в обязанности помначкара, наверное, не входит запоминать фамилии подчиненных… Жека, а мы точно в части никого не забыли?

Какое-то время Провин с молчаливой яростью смотрел по сторонам, видимо перебирая в голове фамилии тех, кто ехал с ним в машине. Его растерянный взгляд даже на секунду задержался на Сереже Сычеве. Тот равнодушно жевал, уставившись в потолок, видимо, пережевывал остатки овсянки. Я стоял в дверях и наблюдал эту сцену, с трудом сдерживаясь, чтобы не захохотать.

– В последний раз спрашиваю: кого нет? – не выдержал Провин.

– Ну да, запомнить девять имен сослуживцев – это ж надо обладать феноменальной памятью! – продолжал ехидничать Агеев. – Спроси у начкара. Быть может, он знает?

Конечно же, спрашивать у начальника караула Провин не рискнул. Он нервно взглянул на часы. И вдруг лицо его просияло.

– Рядовой Гриненко! – сказал он, заметив меня.

– А я-то тут при чем? – воскликнул я, с досадой подумав: «Ну вот, сейчас найдет крайнего!»

– Сходите к пульту связи. Там лежит список караульных. Принесите мне!

Я с облегчением вздохнул: пронесло! – и пошел к пульту. Но едва успел сделать пару шагов, сполна насладившийся беспомощностью помначкара Агеев меня остановил:

– Зверек, лучше позови Шура. Он из первой смены.

Я метнулся на кухню.

– Не спи, Андрей, зима приснится! – растолкал я все еще спящего у плиты Шуровича. И на его сонный вопросительный взгляд добавил: – Ты в курсе, что твоя смена уже на постах?

Тот еще посидел какое-то время, непонимающе глядя на меня. Наконец суть сказанного дошла до его дремлющего сознания, и Шур что было сил рванул в бодрячку. Нетерпеливо дождавшись, когда Шурович облачится в боевое, Провин чуть ли не строевым шагом отправился звать начальника караула.

– Командир, блин! – сказал Трошников, передразнивая его походку.

– Колян, как караул-то прошел? – спросил Агеев у сменяющегося разводящего, который молча стоял неподалеку и настороженно исподлобья глядел по сторонам.

– Да глючно как-то, – после паузы ответил тот, потирая воспаленные глаза. – Всю ночь кошмары снились. На постах народу вечно какая-то дрянь мерещилась. Серегу Варшавина даже с караула снять хотели – ночью так переглючило, что заявил: «Идите сами на свой хренов пост!»

– Чего это вдруг?

– Хрен знает… Утверждал, будто там кто-то пытался его убить. Только когда начкар неделей ареста пригрозил, пошел, да и то всю дорогу упирался. Убийца, говорит, в кустах прячется и меня ждет! Не поверишь, мы, когда с ним на пост пришли, полчаса кусты обшаривали, чтобы доказать этому обмороку, что там никого нет. Конечно же, никаких левых следов не нашли. Да только Серега все равно ни в какую – говорит, вот вы уйдете, он и выскочит. Я, честно говоря, в тот момент уже сам его убить был готов.

– То-то я смотрю, у вас все талые какие-то… – заметил Агеев. – А погода как?

– Отвратительная. То туман, то дождь. Может, вам больше повезет…

– Да вроде, пока ехали, солнце было.

– Вчера днем тоже солнце было, – хмуро ответил старый разводящий.

Капитан Саморов вышел наконец из своей комнаты, как обычно, толкнул речь о том, как и когда следует применять оружие – слабая попытка блюсти в карауле хоть какие-то правила, – и махнул рукой: «Выходи строиться на площадку заряжания». На улице он подождал, пока смена зарядит автоматы, сказал формальное: «Службу нести согласно уставу караульной и гарнизонной службы. Напра-во! Шагом марш!..»

– Что-то Петровича не видать… – вздохнул капитан, провожая взглядом пятерых человек с автоматами, и достал сигарету. – Да уж, без самогона Петровича тут тошновато.

Агеев вернулся минут через сорок, а вместе с ним пришла последняя смена старого караула. Я в этот момент сидел в курилке. Вернувшиеся с постов караульные разрядили автоматы и устало опустились рядом со мной на лавки.

– Неужели все это скоро кончится?.. – хмуро заявил разводящий.

Больше никто не сказал ни слова. Достали сигареты, закурили, не поднимая глаз. Помню, глядя на своих угрюмых сослуживцев, я подумал: что такого могло случиться за последние сутки? Ведь я видел вчера, как они уезжали: с шутками, смехом, довольные. И вот сидят, бледные и хмурые, какие-то перепуганные, молчаливые, а если и говорят, то лишь об одном: скорее бы уехать отсюда как можно дальше.

Метнув окурок в пепельницу, я вернулся в караулку. И вошел в нее в тот самый момент, когда начальник старого караула нетерпеливо торопил нашего капитана:

– Ну что, давай отзвонимся в часть, да мы поехали. Пора уже.

Вид у него при этом был не лучше, чем у подчиненных.

– Что ж, звони, – ответил Саморов.

Старый начкар быстро пошел к пристроенному у стены пульту с тремя переключателями и лампочками, около которых были приклеены бумажки с циферками «I», «II», «III» – номера постов. Там же лежала трубка для связи с частью. Он схватил ее заметно дрожащей рукой.

– Товарищ майор? – воскликнул он, едва услышав голос дежурного по части. – Старший лейтенант Пестряк караул сдал!

И поспешно передал трубку нашему начкару.

– Товарищ майор, капитан Саморов караул принял, – неторопливо подтвердил тот.

Трубка легла на место. Сменившийся начкар при этом вздохнул с таким облегчением, словно избежал смертного приговора.

– Ну все, давай, – сказал он, неожиданно повеселев, и пожал капитану руку. – Счастливо откараулить!

Он было направился к выходу, однако у двери замешкался.

– Знаешь, – неуверенно сказал он капитану, – если кому-то из твоих бойцов… ну или тебе самому покажется, что… ну, это…

– Что покажется-то? – весело спросил Саморов.

На лице старого начкара на мгновение появилось прежнее испуганное выражение. Но, видимо так и не подобрав слов, он махнул рукой:

– А, не бери в голову!

И скрылся за дверью. Мы вышли следом за ним на улицу. Старый начкар поспешно забрался в кабину «шестьдесят шестого», того самого, на котором приехали мы. Заурчал двигатель, машина развернулась. Старлей высунулся в окошко, с улыбкой козырнул Саморову. В кузове мелькнули довольные солдатские лица, и за удаляющимся ГАЗом захлопнулись обтянутые сеткой ворота. В общем, как и положено, примерно в половине девятого вечера старый караул отбыл обратно в часть.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться, – спросил у капитана Саша Рыбалкин.

– Ну, попробуй, – ответил Саморов, окидывая солдата насмешливым взглядом.

– Можно второй смене отбиться?

– Можно, Рыбалкин, Машку за ляжку да козу на лозу!

– Я хотел сказать «разрешите», – поправился тот.

– А ты, боец, спать, что ли, хочешь?

– Так точно, хочу.

– Ну, запиши в блокнотик, на гражданке доспишь. – Капитан усмехнулся. – Ладно, иди отбивайся.

– Вторая смена, отбой! – радостно прокричал Рыбалкин.

По пути в комнату для отдыхающей смены он с удивлением заметил, что я уселся в кресло в бодрячке и достал книгу.

– Звереныш, ты чего? Пойдем лучше спать. Ведь скоро на пост.

– Иди, – отмахнулся я, не отрываясь от чтения.

Рыбалкин вырвал книгу у меня из рук и прочел на обложке:

– «Царство сказочных грез», Игорь Сорог…

– Дай сюда! – Я отобрал книжку. – Ну вот, захлопнул!..

– И охота тебе, Зверек, на ночь глядя про монстров книжки читать?

– Чё пристал? – сказал я, разыскивая нужную страницу. – Что хочу, то и читаю. Мое личное время.

– Короче, ты спать пойдешь? – Рыбалкин постоял немного и махнул рукой. – Ну, как знаешь…

Я дочитал до конца главу и взглянул на часы. Да, на сон и правда оставалось совсем немного времени. «И книгу, жаль, на пост с собой не взять – стемнеет уже, – с сожалением подумал я. – Хотя… Если сесть под фонарный столб…» Я сунул книжку в кирзовый сапог и поплелся за Рыбалкиным. В комнате отдыхающей смены впотьмах на ощупь разыскал свободный топчан и лег, накрывшись шинелью.

Едва задремал, что-то меня разбудило. Я вскочил, решив, что уже поднимают смену, хоть мне и показалось, что не проспал и минуты. Посмотрел по сторонам. В темноте разглядел – моя смена, а также разводящий спокойно похрапывают на топчанах. Показалось? Я хотел уже снова завалиться спать, но вдруг кто-то застонал. Я снова вскочил, с тревогой прислушался. Опять раздался тихий стон, кашель. В принципе народ у нас всегда спал беспокойно, многие даже болтали во сне. Дело обычное. Я было снова опустился на топчан, да только в памяти, как назло, вдруг всплыли монстры из «Царства сказочных грез». Прав был Рыбалкин – нечего ужастики на ночь глядя читать… Да только спать-то расхотелось! Тем более в темной отдыхаловке.

«Ну вот, считай, поспал», – разозлился я на себя и пошел в светлую комнату для бодрствующей смены. Очутившись в кресле, я не смог придумать иного занятия, как снова уткнуться в книгу.

Зазвонил телефон. Я продолжал читать. Телефон не умолкал.

– Да возьми же ты трубку! – не выдержал я.

И тут заметил: кресло у пульта, где обычно дежурит караульный, пусто. Подбежав к пульту, я схватил трубку:

– Караульное помещение!

– Фо-о-о… бли-и-изко-о-о… – раздался шепот. Такой жуткий, что по коже пробежали мурашки.

– Эй, там, на посту! Кто прикалывается? – проворчал я, чувствуя, как холодеет в жилах кровь. – Трош, это ты?

Я взглянул на пульт и вдруг понял, что ни одна из лампочек не горит, а все тумблеры опущены – связи с постами быть не должно!

– Бли-и-изко-о-о… – снова раздалось в трубке.

При этом у меня возникло ощущение, будто на том конце провода шепчет целый хор голосов.

– Да пошли вы! – Я швырнул трубку обратно на пульт.

Только теперь я заметил, что в караулке подозрительно безлюдно. Нет бодрствующей смены, которая обычно дремлет в креслах, делая вид, будто читает устав. Не раздается позвякивание посуды из столовой, где Вовка Роганин должен мыть ее после ужина. Я осторожно заглянул в комнату начальника караула – и там пусто!

И вдруг по коридору прокатился такой жуткий вопль, что я в мгновение распахнул пирамиду с автоматами и трясущимися руками принялся разыскивать свое оружие. Заверещала сирена сигнализации. Я нашел-таки свой автомат, схватил его и закрыл дверцу пирамиды. Одновременно с ее хлопком сирена оборвалась. Пристегнув к автомату магазин, я замер, вслушиваясь во внезапно навалившуюся тишину. Мысли сбились в кучу. Первая: на караулку напали террористы, всех убили, а я чудом выжил! Вторая: всех сожрали монстры из «Царства сказочных грез»! Я даже сообразить не мог, что страшнее.

Сняв автомат с предохранителя, я осторожно выглянул в коридор. Никого! Скрипнула дверь, да так внезапно, что я чуть не пальнул от неожиданности. Хорошо, патрон не досылал. Преодолев несколько неуверенных шагов по коридору, я выглянул из-за угла и увидел, что входная дверь в караулку в конце коридорчика-тамбура распахнута и колышется на ветру. А ведь она обычно заперта изнутри и на улице около нее дежурит часовой!

– Смена, подъем! – закричал я и что было сил рванул в отдыхаловку. – Подъем, вторая смена!

Я ударил по выключателю, но свет не зажегся. Тогда, оставив дверь открытой, я принялся тормошить первого попавшегося спящего, с головой укрытого шинелью.

– Вставай же!..

Я резко сорвал с него шинель и отпрянул. Выпученными глазищами на меня таращился мертвец. В узкой полоске света, падающей сквозь щель приоткрытой двери, я увидел окровавленное лицо, изуродованное настолько, что стало невозможно узнать, кто это. Губы мертвеца дрогнули.

– Фо-о-о… бли-и-изко-о-о…

И вдруг кто-то схватил меня за руку…

Я подскочил на топчане, лихорадочно срывая с себя шинель.

– Эй, ты чё орешь? – раздался строгий знакомый голос.

Я растерянно уставился на склонившийся надо мной в темноте силуэт. «Провин!» – наконец догадался я. Взгляд скользнул по сторонам. На соседних топчанах восседали Рыбалкин и Агеев и, с улыбками поглядывая на меня, натягивали сапоги.

– Чё, плохо спится, товарищ рядовой? – как всегда в своей пафосной манере заявил Провин. – Так вообще спать не будете. Короче, подъем! Через десять минут построение.

Я смахнул холодный пот со лба. Неужели сон? Потянулся за сапогами.

– Говорил я тебе, Зверек, не читай всякую гадость перед сном! – Рыбалкин ткнул меня кулаком в бок. – Хотя, честно говоря, мне тоже всякая чушь снилась…

Глава 2

«Уходите отсюда!»

Мы лениво выползли из караулки. Солнце уже подкатило к сопкам, и небо на западе пылало красным заревом. Замершие в безветрии деревья больше походили на декорации. Мы нехотя поплелись к пулеулавливателю – металлическому щиту в углу площадки. То, что такие сооружения в караулках стоят не зря, говорила россыпь выбоин на щите. Где-то год назад с поста пришел сонный Шурович и перед тем, как отстегнуть от автомата магазин, передернул затвор и сделал контрольный спуск. Когда грянули выстрелы, он с перепугу вцепился в гашетку и чуть ли не полмагазина разрядил в пулеулавливатель. За сию оплошность Андрюха Шур суток десять отсидел на киче, а начкары с той поры тычут пальцами в пулевые ямки и назидательно вещают бойцам, насколько важно в карауле соблюдать правила.

– Заряжай! – скомандовал Агеев.

– А чего командуешь ты, Витек? – спросил Рыбалкин, водрузив автомат на сваренную из металлических труб раму перед пулеулавливателем. – Начкар где?

– Спит, – ответил я за разводящего. – Высыпается перед Петровичем.

– Вообще халявный тут караул, – с улыбкой сказал Вовка Роганин, пристегнув магазин. – Никаких тебе проверок, вводных, зубрежек устава. Не то что в части…

– Хватит болтать! – Агеев зашагал к калитке, по пути бросив: – Смена, за мной!

Мы, закинув автоматы за спины, не спеша поплелись следом.

– Эй, на собаке! – обернулся Рыбалкин. – Калитку закрой, убийца!

Сидящий на крыльце Слава Бабин приподнял край каски, на которой было нацарапано «Killer». Оторвать зад от ступеньки он не счел нужным.

– Витек, только давайте быстрее! – крикнул Бабин, усаживаясь поудобнее. – А то я тут уже задолбался стоять.

– И это ты называешь «стоять»? – усмехнулся Агеев.

Когда миновали калитку, Рыбалкин юркнул в кусты и вынырнул оттуда с гитарой.

– Ты охренел? – рявкнул Агеев.

– Я тихонько. Честно. На посту скукотища.

Разводящий покачал головой, сплюнул и побрел вниз по склону по вытоптанной за годы караулов узкой дорожке. Мы – следом. Вдали виднелся раскинувшийся по сопкам периметр ограждения из двух рядов колючей проволоки, между которыми тянулась отсыпанная песком дорожка. До ближайшего поста от караулки идти предстояло всего метров пятьсот. Он располагался почти у самых ворот внешнего ограждения. Вышки двух других постов стояли в дальних углах периметра: одна справа в самой низине, вторая – левее на сопке. Дорожка издали походила на светлый покореженный обруч, внутри которого едва проглядывалась серая заросшая травой и кустарником кирпичная коробка охраняемого нами склада. Справа от периметра между холмов сверкала узкая полоска реки, за ней синели поросшие лесом сопки.

– Что-то часовой молчит, – заметил Агеев, открывая ворота.

– Может, поближе подпускает? – предположил я.

От ворот до вышки оставалось метров семьдесят, и мне показалось, что часового там вообще нет. Мы неспешно пошли дальше, однако нас так никто и не окликнул.

– По-любому спит, мудила, – зло сказал Агеев. – Кто на посту, Шурович? И почему я не удивлен? Ну, я ему сейчас…

Мы подошли к вышке… но та оказалась пуста!

Я почувствовал, как к горлу подкатил ком. В памяти тут же всплыл недавний сон. А вдруг вещий? Я на всякий случай снял автомат. Конечно, по уставу, когда идет пересменка, и так положено выставлять часового для временной охраны и наблюдения, но мы обычно этим правилом пренебрегали – проверок ведь нет. Да и от кого охранять-то? Тайга кругом.

– Звереныш, да чё ты напрягаешься? – сказал Агеев, глянув на мой автомат. – По-любому этот крендель где-нибудь в кустах завалился… Шур! Ты где, обморок? Най-ДУ – убью!

И разводящий принялся пинать окрестные кусты. Да только Шурович так нигде и не обнаружился. Я заметил, что уже и Агеев начал нервничать.

– Может, он наверху завалился? – предположил Рыбалкин, обходя вышку. – Точно, вон же он!

Действительно, наверху из-за железного бортика вышки виднелся краешек каски. Агеев облегченно вздохнул.

– Шур! – закричал он. – Проснись, придурок!

Но даже после того, как вышку несколько раз пнули, отчего та загудела, словно груда металлолома, и обкидали камнями, каска даже не шелохнулась.

– Ну, я полез, – сказал Агеев и, перекинув лямку автомата через голову, пошел к лестнице.

– Как вы по ним взбираетесь? – причитал разводящий, перескакивая через дыры недостающих ступенек. – Она же вот-вот рухнет…

Добравшись до верха, он распахнул дверцу, заглянул внутрь и сразу же отпрянул, вскрикнув:

– О господи! Шур!..

У меня бешено забилось сердце. Палец лег на предохранитель автомата и перевел в боевое положение.

– Витек, что там? – встревожился Рыбалкин.

Агеев посмотрел вниз, явно довольный произведенным эффектом.

– Шучу! – сказал он.

После чего многозначительно кивнул, мол: «Ну, что я говорил?» Потом взгляд его устремился внутрь вышки, и на веснушчатой физиономии младшего сержанта возникла садистская улыбка. Он осторожно взял автомат Шуровича, занес его над головой, и через мгновение раздался глухой удар приклада о каску. Шур подскочил, ошарашенно глядя по сторонам. Он еще толком не понял, что произошло, а уже затараторил сонным голосом:

– Я смену ждал… пятнадцать минут осталось… сам не знаю, как так вышло…

Агеев с двумя автоматами спустился на землю, следом слез заспанный, угрюмый Шурович. Он было протянул руку за своим оружием, однако разводящий не отдал. Наоборот, Агеев отступил, перехватил трофейный автомат под мышку, а ствол направил на горе-часового.