Кольцо разбойника

Так и началась история рода Вандервельт-Брокхольм.

Сколько правды в этом предании, судить не берусь. По мне – так ровно столько же, сколько в любой семейной легенде подобного толка.

Сильно подозреваю, что Йохан Вандервельт был вовсе не разбойником с большой дороги, а трактирщиком примерно оттуда же. Не зря наш старинный дом Ройбер-Херберге, что стоит на Брокхольмском распутье, похож на перестроенный постоялый двор, а главное – очень уж удачно расположен, именно так, как и положено трактиру. Разбойником Вандервельта, может статься, прозвали за то, что бессовестно драл с проезжающих и не стеснялся обвешивать. Он и дворянское звание мог прикупить по случаю – такое бывало – либо вовремя ссудил деньгами кого-то из высокопоставленных гостей, либо как-то иначе угодил. Подчас громкие истории о подвигах и благодеяниях, за которые жалован дворянский титул, в действительности звучат прозаически, а из-за родовых щитов выглядывает конюх или кузнец. Да и сами владельцы не прочь изобразить на гербе плуг, подкову или топор. Как дань уважения истории семьи.

Что до герба Вандервельтов, то на нем был тот самый лесной костер, к которому явился в полночь святой Ансельм.

Давно, еще во время учебы, я бредила этой удивительной историей, тогда у меня и тени сомнения не было в ее подлинности.

В моем воображении приключения Йохана постепенно обрастали подробностями, играли яркими красками, и наконец вылились в объемистую книженцию в моднейшем тогда жанре готического романа. Называлась книга соответственно – «Кровавый исток Вандервельтов». Роман изобиловал кинжалами, проклятиями, зарытыми кладами, кровь лилась рекой, а герои в масках и черных плащах произносили высокопарные реплики. Словом, все по законам жанра.

Книга произвела легкий переполох и вызвала новую волну интереса к семье. На сцене одного из театров целый сезон держался спектакль «Кровь и сокровища», поставленный по мотивам романа. Этот спектакль был первым, который увидела в театре моя Гретхен. Впечатление он произвел неизгладимое, и с тех пор в каждом представлении, будь то опера, балет, или любительский спектакль, она ждала рассказа о сокровищах и бывала очень разочарована, если сочинитель упускал из виду такую важную деталь. Словом «сокровище» Грета прожужжала мне все уши, так что оно приклеилось и стало ее семейным прозвищем…

Наводящий ужас роман на полгода сделал меня знаменитостью, чем я очень гордилась, однако в скором времени некоторые особо хитрые должники вздумали им воспользоваться, дабы увильнуть от обязательств. В судебных процессах они размахивали выдранными из книги страницами, расписывавшими зверства Вандервельтов, утверждали, что более кровожадных и бессовестных кредиторов свет не видывал, и на этом основании пытались не на шутку срезать проценты. Ванесса-Терезия тогда лично вмешалась, изъяв из продажи все, что осталось. Мне сделали строгое внушение о необходимости осторожнее выбирать темы.

Так или иначе, но эта история считается официальным основанием семьи и именно таким образом записана в генеалогической книге. Предки порой выставляли легенду напоказ, желая прихвастнуть удалью и лихостью первого Вандервельта, в другое же время, желая выглядеть людьми достойными и приличными, скромно обходили тему стороной, считая, что «нельзя же верить всем этим сказкам».

Однако от первой истории берет начало и вторая, объяснить которую куда сложнее. До настоящего времени, во всяком случае, никому не удалось.

Старейшей реликвией семьи считалось кольцо Разбойника. Того самого – Йохана Вандервельта.

На печатке из темно-красного, почти черного агата было вырезано изображение костра. Вырезано, на мой вкус, грубовато, но сам оттиск перстня-печатки всегда получался ясный, четкий и удивительно красивый – и впрямь костер, с тонкими яростными сполохами. А если на сургуч или чернила, припечатанные перстнем, падал свет, костер казался настоящим. Особенно изумительно он выглядел при свечах, будто переливалась и сияла в нем искра подлинного, живого огня. Однако даже это показалось мелочью в сравнении с тем, что я увидела, надев однажды перстень на палец.

Агат зажегся изнутри. Разгорался медленно и еле видно, но потом все ярче и под конец полыхал багровым пламенем. Ванесса-Терезия тогда с улыбкой заметила, что камень имел очень веские основания вести себя именно так. Смысл этих слов я поняла лишь годы спустя.

Не раз приходилось слышать, что кольцо, как и другие украшения семьи, обладало некими волшебными свойствами, и если порыться в семейных архивах, следы наверняка можно найти. Но в то время волшебством интересовались мало, а теперь поди разыщи еще эти архивы…

В официальных же каталогах и разных альбомах, исторических и художественных, содержится только рисунок кольца, сухое описание оправы, вес и огранка камня, и что-то вроде «агат – символ здоровья и долголетия» или тому подобное.

И вот сейчас это самое кольцо Разбойника, старинная, загадочная и самая важная из реликвий дома, утерянная вместе с остальными баснословными богатствами, лежала передо мной…

…За окном с громким карканьем сцепились вороны. Я отвела глаза от футляра, быстро встала с места и закрыла балконную дверь. Все мои чувства в тот короткий миг можно было прочесть на лице, особой проницательности для этого не требовалось. Когда же я отвернулась от балкона, звон в голове поутих, и на кольцо, как и на его теперешних хозяев, я могла смотреть, по крайней мере, сдержанно. Но только смотреть, мысли-то никуда не денешь!

Мои заказчики – этот невероятно грамотный торговец и его «дети» – уже казались не просто подозрительными, а выглядели настоящими бандитами. Безусловно, знают, кто я такая. Не могут не знать. Однако явились под чужими именами и не как к законному владельцу. Случайно? Нет? Тогда зачем? Чего хотят?

Я сидела, кусая губы и глядя на кольцо. Молчание затягивалось, пора было сказать хоть что-то. Подняв глаза на Шаванна, я как могла любезнее улыбнулась.

– Мои приготовления могут показаться скучными, особенно такой очаровательной юной даме, – «дочка» смущенно порозовела, – это не слишком увлекательное дело, так что предложу вам по чашке кофе. Чтобы скрасить ожидание.

Шаванн, распахнув пиджак, сел поудобнее и удовлетворенно кивнул. На блондина я не смотрела, уже знала, что ничего хорошего не увижу.

Первым и отчаянным порывом было шепнуть Грете, чтобы сыпанула в кофе снотворного покрепче – когда два года назад заварилась вся кутерьма с залогами, арестами и судами, меня мучили приступы бессонницы, так что эта вещь всегда была под рукой, – и напоила всю честную компанию. А через полчаса бегом покинем отель вместе с кольцом.

Но сообразить, что будет дальше – великого ума не требовалось.

Далеко не уйдем. Не позднее вечера наше описание будет висеть на каждом столбе, неприятности наживем нешуточные, не говоря уже о громком позоре – будто мало арестованного имущества и просроченных векселей… А надежда разузнать хоть что-то о моем состоянии, по всей вероятности, будет потеряна навсегда.

В голос я велела Грете подать кофе, и еле слышно добавила:

– Когда уйдут, за ними надо проследить, до самого дома. Это вопрос жизни и смерти. – Чуть громче: – И не забудьте молоко, дорогая. – Снова шепотом: – И смотри осторожнее, не как в прошлый раз!

А в прошлый раз Грета, споткнувшись, едва не ошпарила одного знатного коллекционера. Еще немного, и с бароном можно было бы прощаться – как с мужчиной и как с постоянным моим заказчиком.

Грета с готовностью кивнула, и через пять минут внесла кофейный прибор. Сама вышла из номера, ступая на цыпочках. Просто сокровище у меня, а не камеристка…

– Необычная вещь, – говорила я, раскладывая инструменты. Девица следила за мной завороженно, Шаванн – со спокойным интересом, а на лице блондина по-прежнему не отражалось ровным счетом никаких эмоций. – Кажется, герр Шаванн, начало вашей коллекции положено удачное…

Я вытащила тонкие перчатки, в которых обычно смотрела драгоценности, но мой гость всплеснул руками в деланном удивлении:

– Какие строгости, сударыня! Зачем же это! Неужели обязательно?

– Так принято, герр Шаванн, – вежливая улыбка уже сводила скулы, но делать было нечего. – Ваше кольцо должно вернуться к хозяину без малейших следов.

– Как человек, чуждый всяким изыскам, я в этом отношении совершенно нетребователен, – возразил «торговец». – Не утруждайте себя, прошу вас. Разрешите, я заодно взгляну на ваши перчатки, – он, словно между делом, сгреб их, положив к себе на колени. – Мне, как мануфактурщику, будет любопытно…

Сходите, сударь, к золотарю поглядеть на его рукавицы, будет еще любопытнее, со злостью подумала я.

Шаванн нравился мне все меньше, а блондина с его колючим взглядом я уже начинала ненавидеть. Девица не в счет – видимо, ее и впрямь взяли для отвода глаз, в детали плана не посвятили, и ей было мало дела и до меня, и до этого грубого старого перстня, который она надела бы на свой пальчик только под дулом пистолета. Увидев, что я не собираюсь показывать фокусы или жонглировать инструментами, она быстро утратила интерес к происходящему и теперь смотрела в окно, хлопая глазами.

Разумеется, не мои советы и знания им были нужны – вся эта странная компания явилась сюда с одной-единственной целью: глянуть, как поведет себя кольцо, оказавшись в моих руках. Следовательно, интересует их моя собственная персона.

Ну уж нет, господа, такого удовольствия я вам не доставлю.

– Тогда разрешите хотя бы обработать руки, герр Шаванн.

В этом мне любезно не отказали.

Я достала из несессера маленький коричневый флакон. Вытащила пробку и брызнула на пальцы.

Жаль, что состав имел всего-навсего легкий запах уксуса, да и тот быстро испарялся. Если бы жидкость ударила в нос моим заказчикам ядреным нашатырем, получилось бы гораздо интереснее, во всяком случае, тот гость, что сидит у меня за спиной, был бы приятно поражен… И, возможно, даже выскочил бы из номера, к моей большой радости.

Да, надо непременно подать Иезекиилу эту мысль, он оценит. Первоначальная-то идея принадлежала ему.

Был это новый и не до конца еще опробованный состав на основе старых Иезекииловых рецептов. Придуман для того, чтобы защищать руки при работе с горелками, едкими составами и острыми инструментами, когда надевать перчатки нежелательно или просто неудобно.

Сам профессор как раз и назвал его «рукавица золотаря», я же предложила куда более изысканное «перчатка принцессы». Эверих согласился и сказал, что запатентует свою микстуру под этим именем, когда доведет до ума. Если доведет до ума, прибавила я. Иезекиил набросал основу, попробовал, где-то обжегся, где-то разлил и едва не взорвал, утратил интерес, и доделывать, по своему обыкновению, предоставил мне. Вот сейчас и посмотрим, что вышло.

Я растерла состав, ощущая, как он холодит ладонь. Кончики пальцев онемели, немного утратили чувствительность. Уксусный запах странно мешался с ароматом кофе. На побледневшей руке сильнее обрисовались вены.

– А что это, сударыня? – отхлебнув кофе, спросил Шаванн.

– Очищающее средство.

– Странный у него запах…

– Да, есть немного. – Я глубоко вдохнула и вытащила из черного бархата кольцо.

Сначала ничего не произошло.

На моей ладони лежало массивное золотое кольцо – прохладное, рельефное, тяжелое. Вроде бы обычное. Но по спине вдруг прошла радостная, волнительная дрожь, словно в руке у меня оказалась вся власть векового майората Вандервельт-Брокхольмов. Это уже было когда-то, очень давно, в детстве, когда я впервые надела на палец мое кольцо…

Однако камень не менял цвет. То ли действовал чудо-состав Иезекиила, то ли – и от этой мысли я похолодела – все свойства кольца были не более чем легендой, а мои собственные воспоминания – просто фантазией детства, которое, как известно, все расцвечивает ярчайшими красками. Пальцы задрожали, я чуть не выронила кольцо и непроизвольно сжала руку.

И тут самый край камня, у оправы, начал медленно краснеть.

Агат наливался красным винным цветом. Рисунок костра выступил из однородного тона, еще немного, и это станет заметно… У меня замерло сердце. Однако состав все же действовал, или кольцо Разбойника решило быть осторожнее, но нарастание цвета остановилось. Я повернула оправу, не касаясь камня, и посмотрела изнутри на широкий золотой обод.

Там был вырезан старинный девиз рода: «Огонь от самого сердца и сердце, горячее, как сам огонь».

Сердце Вандервельтов… Кольцо Вандервельтов.

III.

Я сидела с сосредоточенным видом, ковыряя кольцо инструментами, протирая составами, то одним, то другим, делая в записной книжке ничего не значащие каракули, и лихорадочно соображала, как вести себя дальше. Украдкой глянула через плечо на третьего гостя.

Блондин сидел, сцепив руки под подбородком и подавшись вперед – впервые на его лице появилось какое-то выражение. Так и есть, он внимательно смотрел на кольцо, и именно тогда, когда оно находилось у меня в руках. Но смотреть было не на что, с его места разглядеть эту легкую красную кайму почти невозможно…

Тишина затягивалась, пора было, как выразился Шаванн, выносить вердикт. Да и состав мог в любой момент испариться окончательно, и что тогда произойдет, никому не известно.

Я вернула кольцо в футляр, стараясь, чтобы жест не выглядел слишком торопливым. Спокойно сообщила свои соображения, которые это кольцо могло вызвать у любого ювелира – вес, проба золота, описание камня, – и добавила:

– На печатке я вижу высеченный костер. Эмблема сама по себе слишком известная, чтобы человек, имеющий отношение к драгоценностям, мог бы ее не узнать. Герб рода Вандевельтов, ведь так?

Шаванн с готовностью кивнул, словно ожидал это замечание.

– Какая-то невеселая история, насколько я знаю. Кажется, семья разорилась, об этом ходило много слухов. Такое стремительное падение дома, будто рок над ними висел… – я вовремя осеклась. Еще не хватало начать пересказывать всю историю.

Но история, кажется, и так не была тайной, потому что за спиной раздался бесстрастный голос:

– Расточительство, серьезные карточные долги и череда неудачных вложений супругов Вандервельт. Банкротство как следствие. Подобный рок часто преследует людей, живущих не по средствам.

От такой наглости у меня чуть не отнялся язык. Шаванн, к счастью, в этот миг склонился к своей «дочке», говоря ей что-то на ухо, а я обернулась и негромко ответила:

– Вам, сударь, виднее. Как представителю торговли.

Он холодно улыбнулся, и я снова отвернулась. Отец семейства извинился и с готовностью уставился на меня, ожидая продолжения.

– Значит, их коллекция все же пошла с молотка. Видимо, кольцо вы встретили в ломбарде или, что вероятнее, на аукционе…

– Совершенно верно, – подтвердил Шаванн. – На торгах.

– И во сколько оно вам обошлось, если не секрет?

– Полторы тысячи франков.

– Ясно… А много было желающих?

– Совсем нет, представьте себе. Вещь своеобразная, все же не колье и не браслет… Как считаете, я переплатил?

– Нет, отчего же… Вы отдали ровно столько, сколько кольцо может стоить. Золото есть золото, и его здесь предостаточно. Когда оно в очередной раз подорожает – а такому человеку, как вы, не составит труда это отследить – легко сможете обратить кольцо в деньги. Что касается художественной его ценности, – я изобразила на лице сомнение, готовое перерасти в уверенность, – лет через пятнадцать-двадцать, когда Вандервельты окончательно станут легендой, – надеюсь, прозвучало бесстрастно, – все, что имеет к ним отношение, может возрасти в цене. Я вполне это допускаю. Государственный музей вряд ли даст много, а вот в Королевский музей изящных искусств или Герцогскую галерею обратиться стоит, там хорошие оценщики и прочные связи с коллекционерами… Если надумаете продавать кольцо, моя визитка у вас есть, могу посоветовать ценителей на такие редкости. В любом случае, – я придвинула к гостю футляр, – имею все основания поздравить вас с этим приобретением.

Шаванн снова кивнул и заметил:

– Что ж, я услышал все, что хотел.

– Полное письменное заключение будет готово послезавтра в первой половине дня. Как вам удобнее его получить? – может, сам скажет, где они остановились в Бестаме…

– Это не к спеху, – покручивая жилетную пуговицу, ответил Шаванн. – На обороте моей карточки есть номер почтового отделения в столице, туда направляют всю корреспонденцию, до востребования.

– Понятно… Встреча оправдала ваши надежды? – спросила я.

– Безусловно.

Мне даже не верилось, что первая неприятность осталась за плечами… Состав испарился, ладони мои теплели, онемение из пальцев исчезало. Надо обязательно написать Иезекиилу, что его микстура все же работает. Вместе с холодком ушло беспокойство, и ко мне вернулось обычное расположение духа.

Желание кольнуть блондина и хоть чем-то показать, что их шайка просчиталась, было таким сильным, что я не удержалась и обернулась к нему:

– А как насчет ваших, сударь?

Тут в его неприветливом взгляде мелькнуло что-то такое, что я на миг пожалела о своем вопросе. Он понял. Разумеется, не все, но достаточно.

– Она превзошла их, – последовал короткий ответ.

В комнате повисло явственное напряжение. Тишину прервал Шаванн:

– Вы принимаете чеки «Вогезы», сударыня? Да? Тогда разрешите воспользоваться вашими чернилами, – Шаванн порылся в портфеле и вытащил чековую книжку и перо.

– Разумеется, – я взяла со стола крохотную бронзовую чернильницу – очаровательную старинную вещь, еще бабушкину, которую она всегда брала в дорогу. Поставила чернильницу перед Шаванном.

Он посмотрел на нее, и я тут же поймала странный косой взгляд, который мой торговец бросил в угол – туда, где сидел «сын».

– На чье имя выписываю? – словно между делом спросил гость.

– На предъявителя, сударь. Если «Вогеза» позволяет.

Тот еле видно усмехнулся. Ну, конечно, «Вогеза» позволяла, мне ли это не знать! Пока он царапал в своей книжке, вошла Гретхен, взяла поднос и осведомилась, сварить ли новый кофе. Шаванн отрицательно качнул головой.

– Дорогая, наши гости скоро покинут нас, – сказала я, внимательно глядя на Грету. Это значило, что услуги уличной агентуры понадобятся с минуты на минуту.

Грета кивнула, сделала неловкий реверанс и потихоньку вышла.

Почтенное торговое семейство удалилось через пять минут, после взаимного обмена любезностями. Шаванн обещал предоставить мне самые распрекрасные рекомендации, я, в свою очередь, попросила прислать десяток его визиток, чтобы раздать друзьям, и сообщила, что все мои потребности в мануфактуре и галантерее отныне будут удовлетворяться исключительно в его магазинах. Если, разумеется, таковые существуют…

Как только за гостями закрылась дверь, я выбралась на балкон – мне вдруг показалось, что в номере очень жарко. Щеки горели, спина была мокрой от напряжения. Платье липло и царапало шею серебряной вышивкой. Негнущимися пальцами я расстегнула брошь и ослабила воротник.

С балкона было видно, как все трое вышли из дверей отеля и остановились на площади. Барышня рассеянно оглядывала здание Биржи, ее «родственники» негромко беседовали. Шаванн нервно потирал свою опрятную лысину, на которой мне бы очень хотелось написать все, что я о них обоих думаю, а блондин стоял, заложив руки за спину, и спокойно что-то говорил. Его гладко зачесанные волосы сияли на солнце, как лед. Мимо прошли две дамы с кружевными зонтиками и ворохом покупок в ярких обертках – взрослая, но весьма привлекательная, со своей юной дочерью – и чуть не свернули шеи, оглядываясь. И что только эти сороки в нем нашли! Жаль, они не могли прихватить его с собой и утащить вместе со всеми своими коробками…

У меня пронеслось в голове, что надо бы отойти, пока не заметили, но было уже поздно. Блондин внезапно поднял глаза и встретился со мной взглядом. Вежливо склонил голову и улыбнулся – дерзко, заговорщически, словно нас связывала какая-то общая тайна, известная только нам двоим.

Не ответив на поклон, я кинулась обратно в комнату, упала в кресло.

Кто же они такие, эти странные гости, и чего мне ждать от них дальше… Кредиторы? Я задержалась на этой мысли, но, подумав, отбросила ее. Весь долговой процесс по таким случаям, как мой, детально описан в законе и всем известен. Векселя и прочие заемные обязательства оплачены дворянским опекунским советом, так что на сегодняшний день я должна только ему. Претензии подлежали предъявлению туда же, и любой вменяемый кредитор знал, что быстрее и надежнее обратиться именно в совет, а не бегать по всей стране за последним представителем обедневшего рода в тщетных попытках что-нибудь получить.

В то же время… В то же время это могли быть люди, имеющие с Вандервельтами какие-то личные счеты, о которых мне ничего не известно. Я потерла горевший лоб. А вот здесь уже дело на порядок хуже… История и внешние сношения семьи всегда были довольно запутанными – у таких семейств редко бывает иначе – с кем-то мы дружили, с кем-то соблюдали нейтралитет, а с кем-то бывали, как принято выражаться, во взаимном нерасположении. За столько лет могло накопиться море старых обид и недомолвок, а теперь, когда наша фамилия загнана в угол, момент для расплаты настал самый подходящий.

Я откинула голову на подголовник и закрыла глаза. Очень хотелось пить. В голове был дикий сумбур. От приподнятого настроения, с которым мы приехали нынче утром в Бестам, не осталось и следа. Снова вспомнилась Ванесса-Терезия, потом ее… ее уход, все беды-злосчастья, в которые меня с головой окунуло после спокойной жизни в родном доме. Вслед за этим перед глазами полыхнул костер, высеченный на темно-красном агате. А дальше я опять увидела ту улыбку – любезно-наглую, оценивающую, улыбку моего, судя по всему, нового недруга.

Однако за всем этим я ни на миг не пожалела, что явилась сюда. Здесь, в Бестаме, я обязательно что-то найду для себя, какое-то продолжение истории…

Долой мрачные мысли! Ничего еще не потеряно. Если это и вправду не какие-то шальные займодавцы, которые сами не знают, чего хотят, а люди, всерьез заинтересованные моей персоной, то сегодня все только началось. И опасности будут поджидать не в Бестаме —вряд ли эти люди решатся на отчаянное дело в маленьком респектабельном городке, где каждый на виду – а на выезде отсюда. Соответственно, надо продумать обратную дорогу. Зря я не схватила тогда медведя за начищенный нос! Впрочем, толку-то – можно подумать, гости бы сразу в дверях сгорели со стыда, вернули мне кольцо и разбежались по домам…

Любопытно, успела ли Гретхен что-нибудь предпринять…

За всей этой суетой я совсем забыла рассказать о своей камеристке, той самой, которая побежала устраивать слежку за гостями – занятие, согласитесь, для камеристки необычное. Потому что и Грета не из обычных горничных.

Бабушка заприметила рослую и плечистую девицу в одной из деревень Брокхольма.

Грета, дочь старосты-кузнеца, еще в юном возрасте снискала громкую славу, в одиночку изловив двух заезжих грабителей. Встретила их на распутье, возвращаясь из города. Было Грете в ту пору лет шестнадцать-семнадцать, висельники эти ее, ясное дело, не испугались, и хотели только отобрать телегу и лошадь. Однако девица без разговоров выхватила из сена топор. Одного скинула с моста в реку, второго оглушила колуном, связала и привезла в деревню. Этих разбойников разыскивали в провинции целый год.

Ванесса-Терезия, прослышав о такой бравой девушке, разыскала ее и взяла под свое покровительство. А потом определила ко мне.

То, что положено уметь камеристкам и горничным – не про Гретхен. Из шитья она может разве поставить заплатку на свой наряд. Из готовки – пристойно подать кофе или чай. Просить сервировать что-то посложнее не стоит, так как Грета раз и навсегда решила, что для еды существует одна вилка, одна чашка и одна ложка, она же половник. В крайнем случае – нож, но это, знаете ли, только для особо торжественных приемов.

Когда затягивает мне корсет – только следи, чтобы ребра остались целы. А однажды на нее что-то нашло, и Грета попыталась меня причесать; я глянула на то, что получилось, и сказала, что в этаком-то виде могла бы смело заявиться к костру первого Вандервельта. Тогда никаких святых бы не понадобилось, знаменитый разбойник сам бы перепугался до смерти и кинулся в ближайший монастырь…

Моя камеристка ничуть не обиделась и заявила, что даже у расчудесных самоцветов бывают изъяны, и кому, как не мне, это знать. Зато Гретхен неплохо фехтует, дерется влет, по-мужски. Стреляет из пистолета – и делает это очень быстро, гораздо быстрее меня. Правда, в цель я попадаю чаще, но это уже мелочи. Отлично считает в уме – ни одному лавочнику ее не нагреть. В случае чего Грета не постесняется учинить громкий скандал, а то и схватить жулика за воротник. И если оставшиеся Вандервельты в моем лице еще не пошли по миру, то в этом есть немалая ее заслуга.

Словом, все эти навыки мне нужнее умения соорудить изящную прическу и приладить к шляпке очередную ленту…