Смыжи

А выбежать на поле между рыцарями на турнире, которые несутся друг на друга с копьями наперевес, или между стреляющимися дуэлянтами?

В такой «романтической» и «очень удачной» с точки зрения предков ситуации загадывать нужно только жизнь и надеяться на чудо. А поговорка «надежда умирает последней» окажется как нельзя кстати.

Нет, пусть уж лучше птичка на голову накакает, это тоже, как верили раньше, к счастью. Верили, потому что птичек размером с птерика не видели. Хорошо, что Зайцев не суеверный, а то отходы жизнедеятельности модифицированных птерозавров не закапывались бы в труднодоступном месте, а «осчастливливали» бы встречных и поперечных в самые неожиданные моменты.

Вывод из этого один: хороших примет не существует, они все кому-то выходят боком, а плохая примета в мире единственная, это – быть суеверным.

Андрей вздохнул, внимание переключилось с умозрительных образов на реальные.

По вечерам поселок сверкал и переливался флюоресцентным освещением от деревьев, но к ночи иллюминация отключалась. Наверное, следовало ее включить, ведь дома пусты, свет никому не помешает. Нечто глубинное не позволило этого сделать – казалось, что в темноте Андрея с Милицей тоже не видно. Разум понимал, что это не так, но душе было спокойнее.

Освещение они обязательно включат на обратном пути. Если ничего не случится. То есть, если обратный путь будет.

Ну и мысли. Вдоль позвоночника прокатилась ледяная волна.

Ладонь Милицы в руке Андрея была холоднее, чем его. Чувствуется, думы напарницы следуют в том же пессимистическом направлении.

– Ты как? – прошептал он.

– Нормально. Кто бы рассказал мне еще вчера, что путь на работу окажется таким нервным.

Нервным. Хорошее слово. Могло быть хуже.

Они остановились у входа в возвышавшуюся над рельефом местности стеклянно-пластиковую громадину первого корпуса. По сравнению с немешариками любое высокое строение казалось титаническим, построенным великанами. Пять этажей – это на четыре больше, чем нужно нормальным людям. Дань традициям, веха прошлого. Раньше под ногами у человека была грязь, и душой, телом и взглядом он стремился ввысь. Когда прививаемый с двадцатого века принцип «Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят», наконец, заработал, отстранение от неприятных реалий исчезло как явление, природа вновь стала другом, и искусственность в архитектуре сменилась естественностью. Ажурное здание лабораторий строилось в переходный период, оно сочетало казавшееся несочетаемым: с одной стороны – высоту и старые материалы, с другой – тенденцию к озеленению всего и вся. Снаружи стены доверху оплетали растения, из межэтажных проемов тянулись к свету ветви деревьев. В целом здание походило на изящную стеклянную вазу, которую, разбив, склеили пластиком, а затем на много лет забыли в кустах.

Андрей спросил оператора:

– Вы следите за нами?

– Во всех диапазонах. Ни снаружи, ни внутри ничего подозрительного не обнаружено, можете входить.

– Когда что-то двигалось в окне, ваши камеры и датчики тоже ничего не заметили, – сказал Андрей.

Оператор промолчал.

– Хорошо, что они рядом, – тихо произнесла Милица. – Без поддержки чрезвычайщиков у меня не хватило бы духу отправиться среди ночи по змеям в здание, где ждет неизвестность. Там может случиться все, что угодно. – Она вдруг прижалась к Андрею сзади, ее руки схватили его за плечи, пальцы впились до боли. – Мы даже вообразить не можем, что может случиться. Может быть, сейчас – последняя минута нашей жизни. Не представляю, как ты можешь быть таким спокойным. Ты как робот. У тебя камень вместо сердца. Разве не понимаешь, что за этой дверью, – Милица мотнула подбородком на высившееся перед ними темное здание, – могут открыться ворота в иной мир, откуда нет возврата?! Как все исчезли, так и мы исчезнем…

Много слов – признак панического страха.

Мужчина, как бы ни боялся сам, должен быть сильным. Или хотя бы казаться. Андрей развернулся и попытался обнять Милицу, чтобы успокоить.

Его руки поймали пустоту – девушка отпрянула так же неожиданно, как и прижалась:

– Прости, я говорю что-то не то. А ведь нас слышат и видят. Ой, как стыдно. Подожди секундочку.

Она запрокинула голову, прикрыла глаза и мощно продышалась.

– Теперь можно идти.

– Уверена?

Честно говоря, Андрей еще не был уверен в себе. Когда поход планировался в уютном немешарике, все выглядело иначе.

Милица вновь схватила его за руку:

– Пошли, или через секунду я с воплями побегу обратно.

Андрей толкнул входную дверь. Она открылась во тьму.

Глава 9. Гаврила Иванович

Время решать, версии, последняя надежда

Требуется принять решение. От этого решения зависит, какой быть Земле – зеленой и цветущей или вновь железо-пластмассо-бетонной.

Невыносимая ответственность. Непосильная.

Еще вчера мир жил надеждами, мечты стремились в будущее, люди строили планы. Сейчас они строили убежища. И все, от мала до велика, обсуждали случившееся на каждой удобной площадке. Поток переполнен бесплодной болтовней. Связавшись, списавшись или встретившись, первый вопрос, который задавали друг другу – «что нового»? К сожалению, ни один из трех волнующих компонента – «кто», «как» и «зачем»– ответов не имели. В результате строились версии, от полуреальных до совсем безумных, и со всех сторон на чрезвычайный блок сыпались требования действий. Срочных. Действенных. Точных и успешных.

Под действиями подразумевалось что угодно, кроме единственно необходимого – уничтожения немешариков. Все считали, что крайние меры – перебор, и что следует обойтись без них. Виновник – не живые дома, они инструменты в чужих руках (лапах? щупальцах? манипуляторах?). Бороться нужно с заказчиком акции, а если его вина окажется случайной и он не ведал, что творил (допустим, его нечеловеческая мораль считает это нормальным) – вести диалог я выходом на взаимоприемлемые условия.

– Представим: человек упал в яму, – кипятилась представитель экономистов, до выяснения ситуации с Раисой Прохоровной занявшая ее место. – Можно винить человека – думал о постороннем, не смотрел под ноги. Он действительно совершил ошибку, не предусмотрел последствий следующего шага. Но главный виновник – тот, кто вырыл яму и не известил об опасности. Скажите, виновна ли яма в том, что в нее упал человек?

Заместитель координатора – среднего роста фигуристая женщина с высокой прической и большим ртом. На вид ей было лет пятьдесят, точную информацию Гаврила Иванович пока не требовал. Нужно составить впечатление, сделать выводы, а затем сравнить с досье. Черты характера, темперамент, отношение к работе, людям и проблемам… Если совпало – чутье работает, все в порядке. «Колдун» без чутья – как принтер без расходников: выглядит круто, заманчиво и даже, возможно, красиво, но не работает. Тогда какой в нем толк?

– Мое дело – не судить, а предупреждать чрезвычайные ситуации, – ответил Гаврила Иванович,– а если не получилось – решать с минимальными потерями. Если человек попал в яму, ее нужно закопать, и трагедия не повторится.

Собеседница чуточку стушевалась.

– Возможно, я привела неудачный пример. – Она говорила откуда-то с крайнего юга, из Антарктиды – среди снегов на заднем плане толпились пингвины, их фигурки едва различались – в южном полушарии стояла полярная ночь. – Вы накажете молоток, если попадете им себе по пальцу?

– Я вас понял, но по-прежнему считаю, что опасный инструмент должен быть заменен безопасным либо снабжен табличкой «Осторожно, может ударить по пальцам».

Прямо в глаза били солнечные лучи – за окнами стояла летняя ночь по часовому поясу на Рыбачьем полуострове.

Планета бурлила, и время суток, как и время года, не имели значения. Главное – работа. С Гаврилой Ивановичем один за другим связывались координаторы блоков – связь поддерживалась почти ежечасно, события и их последствия оказались глобальными, затронули каждого. Возможность эвакуации от неведомой опасности или война с неизвестным врагом – причина достаточная, чтобы отложить все дела и задуматься о насущном.

Следующий разговор состоялся с представителем науки и техники. От ученых и инженеров ждали результатов анализа случившегося и рекомендаций, но, увы, ничего внятного они не предложили.

– Мы прилагаем все силы. – Координатор научно-технического блока – высокий мужчина старше Гаврилы Ивановича, худой, с острым носом и колючим взглядом. Он глядел из кабинета в Эн-Эн-Ди – Новом Новом Дели, городе-музее, средоточии достижений многотысячелетней индо-европейской и арийской культуры. За панорамным окном росли пальмы, под ними бродили дикие павлины, символы Индии, сверху летали и заглядывали в окна стаи любопытных ворон. – К проблеме привлечены институты смежных направлений, работы идут круглосуточно. Собственно, сейчас каждый ученый и техник отложил прежние дела и вместе со всеми сосредоточился на злободневном.

У экономиста – пингвины, у ученого – павлины и вороны, а у Гаврилы Ивановича – чайки, чайки и еще раз чайки, включая Чайковскую и Чайкина по-русски, по-английски и по-турецки. Если бы чайки могли подсказать, что случилось и как выйти из ситуации, все проблемы давно оказались бы в прошлом.

– Все, кто занимается проектированием зданий и сооружений, радовались успехам Зайцева,– продолжал собеседник. – Центр Перспективных Разработок опередил остальных. В будущем каждый хотел объединить свое видение мира с творениями Зайцева, чтобы создавать новую реальность вместе. Естественники победили искусственников, побежденные признали поражение и присоединились к победителям. Все мечтали о жизни в единении с природой, каждое достижение встречалось овациями и сопровождалось надеждами. Никто не мог представить, что казавшееся нашим будущим превратится в вероятного противника. Многие до сих пор не представляют. Но каждый работает наш проблемой, можете не сомневаться. Все, что в человеческих силах, будет сделано.

– Этого может оказаться мало, – буркнул Гаврила Иванович.

Не успел этот разговор завершиться, а на связь уже вышла координатор духовников – много повидавшая за долгие годы стройная блондинка, одетая по-домашнему – в многоразовый накидной халат. Носить такое – что пользоваться лампочкой накаливания вместо флюоресценции, но привычка, как известно, – вторая натура. И – никаких птиц на заднем плане, что странно порадовало. Впрочем, фона не было вообще, собеседница специально сосредоточила чужое внимание исключительно на себе. Поприветствовав без слов, простым кивком, поскольку сегодня уже разговаривали, она тихо констатировала:

– У нас проблемы.

Ее длинные вьющиеся волосы свободно падали на спину, в проницательных умных глазах теплилась тень неизбывной улыбки. Несмотря на лучики в уголках глаз, взгляд оставался серьезным и даже хмурым.

– Не только у вас.

– Согласна. Хотела сказать, что у нас тоже. Я уверена, что вы и ученые с техниками делаете все возможное и невозможное, а экономисты изыскивают ресурсы, но время идет, а ответов на вопросы нет. Это сказывается на настроениях. В работах художников, скульпторов и вижуалистов царят пессимизм и черные тона. Если ситуацию не переломить, стиль темного ренессанса окунет человечество во мрак нового Средневековья.

– Чего вы ждете от меня? – не понял Гаврила Иванович.

– Просто ждем результатов. Любых. Духовникам достаточно намека, остальное мы придумаем сами и разовьем в нужную сторону. Любая, даже непроверенная, положительная информация даст толчок оптимизму, в творчестве возникнет позитивная тенденция, это улучшит настрой человечества. Согласитесь, когда галереи пухнут от поступлений с говорящими названиями «Цивилизация. Версия последняя», «Разрушители миров», «Падение в бездну», «Ложный путь», «Век страха», «Конец света» и тому подобными – это мало соответствует духу мира, о котором мы мечтаем. От духовного блока люди хотят эмоций, от экономического с научно-техническим— комфорта, а от чрезвычайного – невидимости и неслышимости вплоть до полного забвения, это и называется счастьем. Пока главные эмоции вызываются сообщениями и действиями чрезвычайщиков, о покое можно забыть.

– Непроверенную и закрытую служебную информацию распространять не имею права.

– А если не распространять, а только подсказать, в каком направлении думать, чтобы потом не попасть впросак? Произведения искусства требуют времени, им не угнаться за событиями. Если сработать на опережение, человечество вместе с победой обретет ее художественное оформление. Такого еще не было в истории. Если получится…

Гаврила Иванович перебил:

– Мы работаем, и это все, что я могу сказать на этот момент.– Подумав, он закончил словами координатора из Эн-Эн-Ди, которыми сам же возмущался ранее: – Все, что в человеческих силах, будет сделано.

Планирование будущей победы покоробило. Все силы и нервы уходят на недопущение катастрофы, а тут…

Впрочем, для того и существуют духовники. В истории бывало, когда вовремя сочиненная песня или снятая картина воодушевляли народ, и люди совершали невозможное.

– Мы проводим эксперимент, – добавил он, как бы делясь секретной информацией. Собственно, делясь ею по-настоящему, но лишь той частью, обнародование которой не представляло опасности, то есть самим фактом таких работ. – Он построен на догадке, которая с большой вероятностью может оказаться правдой, успех эксперимента зависит от чистоты его проведения. Это пока все.

Собеседница поняла, что действительно все.

– Спасибо,– поблагодарила она. – Если будет еще что-то – хотелось бы узнать об этом в первую очередь.

– Не обещаю, но постараюсь.

Наконец, наступила тишина. Гаврила Иванович сел в кресло и с хрустом потянулся.

За спиной отворилась дверь, сзади неслышно подошла Лена, ее руки легли ему на плечи.

– Занималась с учениками, они предложили помощь. Молодежь создает общественные дружины, нас хотят взять под защиту. Один координатор исчез, и ребята естественно полагают, что покушение может произойти на оставшихся.

– За сопкой уже расположилась группа быстрого реагирования. Возможный противник может не знать об особенностях власти в нашем мире, и если у него мораль вроде прежней человеческой, удар действительно могут нанести по правительству. Меры противодействия приняты по плану, составленному задолго до меня, и постороннее участие в них не предусмотрено. Лишние люди будут только мешать. Поблагодари ребят и, чтобы не обижать, предложи записаться волонтерами. Там от них будет больше проку.

Он говорил, а мысли были далеко. Лена почувствовала.

– Все плохо?

– Все никак, а это хуже, чем плохо.

Следствие шло полным ходом, отчеты сыпались, как из ведра, голова пухла от информации. Сакраментальный вопрос «кви продест?» – «кому выгодно?» – ответа не имел. Бесследное исчезновение людей – это похищение или убийство. Кому от этого может быть польза? Никому в здравом уме.

Если иметь в виду людей.

К сожалению, длинный список подозреваемых включал в себя даже сказочных персонажей и неподтвержденно-неизученные явления вроде полтергейста. Эксперимент, о котором говорилось с координатором духовников – всего лишь одно из направлений, и оно совсем не главное. Впрочем, никто не знал, что же главное. Ответить на этот вопрос – решить проблему на девяносто процентов.

– Это мог сделать один человек без чьей-либо помощи? – спросила Лена.

Иногда она задавала очень своевременные наводящие вопросы, и задача, над которой ломали головы толпы умников, вдруг обретала решение. Гаврилу Ивановича прозвали Колдуном, но он был бы ничем без своей Колдуньи. Он взял жену за руку, провел, не вставая, вокруг кресла и усадил себе на колени. Как в старые времена. А разве те времена прошли? Идут годы, но чувства остаются прежними. Он и она меняются, становятся взрослее, обрастают мудростью и тихим спокойным счастьем. Но они те же. И чувства, и Гаврик с Леночкой – пусть к именам теперь и добавляют отчества. Они изменились для других, но не друг для друга.

– Нет. – Он на миг разорвал объятия и почесал нос. – Одиночке такое не по силам.

Сумасшедшие гении-злодеи существовали исключительно в воображении недалеких авторов. В реальности «сдвиг» в мозгах некоторых особо необычных ученых ограничивался легкой сумасшедшинкой, а настоящие неизлечимые психи находились под наблюдением и оказать влияния на окружающую действительность не могли.

– Думаешь, против нас взбунтовалась природа?

– Не думаю. Но готовыми нужно быть ко всему.

Ему тоже приходила мысль, что Боря был прав с догадкой о восстании природы против вторжения в генофонд. Но почему это произошло только сейчас и только в отношении немешариков? Если правдой окажется эта версия, последствия для людей будут катастрофическими. К счастью, больше ничто не намекало на такое развитие событий. Пока.

– Получается, что в нашу жизнь вмешались посторонние, – продолжала Лена.

– Получается.

– Свои или чужие?

– На эту минуту самыми реальными кажутся версии фантастические.

Варианты вмешательства прорабатывались во всех плоскостях, но главным признали внешнее направление – внутренних сил с такими возможностями не существовало.

Лучше сказать по-другому: о таких силах не знали. Поэтому чрезвычайный блок в поте лица прочесывал всю доступную информацию во всех сферах в надежде выявить неизвестных, если они существуют.

В отношении «внутренних» первое, что приходило в голову – каким-то образом это сделали «темные», не принявшие новой морали, но вынужденные жить по ней, чтобы не стать изгоями. Едва их ценности в прошлом веке перестали быть ценностями, как мировоззрение «каждый за себя» не просто ушло в прошлое, а стало дурным тоном. Любое его проявление вызывало у окружающих отторжение.

К тому же, «темные» не были противниками сложившейся системы и не собирались менять ее к своей пользе. У каждого из них добрая душа, и они правильно понимают, что нужно человечеству в целом. Ради собственной выгоды некоторые из их решений могут мягко обходить моральный закон «относиться к другим как к себе», но личная счастливая жизнь в первую очередь зависит от общей. Тех, кто не понимает этого, в мире не осталось.

Нет, «темные» не способны на преступление. И какая им выгода от массового похищения или убийства? Только вред, ведь подозрения автоматически падают на них, «неправильных» с точки зрения морали. И, опять же, если допустить невозможное, как бы они сделали то, чего не могут объяснить все специалисты научно-технического блока? Вошли в контакт с другими неизвестными силами, внешними или внутренними, у которых есть такие возможности? Если принять эту гипотезу – зачем же демонстрировать свое могущество так глупо, без выгоды для себя, что для «темных» превыше всего?

Нет, это не они. На всякий случай их контролируют, но интуиция просто кричит, что это не они.

Еще версия о вмешательстве внутренних сил – что в случившемся замешана организованная молодежь. Подростки – бунтовщики в силу возраста, их всегда не устраивает реальность, они хотят жить в выдуманном мире, поскольку настоящего не знают и видят в нем только плохое. Это нормально, и для «выпуска пара» существовали работа критиками и периодически проводимые социальные эксперименты вроде анархических, коммунистических и религиозных поселений, где сбивались в стаи желающие построить нечто лучше существующего мира.

Такие коммуны долго не жили. Анархисты быстро понимали, что лозунг «Анархия – мать порядка» правилен сам по себе, но неверно ими понят. Хаос – это первая ступень структурирования и, на новом витке, следующая нижняя точка синусоиды после того, как предыдущая структура разрушится от накопившихся противоречий. Хаос не может служить основанием для человеческого общества, он лишь среда, из которого оно, каждый раз новое, рождается. То есть, анархия – действительно мать порядка, но сама ничем упорядоченным не является и без подпитки извне существовать не может. Анархические коммуны самоликвидируются первыми.

Сообщества коммунистических взглядов с любовью к обобществлению и уравниловке существуют чуть дольше, но рано или поздно это не устраивает умных и деятельных, и они требуют особых прав, что не соответствуют коммунистическому духу. Лозунг «От каждого по способностям, каждому по потребностям» привлекает прежде всего ленивых, нерадивых и бесталанных, и когда умные и деятельные понимают, что большинство живет за их счет, то уходят или же перекраивают систему под себя. В первом случае коммуна разваливается, поскольку любой машине, чтобы ехать, нужен двигатель, а в последнем равенство исчезает, и коммунизм перерождается в автократию.

Автократии появляются и из других коммун, это естественный этап в развитии любого общества, где не нашли баланса между правами и обязанностями.

Автократии тоже не живут долго. «Низам» не нравится, что у кого-то больше прав и возможностей, а «верхам» – что никто не хочет работать в полную силу и делить с ответственность с теми, кто отдает приказы. Переругавшись, члены таких общин разбегаются с пониманием, что отрицание хорошего ради призрачного лучшего обычно приводит к худшему.

Последние из списка – религиозные поселения. Прежняя нетерпимость ушла в прошлое, норма «к другим как к себе» заставила пересмотреть приоритеты. На первое место вышла парадигма с тяжелым для искренне верующих названием «Забыть Бога ради Бога». Ее никто не насаждал насильно, она вышла из недр Церкви много веков назад, но долгое время затмевалась красочной мишурой ритуалов. Смысл существования верующих – в жизни по заповедям, а когда встает выбор, например, идти в храм или помочь страждущему – что должен сделать любящий Бога? Библейские фарисеи жили по букве Святого Писания, и молитва фарисея звучала так: «Боже, благодарю Тебя, что я не такой, как другие люди: грабители, обидчики, прелюбодеи. Я пощусь два раза в неделю и даю десятину со всего дохода…» Гордыня зашкаливает, а любовью к ближним здесь даже не пахнет. Уже два поколения, как букву религиозных законов подвинули ради духа, и стали не важны прежние разногласия, Бог ли испытывал Авраама или Авраам Бога, предал Иуда Христа или выполнил тяжелейшую главную роль, без которой не состоялись бы распятие и воскресение, и многое-многое другое. Даже коренные отличия между религиями стали не важны, теперь ничего не важно, кроме желания жить по совести. На первое место вышли добрые дела – не те, которые помнишь, а настоящие. Если помнишь свои добрые дела и можешь о них рассказать или, еще хуже, перечислить, это не добрые дела, а та самая «буква закона», из которой изгнали дух, приснопамятная молитва фарисея. Потому религиозные ритуалы большей частью исчезли, уступив место реальным поступкам и мыслям во славу Бога или богов, в которых люди верили. А периодически образовывавшиеся общины разного толка через некоторое время повторяли судьбу анархических и коммунистических, проходя стадию жесткой диктатуры, уводящей в фарисейство, или угасая в грехе ни за что не отвечающей демократии, когда любое нарушение моральных правил находит «убойное» оправдание «Бес попутал» или прикрывается фиговым листком конструкции «Пути Господни неисповедимы». Мораль в разлагавшихся коммунах подгонялась под запросы, и нормальные люди бежали оттуда в здоровое общество. Для оставшихся создавали закрытую резервацию под наблюдением научно-технического и чрезвычайного блоков. Ученые – историки, социологи и психиатры – получали широкое поле деятельности, а чрезвычайщики контролировали процесс.

Впрочем, коммуны – образования редкие, можно сказать, единичные, и Гаврила Иванович, как чрезвычайщик, отвечавший за общественное спокойствие, знал о них больше, чем кто-либо. Коммуна – это прививка, она необходима, чтобы общество не болело.

Во всех версиях внутреннего вмешательства главный вопрос – как разрозненные дилетанты сделали то, чего не могут объяснить специалисты? Логика подсказывала, что искать виновных нужно в другом месте, но пока не появятся реальные зацепки в каком-то направлении, ни один из вариантов скидывать со счетов нельзя.

По внешнему вмешательству допускалось самое невероятное. Пришельцы из других миров, как удаленных в пространстве, так и параллельных. Мистические силы. Потомки, прилетевшие из будущего. То есть, все, что неправдоподобно, но допустимо. Следов, что указывали бы на такое вмешательство, не обнаружено, но в жизни бывает всякое. Нужно быть настороже.

Еще один подозреваемый – Яна Чайковская. В момент, когда в нее попал метеорит, она была в подраставшем немешарике. Могло ли произойти нечто, через соприкосновение с небесным телом повлиявшее на земное творение? Вполне. Мог ли результат этого «нечта» попасть на Землю при транспортировке тела Яны, а затем под воду с отправленным в командировку инженером Бурыгиным? Неизвестно, какими особенностями и возможностями обладает это нечто, поэтому можно твердо ответить да. Если немешарики с чьей-то подачи научились игнорировать законы физики, то версия с Чайковской становится приоритетной.