Ловушка для папы

В комнате, будто сам собой вспыхнул свет, и адмирал отвлёкся от воспоминаний. Когда зажмурившиеся глаза открылись, он увидел стоящую у двери долгожданную даму. Руками вошедшая держалась за ручку гибрида столика и тележки, подобные встречались в лавках ювелиров в Генуе. Зацокали по полу каблуки и уже через минуту столик оказался возле кресла. Теперь стало видно, что дама очень необычно одета.

Вообще-то приходила она далеко не первый раз, но Колумб в каждый её приход испытывал понятное возбуждение. Не так часто, да и не в подобной обстановке, ему приходилось видеть голые женские ноги, да ещё и в таких вызывающих туфлях.

Впервые войдя к нему, девушка тут же напомнила разбитных припортовых девчонок, щеголяющих в одних панталончиках. Адмирал даже подумал, что принимающая сторона таким образом хочет скрасить более, чем месячную скуку морехода. Но…

Тогда, больше двух недель назад, она остановила свой блестящий, крытый толстым стеклом, столик, молча взяла с него то ли тряпочный, то ли кожаный хомут, безапелляционно нацепила это орудие на плечо адмирала и начала с невозмутимым видом качать кулаком маленькую грушу.

Сейчас Христофор со стыдом вспоминал, как искоса, пряча глаза, рассматривал непривычно загорелые ноги гостьи в непозволительно короткой, обтягивающей юбке, то и дело переводя взгляд вверх, на едва прикрытые тонкой тканью лёгкой почти мужской рубашки выпуклости. Но потом решился и положил ладонь на упругое, тренированное бедро. Тогда контраст между пышными, рыхлыми ягодицами привычных ему европейских дам, и этим почти не поддающимся живым и тёплым мрамором казался удивительным. Ещё удивительнее было почувствовать на своём запястье твёрдые пальцы.

– Не надо, адмирал, – послышалось из-под белой, закрывающей всю нижнюю часть лица, повязки.

Он поднял взгляд. И тут же утонул в необъяснимых, мистических озёрах цвета индийского чая, окаймлённых пышными ресницами. Какое удивительное чувство – видеть на лице одни глаза. Всё остальное было скрыто повязкой и этот факт лишь усиливал впечатление. Адмирал за время проведения процедур неоднократно порывался вновь положить руку на бедро таинственной гостьи, но так ни разу и не решился. Зато неоднократно сталкивался с ней взглядами и в конце концов признался сам себе, что ранее и предположить не мог такой выразительности, такой заботы и понимания в глазах женщины.

Он почти не заметил, как его укололи в руку, безропотно проглотил пару белых круглых пилюль и запил их непривычной на вкус жидкостью, лишь бы не прерывать это молчаливое общение, в котором чувства, эмоции, желания передаются одним волнительным хлопком ресниц. Когда девушка собиралась уходить, он всё-таки решился вновь проявить мужское внимание. Она посмотрела на адмирала, как мать смотрит на любимого, но непослушного сына, и он тут же убрал руку.

– Не надо, – она помахала пальцем. – Вас ждёт Беатриса и два сына.

И исчезла за дверью, прежде, чем Колумб успел спросить, откуда ей это известно.

Сегодня гостья появилась без маски, и он наконец-то увидел её улыбку. Искреннюю, открытую, совсем не похожую на жеманные и неловкие гримасы привычных ему дам. И вновь эта волнующая, неприлично короткая юбка, лёгкая, без малейшего признака корсета, блузка и изящные сандалии на тонком каблуке. Своё имя гостья открыла ему уже достаточно давно, во второй или третий визит, но лицо показала лишь сейчас.

– Даша, вы чудесно выглядите! – с восторгом приветствовал он девушку.

– Могу сказать о вас то же самое, адмирал, – её улыбка стала ещё шире. – И кроме того, спешу обрадовать. Вы и ещё одиннадцать человек из команды абсолютно здоровы. Остальным, увы, общение с нашими согражданами противопоказано.

Она так же легко, чуть покачивая бёдрами, подошла к креслу и положила на колени адмиралу небольшой листок непривычно белой бумаги. На нём была дюжина имён и, увы, ни одно из них не принадлежало капитанам. Колумб быстро пробежал их глазами и вопросительно посмотрел на гостью.

– Остальных мы ничуть не ограничиваем в перемещении по острову, но не разрешаем его покидать. Если хотите, можете прямо сейчас им это объявить.

Адмирал решительно отложил список и резко поднялся из кресла.

– А если я хочу просто прогуляться с вами, пусть даже по острову, и поговорить. Например, расскажите о себе. Кто вы, каков ваш титул, кто ваши родители… Согласитесь, очень неприятно, когда собеседница, тем более, настолько прекрасная, знает обо мне всё, а я лишь одно имя.

Глава 4

Дон Совиньи и Хуан Совендо

Хесусу очень повезло. Почти до самой Севильи его довёз на телеге крестьянин из соседней деревни, дядя Мануэль. Более того, когда он проголодался, то не стал есть один, а поделился с мальчиком куском сыра и горбушкой хлеба, а потом дал запить еду кисловатым молодым вином. Лишь за поллиги от города Хесусу пришлось спуститься на землю – Мануэль сворачивал в монастырь. Он вёз туда церковную десятину со всего села и не собирался даже заезжать в Севилью.

Улицы встретили мальчика непривычной суетой, толкотнёй и всеобщей спешкой. Спокойно пройти по мостовой и ни с кем не столкнуться оказалось невозможно. А через какое-то время Хесусу показалось, что вообще, каждый встречный и попутный старается его или толкнуть, или задеть, а то и дать пинка или, на худой конец, подставить ножку. Мальчик не один десяток раз споткнулся, язык заболел от многочисленных извинений, пару раз даже не получилось устоять на ногах.

Через час, а может быть, через вечность, молодой человек понял, что не знает, куда идти. Он заблудился в полумраке извилистых улиц. Вроде бы, все дома разные, какие-то с высокими крышами, крытыми черепицей и окнами из множества мелких стёкол, другие вообще не имеют крыш, только плоскую площадку наверху, ограждённую невысоким барьером, и высокие арки в арабском стиле. Но они настолько перемешались в памяти, что за каждым поворотом казалось, что он только что вышел именно из этой улицы.

Молодой человек постоял на углу, собираясь с духом, и, увидев человека в простой одежде, похожей на ту, что в их деревне носили зажиточные крестьяне, решился и почти бегом подошёл.

– Скажите, а как пройти на Уэльву? А то я целый день брожу по городу и никак не могу найти выход.

– Ой! Выход! – в голос захохотал собеседник. – Люди, посмотрите на эту деревенскую бестолочь! Он ищет выход. Дурак, это не сарай, это город. Город, ты понимаешь? Здесь не выход. Здесь ворота. Во-ро-та! И раз ты хочешь пойти в Уэльву, то и искать надо именно те, которые лежат на той самой дороге. А ты – выход. Дурак деревенский. И чего ты только к нам в Севилью припёрся? Сидел бы себе под своим камнем и не вякал. А то…

– Хорхе, – раздался властный голос. – Опять ты смеёшься над приезжими? Или забыл, как я тебя полгода назад из твоей Асурры вытащил?

– Простите, дон Менедес, – тут же заегозил наглец. – Но мальчишка спрашивал, как пройти в Уэльву…

– Ну? Надеюсь, ты ему подсказал?

– Нет, дон Менедес…

– Да? И почему же?

– Я… Я не знаю дороги, дон Менедес…

Дон Менедес подошёл, и теперь Хесус смог рассмотреть своего спасителя. Одет он оказался в роскошный чёрный с золотым шитьём камзол, панталоны с длинными, будто прорезанными щелями и кипельно белые чулки. Голову венчал широкий берет с одиноким пером такого размера, что Хесус даже боялся представить себе птицу, что могла бы такие носить. На бедре дона, чуть-чуть не доставая до земли, играла на солнце блестящая шпага. А может быть это был меч, а сам дон Менедес – рыцарь из тех, что защищают несчастных и убогих?

Во всяком случае он молча взял молодого человека за руку, подвёл к ближайшему углу и показал на узкую улочку.

– Там свернёшь налево и иди дальше, никуда не сворачивая. Упрёшься прямо в ворота. За ними дорога на Уэльву.

Бежать по улице было гораздо сложнее, чем идти. Сталкиваться приходилось постоянно, но теперь в душе у Хесуса звучала радостная музыка. Дворянин, рыцарь со сверкающим мечом на боку показал ему дорогу. Не побил, не накричал, а даже взял за руку. Если от постройки мельницы останутся какие-нибудь деньги, то он, Хесус Савендо, тоже купит себе шпагу, чёрный костюм, и станет рыцарем. Будет помогать заблудившимся мальчишкам, спасать от хулиганов, вроде драчуна Тахито, девчонок… И может быть, когда-нибудь одна из них его поцелует. И окажется она заколдованной принцессой… Или лучше дочерью богатого дона. И он на ней женится.

С этими радужными мечтами мальчик добежал до ворот и очнулся только когда стражник в кожаной кирасе подставил ему ногу. Запнулся, пробежал по инерции, чтобы не упасть, и услышал за спиной громкий смех. Да, был бы у меня меч, подумал Хесус… И одёрнул себя. Да он и вытащить его не успеет. Как говорил отец? Коня имей, да владеть им умей. А уж мечом тем более. Если даже чтобы пахать плугом приходится учиться, что говорить про оружие благородных донов?

Ночевать пришлось в кустах, в стороне от дороги. В общем-то ничего особенного, он не один раз ночевал в поле, когда не успевали в страду, да и на рыбалку с мальчишками бегал регулярно, а там без ночёвки на берегу известно не обходится. Зверей мальчик не боялся – настолько глупого волка, чтобы решился подойти почти к самому городу, да ещё и возле оживлённой дороги, давно бы зарубили. Так что стоило солнцу подняться, как Хесус встал, старательно отряхнул одежду, доел взятую с собой краюху хлеба, и двинулся дальше. Неудивительно, что то там, то тут из кустов выползали такие же путешественники. Одни зевали, крестя при этом рот, другие что-то на ходу жевали, но все двигались или в Севилью, или от неё.

Уэлья показалась, когда солнце перевалило за полдень. До ворот город казался двойником Севильи, но стоило молодому человеку пройти в ворота, как он понял, что чувствует слива, попадая в густой компот.

Пахло морем, тухлой рыбой, смолёным деревом, потом и навозом, а людей на улицах было столько, сколько, наверное, нет во всей остальной Кастилии. Кроме того, кривые улицы не оставляли надежды выйти в правильное место. Хесус не меньше часа брёл, куда глаза глядят, наконец, достал из-за пазухи письмо и подошёл к первому попавшемуся молодому человеку примерно его возраста. Может, чуть старше, но одетому как простолюдин.

– Мне нужно на этот адрес. Не подскажешь, как туда пройти.

– Что? – встрепенулся прохожий. – На адрес? А что это у тебя?

Он ловко выдернул из пальцев Хесуса письмо и шустро отскочил в сторону.

– Ну-ка, кто тут кому пишет? – приговаривал он, приплясывая на одном месте.

– Отдай! – Хесус бросился к воришке.

– Не отдам! Деревенщина неуклюжая. – Жулик рванул по улице.

Хесус кинулся следом, но грабитель был быстрее. Тогда мальчик схватил первый попавшийся камень и запустил вслед. Очень, как оказалось, удачно. Попал прямо в середину спины и жулик, запнувшись, растянулся на мостовой. Отобрать письмо было делом одного мига. Хесус некоторое время постоял над неудачливым воришкой, послушал его тяжёлое дыхание. Наконец, тот перевернулся лицом вверх и посмотрел на противника правым глазом. Левый был залит потом и прищурен.

– Ловко ты меня, – без малейшей обиды заметил поверженный. – Только я бы ничего не сделал. Да и читать я не умею. Тебя как зовут? Меня Анхело Сантанхело. А ты кто?

Хесус выслушал торопливую речь и представился.

– А зачем тогда забрал? – непонимающе спросил он.

– А просто так. Ты не понимаешь, да? Ведь скучно же просто так бродить. А торговцы меня все уже знают. Если раньше можно было хотя бы булку какую стащить, или рыбу вяленую, то теперь, как подойду, они уже всё попрятали и смотрят на меня, будто я им сто песо должен. Вот и скучаю. А тут ты. Так ты хоть скажи. Что за адрес тебе нужен? Я весь город знаю, доведу, не успеешь сказать «мама».

– Мама, – тут же повторил Хесус.

– Ну тогда мы пришли, – Анхело засмеялся. – А если скажешь, куда надо, то дойдём до самой точки.

– Мне нужен дом дона Совиньи. Это где-то на Рыбной улице.

– Ой, знаю я этого дона. И вовсе не на Рыбной он живёт, а на Кадисе. Это почти у самого моря. Пошли, я покажу. Тут рядом, дойдём, не успеешь сказать… э… молитву Богородице.

Дошли действительно быстро. По пути Анхело засыпал Хесуса тысячей вопросов. Впрочем, ответы были ему, кажется, не нужны. Вместо них он давал описание каждому дому, мимо которого проходили, обращал внимание на некоторых прохожих и тут же рассказывал смешные и не очень истории, которые с ними происходили. А когда мальчишки поравнялись с лавкой булочника, Анхело замер.

– Сейчас мы войдём внутрь, – громким шёпотом проговорил он. – Я отвлеку хозяина, а ты стащи хотя бы пару булок с витрины. Они прямо на блюде сверху стоят, даже тянуться никуда не надо. Только не бойся и не стой столбом. Как сопрёшь, я кинусь наружу, а ты беги следом. На улице разбежимся, ты обогнёшь вон тот дом и встретимся вон там, видишь шпиль церкви? Вот в ней и встретимся. Хозяин всё равно за мной побежит. Ну, давай, а то очень есть хочется.

– Стой, – поднял руку Хесус. – Что же ты сразу не сказал. У меня хлеб есть. Правда я его ещё из дома брал, он немного подсох, но вполне съедобный. Хочешь, на.

– Молодой человек полез за пазуху, достал остаток краюхи, завёрнутый в тряпицу, и протянул товарищу. Тот мгновенно выхватил угощение и тут же впился в него зубами.

– Бубу-бубубу, – размахивая свободной рукой, произнёс он…

– Когда я ем, я глух и нем, – наставительно сказал Хесус и пояснил: – Я всё равно ничего не понял. Прожуёшь, тогда скажешь.

Дон Совиньи оказался очень необычным человеком. Прежде всего в глаза бросалась очень светлая, почти белая, коротко стриженная борода. Из-под чудной, похожей на две поставленные друг на друга миски, шляпы на плечи падали длинные кудри, ещё светлее бороды. И глаза. Хесус никогда не видел такого ярко-голубого цвета глаз.

Хозяин встретил их на пороге и шагнул в сторону, пропуская в длинный, расписанный разными красками, коридор. Потом внимательно посмотрел на обоих и вытянул палец.

– Анхело из монастыря Сантанхело. Сядь, посиди на лавке. Сейчас тебе принесут чай и булочки, а то ты, я уверен, как всегда голоден. А ты, должно быть, носишь фамилию Савендо.

– Всё верно, дон Совиньи. А откуда вы знаете?

– А я не удивлён, – произнёс из своего угла Анхело.

– Молчи. Тебя пока не спрашивали. – мужчина повернулся к Хесусу. – Так что привело тебя к нам?

– Вот, – коротко ответил тот, протягивая письмо.

Дон Совиньи быстро пробежал глазами строчки и кивнул мальчику.

– Идём. – он повернулся к Анхело и строго указал на него пальцем. – А ты подожди здесь.

Они поднялись на лестницу, прошли по длинной открытой веранде и, согнувшись, нырнули в низкую двустворчатую дверь. Совиньи пропустил гостя вперёд, аккуратно прикрыл створки и отошёл к противоположной стене. Хесус огляделся. Комната была необычной. Во-первых, в ней не было ни одной кровати, во-вторых стол оказался завален какими-то бумагами и, например, обедать за ним было совершенно невозможно. И ещё книги. Их было очень много. Не меньше десяти штук. Мальчик и не предполагал, что на свете есть столько книг. До этого он видел одну лишь библию, да ещё мельком у некоторых святых отцов замечал небольшие книжечки, привязанные к поясу. Но здесь…

Огромные, больше двух сложенных ладоней. Кожаные, раскрашенные в разные цвета переплёты. Некоторые вообще закрыты бронзовыми замочками, как сундуки. Наверное, в них записано что-то, что нельзя читать посторонним. Например, указаны места, в которых зарыты римские клады, или может быть вообще, это волшебные книги, с тех времён, когда волшба ещё называлась волхвованием и сами волшбы бродили по дорогам среди обычных людей. А записаны в них заклинания. И чтобы никто не прочитал, закрыты на замок, который открывается не ключом, а…

– Хесус!

Мальчик встрепенулся. Дон Совиньи стоял возле стола с письмом в руке и смотрел на него.

– Значит, Ваня Совенко нашёл золото? – не столько спросил, сколько подтвердил он.

– Да, дон Совиньи. Вот.

Молодой человек аккуратно вынул свёрток, развернул его на ладони и показал хозяину.

– Только вы перепутали. Его зовут Хуан Совендо.

Дон Совиньи протянул руку, дождался пока мальчик вложит в неё самородок, и повернулся к горящей свече. Некоторое время он разглядывал золото, затем, не оборачиваясь, спросил:

– И что ты хочешь?

Мальчик опешил. Вообще-то это отец послал его в Уэльву. Даже письмо написал. И уж, наверное, он всё, что надо там указал. И вдруг этот мужчина, да ещё и не абы кто, а настоящий благородный дон, спрашивает у него, мальчишки, что он хочет сделать с золотом. И что ему ответить? Сказать, что хочет меч как у неизвестного дона Менедеса? Или рассказать про мельницу? А может, вообще попросить взять его в ученики?

– Вы уже начали добычу?

Что? Какая добыча? Или он про золото? А как его добывают? Может быть, нужно перекопать дно ручья в этом месте? Стоп. Хесус привёл мысли в порядок.

– Я бы хотел поставить на ручье мельницу, дон Совиньи.

– Можешь называть меня Wasiliy Luckich, зачем-то сказал Хозяин. Эти доны мне уже вот, где сидят. – Он провёл ребром ладони по горлу.

– Wasiliy Luckich, – повторил непривычные слова мальчик. – Так что насчёт мельницы?

– Пока ничего. Главное, чтобы твой отец сам ничего копать не начал. А то ведь церковники вмиг пронюхают, и тогда хорошо, если жив останется.

– Как?..

– Да вот так.

Хозяин некоторое время ходил взад-вперёд по комнате, затем подошёл к углу и вдруг откинул в сторону одну из панелей. За ней оказался небольшой шкаф. Совиньи вынул из него весы с двумя чашками, чёрный лакированный ящичек с гирьками разного веса и долго уравнивал самородок. Наконец, повернулся к молодому человеку и предложил:

– Я дам тебе стоимость этого самородка в серебре. Не золотом же вы будете в деревне расплачиваться. Его там, поди, кроме тебя, никто и не видел никогда.

Мальчик неистово закивал.

– Но везти его самому тебе будет опасно. Сумма немалая. Так что, если ты не возражаешь, я съезжу с тобой. Заодно и повидаюсь с твоим отцом. Ты конём-то править можешь?

– Конечно, дон Совиньи, ой, простите, Wasiliy Luckich. Ездил, и не один раз.

– Ну тогда идём, – и он стремительной походкой покинул комнату.

Глава 5

Производственные страсти

Антон прислонил велосипед к невысокой ограде и торопливо вбежал в длинное одноэтажное здание. Прошёл по полутёмному коридору с множеством дверей, остановился перед последней. Зачем-то отряхнул ладонями лёгкие конопляные брюки, поправил рубашку, проверил причёску и даже пару раз улыбнулся сам себе, будто проверяя, штатно ли работают мышцы лица. Сделал глубокий вдох, шумно выдохнул, и вошёл.

– Здравствуйте, – ни к кому не обращаясь сказал он.

За дверью оказался немаленький кабинет с длинным столом посередине и не меньше, чем с десятком стульев. Вокруг стола сидели люди, причём каждого из них Антон отлично знал. Девушка, сидящая с одного торца, коротко кивнула ему и продолжила прерванный монолог.

– И снова к вашим токарям, Пётр Ивович. Я знаю, что они стараются, но продукции всё равно не хватает. Весь ваш патронный цех, сколько, кстати, у вас сейчас?

– Восемь станков, – прогудел гулкий бас.

– Спасибо. Так вот. В день они выдают восемьсот единиц. И это при условии, что рейнджеры в точках соприкосновения с непримиримыми тратят около полусотни, охрана в местах добычи селитры в Чиму, на приисках у Чибчей и Чаруа. Почти полторы тысячи единиц выходит. Так что, Пётр Ивович, давайте думать, как нам повысить производительность.

– Да что тут думать? – прогудел оппонент. – Вот придут станки из Сталинграда, тогда и повысим.

– Так пришли же они, – ещё один из сотрудников даже привстал с места. – С утра уже на станции стоят, а вы даже не удосужились организовать разгрузку. Мои вам уже дважды звонили.

– Если можно, я тоже кое-что скажу, – над столом возвысилась нескладная, длиннорукая фигура почему-то с пером в причёске.

Вообще-то никто не запрещал носить как перья, так и национальную одежду целиком. Если кто-нибудь бы вдруг изъявил желание заявиться на работу в кожаных штанах из одних штанин, с голым торсом и кокошником перьев на голове, заслуженных, конечно, люди бы улыбнулись, пару минут пообсуждали, но никаких санкций подобная эскапада бы не вызвала. Собственно, члены совета племён именно так и ходили. Но им, понятное дело, по статусу положено. А в Таллахасси люди одевались в то, что им больше нравилось, было удобно и комфортно. И да, время от времени кое-кто, видимо, чтобы не отрываться от корней, втыкал в волосы перо. Особенно, если оно было получено за полезное для союза племён дело. К таким относился и Степан Койотович Тимукуа, создатель и руководитель консультативной службы.

– Ещё когда только появилась проблема зарядов для пневматических винтовок, – неспешно начал он, – наши консультанты начали думать над возможностью реорганизации производства.

Речь говорившего текла спокойно и неспешно, как Миссисипи. Говорил он только то, что хорошо знал и тогда, когда это было нужно.

– Мы посмотрели, как проходят производственные процессы у вас в цеху, Пётр Ивович. И вот, что нас удивило. Смотрите, ведь по сути изготовление заряда на вашем уроне это две базовые операции. Шлифовка наружной части пулебаллона и полировка сопла. Верно?

– И внутренней, – пробасил начальник токарного цеха.

– А зачем, Пётр Ивович? Мне кажется, сжатому воздуху всё равно, шлифованный внутренний периметр пулебаллона или нет. Поэтому наши сотрудники произвели замеры…

– Так вот, почему они у меня неделю ошивались, – недовольно прогудел главный токарь.

– Конечно. Мы для этого и существуем, чтобы облегчить вам работу и поднять производительность. Станки вот вам обеспечили.

– А кто на них точить будет? У меня токарей нормальных нет. А те, что приходят, так они, извините, ещё три года назад по-русски говорить не умели. Мне каждого из них полгода только учить надо.

– Так и учите.

– А работать когда?

– Значит, возвращаемся к тому, о чём я начал рассказывать. По замерам обточка внутренней поверхности, смена резцов при переходе на сопло, переброс ремней и прочее отнимает до шестидесяти процентов времени. Наши сотрудники предложили эти операции разделить. Пусть пятеро ваших работают на шлифовке. Одним резцом, с одной скоростью. А по окончании заготовки не перенастраивают станок, а просто передают пулебаллон соседу. И уже он доводит до ума сопло. Это даст экономию времени порядка сорока процентов. Как вам идея?

– Ну… – неуверенно прогудел Пётр Ивович. – Что-то в этом, наверное, есть. Давайте попробуем. А как быть с обучением?

– Вы сначала станки поставьте. А потом уже решим.

После собрания Антон не поспешил со всеми на выход, а задержался у торца стола. Хозяйка кабинета, проводив сотрудников, остановилась возле него и вдруг мгновенно превратилась из строгого начальника службы управления в довольную, улыбающуюся девушку. Объективно ничего не произошло, но Моторин теперь не видел в её глазах строгости, деловитости. Только ласковая радость и еле заметные смешинки.

– Я вообще-то за тобой, – сказал он.

– А я готова. Пошли?

В кафе было тихо и пустынно. Еле слышно играла за стойкой новинка – ламповый проигрыватель виниловых дисков. Приятели Шурки Бизонова сконструировали эту машинку в восемьдесят девятом году, на общественных началах, и сейчас промышленность вовсю осваивала оказавшуюся популярной технику. Пока получалось медленно, не больше десяти в месяц, но это не удивительно. У молодого и растущего союза племён промышленность не всегда поспевала за конструкторской мыслью. Сказывались отсутствие культуры производства, то есть рабочих приходилось учить на месте, без отрыва от работы. К тому же сталелитейный комбинат в Сталинграде, станкостроительный там же, вышли на проектную мощность лишь полгода назад. Так что почти половину продукции приходилось выпускать малыми партиями, почти «на коленке». Но служба управления старалась. Во всяком случае, так утверждала девушка, сидящая напротив Антона.

– Нет, Моторин, – не пойду я за тебя, – с хитрым смехом помотала она головой. – Мы же сто раз обсуждали.

– Обсуждали, обсуждали, – буркнул молодой человек. – А если ребёнок родится?

– Ну и что? Будем ему родителями.

– А жить он будет с папой или с мамой?

– Ой, Тоха, ну сам посмотри. Ты начальник Электросилы. Мощной артели, между прочим. Кроме того, декан в университете. И то, и другое, прежде всего, ответственность и куча непослушных подчинённых.

– Так уж и непослушных. Нормальные ребята.

– Ты слушай, слушай. Я тоже не под ёлочкой живу. Служба управления, это тебе не пирожки продавать. У нас, между прочим, из десяти практикантов хорошо, если троим закрывают. И в подчинении у меня тоже не олени с енотами. Ну, кроме Никиты Скунса, конечно. Как мы жить-то будем? Ты меня строить, а я тобой командовать?