Король шрамов

Нина, с мягким упреком промолвил Матиас. В его голосе сквозило разочарование. Что ж, видимо, ей уготовано судьбой расправляться с фьерданцами в доках. Бывают судьбы и похуже.

– Ты ведь и сам знаешь, верно? – продолжала она. – Там, глубоко внутри. Твое тело тоже знает. – Она приблизилась еще на шаг. – Неотступный кашель. Боль, которую ты списываешь на ушиб ребра. Потеря вкусовых ощущений. – В угасающем свете дня Нина видела, как на лицо капитана легла тень страха. Это дало ей силу, а странные вздохи в голове зазвучали громче. Шепот нестройного хора нарастал, заглушив собой голос Матиаса.

– Ты служишь в гавани, – вела монолог Нина, – и сам видел, как легко крысы прогрызают стены изнутри. – Рука Биргира, сжимавшая пистолет, дрогнула. Он не сводил с нее глаз, сверлил взглядом, но не как стражник, а как человек, который хочет заткнуть уши, однако вынужден дослушать все до конца. – Враг уже поселился у тебя внутри, больные клетки медленно пожирают здоровые – там, в легких. В таком молодом возрасте это необычно. Ты умираешь, капитан Биргир, – негромко, почти по-доброму сказала Нина. – А я просто тебе помогу.

Капитан словно вышел из транса. Вскинул пистолет, но опоздал. Сила Нины уже проникла в скопление больных клеток, и смерть начала брать свое, множа эти клетки в чудовищном количестве. Биргир мог прожить еще год или два, но сейчас болезнь захлестнула его организм черной волной, сметающей все на своем пути. Капитан Биргир глухо застонал и рухнул. Его подчиненный среагировать не успел: Нина шевельнула пальцами, и ему в сердце вонзился костяной дротик.

В доках воцарилась странная тишина. Нина слышала плеск волн о борт «Отверженного», пронзительные крики морских птиц. Многоголосый шепот в ее голове усилился, почти возликовал. А потом сын Енока заплакал.

Какое-то мгновение на причале были только двое – Нина и смерть, два усталых путника, давних компаньона, – но теперь девушка заметила прикованные к ней взгляды. Беженцы-гриши, Адрик и Леони, даже капитан и экипаж – все смотрели на нее, столпившись у леера. Возможно, это должно было иметь для Нины значение; возможно, отчасти имело. Магическая сила Нины повергала в ужас – парем изуродовал дар сердцебитки, данный ей от рождения. Но девушка дорожила этой силой. Матиас принял перемену, смирился с ее темной стороной и настаивал, чтобы Нина поступила так же. Однако чувство, которое она испытывала, было не смирением. Это была любовь.

– Скучать по этому городу я точно не буду, – вздохнул Адрик и крикнул судовой команде: – Хватит таращить глаза, лучше помогите нам поднять трупы на борт. Избавимся от них, когда выйдем в открытое море.

Некоторые люди заслуживают твоего милосердия, Нина.

Ты прав, Матиас. Нина наблюдала, как Енок с отцом поднимают мертвого Биргира. Я непременно сообщу тебе, как только встречу одного из них.

* * *

Адрик молчал, пока они не сели в лодку и не поплыли к берегу. Гриши собирались высадиться в одной из укромных бухт севернее Эллинга, пешком дойти до города и забрать свои вещи.

– Когда обнаружат, что эти трое исчезли, будет много проблем.

Нине отнюдь не нравилось, что ее отчитывают как ребенка.

– По счастью, к тому времени мы будем далеко.

– Мы больше не сможем переправлять людей через этот порт, – прибавила Леони. – Охрану наверняка усилят.

– Не становись на его сторону, – сказала Нина.

– Я не становлюсь ни на чью сторону, – возразила Леони, – просто говорю.

– Ты хотела подвести всех, кто уже сел на корабль? Всех гришей в трюме?

Адрик выровнял руль.

– Нина, я на тебя не злюсь, я просто пытаюсь сообразить, как быть дальше.

Нина налегла на весла.

– Нет, злишься.

– Никто не злится, – сказала Леони, подстраиваясь под ритм Нины. – Мы вызволили целый корабль гришей из этого ужасного места. Кроме того, у Биргира и его «кальмаров» в доках полно врагов. Во время «незапланированной» проверки кто угодно мог доставить им неприятности. Я бы назвала это победой.

– Ну еще бы, – усмехнулся Адрик. – Ты в чем угодно разглядишь хорошее.

Его слова соответствовали истине. Леони напоминала лучик солнца, пойманный в бутылку. Ее жизнерадостность не притупили даже месяцы, проведенные во Фьерде.

«Ты что, напеваешь? – изумился Адрик однажды, когда им целый час пришлось выталкивать застрявшие в грязи сани. – Откуда такой беспощадный оптимизм? Это что-то нездоровое». Леони задумалась над вопросом и перестала напевать, продолжая тянуть лошадь вперед. «Наверное, это потому, что в детстве я чуть не умерла. Когда боги дают тебе второй шанс видеть мир, нужно им наслаждаться». Адрик недоверчиво вздернул бровь. «Меня расстреливали, пыряли ножом, кололи штыком, а сумрачный демон оторвал мне руку. Что-то это не повлияло на мой жизненный настрой». И это тоже было правдой: если Леони – ходячее солнышко, то Адрик – унылая грозовая туча, слишком надутая и обиженная, чтобы пролиться дождем.

Направив лодку в сторону берега, юноша окинул взглядом россыпь звезд на небе.

– «Отверженного» придется перекрасить, выправить ему новые документы и придумать новую историю, а нам – перенести все дела в другой порт. Возможно, в Хьяр.

Нина крепче стиснула весла. По распоряжению короля Николая «Отверженный» начал доставлять грузы в Эллинг почти за год до начала их миссии. Давно знакомое судно почти не привлекало внимания портовой охраны и служило идеальным прикрытием. Может, она все-таки поступила опрометчиво? Капитан Биргир был алчным негодяем, никак не праведником. Пожалуй, Нина слишком сильно желала ему смерти. Но такой она стала после гибели Матиаса – то держалась спокойно, а то вдруг свирепо ощеривала клыки, готовая напасть, как дикий зверь.

Точнее, как раненый зверь. И, подобно раненому зверю, она заползла в укрытие. Несколько месяцев Нина прожила в Малом дворце – общалась со старыми друзьями, ела привычную пищу, проводила время в зале с золотым куполом, стараясь вспомнить, какой была до встречи с Матиасом – до того, как свирепый фьерданец перевернул всю ее жизнь своим неожиданным благородством и она узнала, что охотник на ведьм способен отринуть ненависть и страх и стать ее возлюбленным. Однако если и можно было вернуться к себе прежней, Нина этой дороги не нашла. А теперь она здесь, на родине Матиаса, в холодной враждебной стране.

– Отправимся на юг, – предложила Леони, – тем более что здесь холодает. Можем вернуться через пару месяцев, когда все забудут про старину Биргира.

Разумный план, но шепчущий хор в голове Нины становился все громче, и она будто со стороны услышала собственный голос:

– Надо ехать в Кеджерут и Гефвалле. Беженцы, которые не явились на встречу, не могли просто передумать.

– Сама знаешь, их скорее всего схватили, – проговорил Адрик.

Открой им правду, любовь моя.

– Знаю, – кивнула Нина. – Но вы ведь слышали, что сказал старик. В Кеджеруте пропадают девушки.

Скажи им, что слышишь зов мертвых.

Матиас, я в этом не уверена.

Одно дело – вести мысленные беседы с мертвым возлюбленным, и совсем другое – утверждать, будто чувствуешь… что именно? Нина не знала. Но понимала, что шепот голосов в мозгу – не игра воображения. Что-то тянуло ее на восток, в речные города.

– Есть еще кое-что, – прибавила Нина. – Женщины, с которыми я работала, утверждали, что вода в реке у Гефвалле отравлена, что город проклят.

Адрик внимательно посмотрел на нее. Как там она говорила Джесперу в Кеттердаме? «Подсказать тебе лучший способ отыскать замаскированного гриша? Следи за чудесами и слушай истории, которые рассказывают детям на ночь: байки о ведьмах и волшебстве, наказы не ходить в «плохие» места… Все это – опознавательные знаки странного и, по меркам простых людей, необъяснимого. Чаще всего байки остаются байками, но порой в тех местах, что упоминаются в рассказах, можно обнаружить гришей, скрывающих свои способности из страха перед властями. Гришей, которым можно помочь».

Скажи им правду, Нина.

Нина потерла озябшие плечи.

Матиас, ты как тот пес с косточкой.

Волк, а не пес. Я рассказывал тебе, как Трассел грыз мои ботинки, если я не подвешивал их высоко на дереве?

Рассказывал. Чего только Матиас ей не рассказывал, отвлекая от мыслей о пареме, когда она выходила из-под влияния наркотика. Именно Матиас помог ей выжить. Почему же она не смогла сделать для него то же самое?

– Проклятье, отравленная вода, – продолжала Нина. – Если ничего не обнаружим, повернем на юг, и с меня сытный ужин.

– Во Фьерде? – переспросил Адрик. – Не стану ловить тебя на слове.

– Но если я права…

– Хорошо, – заключил Адрик. – Я отправлю весточку в Равку о том, что нам нужен новый порт, и мы двинемся в Гефвалле.

Шепот в голове Нины стал тише, превратившись в умиротворенное бормотание.

– Нина… – Леони помедлила. – Там такой простор… И так красиво. Ты могла бы найти для него… место.

Нина устремила взор на темные воды, на огни, поблескивавшие на берегу. Найти для него место. Как будто Матиас – старый платяной шкаф или растение, которому нужно определенное количество света. Его место рядом со мной. Нет, неправда. Матиаса больше нет. Осталось только его тело, которое без тщательного ухода Леони давно бы сгнило.

К горлу Нины подступил комок, но она решила, что не заплачет. Два месяца провели они во Фьерде, почти четырем десяткам гришей помогли сбежать из-под фьерданского ига. За их плечами сотни миль заснеженных пустошей и равнин – сколько угодно места, чтобы упокоить останки Матиаса. И теперь пришло время это сделать. Она это сделает. Выполнит одно из данных ему обещаний.

– Да, я этим займусь, – сказала Нина.

– И вот еще что. – Голос Адрика прозвучал решительно, с командными нотками, совсем не похоже на его обычный скорбный тон. – Наша задача – искать рекрутов и беженцев. С чем бы мы ни столкнулись в Гефвалле, мы не имеем права развязывать войну. Мы лишь собираем информацию, устанавливаем каналы связи, открываем пути к побегу для тех, кто этого хочет. На этом все.

– План ясен, – кивнула Нина. Она провела пальцами по рукаву, в котором скрывались костяные дротики.

Но иногда планы меняются.

4

Николай

Несмотря на все Зоины уговоры, Николай не стал задерживаться в Ивце. У него начал вырисовываться план, и он не хотел терять день, изнывая от скуки на торговом съезде. Хайрем Шенк и его невесты-дочки короля не интересовали, а разговаривать с членом керчийского Торгового совета Николай в следующий раз будет на своих условиях.

Именно поэтому, несмотря на множество дел, ожидавших его в столице, первую остановку он намеревался сделать у князя Крыгина. Николаю требовались кое-какие сведения, а также самый ценный из его фабрикаторов. Кроме того, если есть возможность посетить роскошный дворец развлечений, отчего бы ею не воспользоваться? Особенно если упомянутый дворец служит прикрытием для секретной лаборатории.

Старший Крыгин, купец из Западной Равки, зарабатывал огромные деньги на продаже оружия и информации (и вообще всего, что не приколочено) врагам своей страны. Но Крыгин-младший, некогда служивший вместе с Николаем в Хальмхенде, в обмен на обещание правителя не трогать отца, которому за государственную измену грозила конфискация всего состояния, лишение титула и пожизненная тюрьма, поклялся короне в своей верности и финансовой поддержке. Более чем разумная сделка.

Николай поставил сыну купца довольно необычные условия. Крыгин-младший и без того не отличался добродетелью, теперь же от него требовалось вести разгульную жизнь, швырять деньги на ветер и всячески поддерживать репутацию кутилы и повесы. Молодой князь взялся играть свою роль с большим рвением: закатывал пышные балы, кончавшиеся, как правило, дебошем, и изо всех сил старался пролезть в круг равкианских аристократов – обладателей более звучных фамилий и состояний пусть не таких колоссальных, зато крепких, нажитых несколькими поколениями. Он безвкусно одевался, много пил и глупо бравировал тем, что его имя стало синонимом богатства и беспутности одновременно: «Молодой Грицкий вытворяет черте-те что, и вряд ли из него выйдет толк, но, по крайней мере, он не таков, как Крыгин».

Вот почему никто не удивился, когда Крыгин купил большой участок земли к востоку от Ос Альты. «Крыгин, понятное дело, хочет быть поближе к столице, – шептались в гостиных и салонах. – Виляет хвостом перед королем и старинными аристократическими родами. Но какой глава благородного семейства, если он в своем уме, подпустит дочку к этому выскочке?»

Когда Крыгин нанял неизвестного, но гениального земенского архитектора, чтобы тот создал для него дворец увеселений, подобного коему на равкианской земле прежде не было, – с винным погребом, протянувшимся под землей, как говорили, на целую милю, и озером, для наполнения которого потребовалась сила гришийских проливных и пересечь которое на лодке нельзя было и за несколько дней, это тоже никого не удивило. Люди лишь качали головой, когда Крыгин стал запускать в небо воздушные шары, наполненные горячим воздухом, да посмеивались, узнав, что луга, отведенные для экскурсий и прогулок, то и дело затягивало туманом. Расточительно, пошло, нелепо! – твердили все, и при этом каждый мечтал получить приглашение на одно из блистательных празднеств, что устраивал Крыгин.

Свое роскошное поместье Крыгин окрестил Лазлайоном – Золотой Долиной, однако эти земли отличались такой сыростью и так часто скрывались в тумане, что чаще всего его владения называли Золотым Болотом. Балы и вечеринки, что устраивал молодой князь, воистину потрясали великолепием, но в то же время были частью грандиозного обмана – обмана, от которого зависело будущее Равки.

На самом деле винный погреб Крыгина тянулся не на одну милю, а на целых пять, и был вовсе не винным погребом, а подземным бункером, где разрабатывалось оружие. На озере проводились испытания опытных экземпляров подводных кораблей и новейших видов военной техники для сражений на море. Густой туман, что занавешивал долину плотной пеленой, зачастую был делом рук шквальных, защитой от любопытных глаз и фьерданской воздушной разведки. Поле, откуда поднимались воздушные шары, на самом деле было аэродромом: искусно разбитые сады загораживали две длинные взлетные полосы, предназначенные для испытаний экспериментальных летательных аппаратов. Фейерверки, в свою очередь, маскировали ружейную стрельбу и грохот взрывов.

Разумеется, никакого земенского архитектора не существовало. Николай Ланцов сам спроектировал Золотое Болото, а вот средства на осуществление замысла предоставил молодой князь. Король время от времени наезжал в поместье, чтобы прокатиться верхом, поохотиться и отведать отличного вина из погребов Крыгина, но чаще прибывал тайно, через личный секретный вход, и немедленно отправлялся в лаборатории – узнать, как продвигаются последние разработки.

Оказываясь в Золотой Долине, Николай неизменно испытывал приятное волнение. Дворец в Ос Альте был полон призраков. Преступления отца, грехи матери, истекающее кровью тело брата, распростертое на ступенях, бесплотная армия Дарклинга, врывающаяся в окна Орлиного гнезда… Лазлайон же был его собственным творением. Здесь демон, что властвовал над ним по ночам и терзал во сне, на короткое время отступал. Стройный расчет, радость от видимых результатов и счастливые часы, проводимые за созданием больших взрывающихся штуковин, выполняли роль своеобразного щита. Однако для короля Равки Золотое Болото было не просто игровой площадкой, но кузницей, где ковалась мощь Первой и Второй армий, где традиционному оружию и силе гришей суждено было обрести новый размах.

По крайней мере, хочется в это верить, думал Николай, в сопровождении Толи поднимаясь на широкое крыльцо главного дворца. Или, рассуждал король, он вбухает сюда последние деньги Равки, а в результате ему нечего будет предъявить, кроме груды ржавых гребных винтов и холодного озера, еле пригодного для судоходства.

Равка представала перед ним в разных образах: знатной дамы, которая постоянно требует к себе внимания, капризного ребенка, не желающего приучаться к самостоятельности, а чаще всего – утопающего: чем больше усилий Николай прилагал для его спасения, тем упорнее тот тянул его на дно. И все-таки он надеялся, что при помощи солдат и светлых голов Золотого Болота эту страну еще можно вытащить на берег.

– Ваше величество! – воскликнул Крыгин, сбегая вниз по ступеням, чтобы встретить правителя. Рыжие волосы князя были уложены в гладкую прическу, наряд состоял из лилового кафтана и золотых парчовых штанов, совершенно неуместных в это время суток. Рядом с Толей, одетым в простую куртку унылого серовато-оливкового цвета и возвышавшимся в седле своего крупного коня, Крыгин походил на актера скверного спектакля. – Если бы вы предупредили меня о приезде, я бы постарался приготовить для вас лучшие развлечения!

– Да ладно тебе, Крыгин. – Проигнорировав поклон князя, положенный по этикету, Николай обнял его и похлопал по плечу. – Я же знаю, ты любишь импровизировать.

– Тогда для начала лучше всего спуститься в винный погреб. Покорнейше прошу, входите.

– Мы с Толей предпочли бы проехаться по окрестностям. В твоих полях еще водится дичь?

– Разумеется, ваше величество. Должно же быть занятие, которое согреет нас этой зимой, ну, а на крайний случай я припас три сотни бутылок керчийского бренди.

Ради всех святых! Николаю порой казалось, что роль беспутного гуляки Крыгин отыгрывает с излишним энтузиазмом.

– Только не вздумай споить весь кабинет министров, – предупредил король. – Парочка трезвых советников под рукой мне не помешает.

– Само собой, само собой, – закивал Крыгин, глядя на дорогу с явной надеждой на лице.

Болван несчастный.

– Зоя направилась прямиком в столицу.

Крыгин смущенно кашлянул.

– Собственно, это неважно. Я просто хотел распорядиться насчет ее любимой наливки. Надеюсь, коммандер Назяленская в добром здравии?

– Хороша как картинка и брызжет недовольством.

– Красавица… – мечтательно вздохнул Крыгин. – Что ж, не стану докучать расспросами. Не будет ли так любезен мой король передать ей от меня поклон?

– Святые мученики, – пробурчал Толя, – да она тобой позавтракает.

– Не худшая смерть, а? – ухмыльнулся князь.

– Крыгин, дружище, – вздохнул Николай, – ты славный парень. Отчего не найдешь себе милую девицу, которая любила бы охоту и сквозь пальцы смотрела бы на твои пороки?

Крыгин шаркнул ножкой, словно школяр.

– У меня есть стойкое чувство, что за суровым обликом коммандера Назяленской скрывается нежная душа.

Толя фыркнул.

– Она раздавит твое сердце в кулаке и высосет из него всю кровь.

На лице князя отразился ужас, однако Николай счел, что Толя, пожалуй, не преувеличил. Ланцов уже привык наблюдать за странным феноменом Зоиной красоты, заставлявшим мужчин придумывать самые различные объяснения манере поведения Назяленской. Говорили, что она жестока, ибо в прошлом ее сердце было разбито; холодна, так как еще не встретила того, кто сумеет ее согреть. Чем угодно пытались оправдать острые грани Зоиной натуры и смягчить ее колючий характер – а что толку? Общество Зои – как крепкий напиток: бодрит и приводит в тонус, но, если не умеешь держать градус, лучше воздержаться.

Николай вскочил обратно в седло.

– За суровым обликом коммандера Назяленской скрывается еще более суровый нрав. Но я обязательно передам ей твои пожелания здоровья.

Король пустил лошадь рысцой, Толя последовал за ним. Всадники ехали по дорожке из белого гравия вдоль восточного фасада главного дворца. Из окон доносилась музыка, звучавшая в бальных залах и игровых комнатах, мелькали фигуры в шелках и драгоценностях. Николай успел разглядеть мужчину, на котором из одежды была лишь адмиральская треуголка. Вышагивая по коридору, мужчина колотил ложкой по большой кастрюле.

Толино лицо сделалось чернее тучи.

– Нельзя, чтобы подобные зрелища связывались в представлении людей с короной, – пробурчал он.

– Наверное, нельзя, – согласился Николай, – но равкианцам нравится, когда их правители позволяют себе чуточку непристойности. К безгрешным праведникам у них нет доверия.

Толя прищурил золотисто-карие глаза.

– А у тебя, значит, к такому грешнику есть?

– Вижу, осуждаешь. Но Крыгин играет ту роль, которую я попросил его сыграть. Возможно, он не слишком умен, но, по крайней мере, предан.

– Не думает же он всерьез, что Зоя обратит на него внимание?

– Будем уповать, что этого не произойдет, не то наш бедный Крыгин упарится больше, чем если он попытается сплясать с медведем.

Николай полагал, что и Зоя, и Толя недооценивают молодого князя. Помимо обходительности и полного отсутствия честолюбия Крыгин-младший обладал добрым сердцем. Этот достойный молодой человек с романтическими идеями о долге перед своей страной к тому же испытывал глубокий стыд за поступки отца – в чем, кстати, Николай его понимал. Нынешний король Равки прекрасно знал о репутации собственного папаши, и это было одной из многих причин, почему открыто посещать Лазлайон он старался как можно реже. В ту самую минуту, когда Николай впервые задумался о престоле, он осознал, что обязан быть человеком лучше, нежели отец, и монархом лучше, нежели тот, каким мог стать его старший брат Василий, погибший от рук Дарклинга. Николай искренне оплакивал его, но правда была в том, что внезапная смерть Василия оказалась весьма своевременной.

К удовлетворению Николая, как только они с Толей съехали с гравийной дорожки, из зарослей тут же вышли два садовника. Весь персонал в поместье Крыгина – от судомоек и конюхов до управляющего – состоял из королевских шпионов.

– Соколов в небе не видно? – спросил Николай, используя пароль.

– Нет, но мы слыхали, в лесу водятся лисы, – назвал условленный ответ садовник, после чего вместе с напарником вернулся к своим обязанностям.

Пароли менялись раз в неделю и были лишь одним из правил, по которым в Золотом Болоте велись настоящие дела.

Над южным берегом озера висел необычно густой туман, и, только пройдя через его пелену, Николай и Толя увидели доки, где кипела работа: здесь трудились как гриши, так и инженеры Первой армии. Озеро было усеяно последними прототипами королевского подводного флота. Настоящие суда – небольшие канонерские подлодки и массивные подводные корабли, предназначенные для перевозки всего на свете, начиная от войск и заканчивая летательными аппаратами, – планировалось возводить на секретной береговой базе в Равке. При условии, что Николай найдет на это средства. Даже Крыгин был не настолько богат, чтобы модернизировать целый военно-морской флот.

Николай охотно задержался бы в доках, чтобы посмотреть на испытания, однако сегодня его ждали другие дела. Стреножив коней у входа в мшистый грот, они с Толей скрылись в пещере. Вопреки ожиданиям, здесь не тянуло сыростью: грот был искусственный, и шквальные строго следили за показаниями влажности как в лабораториях, так и в переходах. Нащупав нужную выемку в камне под гроздью искусственных соляных лилий, Николай надавил пальцем. Каменная стена отъехала вбок, открывая небольшую бронзовую камеру. Король потянул рычаг, дверь с лязгом закрылась, и они поехали вниз. Вниз, вниз, на шесть этажей, в небезызвестные «винные погреба» Крыгина. Добраться туда можно было с помощью таких вот тайных лифтов, разбросанных по поместью.

– Ненавижу этот момент, – пробурчал Толя. – Все равно как хоронят заживо.

Николай знал: Толя чуть не погиб под завалом в пещере, когда сопровождал в походе заклинательницу Солнца.

– Тебе лучше подождать меня наверху. Заодно понаблюдаешь за испытаниями новых двигателей. Мне нужен полный отчет.

Толя потуже затянул узел, в который были завязаны его длинные черные волосы, и скрестил на груди огромные руки, сплошь покрытые татуировками.

– Тамара говорит, страхи – как сорняки. Будут расти и забивать все остальное, если их не выполоть.

Хорошо сказано. Тамара, Толина сестра-близнец, не ведала страха.

– То есть, когда ты заставляешь себя спускаться под землю, это что-то вроде прополки?

Толя скрипнул зубами.

– Если не смотреть в глаза своему страху, никогда его не преодолеешь.

Николай предпочел промолчать. Судя по каплям пота на широком лбу Толи и крепко стиснутым челюстям, экскурсии под землю явно не шли ему на пользу. Однако с той войны у каждого остались раны, и Толя вправе залечивать свои так, как считает нужным. Король Равки сжал обтянутые перчатками кулаки и подумал о черных шрамах на собственных пальцах. Хватит ли у меня мужества посмотреть в глаза монстру? Этого он не знал.

Двери лифта открылись, король и его стражник шагнули в очередную бронзовую камеру. Путь преграждала массивная стальная дверь. Чтобы открыть кодовый замок Скайлера – о таких замках Николай узнал от одного «медвежатника» в Кеттердаме, – он ввел секретную комбинацию цифр. Мгновение спустя дверь открылась, и они вошли.