Духи Тургояка. Сказы Веры. Книга вторая

Духи Тургояка. Сказы Веры

Книга вторая

Олег Борисович Соломатов

© Олег Борисович Соломатов, 2019

ISBN 978-5-0050-8566-5 (т. 2)

ISBN 978-5-0050-8567-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Духи Тургояка. Сказы Веры

(Книга вторая)

Пролог

Средина февраля. Морозы до минус тридцати восьми. Метет, и от этого создается ощущение, что за оконным стеклом твоей панельной квартирки больше пятидесяти градусов мороза. Даже на внутренних стеклах европакета намерзает тонкий слой льда. Батареи жарят кухонный воздух на полную катушку. Комнатные растения сохнут на глазах при такой пониженной влажности воздуха.

Звонок сотового телефона прерывает тишину кухни. Веселый голос близкого друга из далекого заснеженного Сургута сообщает, что в его графике проектно-строительных работ «образовалась брешь» и он с семьей на неделю едет в Миасс навестить родственников. Обязательно свяжется с нами уже на месте, чтобы по традиции организовать совместную поездку на какой-нибудь местный горнолыжный курорт, пострелять в пейнтбол среди сугробов и завалиться толпой в сауну на берегу Тургояка с купанием в проруби.

Вновь тишина. Мысленно представляю себя в виде обдуваемой со всех сторон замороженной сосульки на вершине ГЛК «Завьялиха». Как-то не очень хочется в такой мороз на гору с лыжами. Вот в сауну с прорубью – это да, чем холоднее на улице, тем приятнее в воде. На какое-то время информация забывается, но через пару дней – повторный звонок… Уже из соседнего района города, а не из Ханты-Мансийского автономного округа. Всё тот же веселый голос сообщает, что завтра пятница и чтобы мы ждали гостей вечером. Встреча проходит, как всегда, весело. Небольшое застолье. Вечер пролетает незаметно за разговорами о детях, работе, увлечениях и обсуждении мировых политических и экономических новостей. Ну прямо всё как и десять, и тридцать, и сто лет назад… Кухонные разговоры всегда об одном и том же.

А потом шумною толпою, собрав кучу друзей, взяв детей и племянников, привязав на багажники нескольких автомобилей сноуборды и прочее горнолыжное снаряжение, колонна движется по заснеженной трассе М-5 в сторону – чуть левее Трёхгорного, в направлении выбранной вершины с восьмиместным фуникулером, пятью трассами, кучей кафешек, раздевалок и шашлыками под открытым бездонным морозным небом Южного Урала. На удивление в день поездки мороз ослабевает, и красный столбик останавливается на отметке всего минус двадцать восемь! Это разве холод для уральцев и сибиряков? «Завьялиха» – место, где отдыхается не только телом, но и душой. На вершине деревья в толстых снежных шубах создают впечатление, что попал в древнюю сказку. День провели на отлично.

ГЛК «Завьялиха», подъёмник.

На следующий той же компанией ранним утром закатываем на пейнтбольное поле. Тут свои особенности игры на морозце. От дыхания стёкла защитных масок запотевают, и после пяти вдохов-выдохов перед глазами только белая полоса прилипшего к стеклу дыхания. Все бегают от укрытия к укрытию, как полуслепые котята. Приходится постоянно у организаторов просить баллончик с жидкостью, защищающей стекла от запотевания, но и она не спасает надолго. Вымазав команду противника зелеными шлепками, заработав по нескольку синяков на теле от замерзших на морозе патронов-шариков с краской и получив очередной заряд бодрости на неделю вперед, после обеда едем на «Форельку», небольшую базу отдыха на берегу озера Тургояк, где нас уже ждет прогретая сауна и почищенная прорубь.

Люблю я именно эту прорубь и именно на этой базе. Отделение для отдыха и, собственно, сама сауна – в двух десятках шагов до поручня и ступеней, уходящих в темную глубину ледяных вод Тургояка. Но это только на первый взгляд всё так страшно и холодно. Когда делаешь шаг навстречу своим внутренним первобытным страхам, первое, что выключается, так это чувство нестерпимого холода. Особенно, когда вышел разогретым из сауны. Второй шаг – это заставить себя впервые опустить ногу на ступень под водой и почувствовать то, чего ты еще никогда не чувствовал. Но по мере погружения приходит понимание того, что это совсем не страшно и вовсе не холодно. Усилием воли можно постараться отключить нервные окончания под кожей, отвечающие за ощущение холода. Просто забыть, что он существует в твоем восприятии. После того, как встал на предпоследнюю ступень, а вода поднялась чуть выше пояса, наступает третий шаг навстречу своим страхам, и ты либо резко приседаешь, погружаясь с головой в воду, и цепко держишься за поручни, либо разворачиваешься на сто восемьдесят градусов, плавно отталкиваешься от ступени и, вытянув руки вперед, изображая торпеду, плывешь пару метров к противоположной стороне проруби, где тоже ступени и поручни для выхода из воды.

База отдыха «Форелька», зимняя прорубь…

А дальше начинается чудо! Тело горит! Жар исходит изнутри и распространяется не только на тебя, но и на расстояние вытянутой руки. Облако пара окутывает тело, как будто кто-то плеснул воды на горячие камни в бане. Ощущение такое непередаваемое, что окружающие отдыхающие, следившие за твоими предыдущими действиями в сторонке, поднимают повыше воротники, поглубже нахлобучивают шапки и вертят у виска. Тапки примерзают к поверхности льда, волосы после окунания уже замерзли, как ирокез у панка, а тебе хочется, распластав руки, еще постоять на свежем воздухе, взять фотоаппарат и запечатлеть остальных купальщиков. И пусть на улице минус двадцать семь, ведь в воде озера – целых плюс четыре! Жара фактически.

Вот и сегодня такой насыщенный событиями день. Утром стрельбы на морозе, сейчас – контрастные ванны. Выгружаемся, переодеваемся, накрываем поляну, периодически сачком отгребаем лед, быстро намерзающий на поверхности проруби, и из сауны гуськом в прорубь, потом снова в сауну, потом горячий чай с травками, очередными кухонными байками – и процесс повторяется по кругу. После седьмого круга уже стемнело… Оплаченное время закончилось, и мы расползаемся по машинам, в последний раз дав сигнал отхода по клаксону, разъезжаемся по своим квартирам.

За эти два дня заряд внешней энергией был максимальным. Спать совсем не хотелось. Прокрутившись в постели часа полтора, я встал, выпил родниковой воды из кулера и, подойдя к оконному подоконнику на кухне, уперся взглядом в толщу ночного воздуха за стеклом. Мимо окна начали пролетать крупные пушистые снежинки. Похоже, мы находимся на стыке двух фронтов воздуха, между зонами повышенного и пониженного давления. На таких границах обычно идет дождь или снег. Вот и я вместе со снежинками оказался на передовой такого вот фронта. Тишина ночной квартиры прерывалась только булькающими звуками шумящей горячей воды в батареях. Разогнанная теплом и холодом внутренняя энергетика заполняла тело всё выше и выше, а когда она достигла горла, я мысленно представил, что еще немного выше – и я захлебнусь. Но неожиданно случилось другое: в голову хлынул поток очередных воспоминаний прошлого. Он был такой яркий и подробный, что я замер на месте и боялся спугнуть его естественный равномерный ход…

Погружение в семидесятые…

…За окном летел пушистый снег наступившего 1978 года, создавая на подоконнике за моим окном легкую, воздушную вату. Я лежал в своей кровати и одним глазом косился на этот рыхлый слой кристаллов, изредка переводя взгляд на телевизор в углу, по которому шел очередной советский фильм про нашу доблестную милицию, всегда раскрывающую самые запутанные преступления. Почему одним глазом? Да потому что на втором выскочил ячмень, от которого глаз отек, а в точке нарыва токало, как будто внутри сидел кто-то и равномерно забивал микрогвозди в мое воспалившееся веко.

Как это обычно бывает, вчера до изнеможения катался с дружками на катке. Разгоряченный, мокрый от пота и с расстегнутой верхней пуговицей куртки, так что, по выражению моей бабушки, было «горло на голе», ну а потом «укатанный» поплелся до дома. Коньки снимать не хотелось, вот всю дорогу и шагал по краям сугробов, чтобы ноги от усталости не подкашивало, а сегодня с утра вот результат: глаза не видно. Лежал я и думал: почему я не могу вспомнить ни одного фильма, где у главных положительных героев не получается выполнить задуманное жизнеутверждающее дело из-за болезней, которыми часто болеют обычные граждане Советского Союза. Ни разу эти киношные герои не жаловались на недомогание, ни разу Штирлиц не появился у Мюллера с фурункулом на глазу, хотя в Германии сырой климат и шпион-разведчик, попавший из другого климатического пояса, обязательно должен испытывать подобные непредвиденные воспаления на теле. Так я рассуждал, когда косился здоровым глазом то на снег за окном, то на экран телевизора.

А может быть, настоящие герои совсем не болеют, и даже когда их ранят в плечо или ногу, делают себе перевязку и через пару минут, словно забыв о боли, бегают, как ни в чем не бывало, пока не победят врага. А уж о болях живота от немытых продуктов или о зубной боли от кариеса в фильмах ни слова! Враг – вот тот совсем больной, и подчас герой даже жалеет его, когда узнаёт, что хоть убивай его, хоть не убивай – всё равно помрет. Но по сюжету враг даже в предсмертных муках, даже в последнюю секунду своей никчемной жизни, пытается навредить герою.

Я откинулся на подушку и задумался. Герой – он, значит, положительный и, соответственно, его должны оберегать какие-то высшие силы от таких мелочей, как ячмень или понос. А если у меня он выскочил, значит, либо я не гожусь в категорию героев, либо высшие силы не помогают мне за мелкие шалости, которые я иногда делаю без всякого злого умысла. Тогда я решил вспомнить последние из таких шалостей, чтобы попытаться исправиться и больше не повторять подобного, а заодно и проверить, повлияет это на здоровье или нет. Мозг стал перебирать последние дни и недели из ближайшего прошлого. Но когда я задавался вопросом, что является точкой отсчета при разделении на «что такое хорошо и что такое плохо», то никак не мог найти этот самый ноль.

Вот не выучил я в музыкальную школу к очередному уроку специальности заданный кусок произведения, но ведь при этом принес из колодца воды для приготовления мамой обеда. Кто в четырнадцать лет холодной зимой целый уличный квартал коромыслом таскал по два полных десятилитровых ведра с водой на худых, даже, скорее, костлявых плечах, тот понимает, что грех невыученных уроков искуплен сполна и даже с излишком. Ну, сбегали мы всем классом с уроков на просмотр фильма «Молодая гвардия» в соседствующий со школой кинотеатр «Энергия», но ведь при этом весь класс теперь мог на пятерки по литературе отвечать, когда это произведение рассматривалось в школьной программе, и смотрели-то мы фильм про героев-молодогвардейцев, а не комедию какую про тупых и недалеких недоумков. Значит, брали пример с героев и хотели быть на них немного похожими. Вот и получается: точно не знает никто и не может объяснить, где проходит эта настоящая граница между добром и злом и как отделить жадность от экономии, игнорирование одного ради достижения другого, а чувство самосохранения – от предательства.

Что вообще это такое – предательство? Вот перебирали мы как-то утром морковку на овощной базе всем классом, а напротив нас, по другую сторону морковных куч, сидели такие же, как мы, ребята и девчата из другой школы, а значит, и из другого района города. Среди наших вдруг поползли разговоры, что нужно поколотить немного «туземцев» из-за пруда, именно там стояла их школа. Я не стал задерживаться после этой переборки овощей около остановки автобусов и колотить никого не собирался. Каждое лето мы в лагере собирались со всех школ города и дружно проводили время. С чего вдруг я должен драться сейчас с такими вот потенциальными друзьями? Тем более что нужно было не опоздать на урок в музыкальную. Сел в автобус и спокойно уехал, а когда во вторую смену пришел в школу, вся одноклассная братия залетела на первый урок во взбудораженном состоянии. Почти у каждого на теле была отметина после недавнего боя. У некоторых фингалы под глазами, у кого шишки на лбу, синяки на теле. Пара человек вообще не пришли в школу. Все бурно обсуждали, какая была мощная драка, как они надавали «варягам» и даже девчонки участвовали в побоище. А вот тех, кто не участвовал в драке, а таких набралось пятеро, объявили предателями и всячески пытались обвинить в трусости.

Конечно, было обидно, что вот так ни за что ни про что объявили предателем. Но предателем чего? Того стадного чувства, когда все бьют и я буду, не разбираясь в причинах. Только потому, что они из соседнего района города. А объяснение простое: у многих одноклассников есть старшие братья, сестры, дядьки и тетки, и все они раньше точно так же дрались, и это наследственное, а у одноклассничков кипит кровь предыдущих поколений, живших в жестких условиях средневекового выживания. Просто бить за то, что кто-то на кого-то криво посмотрел и что-то обидное ответил на складе овощной базы. Хотя я точно видел, что наши задирались первыми, кидая в «варягов» крупными морковками и норовя попасть в них побольнее. Да и, по большому счету, бились-то все на «чужой земле», у базы, которая находилась на нейтральной территории, не в нашем и не во «вражеском» стане, а совсем далеко, в шести автобусных остановках езды от нашего места сбора у школы.

Мне вспомнилось подобное поведение бабушкиных цыплят, недавно вылупившихся и сейчас живущих в большой картонной коробке из-под телевизора. Они были такими милыми желтыми комочками, пока у одного из них не поранилась лапка и не пошла кровь. В одночасье все превратились в каких-то мелких монстриков, заклевывающих раненого. Каждый сосед норовил посильнее клюнуть в ранку, откуда всё сильнее и сильнее начала течь кровь. Видимо, она своим цветом напоминала им о красных червячках, но откуда они могли о них знать, ведь только родились и кроме коробки ничего не видели. Если бы не бабушка, вовремя отсадившая истекающего кровью малыша, его бы точно заклевали до смерти. «Стадный инстинкт», —тогда сказала она. Чего с них взять, одно слово – животные. Вот и сейчас я чувствовал, что в классе сработал тот самый стадный инстинкт, когда при переборке овощей наш забияка кинул «варягу» напротив в голову морковью, тот ответил морковкой побольше, тут же подключились и наши, и их товарищи, вот и понесся «махач».

В общем, обида обидой, а своему внутреннему принципу мирного сосуществования с соседями по району я не изменил. А еще я очень любил в школе предмет биологию и читал всё подряд на эту тему. Сейчас вот вспомнил статью в одном умном журнале, где писалось, что в людях от общих с обезьянами предков нам достался стадный инстинкт, по которому у молодых самцов в период окончания детства и вступления на первую ступень иерархической социальной лестницы срабатывает программа расселения. По-другому – захвата соседних территорий и самоутверждения на них. Вот, получается, и воюем: двор на двор, район на район, школа на школу, показывая тем самым, что мы не очень-то далеко ушли от этих общих предков и их дикие инстинкты давят на наши еще несформированные мозги.

Предателями для драчливых одноклассников мы были недолго. Все те, кому в классе что-то срочно надо от другого по учебе, забывают о внутренних неурядицах, и делая вид, что ничего не было, продолжают общаться, как ни в чем не бывало. А так как в драке не участвовали только ударники и отличница, а у них иногда надо было попросить списать невыполненное домашнее задание, так вот ради этого всеобщего блага, снисходящего на переменах, все задиры и их сотоварищи быстренько забыли про то самое предательство, про овощную базу и про всё, что с ней связано.

Такие вот философские думы обуревали мою голову с опухшим, воспаленным глазом. В это время в комнату вошла мама, подала носовой платок и только что отваренное вкрутую куриное яйцо. Это был один из народных способов лечения ячменей: через наложенный на глаз платок прикладывалось горячее яйцо и, медленно остывая, прогревало воспаление. Греть таким образом, с одной стороны, было вредно из-за того, что процесс ускорялся, а с другой, старики говорили, что так быстрее созреет, а значит, и пройдет за более короткий срок, не успев распространиться на соседние участки. Ощущение горячего яйца на воспаленном месте немного щипало, но отвлекало от боли, и внутри переставали забивать гвозди в веко. Я расслабился, из полусидячего принял лежачее положение и закрыл второй глаз.

Тепло разливалось по кровеносным сосудам и уходило в глубины тела. Да, как хорошо не болеть. Когда человек совершенно здоров, он не замечает и, соответственно, не ценит того времени, которое дается ему для получения знаний, творчества, повышения выносливости, общения с другими, а как только выскочит на глазу такая вот мелкая фигня, так знания не получишь, книгу не почитаешь, творчества ноль, с болью и «косоглазием». Спортом тоже не займешься, еще больнее становится, с другими общаться – вообще облом. Придут пацаны и только ржать будут над моим кривым взглядом, пусть даже незлобно, всё равно обидно. А уж перед девчонками так совсем никак.

Пока размышлял – заснул и выронил яйцо, а потом, повернувшись, еще и раздавил плечом. Что характерно, народное средство всегда реально помогало и простуда на моем глазу, не успев достичь максимума, усыхала, рассасывалась. Так случилось и в этот раз. Через пару дней я уже был готов к новым хоккейным подвигам в коробке с сотоварищами.

Еще за окном лежал снег и до первых проталин было далеко. Это обстоятельство играло за то, чтобы в ближайший выходной сговорить родителей пойти кататься на лыжах. Воскресные прогулки для нашей семьи были делом обычным. Чаще всего мы брали комплекты лыж и от самого дома катили по давно протоптанной лыжне к окраине города. Это занимало минут пятнадцать. Дальше двигались в сторону ветлечебницы уже по пустырю, переходящему в сосновый лес. И уже за ней начинались горки, по которым мы часа два гоняли. Были и низкие, и высокие, и с поворотом, и с трамплином. Начинали с самых легких, а заканчивали самой сложной в конце нашей трассы. Но в этот раз отец сказал, что его записали на лыжные соревнования от цеха и он предлагает поехать вместе на место старта со своими лыжами, а после окончания забегов просто прогуляться там же, пофотографироваться.

Ехать пришлось с пересадками из старого города до автозавода, а там на другом автобусе до поселка Тургояк. Если честно, я практически не попадал на озеро зимой, а только летом, когда посещал загородный лагерь. Для меня весь бело-ледяной вид озера представлял величественную картину с острыми заснеженными вершинами окружающих хребтов, ледяными торосами вдоль береговой линии. На просторах прозрачно-ледяного озерного панциря свободно гулял ничем не удерживаемый ветер с поземкой, который насквозь пронизывал любого своего посетителя.

оз. Тургояк, вид с берега на Заозёрный хребет, зима.

У прибрежных скал меня ждала еще одна сказочная картинка в виде причудливых сосулек, равномерно свисающих у кромки льда с камней. Слипаясь между собой, они создавали впечатление этакой хрустальной юбочки. Их форма была совсем не похожа на обычные сосульки на крышах домов. Больше они напоминали застывшие огромные капли, как последний всплеск волны на берег перед последующим замерзанием. Или как замерзшие слёзы на глазах скал. В лучах солнца они переливались всеми цветами радуги и поднимали настроение.

Пока мы в роли зрителей наблюдали за стартами заводских команд, мама налила из термоса горячего чая и сунула в руку бутерброд с колбасой. Лыжники уходили группами вдоль берега, потом сворачивали в лес и обратно возвращались уже по нему, выкатываясь перед финишной прямой с ближайшей горки обратно на берег. Кто там и чего занял из призовых мест, я даже не понял, так как учитывались данные в личном зачете. Отец принял участие в гонках не из-за высоких показателей, а для массовости, и по очкам находился в средине таблицы. Это его нисколько не расстраивало, и вот, как только завершился последний забег, он отдышался, подъехал к нам, тоже попил чая, мы с мамой обулись в лыжные ботинки, пристегнули лыжи, взяли в руки палки и, не дожидаясь объявления победителей и награждения, тронулись по краю озера в сторону «Форельки». Пройдя немного, лыжня резко повернула под углом в девяносто градусов и направилась в противоположную от поселка Тургояк сторону озера, почти через его центр.

Местами снега на поверхности не оказывалось из-за сильных и частых ветров. В таких местах я видел толщу прозрачного льда, под которым разверзалась черная глубина озера. Лишь мелкие трещины говорили о том, что я был на льду, а не в воде. Озеро в этом месте должно было иметь глубину до тридцати двух метров, и, когда я сравнивал полуметровый лед с таким расстоянием до дна, он мне казался тоненьким кожным слоем на огромном теле водяного монстра, готовым в любой момент порваться и поглотить нас в черных глубинах. Но мне почему-то было нестрашно. У меня было стойкое ощущение, что я уже испытывал чувство погружения в эти озерные пучины.

оз. Тургояк, художник-ветер огромной кистью снег пометил…

Через поземку, лед и наст мы продвигались вперед. На небе ни облачка, солнце слепит, отражаясь от снега, временами раздаются странные звуки, напоминающие треск лопнувшего льда. В такие моменты мы останавливаемся, прислушиваемся, потом осторожно продолжаем движение. После очередного треска снег под ногами начинает темнеть, и на глазах пропитывается водой. Мы с бешеной скоростью начали движение по этой хлюпающей поверхности. У родителей глаза, как в сказке «Огниво», размером с чайные блюдца. От лыжных палок в стороны разлетаются брызги. Гонка с ускорением продолжается уже десять минут. Наконец мы выбираемся на сухой лед. Огромное мокрое пятно позади. Перевели дыхание. Оказывается, пока мы боролись за выживание, практически прошли две трети пути до острова Веры. Было решено дойти до него и там остановиться, попить чай с оставшимися бутербродами. Так и сделали. Почти при подходе к берегу острова на одной из торчащих изо льда сухих берез я заметил фигуру человека. Когда подъехали почти вплотную, это оказалась невысокая старушка в стареньком замусоленном тулупе из овчины. Ее редкие седые волосы вырывались из-под кроличьей, такой же потертой, шапки-ушанки на волю и развевались, как флаг на ветру. Она с усмешкой посмотрела на нас и спросила:

– Что, братцы-кролики, испугались озерной водицы? Видела, как вы драпали от центра Тургояка. Думала, лыжи под вами вот-вот загорятся синим пламенем. – При этом она тихонько засмеялась своим сипловатым тоненьким голоском.

Отец сказал, что мы на озере впервые катаемся на лыжах и действительно напугались. На что она пояснила, что озеро, как любой живой организм, дышит. Что во время этого дыхания ледяная кожа вздымается вверх или прогибается вниз, при этом местами лед колется, и через эти трещины начинает сочиться вода. Она натекает поверх льда на несколько сантиметров и замерзает, всё почти так же, как при затягивании ран на теле человека. Никакой лед не ломается на куски и не образуются полыньи, а значит, утонуть в таких местах невозможно, только намочить одежду в момент падения. «Если, конечно, сильно не гневить духов озера», – добавила она, и снова рассмеялась. Мы поблагодарили старушку за консультацию, и тронулись вглубь острова, к тем пещеркам, о которых я рассказывал родителям после прошлогоднего похода. Напоследок обернувшись, мама спросила, как ее зовут и не холодно ли ей сидеть вот так, на ветру, зимой, вдалеке от города и поселка. На что она ответила:

– Уж верно девяноста девять лет кличут меня бабушкой Пелагеей, живу тут рядышком. А сидеть совсем даже не холодно, привыкла к этой озерной погодке. Даже проказник-мороз меня саму боится и не пристает. А я уж и ничего, и никого не боюсь. В мире со всеми живу. Вернее будет, доживаю.

И она вновь засмеялась своим старушечьим, скрипучим, как старая сосна голоском. Вдогонку она еще что-то крикнула, но ветер до моих ушей донес только еле разборчивое: «…еще увидимся». А мы тем временем продвигались очень медленно вглубь острова. Снегу было мало только на самом озере, а в лесу его оказалось отцу выше колен, а мне, соответственно, почти до пояса. Протоптанной лыжни на острове я не увидел. Тишина, одиночество и покой. Редкие крики птичек на солнечной стороне острова, воздух, казалось, остановился. Каждое слово словно звенело, многократно отражаясь от стволов соседских сосен. Рядом над головой стучал дятел, роняя на снег растрепанные сосновые шишки. Огромные снежные лапы свисали с веток подлеска. Проходя мимо, я лыжной палкой задевал нижние, и они с шумом обваливались на землю. Падая, создавали снежное облачко вокруг, и каждый разлетающийся по округе кристалл играл на солнце, как бриллиант, всеми цветами радуги. Кто сказал, что снег белый? Наверно, только тот, кто его не видел так близко, как я. Глядя на заснеженную поверхность вокруг себя под самым носом, я различал все цвета радуги от каждой снежинки. Все вместе они создавали веселую разноцветную картину окружающего мира. Эта картина была сказочно красива, и завораживала мое сознание. Мне казалось, что я плыву в этом разноцветии, являясь с ним единым целым, и это состояние умиротворения я уже когда-то испытывал, это точно! Но где и когда, память не пускала на свой порог. Немного портил идиллическую картину холод, но он был не жесткий, а предупредительный. Словно я залез в чужой огород, и сторож своими покашливаниями предупреждает, что видит меня, что нельзя брать чужого, что вот уже идет на проверку, чтоб уходил восвояси, а то пальнет из берданы…