Пионеры всегда помнят свои обычаи и законы

– Хороший друг, – одобрил Марк, внимательно его слушавший все это время. – Вот если тебе твой собственный старый принтер с работы сперли и потом дарят – то друзья говно.

Раздались смешки, его подружка хихикнула – поняла, видимо, в адрес кого из их общих знакомых это была шпилька.

– Ну, может, он вам однажды понадобится, – пожала плечами Ольга.

– Ага. Стол подпирать? – парень фыркнул, отмахиваясь. – Если бы он еще работал, еще может быть. А так…

– А ты его обратно передари, – Антон пожал плечами, балансируя между серьезностью и усмешкой, – с ленточкой и по всему параду.

За Маркушу ответила его девушка:

– Друзей, – говорит, – жалко.

Они переглянулись, и парень ухмыльнулся, на глазах загораясь подброшенной идеей. Было видно, что он уже и не то чтобы сильно жалел, что застрял на этой карусели – когда бы еще придумал, куда деть дурацкий принтер?

– Так они ж говно! Ничего не жалко, – он потер руками. Сам не заметил, как отцепился от ремней и поручней и перестал думать о высоте.

Девушка сдалась.

– Тогда давай туда же того жуткого чугунного муравья еще запихнем? Паше принтер, а Катьке муравей, пусть сама с ним парится.

И они, понизив голоса, заговорили о каких-то своих друзьях, вспоминали предыдущий новый год, бесячую Катьку и какие-то тупые конкурсы. И хотя речь шла о совсем чужих делах, вокруг сразу стало как-то уютнее, словно ты оказался на кухне вечером, перед единственным телеком в доме, и ждешь чайник, уже приготовив дурацкую сувенирную кружку откуда-нибудь из Питера.

Тем временем Ксюшу под неотрывным присмотром Леры посадили в бесполезную теперь кабину управления аттракционом, откуда-то девушка достала плед, и, ненадолго оставив девочку на Славу, вернулась с ворохом мягких игрушек. Выглядели они абсолютно так же, как призовой фонд в палатке с тиром, и наводили на мысли о наглом ограблении, но, главное, ребенок был всецело ими поглощен и счастлив.

Сидя у Леры на коленях, девочка изучила все игрушки. А изучив, выбрав для каждой место на пульте и выдав по персональному заданию (веселиться, смотреть на огонечки, кушать вкусную морковку и быть красивой), малышка призадумалась, теребя косичку.

Думала Ксюша не долго: ухватила Славу за рукав и потянула, привлекая внимание.

– А почему папа не хочет спускаться? – спросила она хитро-хитро, примерно как спрашивают, «где это у нас спряталась последняя ненайденная девочка в прятках, ну-ка сейчас найдем ее и будут туки-туки за Ксюшу».

Лера незаметно легонько толкнула парня кроссовкой, мол, уж постарайся объяснить нормально! Слава толкнул ее в ответ.

– Папа и остальные сегодня будут спускаться по большой клевой лестнице на крыше оранжевой машины, представляешь?! – доверительно начал он. – Такая большая крутая машина и красивый вечерний свет.

Ксюша закивала, удовлетворившись ответом, и, еще немного подумав, протянула Славе корову-пирата в красной футболке.

– Давай иглать, как будто коловке надо на пилатский колабль? – не вопрос, а требовательные условия уже неизбежной игры.

Вряд ли Слава знал, как коровы-пираты попадают на свои пиратские корабли.

– А, может быть, ты хочешь сходить с Лерой и посмотреть настоящий пиратский корабль? Огромный и с фонариками, м? – нашелся парень с надеждой.

Надеждам его не суждено было сбыться.

– Не хочу. Хочу со всеми тут иглать!

Лера не сдержала смешок – так умильно выглядел забитый татуировками, грубоватый в обычное время Владислав, пасующий перед требовательным «давай иглать!» и аккуратно принимающий от девчушки корову-пирата.

– Ну что ж, – он стрельнул в девушку глазами, имея ввиду, что и ей не обойтись без абордажа, флага и всех этих пиратских штучек, – давай.

Как раз опускались вечерние сумерки – гирлянда вокруг «Хали-гали» горела на фоне темнеющего неба все ярче, от нее растекался теплый желтый свет, и правда как от лампочек на старых крохотных кухоньках, где вечно слишком мало табуреток, но никогда не слишком много людей. Уютным стало и поскрипывание свободных кресел на цепочках, острые верхушки кипарисов, вечных символов русского юга, и разгорающиеся внизу огни луна-парка.

Разговор между небом и землей заглох. Но не так, как бывает, когда незнакомые люди или дальние родственники оказываются заперты вместе, а как когда каждому достаточно спокойно, чтобы соскользнуть в свои мысли, и тени из одного мирка ложатся немного в мир твоего соседа. Эдакое пересечение микро-вселенных. Кухонный свет.

Юрий поднял взгляд на крышу аттракциона у себя над головой. Вокруг лампочки кружил мотылек, бился о защитный плафон и хлопал прозрачными крылышками, напоминая, как быстро сгущается темнота и приближается ночь. Вдалеке шумело море, потому что пришли ночные волны, которые вынесут на берег медуз и невиданные сокровища – вестников приключений и прекрасных историй.

1985 год. Душное лето

Горнист играет раз

Мотылек бился о лампу в треснутом плафоне, хлопал прозрачными крылышками и наматывал круг за кругом. Было слышно, как шумят на море ночные волны. Волны эти скоро вынесут на берег невиданные богатства, за которыми надо будет отправиться завтра как можно раньше, до завтрака и даже до подъема.

По стенам висят плакаты, выцветшие на солнце и совсем новенькие – к ним все уже привыкли, как привыкают ходить каждый день одной дорогой до школы, хотя и провели здесь всего два дня.

Одно из двух мягких кресел в отрядной комнате продавилось посередине, но на него все равно садились и вдвоем, и втроем, и еще обязательно втискивался кто-нибудь «для полного экипажа». В этот раз его тоже оккупировали: тощий мелкий Ренат прижался к подлокотнику, в середине с ногами устроилась Маринка, на спинке болтался, как уставшая сопля, Юра – его очки сползли на нос, и он терпеливо ждет, когда они свалятся. Очки все не падают и не падают, и Юра трясет головой, чтобы им помочь. Без толку.

Марина оборачивается и молча поправляет ему очки, так же молча отворачивается. Ренат фыркает, а Юра печально вздыхает – столько усилий, и все зря.

Еще одно кресло, пока пустое, оставили вожатой, а остальные ребята расселись на ковре, кому как было удобно.

Чьи-то ноги в драных кедах торчали из окна. Шнурки их обладатель, видимо, принципиально не завязывал, как и не обходил ни одну яму или колючий куст, судя по царапинам и синякам на загорелой коже.

– Саш, ну что, она идет?

– Видно вообще хоть что-нибудь?

– А вожатой нет?

С моря пахло солью и водорослями. Дневной бриз утих, но это значило лишь то, что будет лучше слышно чаячьи голоса и посвежеет воздух. Кажется, ты дышишь самим морем, воздухом, сделанным из его волн, и скоро ты будешь насквозь соленый, как матрос на какой-нибудь легендарной бригантине.

Саша дернул правой пяткой и перехватился поудобнее. Деревья мешали рассмотреть двор из комнаты, а выгодную позицию мог занять только один впередсмотрящий. И если откуда-то требовалось высунуться или на чем-то опасно висеть, то тут Саша всегда был первый.

Вот и сейчас он со второго этажа высматривал, что делается на пяточке окруженной деревьями и клумбами площадки перед корпусом. Одну из лавочек облюбовали себе ребята постарше, судя по виду и по тому, как спокойно им было во время вечерних свечек сидеть на улице и развлекаться, еще и спортсмены. У них была и гитара – а, значит, и музыка, и лимонад, наверняка был лимонад в холодных звенящих бутылках, от которого пузырьки ударяют в нос и приятно шипят на зубах.

Оксана отправилась к ним не просто так – с какой-то таинственной целью, о которой отказалась хоть что-нибудь рассказать, зато загадочно улыбалась и молчала весь путь от столовой до корпуса – событие поистине небывалое, эпохального масштаба. Обычно Окс слышно, где бы ты ни находился, и так же хорошо угадывается, что она сейчас делает: по отчетливому звуку «Оксана, не делай то или это! Оксана!» от вожатой. Впрочем, все такие были. У нее просто особенно звонкий голос и чуть больше энергии…

– Хорошо видно! – крикнул Саша не без самодовольных ноток в голосе. – Сейчас разговаривают, а недавно Окс давали гитару подержать. Показывает на корпус, что-то говорит…

В Саше метр семьдесят с лишним роста, больше, чем в их вожатой, у него длинные руки и ноги и еще более длинный язык. Пшеничные волосы лезут в лицо, и он вечно откидывает их назад – сейчас вот они тоже болтаются на лице, мешая и попадая в глаза, но руки заняты, и приходится терпеть…

Тихонько скрипнула дверь, так осторожно, что ни один из любопытных носов, полностью увлеченных деятельностью за окном и наполовину торчащим с балкончика Сашей. Тогда вошедшая, приложив палец к губам, принялась подкрадываться к нему ближе, и пионеры, замечая ее, хихикали в кулачки, зажимали рот ладонями, но молчали, предвкушая.

Холодные руки крепко ухватили впередсмотрящего за щиколотки, и одновременно вожатая гаркнула:

– Тарасов! А если упадешь?!

Тарасов дернулся и во весь голос ругнулся, теряя равновесие. Но, надо отдать ему должное, он был хорошим впередсмотрящим и не заорал. Ну, почти не заорал, но почти же не считается, да?

– А вы чего молчали, кидаловы?! – сдавленно и негодующе. Он дернул ногой и с нее слетел кед, демонстрируя всему миру ногу в песке и сухой траве. – Я ради вас тут жизнью рискую, а вы!..

Вожатая хмыкнула и помогла ему вернуться в комнату целиком. Пнула в его сторону потерянный кед.

– Спасибо, – Саша ничуть не смутился, запрыгал на одной ноге, обуваясь, и уже сверкал глазами на товарищей по отряду, демонстративно гневно.

Вожатая оглядела своих подопечных, отмечая мысленно, кто с кем сидит по разным углам (как бы завтра не подрались), чьи носы обгорели за прошедший день и чьи коленки теперь в корочке запекшейся крови (завтра пораньше вытащить из моря, во-первых, чтобы неповадно было, а, во-вторых, чтобы корочка не размокла, и в раны ничего не попало). Вожатой было двадцать лет, это ее как минимум десятая смена в лагере, и ей все еще не надоело, не осточертело и не наскучило – о чем-то это да говорит. На всякий случай бегло пересчитав макушки – это было самое начало смены, лица пусть и примелькались за пару дней, но она еще не настроилась на их волну настолько, чтобы одновременно помнить все два десятка человек.

– А где?.. – нахмурилась было, обнаружив недостающее звено.

В коридоре как по заказу раздался топот. Мгновением позже дверь вынесли стенобитным тараном, и в отрядную комнату ворвался ураган, стихийное бедствие, природный катаклизм из выцветшего платья в какие-то цветочки, развалившейся косички, запаха моря и, почти отчетливо, почти ощутимо – той самой гитары, которую «дали подержать». Оксана не стушевалась даже под тяжелым взглядом вожатой – пронеслась к креслу, бросила «Маринка, двинься!» и упала на подлокотник, красная, лохматая и всем абсолютно довольная.

Триумфу проаккомпанировали тишиной.

Юра переглянулся с Тарасовым, в плечо легонько ткнул Рената, и тот кивнул, не обернувшись. Марина собиралась уже было шикнуть на них – но вожатая уперла руки в боки, вышла на центр вместо того, чтобы сесть в свое кресло, и все взгляды оказались безоговорочно прикованы к ней.

Она выдержала эффектную паузу и, завладев вниманием каждого, заговорила, размеренным наставническим тоном опытного пионер-вожатого:

– Завтра – торжественное открытие смены. Подъедут те, кто добирался дольше вас, и вечером мы всем лагерем пойдем на линейку и концерт в амфитеатр. Нужно придумать наше название, чтобы не быть просто «пятым отрядом», и кричалку. Может, кто-то поет или танцует и хочет выступить с номером? Нужно обсудить это сейчас, чтобы вы подумали до утра и все решили, а завтра мы уже начали готовиться. Что скажете?

Несколько рук поднялись в разных концах комнаты.

– Я занимаюсь пением, – девчачий голос. – А во втором отряде моя одноклассница, она играет на пианино и может мне аккомпанировать – мы как-то выступали в музыкальной школе… Если тут так можно.

Вожатая просияла.

– Дружба между отрядами – это замечательно! Скажи мне ее фамилию, я поговорю с их вожатой, чтобы вас отпустили порепетировать и дали класс с пианино, – она сделала пометку в клеенчатой тетради, нарочно разлинованной под сегодняшний вечер. – Кто-то еще хочет? Я помогу всем, чем смогу, и все остальные тоже, правда, ребята?

Гул голосов ответил более-менее положительно.

– Отлично! Тогда не стесняйтесь, говорите – а пора давайте обсудим сегодняшний день, что было хорошего, что, может быть, плохого, какие у вас новые впечатления. Вы все уже познакомились?

– Да!

– Еще в поезде.

– А мы в параллельных классах учимся!

– А Светка с моей сестрой макулатуру собирала летом, я ее оттуда и запомнил, да, Свет?

– У тебя еще велик сломался, точно…

Вожатая кашлянула, призывая к порядку, и ее, конечно, проигнорировали. Тогда она подняла палец вверх, и даже тогда послушались только некоторые, самые бывалые, ездившие в лагеря уже много раз. Остальные галдели и галдели, кто-то вскочил с места, кто-то уже размахивал руками, рассказывая то ли про полет Гагарина, то ли про сломанный велик.

– Так, ребята! Тихо!

Тогда те, кто понял палец, зашипели на непонятливых, и стало только еще шумнее.

Вожатая усмехнулась и набрала побольше воздуха в грудь.

– Ребята, тишина!!

Наконец они замолчали, вожатая мысленно похвалила себя за маленькую победу (и заодно отметила самых громких, тех, кто буянил до последнего. Не из мстительности или злопамятности, а просто на случай, если придется соревноваться с другими вожатыми в умении успокоить отряд или находить к этим ребятам особенный подход). Заговорила про пионерскую дружбу и взаимовыручку, про дух команды и общие цели. Про то, зачем здесь, на Черном море, они все собрались.

Даже Саша Тарасов прекратил свое увлекательное повествование, и только иногда шептал слово-другое в Юркину сторону. Впрочем, его увлекали не столько пионерские идеи, сколько приключения, которые обещало лето в лагере. Можно было попробовать сбежать с концертной программы завтра – и искупаться перед сном или поискать заброшенные корпуса в дальнем углу территории. Можно было лазать на огромные деревья и прокрасться на задний двор столовки или даже выпросить гитару у старших… Да мало ли веселья в пионерском лагере, если тебе тринадцать, у тебя за спиной два дня на поезде до родителей и еще два месяца до школы и учебы!

А еще и Окс с ее загадками – не собирается же она молчать вечно, да?

Через год будет авария в Чернобыле, где-то в далеком Афганистане гремит война, до фестиваля Live Aid2 в далекой Америке еще чуть больше двух недель. А они сидели в отрядной комнате, всей гурьбой на полу и в продавленном кресле, и предвкушали самое лучшее лето в жизни – потому что тогда каждое лето было самым лучшим.

Горнист играет два

– Да, тут у нас не «Артек», – Ренат вяло ковырял ложкой в манке, а другой рукой отколупывал кожу на облезшем носу.

Марина, которая сидела рядом, посмотрела на него с интересом:

– Тут у нас объективная реальность. А тебе что, не нравится?

– Ну, нет вроде, нормально, – мальчишка все-таки отправил в рот кашу, но без лишнего энтузиазма.

– Ну тогда и нечего сравнивать.

Ренат ниже Марины на полголовы. Глядя на него, не удивляешься, что он не слишком-то жалует еду. Кажется, что за столом ему всегда скучно. А Марина высокая, с мальчишеской стрижкой и непробиваемой логикой. Они знакомы по прошлогодней смене в «Артеке», где попали в одну дружину и были обречены пересекаться. Воспоминания о том лете уже померкли, уступая место новым, но старое товарищество остались – и всегда бывает приятно встретить знакомых в новом коллективе. И даже если тогда не общались между собой больше, чем другие, то после встречи на новом месте как-то само собой получается держаться друг друга.

Окс – вот она, рядом, засыпает за столом – лучшая Маринкина подружка. Она знает Тарасова Сашу по «Орленку», куда их занесло совсем малышами по тем меркам, пятиклашками. Потом был этот лагерь, сдобренный шутками про ««Чайка» после «Орленка», мельчают птицы», и в этом году они были уже старыми знакомыми.

А с Юрой Оксана в одном классе, так что все, получается, «свои». И от этого им спокойнее и легче.

В небольшие лагеря отправляют не вразброс, а так, как они и живут дома – если родители с одного маленького предприятия или вы учитесь в одной школе, то можете встретиться и летом. И на следующее, например. А потом комсомол, инструктивно-методический сбор – и привет, вожатство, шефство над такой же малышней. Потому что если ты был в лагере, а потом вернулся, и еще, и знаешь, что еще вернешься, несмотря на то, что нужно ходить строем, придумывать кричалку для отряда, вставать по звуку трубы и еще море всяких пионерских вещей – то ты, однозначно, от всего этого уже не скроешься, сколько бы лет ни прошло.

Интересно, есть ли и у нынешних вожатых свои истории? Может быть, общий побег с открытия или встреченный на костровой рассвет?

Саша шумно прихлебнул из стакана и поставил оба локтя на стол:

– Доедайте быстрее, а то не успеете!

И они едят быстрее, чтобы не мучиться потом до самого обеда.

Окс сдалась на пляже. Когда все вылезли из воды по свистку вожатой, упали на полотенца или прямо в горячий песок, хохоча и оставляя мокрые следы от тел, и тут же принялись галдеть в двадцать голосов.

Она сдвинула с лица косынку, приоткрыла один глаз и, оценив обстановку, снова закрыла.

– А знаете, знаете, что я вчера у боксеров взяла?! – тщательно спрятанный восторг так и рвался наружу, выдавая все. Вряд ли бы Оксану взяли в разведку – ну, она и не стремилась.

Тарасов живо перекатился на грудь и поднялся на локтях.

– И что же? Давай, не тяни!

Окс – не разведчик, скорее берсерк. Не очень-то по-пионерски, зато слышится дух чужих легенд.

Маринка, Ренат и Юра валялись тут же, в рядок, и если Ренат сделал вид, что ничего не слышал, оставишь неподвижным и только напрягая слух, то Юра с Маринкой не скрывали свой интерес. На полотенце снова притихшей Окс тут же полетел песок, она взвизгнула, подорвалась с места и подняла целую песчаную бурю – и точно была бы отчитана вожатой на месте, если бы Марина не ухватила ее за плечи и не дернула обратно на полотенце твердой рукой.

– Тьфу! Вот кто такой умный?! – ей не ответили, и девочка, окончательно отплевавшись, вернула заговорщическое выражение лица. – Можете тысячу лет гадать и все равно не угадаете. Я книгу взяла, книгу, которую всю четверть искала по библиотекам и в очереди на нее с нового года стояла. Знаете, что за книга? Попробуйте догадайтесь!

Ребята переглянулись, дружно пожали плечами. Оксана могла загореться чем угодно, от кораблестроения до баллистики, тут не угадаешь.

Так что они не знали, что за книгу их подруга так старалась достать. Потом узнали – и зачитали ее, книгу, не подругу, до дыр, передавая друг другу. Клали ее под подушки, крошили на нее бутербродами, печеньем и чипсами с солью. А потом, многие годы спустя – ставили бокалы с вином, клали в пустой рюкзак по соседству с одними только сигаретами и парой мятых купюр (чаще без), засовывали на самое дно чемоданов и доплачивали на таможне за перевес, но не вынимали толстенный том.

Строго говоря, то жаркое первое июля на черноморском побережье, после купания и в предвкушении булок из столовки, что-то такое с ними сделало, что они совсем другие стали. Но тогда они, конечно, и не подозревали, что так получится.

– Ну, что за книга-то? – не выдержал Саша, пытливо вглядываясь в девчачье лицо.

Та не выдержала даже драматичную паузу: вскочила, принялась рыться в сумке и, найдя то, что искала, продемонстрировала ее всем.

– «Властелин колец. Хранители». Слышали про такое?

Юра пошарил по полотенцу и нацепил очки. Остальные и так уже смотрели во все глаза, но радостно узнавать не спешили.

– Это что, та, которое продолжение «Хоббита», что ли? – мальчик протянул руку и тут же получил по ней со звонким шлепком. Он совершенно не обиделся – но зарубку в памяти сделал. Просто так. – Мне «Хоббита» дядя подарил, он у меня дома лежит.

– Читал? – нетерпеливое.

– А то. Хорошая история, хотя и странная.

Тарасов хмыкнул, оценивающе глянул на друга:

– Тогда и мне дашь почитать. А я тебе джинсы одолжу, вроде, влезешь… Идет?

Юра молча пожал ему руку и снова улегся, удовлетворенный сделкой. Одолжил бы в любом случае, но раз это так важно, и раз Сашка хочет назначить этому цену – да будет так.

А девочки наклонились над книгой, Окс увлеченно зашептала что-то на ухо Маринке, та кивала, заражаясь непонятным пока, но вроде веселым энтузиазмом. Парню захотелось тоже.

– О чем тогда «Властелин» ваш? Вроде бы все в «Хоббите» закончилось, нечего продолжать.

– О! Это первая книга из летописи, не знаю, сколько дальше будет. Там действие разворачивается лет через шестьдесят после похода к Одинокой горе. Бильбо старый уже, а Гэндальф точно такой же, и в норе теперь живет племянник Бильбо, Фродо, но я пока точно не знаю, потому что за ночь дочитала только до момента, когда кольцо…

– Так, стоп! – Тарасов перебил ее, тряхнув головой и рассыпав целый веер брызг по сторонам. – Я ничего не понимаю, да и Юрка с Ренатом тоже. Объясняй нормально, сделай одолжение. А еще лучше – дай почитать!

– Что, любовь к зарубежной литературе проснулась? – хихикнул Ренат.

– Ой, отвянь. Интересная тема же, а тут все равно заняться нечем. Окс? – Саша был полон решимости разобраться, и распространял эту решимость вокруг.

Девочка кивнула, заправляя за ухо прядь и деловито продолжая свое:

– Так вот, хоббиты…

– Что такое вообще твои хоббиты?!

– Это , ну, такие…

И тогда их прервали самым наглым и прекрасным образом одновременно. Вожатая засвистела в свисток, козырьком приложив ладонь к глазам, а потом закричала:

– Пятый отряд! Марш купаться! Помните, что буйки…

Пятый отряд подорвался с места и с воплями уже бежал к воде. Это буйкам нужно было беречься их, а не наоборот. Кого-то тут же уронили в полосу прибоя с фонтаном брызг, и этот кто-то утянул товарища за собой. Остальные брызгались в них, смеялись, окунались тоже. Возникла куча-мала.

С хохотом над рухнувшими товарищами на мгновение возникла худая фигура – не иначе как Тарасов, кто ж еще. Волосы прилипли ко лбу и смешно подчеркнули скулы, все правое плечо было в водорослях и песке, а прямо над ним стояло, выжигая все злое и темное, беспечное слепящее солнце.

Триумф Сашки длился секунду. Мгновением позже его утащили под воду, навалившись разом и оглушая всех разумных существ в радиусе пары километров визгом и криками, но он остался в памяти вожатой таким: с неправильным нимбом золотого солнца, широченной ухмылкой и худыми плечами среди брызг и волн.

– Я победил! Морской царь! – заорал он, жадно вдохнув, едва ему дали поднять голову над водой.

Подводная подсечка от Рената словно срезала его, и пшеничная макушка снова скрылась в мешанине из песка, рук, ног и, немного – моря.

А потом они вышли на берег и завернулись в полотенца с дурацкими рисунками, со следами от прилипшего песка по форме их тел. Впрочем, никто не смотрел ни на рисунки на полотенцах, ни на то, сколько и куда налипает песка.

Оксане наконец дали дорассказать про ее любимых хоббитов. Слушала сначала только горстка «просвещенных». Это потом, через несколько дней и остальные начнут подтягиваться, подсаживаясь к кружку – услышав про героев и королей, про путников и оборону крепостей, делали вид, что им почти все равно, но приходили каждый раз и садились поодаль, чтобы не упустить ни одной истории и ни единого слова.

Окс видела их глаза. Кажется, Света, уставшая от отцовского строгого «будешь врачом, будешь спасать людей, когда начнется война с буржуями», задерживала дыхание, когда слышала про круглые хоббичьи норы и тихие вторые завтраки в мирной стране, веками не знавшей войны. Ренат вспомнил лошадь, оставшуюся в деревне у бабушки где-то далеко за Уралом. Тарасов уже примеривал меч к своей руке, кое-кто – лук или копье. Были девочки, которые фыркали, когда в рассказе появлялись эльфы, а потом у них краснели самые кончики ушей. По-разному было.

Но каждый, кто слушал эти истории, закрывал глаза вечером и видел другую вселенную. И ни в одной – хотя у каждого вселенная была своя – ни в одной вселенной не было красных галстуков, пионерской гордости и коммунистического привета.

      Так забылся брезжащий на горизонте комсомол и партийная работа. Но в обед Марина кашлянула и сдержано поделилась, что решила продолжить учить иностранный. Мальчики покивали, почесали репу, и уже к полднику, как раз после обсуждения концерта, стали называть себя членами исторического кружка.

И было открытие смены в амфитеатре, где мурашки бежали по коже от звука труб и общего хора, и снова от красных галстуков спину получалось держать ровнее. Были торжественные речи и гимны, были выступления, хорошие и плохие и были жидкие аплодисменты и бурные овации, переходящие в крик. Задышала новая смена в «Чайке», которая не «Артек» и не «Орленок», конечно, но от этого только шире раскрывала душу для отдыхающих.