Офелия

– Хоть ты на нее не вопишь, – усмехнулся Питер и поднял перед собой лающую Лотту. – Видишь, Офелия? Лотта требует свой мячик обратно.

Русалка растянула губы в подобии улыбки, сверкнули острые зубки.

– Здорово! – воскликнул Питер. – Да ты улыбаешься! Офелия, мяч. Мяч. Давай его сюда. Мяч.

Удивительно, но она его поняла. Нырнула, покружилась немного и выплыла, ухватив мячик зубами.

– Не так, – покачал головой Питер. – Надо руками. И бросать. Вот, смотри.

Он опустил Лотту на дорожку и сделал жест, будто что-то берет в руки и бросает. Офелия отпустила мяч и замерла, не сводя с Питера больших черных глаз. Уши-плавнички то приподнимались, расправляясь, то прижимались к мокрым волосам. Мяч покачивался на воде рядом с ней, и Лотта лаяла, не умолкая. Наконец Офелия совсем по-человечески кивнула, обхватила игрушку тонкими пальчиками и взвилась из воды в окружении сверкающих брызг.

– Ух ты!!! – пораженно выдохнул Питер, наблюдая это восхитительное зрелище.

Красный резиновый мячик стукнулся об край скамейки и покатился в траву. Собаки радостно завопили и бросились его ловить. Офелия вынырнула поодаль и, как показалось Питеру, вся сияла от радости. Мальчишка отобрал у собак игрушку и снова бросил в пруд. Секунды спустя мяч вернулся обратно.

– Молодец, Офелия! – крикнул Питер. – Лови мяч!

Она снова прыгнула, перехватила летящий мячик, утащила его в глубину. Бишоны топтались у самой кромки воды, обиженно скулили. Питер замер, пытаясь угадать, где вынырнет русалка. Или выскочит мячик.

Мяч ударил его по ноге. Питер повернулся вправо и увидел Офелию под мостками – там, откуда отец прикармливал ее рыбой. Русалочка выглядывала из-за опор мостков и выглядела чрезвычайно довольной. Питер подбросил мячик в руке, и игра возобновилась. Мальчишка бросал мяч, Офелия перехватывала его на лету, пряталась под водой, выныривала внезапно и кидала игрушку Питеру. Собаки носились по дорожке взад-вперед и галдели без умолку.

Так их и застали миссис Палмер, Агата и пятеро старшеклассниц, приехавших в гости. Зрелище играющей с мальчиком русалки было настолько неожиданным и красивым, что дамы замерли, не решаясь нарушить идиллию и словом. Офелия была прекрасна в сияющем ореоле брызг под ярким солнцем, в своих развевающихся ленточках, оборках и воланах. Такого волшебного зрелища ни в одном кино не показывали. Питер смеялся, перебегая с места на место, бросая мяч – довольный, растрепанный, счастливый.

– Лови, Офелия! Умница! Какая ты молодец! – кричал он, хлопал в ладоши. – Бросай мячик!

В разгар игры Лотта не выдержала. Прыгнула в пруд и поплыла к мячу, отчаянно колотя по воде лапами. Офелия тут же нырнула. Заскользила под самой поверхностью легкая белая тень.

– Лотта, назад! – закричал перепуганный Питер.

Агата пронзительно завизжала, заметалась. Миссис Палмер и девочки помчались к пруду, все наперебой звали собаку. Та скулила, кружа на месте, как белый комочек ваты.

– Лотта, миленькая, сюда! – Питер встал на колени, протянул руки над самой водой. – Ко мне, Лотта! Плыви сюда!

Офелия вынырнула возле собаки, та перепугалась окончательно, принялась подвывать. Кто-то из девчонок воскликнул:

– Да она ее утопит!

Питер заплакал. До Лотты было слишком далеко, русалка кружила рядом, и мальчишка помнил, что точно так же она делала, когда отец бросал ей крупную рыбу. Мальчишку трясло, он звал и звал собаку, беспомощно глядя на то, как она все больше погружается в воду, намокая.

– Офелия, нельзя! Не трогай! – кричала миссис Палмер.

Русалка нырнула. Питеру показалось, что у него кончился воздух. Или кто-то ударил его в живот, перебив дыхание. Сейчас… вот сейчас вода под Лоттой посветлеет, станет белой, как сама собачка – и все, Лотта исчезнет. Мальчишка закрыл лицо руками. «НЕТ! Офелия, НЕТ!» – взмолился он молча, не в силах ни вздохнуть, ни вскрикнуть. Подоспевшая мама обхватила его руками, прижала к себе. Питер вжался лицом в ее платье, пропахшее ягодным джемом и выпечкой. Больше всего на свете ему сейчас хотелось спрятаться, перестать слышать, оказаться далеко-далеко отсюда.

– Офелия… – обронила миссис Палмер в наступившей тишине. – Господи…

Что-то заставило Питера открыть глаза и оглянуться.

Офелия двигалась к берегу, словно шла в воде, погружаясь до плеч. В руках у нее была Лотта – живая, очень довольная, занятая важным делом: собака вылизывала русалочке щеку. Офелия с удивлением рассматривала ее, бережно поддерживая одной ладонью под живот, а другой касаясь то пушистой макушки, то мокрой шерсти на спине. И улыбалась.

Агата примчалась, когда русалка почти подплыла к берегу. Хлестанула ее прутом – тем самым, что отец брал с собой «для безопасности».

– Отпусти ее, гадина! – в слезах вопила Агата, лупя прутом, почти не глядя. – Не трогай мою собаку, мерзавка!!!

Питеру показалось, что Офелия вскрикнула. Тонкие руки, держащие Лотту, метнулись, закрывая лицо. Собака глубоко окунулась в воду, взвыла, замолотила лапами – и вот уже миссис Палмер подхватила ее, вытащила на берег. И Питер словно очнулся. Налетел на сестру, вцепился в руку, держащую прут.

– Дура! Не смей! Она спасла ее! Что ты делаешь? – орал мальчишка, заливаясь слезами. – Это больно! Это очень больно!

Растаскивали их миссис Палмер и гостьи Агаты. Мама увела Питера в дом – за руку, как маленького; умыла, напоила водой, в которую накапала перед этим успокоительного. Агату утешили девчонки, рассказали, как все случилось на самом деле. И уже через двадцать минут над лужайкой, где мама накрыла стол, зазвучал веселый девичий смех.

Питер даже к ужину не спустился. Лежал ничком на кровати, уткнувшись лицом в вытянутые руки, и думал об Офелии. В память врезались полные боли и обиды черные глаза русалочки. И рассеченная прутом оборка пышного платья, которая – Питер помнил – была частью самой Офелии.

Когда совсем стемнело, в комнату Питера зашел мистер Палмер. Присел на край кровати, погладил сына по голове.

– Мама мне все рассказала, Пит, – тихо и медленно, словно тщательно подбирая каждое слово, сказал он. – Пожалуйста, не обижайся на сестру. Она очень испугалась за собаку. И все не так поняла. Она тоже переживает, сын.

Питер хотел сказать, что никто Офелию не любит, что все воспринимают ее как опасное дикое животное, и это глупо, это неправильно, но не смог. Лишь съежился и глубже уткнулся в подушку. Отец посидел рядом еще пару минут и ушел. Окно в комнате Питера было открыто, и мальчик услышал вскоре, как отец на крыльце сказал маме, что русалка не ест и вообще не выныривает, как бы он ее ни звал. И похоже, что тренировки с ней придется начинать с самого начала.

Как только в доме все стихло, Питер спустился в сад. Бездумно подобрал валяющийся на дорожке собачий мячик и пошел к пруду. Ночь была темной, луна пряталась в облаках, и мальчик не сразу разглядел сидящую на мостках над водой фигуру.

– Ты что тут забыла? – сурово спросил он.

Агата вздрогнула и обернулась.

– Заснуть не могу, – призналась она. – Начинаю дремать – и мне кажется, что кто-то плачет.

Питер сел рядом с ней, свесил с краю ноги. Вода под ним отражала темное, закутанное в облака небо. Воздух сладко пах розами и жасмином. Где-то вдалеке в деревне лаяли собаки. Питер оперся ладонями о деревянную поверхность мостков и закрыл глаза. Представил себе глубину пруда: темную толщу прогретой за день воды со слабым-слабым течением, стебли кувшинок с широкими тарелками листьев по поверхности – будто раскрытые зонты. И тишину. Гнетущую тишину, не нарушаемую ничем.

«Как же тебе одиноко там, в глубине…»

– Я думала, она выплывет, – вдруг сказала Агата. – Хоть вдалеке, но покажется. И я извинюсь перед ней. Хоть она и рыба.

– Это не она рыба, это ты дура! – взъелся Питер. – Пойди, хлестни себя этим прутом хоть пару раз! На себе испытай, как это больно! Она играла со мной. Она принесла Лотту обратно. Лотта утонула бы, понимаешь? А ты… А ты…

Он зашвырнул мяч далеко в воду и обратил к растерянной Агате искаженное злой гримасой лицо.

– Как же я тебя ненавижу! – выдохнул он. – Ты всегда все только портишь! Ничего ты не раскаиваешься! Просто папа тебе выговорил, и ты притворяешься, что тебе жаль! Я слышал, как ты со своими дурацкими девками тут смеялась. Понравилось им? Показала пленную зверюшку в клетке и себя в роли смелого укротителя?

– Питер, ты что…

Он неуклюже забрался на мостки, встал.

– Да иди ты в жопу, курица, – по-взрослому грубо бросил он и сделал шаг в направлении дома.

И едва не наступил на лежащий у края деревянного настила маленький мокрый мяч.

Глава 11

Йонас объявился через неделю. Пришел в небывалую рань, понурый, в надвинутой на глаза бейсболке, извинился перед Палмерами-старшими за отсутствие.

– Простите, пожалуйста, – глядя на сбитые носки своих дешевых кроссовок, произнес мальчишка. – Я был не здоров, а тетушка не сочла нужным вам об этом сообщить. Миссис Палмер, я все отработаю. Я виноват.

Оливия Палмер растрогалась, обняла мальчишку, сунула ему в карман куртки горсть конфет. Мистер Палмер хлопнул сконфуженного Йона по плечу и быстренько наметил план работы:

– Рад, что ты вернулся, парень. Пока нет дождя, опрыскай смородину и молодые яблони, а если останется время, подравняй кусты на въезде в усадьбу. И возьми в сарае лестницу, отпили ветки клена у гаража: они мешают открывать ворота.

– Ах-ха, – с готовностью кивнул Йонас. – Я могу начать прямо сейчас?

– А как же школа? – насторожилась миссис Палмер, пакуя Питеру и Агате сэндвичи.

В ответ Йонас пробурчал что-то невразумительное и выскользнул во двор. Конечно, Питер подхватил школьную сумку и помчался за ним.

– Машина через пять минут! – крикнул ему вслед отец.

– Милый, не забудь с собой ланч! – добавила мама.

Друга Питер нагнал уже у сарая с инструментами. Йонас насвистывал какой-то мотив, колупая ключом в замке.

– Ну привет! – дружелюбно окликнул его Питер и протянул руку.

– Привет, Пит Наглажен И Побрит! – усмехнулся Йонас, отвечая на рукопожатие.

– Ну-ка, ну-ка… – Питер настороженно заглянул под козырек бейсболки. – Охренеть. Йон, это кто сделал? Выглядишь ужасно.

– Не, это уже пустяки, – ухмыльнулся Йонас. – Зубы и кости целы, остальное фигня.

«И я еще переживал за разбитый нос», – подумал Питер, хмуро разглядывая здоровенный лиловый фингал на левой скуле друга, рассеченный висок с двумя швами и сбитые костяшки пальцев на разукрашенных ссадинами руках. Йонас проследил его взгляд и убрал руки за спину.

– Да все нормально, заживет, – успокоил друга он. – Пару дней назад выглядело куда хуже.

– Кто тебя так? Только не говори, что тетка.

– Да местные! Ты не думай, им тоже досталось.

– Опять нацистом дразнили? – со вздохом спросил Питер.

Йонас открыл дверь в сарай, шагнул внутрь и поманил друга за собой.

– Пит, кроме тебя, я никому не могу доверять, – сказал он очень серьезно. – Ах-ха?

– Сам знаешь, я ничего никому не скажу, – так же серьезно ответил ему Питер. – Быстрее рассказывай, что стряслось.

– Давай все же после школы?

– Нет уж, говори хоть в двух словах!

Мальчишка помялся, вздохнул и полез за пазуху. Питер ожидал чего угодно: что он вытащит нож, пистолет, толстую пачку денег, секретные чертежи военных разработок… но только не пикси.

Маленькое крылатое существо сидело на ладони Йонаса, обнимая его за большой палец. Разлохмаченные ярко-рыжие волосы, нежно-фиолетовая кожа, крупный растянутый рот, полный махоньких острых зубов. Питер видел пикси прежде, но они были крупнее. Малявка, дрожащая на ладони друга, была ростом не больше пятнадцати сантиметров, с тощими ножками и ручками. И со сломанным прозрачным крылом, заботливо укрепленным спичками, нитками и клейкой лентой.

– Я его отобрал, – поглаживая растрепанную шевелюру пикси кончиком мизинца, вздохнул Йонас. – Он сбежал у кого-то, а эти придурки поймали. Решили в инквизиторов поиграть. Уроды.

Фиолетовая мелочь тихо пискнула, не открывая зажмуренных глаз. Йонас поднял руку, поднося пикси к лицу Питера, и мальчишка разглядел выбитые на боку малыша цифры и инициалы прежнего владельца.

– Йон, его вернуть надо, – сказал он неуверенно.

– Зачем? – неожиданно жестко спросил Йонас, прикрывая пикси ладонью.

– Ну… Он же собственность. Как машина. Если ты его вернешь, тебе заплатят денег. Ну… вознаграждение. А если нет – могут обвинить в воровстве.

Пикси снова то ли чирикнул, то ли что-то пропищал, и Йонас переместил его за пазуху. Посмотрел на Питера так, что тому захотелось шагнуть назад.

– Они не собственность, Пит. Это разумные существа. И то, что люди с ними вытворяют, пользуясь тем, что в нашем мире они беспомощны, – это мерзость. Вы уже били свою русалку током? – глухо спросил он.

– Йон, ты что? Мы кто, по-твоему? – ошарашенно спросил Питер – и вспомнил про Агату.

Йонас отвел взгляд. Снял висящий на стене кусторез, сунул в задний карман штанов секатор.

– Ты иди, тебя машина ждет, – отвернувшись, сказал он.

– Я после школы сразу к тебе. Мир?

– А мы что – ссорились?

– Тогда не веди себя так, будто тебе совсем башку отшибли! – отчеканил Питер и ушел.

Весь день в школе он думал о том, что сказал Йонас. Сперва гонял в голове их диалог, взращивая в себе обиду. Еще бы: неделю не виделись, а он так… как с врагом. И было бы с чего! А потом мальчишка вдруг понял, что Йонас очень переживает за Офелию. И за него, Питера, тоже. Потому что оттудыши – не животные. У них есть эмоции, они умные… и, возможно, способны на месть. От последней мысли Питер похолодел: Агата ударила русалку, обидела ее, причинила боль. А вдруг Офелия озлобилась и теперь ждет шанса, чтобы сделать что-то жуткое в ответ?

«Надо поговорить с Агатой, – глядя в окно на легкие перья облаков, думал Питер. – Я должен ей объяснить, что оттудышей обижать нельзя. И предупредить, чтобы не подходила к пруду».

– Мистер Палмер, – раздался прямо над головой голос учителя, – я все понимаю: лето, три дня до каникул. Но не соблаговолите ли вы из элементарной вежливости поприсутствовать на уроке?

Класс засмеялся, Питер буркнул извинение и попытался сосредоточиться на теме занятия, но через пять минут в голову опять полезли посторонние мысли.

«Пикси… Вроде они тоже оттудыши, подневольные, пленники. Вроде этот малявка сбежал от владельца. Должен людей бояться и ненавидеть – так пишут про них. А к Йонасу вон как льнет. Странно… Что, в книгах и журналах врут? Или пикси Йона какой-то особенный? Стоп. Йонас же родом из окрестностей £пятна междумирья“. Он без родителей остался, сам говорил, что это из-за войны. Тогда почему он не ненавидит оттудышей?»

С соседнего ряда передали записку. Питер хотел отправить ее дальше, но увидел на клочке бумаги свое имя. Причем аккуратным округлым почерком. Девчонки никогда Питу не писали, сколько он себя помнил. Разве что в порядке розыгрыша. Видимо, решили похихикать над ним перед летними каникулами. Питер вздохнул и развернул записку.

«Привет, Пит! Я слышала, у вас есть русалка. А пригласишь посмотреть? Я за это с тобой в кино схожу. Уилла Джонсон».

Сперва он обрадовался. Еще бы: одна из трех самых красивых девчонок в классе написала ему записку! Да еще и в кино предложила! А потом Питер перечитал ровные строчки еще раз, и ему стало невероятно противно. Он ей русалку, а она с ним в кино. Значит, Уилле не интересно подружиться с ним самим, а просто хочется поглядеть на Офелию. Как подружкам Агаты. И он равнодушно отложил записку в сторону.

На перемене Питер почти бегом бросился в туалет. Открыл там окно и вылез на задний двор, где привычно курили старшеклассники. Спрыгнул в вытоптанную среди некошеной травы площадку, прошел несколько шагов и сел на корточки под стеной. Старшеклассники проводили его настороженными взглядами и вернулись к обсуждению политики и гоночных автомобилей.

Питер съежился, обняв колени руками и уткнувшись в них подбородком. Хотелось заорать, чтобы распугать криком все ненужные, сложные и пугающие вопросы, что навалились на его бедную голову. Но он знал: не поможет. Можно начать думать о другом, можно тайком читать под партой книгу или рисовать на промокашках комиксы, но вопросы все равно останутся. Такие, которыми не поделишься ни с кем. А у самого на них пока нет ответов, да и искать ответы страшно.

По сосновым иголкам в траве сновали муравьи. Питер посмотрел на них и подумал: «Вот тоже не люди, а непонятные нам существа. Почему мы их не боимся, не уничтожаем, не стараемся засунуть в ящик? Они такие же, как наша Офелия. У них своя жизнь, они не говорят и не понимают нас. Почему мы можем с ними не воевать, а с оттудышами – нет? Оттудыши же не виноваты, что наши миры слиплись, как растаявшая конфета и бумажный фантик. Говорят, они хотят нас захватить, уничтожают все, до чего дотягиваются. Потому наши армии постоянно загоняют их обратно. Восемнадцать лет… А почему за это время не построили стену? Просто высокую стену вокруг £пятна междумирья“? Ну дураку же стало бы ясно: не лезь, сюда нельзя, тут тебе не рады. А мы воюем…»

– Эй, дружок, ты чего?

Над Питером склонился высоченный широкоплечий старшеклассник. Кажется, Пит уже видел его раньше. «Наверняка кто-то из наших спортсменов», – подумал мальчишка.

– Все в порядке, – поспешно ответил он верзиле.

– Обидел кто? Или оценку не ту схлопотал перед каникулами? – продолжал допытываться парень, дыша на Питера табачной вонью.

– Просто достали все. Честно. Я хотел всего лишь посидеть тут.

Старшеклассник присел с ним рядом, затянулся, хмыкнул.

– Мне подруга сказала, тебя хулиганье достает. Взгреть их разок? Чтобы больше не сунулись.

Питер помедлил с ответом. Подруга? Интересно, это кто же обратил внимание на его проблемы? Идея взгреть Дюка, конечно, была хороша, но… Что-то в ней было не так.

– А кто ваша подруга? – осторожно поинтересовался он.

– Беата Литтл, – широко улыбнулся парень. – Лучшая девушка на свете.

Мальчишка вспомнил светловолосую красавицу в коротком платье. Ну надо же… Видимо, феи среди людей все же существуют. И эти феи замечают обыкновенных мальчишек. Даже страдающих избыточным весом не красавцев.

– Ты же Пит Палмер, верно? – прищурился старшеклассник.

– Угу. А что?

Парень выпустил струйку дыма из угла рта, усмехнулся.

– Ну, типа ваша семья – местная знаменитость. Отец ездит на модной тачке, сестрица набирает популярность среди любителей тощих цып. А про вашу русалку в Дувре не слышал только глухой. А еще твой брат в старших классах играл за городской футбольный клуб. Чего он бросил, не знаешь?

– Ларри занят. Он учится на адвоката, недавно защитил диплом, – ответил Питер и, неуклюже помогая себе руками, поднялся.

– А я думал, адвокаты защищают людей, а не дипломы, – не выпуская сигарету изо рта, сказал верзила, и парни, курящие чуть в стороне, заржали.

Питер бросил в их сторону сердитый взгляд и поспешил уйти из курилки. Не хотелось, чтобы вонючий дым въелся в одежду и волосы и мама устроила бы допрос по возвращению домой: «Питер, ты что – куришь?!» Мальчишка ясно представил себе недовольное мамино лицо, нахмуренный лоб, взгляд, подозревающий младшего сына во всех смертных грехах разом, бишонов, обнюхивающих школьные брюки… и неожиданно для себя самого рассмеялся.

Высоко-высоко в небе над школой, над верхушками сосен парка через квартал летел самолет. Питер помахал ему рукой, и ему показалось на миг, что самолет ответил ему, качнув крыльями. Вдруг стало легко-легко, все проблемы отдалились, ушли неприятные мысли, и в голове стало так ясно, будто Питер вдохнул частичку солнца и высокого летнего неба.

«Не так уж и важно, что происходит вокруг тебя, – подумал он. – Важнее то, как ты сам к этому относишься и поступаешь. И если не ты решишь, а за тебя кто-то, это будет неправильно. А неправильное потащит за собой другие неверные поступки. И мир просто завалится набок и сломается для тебя навсегда. Значит, каждый из нас должен держать свой мир ровно, поступая правильно. Мир Йонаса не падает, потому что Йон смелый и помогает другим, не боится никакой работы и деревенских мальчишек. И для его мира было правильным не возвращать оттудыша владельцам. А что правильно для моего мира? Что я должен делать, чтобы мне было спокойно? Чтобы быть счастливым, как раньше?»

Прозвенел звонок, и Питеру пришлось вернуться в класс. На уроке он был собран, с интересом слушал рассказ учителя о горных системах Европы и проигнорировал две подброшенные записки, адресатом которых он значился красивым округлым почерком. Тревога оставила его, но вопросы никуда не делись. Когда занятие закончилось и вместе с ним и учебный день, Питер быстро смахнул вещи со стола в сумку и поспешил на перекресток коридоров первого этажа: место, где они неизменно встречались с Кевином Блюмом.

Кевин задержался минут на пять. Питер заметил его издалека: пушистая шапка кудрей, виднеющаяся над раскрытой книгой, медленно продвигалась в толпе по школьному коридору. Способность приятеля читать на ходу, не падая и ни в кого не врезаясь, Питера всегда удивляла. «Интересно, на уроках Кев читает под партой?» – с улыбкой подумал Питер.

Видимо, сегодня у Кевина в руках было что-то из ряда вон интересное. За тощим мальцом вился хвост из мальчишек помладше и даже из двух восьмиклассников. Все они старались заглянуть в раскрытую книгу. Когда Кевин приблизился, Питер смог прочесть надпись на обложке: «Эксперимент £Филадельфия“: теории и факты».

– Ого! – удивленно воскликнул он. – Кев, привет! Это у тебя откуда?

Кевин нехотя закрыл книгу, бережно пристроил ее под мышку. «Хвост» разочарованно вздохнул и рассеялся в разные стороны.

– Привет, Пит! Да вот, ездили в выходные с папой в Лондон. Мои оценки по математике были вознаграждены. Как твои дела?

– Все отлично, спасибо, – кивнул Питер и очень серьезно сказал: – Кев, у меня есть важный вопрос. Поможешь?

– Валяй, – ответил он и поправил сползающие очки.

– Вот смотри. У тебя бывает такое, чтобы ты чувствовал себя несчастным без причины? Как будто что-то такое происходит, что ты до конца не осознаешь, но чувствуешь, что это нехорошо.

– Бывает. Это был тот вопрос, да?

– Нет. Вопрос вот: что ты в таких случаях делаешь? Ну чтобы опять стать счастливым.

Они отошли к стене, чтобы не мешаться на проходе. Кевин помолчал минуту, глядя куда-то вверх, а потом выдал:

– Знаешь, я обычно представляю себе, что живу последний день. И завтра меня не будет. И думаю, что я должен успеть сделать, чтобы не было стыдно за мой последний день. И как-то все сразу становится понятным, самое важное остается, а всякая шелуха отваливается. И я сосредотачиваюсь на этом важном.

– И все? – удивился Питер.

– А дальше поступаю по совести, – важно ответил ему приятель.

– Как-то оно звучит… слишком идеально. Ты правда так делаешь или просто умничаешь сейчас?

Кевин покраснел, выдал долгое «Э-э-э…» и уже собрался что-то ответить, как к ним с Питером подошли девчонки. Целой стайкой, человек восемь – десять. Возглавляла процессию Уилла Джонсон. Она остановилась, улыбнулась и поправила волосы – совсем как актриса кино.

– Привет, Палмер, – кокетливо произнесла Уилла. – Ты не ответил на мое предложение, и я решила подойти сама. Покажешь мне вашу русалку?

– Взамен на поход в кино? – уточнил Питер.

– Ага. И взрослый поцелуй, – проворковала Уилла и опустила ресницы.

Девчонки зашептались, кто-то завистливо протянул: «Везе-о-от…» Кевин кашлянул и приподнял брови. Питер вспомнил, что взрослые называют такое выражение лица «ироничным», но никак не мог сообразить, что именно это означало. Видимо, Кев был удивлен и ждал, чем все закончится.

Питер посмотрел на Уиллу и коротко ответил:

– Нет.

– А если я предложу то же самое? – раздалось за спиной. – Мне ты тоже откажешь?

Мальчишка обернулся, и сердце его радостно встрепенулось: рядом с ним стояла Беата Литтл, божественная белокурая старшеклассница, которую он мечтал отблагодарить конфетами или цветами. Она сама к нему подошла, она с ним заговорила!

И тут он вдруг понял, что она сказала. И ему стало ужасно неприятно. Такое же чувство он испытал прошлой весной, когда захотел погладить Сноу и увидел, что у того в зубах дохлая лягушка.

– Зоопарк не работает, – сурово произнес Питер, толкнул Кевина в бок и добавил: – Идем.

– Простите, леди, у нас с мистером Палмером неотложные корпоративные дела! – Кевин состроил клоунскую гримасу и помчался догонять уходящего Питера.

Глава 12

Мокрая после дождя трава приятно холодила босые ноги. Ручей нес свои воды, мягко серебрясь в лучах предзакатного солнца. По стеблю одуванчика полз деловитый длинный жук с черными надкрыльями. Питеру он напоминал скрипача, опаздывающего на концерт. Жук очень торопился, перебирал длинными нескладными лапками, сердито шевелил усами: «Пропустите! Я первая скрипка! Мне надо срочно занять свое место в оркестре!»