Параллельщики

– Ната.

– Ты не Ната, а Сплюшка. Наверняка до полудня спала, – добродушно заметила Фотончик.

Если бы не традиция этих людей давать друг другу прозвища, фраза звучала бы оскорбительно, но именно в этом случае – просто «принятием в свои». Я улыбнулась, показывая, что намек поняла и от нового прозвища не отказываюсь, и спросила:

– Где ужинать будем? На кухне для всех места мало.

– Тащи бутербр…

Фо замолкла на полуслове. На кухонном столе стояли блюдо с пловом, вернее его имитацией – рис с овощами, обложенный золотистыми обжаренными ребрышками, – и бисквитный торт. Света обернулась, услышав хмыканье Попа, и распорядилась:

– Принесите стол из кладовки.

Вскоре в зале стоял раздвижной стол, и все весело болтали, уплетая и мою стряпню, и принесенные с собой колбасы, сыр и много чего еще. Я угадала: кроме вина они купили и водку, хотя пили ее не все, так что горячее жирное мясо оказалось весьма кстати.

– Ну как, Лаки, проверил все? – Пол смотрел на коллегу веселыми, слегка осоловевшими глазами: они с Солом, да и Лот, уже несколько раз отметили застолье водочкой, хотя и из небольших рюмок. – Нет ничего! Я же тебе это говорил уже!

– Проверил, хорошая техника. – Лаки догрызал ребрышко, запивая его красным вином. – Нам такую тоже нужно будет заказать. Но, сами знаете, она не может замерить все характеристики.

– Не начинайте опять! – Кью тоже потягивала сухое вино. – Хаук, они так всю поездку спорили?

– Нет, еще и работали, – усмехнулся Хаук.

– Ну что вы за люди?! Только о работе и говорите! До сих пор не пойму, как я умудрилась Лота охомутать?

– Кто кого – это еще вопрос. – Лот развалился в кресле, понемногу таская из тарелки сервелат. – Вопрос не в работе, а во взглядах на вас, женщин.

– И в чем разница? – Фо тоже выпила немного водки, которая подействовала на нее как успокоительное: Фотончик теперь была расслабленна, движения стали более плавными.

– В том, что работа меня везде найдет, а за Кью пришлось побегать. – Лот усмехнулся. – Инстинкт охотника. А некоторые бегают за дополнительной работой, и Лаки – впереди.

– Да он просто ищет свою ровню, – хмыкнул уже совсем размякший Сол: на него алкоголь действовал сильнее всего. – И землячку. Вот и мотается по стране как ужаленный, а была б его воля, по миру мотался бы. Лаки, ведь так?

– Считай, как хочешь. – Тот пожал плечами.

Я оглядела стол: плов съели весь, тарелки с нарезками полупустые, но чай нести еще рано. Или уже поздно? Хозяйка дома просто отдыхает после работы, трое из шести парней осоловели, Кью явно не хочет заниматься уборкой. Пришлось вставать и самой убирать грязную посуду, благо что мыть не надо – мойка ведь есть. Хаук и Лаки тоже встали, чтобы помочь мне, а Поп остался сидеть: он был трезв, но шевелиться, по всей видимости, совсем не хотел.

– Так что выяснил? – Хаук, поставив стопку тарелок, обернулся к Лаки. – Ведь что-то есть?

– Только повышенный фон, как у нас и в Москве. – Лаки очистил от крошек блюдо из-под риса, поставил в мойку. – Такие же результаты приходят из Дебрянска, Саратова, Вологды. Фон не выше максимально допустимого. Да кому я говорю? Сам все лучше меня знаешь.

– Знаю. Что ты сам думаешь?

– Готовят что-то. С Ильгизом говорил, он тоже этого ждет. Но где?

Я очищала тарелки, ставила их в мойку, и слушала, ничего не понимая. Хаук обернулся:

– Прости, Ната, опять о работе. Спасибо за ужин. Давай чашки отнесу.

– И водку у друзей-товарищей забери, а то их уже развезло. – Лаки перекладывал нарезку в одну тарелку. – Мне они бутылку не отдадут.

– Заберу. Они скоро успокоятся, десятый час уже. Или Фо не выдержит и всех выгонит.

– Или они пойдут добирать свое без нас. – Лаки усмехнулся. – Анализировать ситуацию. Как в тот раз. Ната, торт с чем? С вареньем? Жаль. В следующий раз им что-то с масляным кремом нужно – не так водка действует. Неси торт, а я мойку включу и чай захвачу.

Чайный стол вышел поспокойнее. Фо и Кью тихо беседовали, листая журнал, и несколько раз пытались привлечь и меня, но мне сейчас это было не интересно. Лаки, Хаук и Поп обсуждали что-то непонятное, Пол, Сол и Лот налегали на выпечку – и на мой торт, и на принесенные ими пирожные, – пытаясь травить байки, чтобы развлечь меня, но я их рассказов не понимала и только вежливо улыбалась. Потом Кью подняла голову от журнала:

– Поп, приютишь нас с Лотом на ночь? Чтобы до дома не ехать, я его не дотащу.

– Зачем Поп? – Удивился Сол. – Мы с Полом еще посидим, поболтаем у него, а вы ко мне идите.

– Вот и отлично! – Фотончик встала. – Пол-одиннадцатого, пора разбегаться. У некоторых, в отличие от вас, выпивох, завтра рабочий день. Хаук, прости, не о тебе речь.

– Согласен, Фо. – Он переглянулся с Лаки, ведь только недавно они говорили, что Света не выдержит и всех выгонит. – Я завтра тоже с утра в контору съезжу, отчет сдам, так что и мне пора на боковую. Помогайте убирать со стола. Э, нет, Пол, Сол, не вы, иначе опять на сервиз скидываться придется. Кью, помогай, нечего о тряпках болтать, успеешь еще. Фо, Ната, сидите!

Мы все же встали: Света на самом деле беспокоилась за очень красивый сервиз, судя по маркировке – Ломоносовского завода, – ну а мне было стыдно сидеть, когда хозяйка и гости работают. Пока убирали, Фо вспомнила:

– Лаки, у тебя же есть учебник по истории? Можешь Нате дать? Она ничего еще не знает.

– Дам, – кивнул он. – Могу и сам объяснить, а то твои способности к пересказу всем известны. Завтра у меня выходной, поэтому могу и город показать. Ната, ты согласна?

– Да, только если не весь город пешком обходить. – Я с ужасом представила себе эту перспективу.

Лаки рассмеялся:

– Я не Фо, это она КМС[1] по спортивной ходьбе и лыжам. Тогда завтра в десять утра, подойдет?

– Вполне. – Я согласно кивнула, а Кью улыбнулась:

– Самый лучший вариант, чтобы все Лаки объяснил. Фо, ты специально его возвращения ждала?

– Я и так все основное объяснила. – Света зевнула. – Вы выметаться будете, гости дорогие?

– Будем! – Лот, пошатываясь, вытолкнул на лестничную клетку Кью, за ними вышли Пол с Солом, которых придерживал Поп, и последними – Хаук с Лаки. Фо закрыла дверь:

– Изверги! Уже одиннадцать, а я еще не сплю.

* * *

Любит Света ранние подъемы и неудобоваримые завтраки. Хорошо, я себе сушек накупила, так что яичницу с остатками колбасной нарезки не пробовала, намешав себе напитка «Колос». Фо поморщилась:

– Разве тебе это нравится?

– Да. – Я пила его с удовольствием – тоже вкус детства.

– Ну смотри сама. Я на работу, вернусь к семи. Хорошо, что Лаки тебе все объяснит, он больше всех нас знает, по опыту. Я ушла!

Я проводила Фотончика, убрала посуду из мойки, загрузила туда чайный сервиз, так и стоявший с вечера, и задумалась: вчера насорили в зале, надо убрать, но ни веника, ни пылесоса я не нашла. Пришлось оставить все как есть.

Ровно в десять утра в дверь позвонил Лаки:

– Привет. Держи справочник по истории. Не передумала знакомиться с городом?

– Нет, – улыбнулась я, – но сначала вопрос: ты завтракал?

– Нет, не завтракал, нечем пока. – Он шагнул на кухню. – Так что не откажусь. Омлет?

– С остатками сыра. Держи. – Я разложила пышный золотистый омлет по тарелкам. – Дома любила его готовить, но не на завтрак.

– Фо тебя уже яйцами накормила? – Он рассмеялся. – Кью тоже жаловалась, и другие, кто у нее с ночевкой оставался, а Фотон считает, это лучшим началом утра. Но и ты ведь из яиц завтрак приготовила?

– Это уже не завтрак, я в семь позавтракала. – Я налила чай. – На вечер сварю ей пельменей, наверное. Вчера неудобно вышло, будто похвастаться хотела, показать, что я лучше хозяйки.

– Фо отлично готовит. – Он взял сушку. – Просто в последнее время не хочет, считает, что смысла нет. А так она многое умеет. Только вот не объяснять, что к чему. Человек действия. Пойдем?

Залитый летним солнцем город казался мне каким-то нереальным. С Фотоном мы его пробежали, и я мало что успела заметить, а тут мы шли не торопясь, и Лаки объяснял, что где находится.

– В центре города, около нашей конторы и еще километра на два-три от нее к северу и югу сохранилось довольно много старых домов, но в основном на центральных улицах, ну и церквей тоже. Здесь новые кварталы, они после войны все построены, а большая часть уже в последние лет двадцать, по новым технологиям. Вон там, на востоке, старый вокзал, на севере, при въезде в город, еще один, а за ним парк. Куда пойдем? В центр?

– Можно, но решай ты, мне все равно со всем знакомиться нужно.

Мы доехали до центра, потом прошлись по главной улице, центральной площади, посмотрели на собор – такой же, как у меня на родине. Лаки рассказывал, объяснял, где наиболее важные организации, как туда добраться и все в том же духе.

– Город у нас относительно небольшой, тысяч триста всего, и довольно компактный, особенно по сравнению с тем, каким был раньше. Тогда много частных домов было, но теперь люди побаиваются, большинство в новостройки переехало. Окраины – какие заброшены совсем, какие дачные, или в сады, огороды превращены. Зато польза: отдыхать есть где, да и город своими овощами и фруктами всегда обеспечен, и даже мясом – на юге птицефабрика новая. Мы тут погуляем или в парк съездим? Там сезон аттракционов начался, какое-то оборудование новое, колесо обозрения, оттуда всю округу видно.

– Поехали в парк. Он далеко?

– Нет, чуть дальше за нашим домом. К тому же там хорошие кафе, а я тебе обед должен, за суп.

Я удивленно остановилась:

– Откуда узнал? Ты тогда меня и не разглядел-то.

– Я всех соседей знаю, по крайней мере то, что такой суп никто не готовит. Значит, кто-то новый, а это можешь быть только ты. – Он улыбнулся. – Спасибо, выручила. Я с поезда уже никакой вышел: сутки работал, в дороге даже подремать не удалось, там семья с маленькими детьми ехала. А потом еще этот взрыв. Я как раз наверх шел, меня по ступенькам немного прокатило. Потом пока всех оттуда вынесли… Хорошо, девчонка какая-то за сумкой присмотрела. Так что до дома на автопилоте дошел, как дверь открыл, и не помню. Ты помогла?

– Я мусор выносила, увидела, что ты замок открыть не можешь.

– А если бы я вором оказался?

– В этом доме?

– И в такие дома посторонним попасть можно. – Он серьезно кивнул. – Но об этом позже. Пошли, пообедаем, а потом погуляем по парку.

За обедом он спрашивал уже о моем городе – похож он на их город? Я отвечала, что чем-то похож, чем-то – нет. Главное различие – мой раза в два больше по численности и в несколько раз по площади.

– У нас много частных домиков, даже почти в центре, некоторые еще дореволюционные. Много довольно богатых коттеджей. Основные здания примерно такие же и на тех же местах, но больше перестроены и в них другие организации. Главная улица немного иначе выглядит, магазинов и торговых центров раза в три, а то и в пять больше, а заводов практически не осталось. Не спрашивай почему – этого у нас в стране никто не понимает. Я никак не могу привыкнуть, что у вас все товары русские.

– Не все, мы почти треть импортируем.

Лаки доедал заварное пирожное и боролся с вылезающим из него кремом. Я, взглянув на кремовые «усы» парня, рассмеялась и протянула салфетку:

– Держи. У вас треть, а у нас даже зубочистки, и те китайские. Для меня такое количество русских товаров – фантастика побольше, чем параллельные миры, особенно учитывая, что я сейчас здесь.

Лаки доел пирожное, взглянул на меня, как раз с тоской смотревшую на карусели, и встал:

– Пошли кататься, а то у меня такое ощущение, что у вас и каруселей нет.

– Есть, но я на самом деле давно не каталась.

Мы прокатились на каруселях и колесе обозрения, а потом еще и на старых качелях-лодочках, при виде которых у меня мелькнули сразу две мысли: «Как они здесь сохранились?» и «У нас бы их запретили по технике безопасности». Но аттракцион работал, и я, взлетая вверх, снова почувствовала себя Алисой Селезневой. Только ненадолго, потому что после качелей Лаки кивнул на дальнюю аллею:

– Пойдем туда, там можно спокойно поговорить.

Мы прошлись по тропинке к деревянным мосткам на берегу большого пруда, Лаки сел на теплые доски, я, разувшись, рядом. Он стал рассказывать.

* * *

– Это было в девяносто четвертом году. Союз развалился за три года до того, затем была еще одна попытка то ли переворота, то ли дележа власти. Страну лихорадило, старики умирали с голоду, дети бросали учебу, чтобы заработать на хлеб, зарплату людям не платили месяцами, а то и годами. И руководство нескольких уральских областей решило воспользоваться случаем. Они объявили о своей независимости, попытались захватить заводы и железные дороги. Если бы это им удалось – страны бы не стало: Урал делит страну пополам, там основная тяжелая промышленность, и через него идут все дороги в Сибирь. Москва поздно спохватилась, власть ускользала из рук президента, как раз когда-то и приехавшего с Урала, и его клики, никак не желавшей прекратить драку за кусок пирога. Тогда произошел новый переворот, успешный; к власти пришли военные, но не вояки, а хорошо знающие экономику, умеющие действовать и в стране, и во внешней политике. Они ввели диктатуру, национализировали все крупные предприятия, которые к тому времени пытались захапать бандиты, и ввели войска на Урал. Против воли других государств, но тут они жестко сказали: «Это наши суверенные дела, не лезьте».

Лаки сидел, задумчиво глядя на блестевшую воду, и вспоминал:

– Это был маленький городок на Урале, живший за счет вокзала, – обслуживал железную дорогу. Его пытались захватить сепаратисты, не только уральские части, но и «добровольцы» из Сибирской республики, которую тогда финансировали США и Англия – повторялось то же самое, что и в Гражданскую войну. Городок отбивался, станция оказалась разрушена при обстреле и взрыве самодельной бомбы. Меня нашли среди обломков вокзала, я был поцарапан и без сознания. Врач осмотрел меня, сказал: «Легкая контузия, все пройдет» – и отправил во временный детский дом – туда свозили всех сирот и потеряшек. Я ничего не помнил, на все вопросы отвечал «не знаю», и меня прозвали Незнайкой. Ни документов, ни имени, я не умел даже читать и писать. Через неделю начался новый обстрел, детский дом эвакуировали в подвалы какого-то старинного здания. Взрослых было мало, они держали оборону. Ночь, зарево пожаров, и мы, те, кто постарше, несем в подвалы малышню. Одна ходка, вторая, третья. Потом снова взрыв.

Лаки вздохнул, кинул важно проплывавшему мимо и делавшему вид, будто он не попрошайка, лебедю кусок булки.

– В госпитале со мной начал работать психиатр и вскоре заявил, что у меня проблемы с развитием, что я необучаем. Ведь я не знал дней недели, не помнил ничего из прошлого – только то, что было в детском доме. Мне повезло – в госпиталь приехал ученый из Москвы. Он поговорил со мной, связался с начальством и забрал меня к себе. Усыновить не мог – возраст не позволял, – лишь опекунство удалось оформить, да и то с трудом. Он стал моим дедом. Составил программу обучения, так что школу я заканчивал уже вместе со всеми. Дед и дал мне имя, узнав, что я дважды пережил взрыв, и оба раза почти не пострадал.

– Значит, имя у тебя придуманное? – Я теперь поняла, почему оно казалось мне неподходящим для Лаки.

– Верно. И поэтому я больше привык к прозвищу – оно более настоящее. Дед не только учил и лечил меня. Он всю жизнь работал в группе ученых, занимавшейся секретной темой, потому и приехал тогда в госпиталь – узнал о моем случае. Ну а сепаратисты – с ними разобрались довольно быстро, хотя, конечно, проблемы были, да и сейчас иногда возникают. Но люди на Урале и в Сибири не хотели такой «независимости» и поддержали присланных из Москвы военных. Это не пропаганда, я ведь тогда сам там был. Людям хватило разрушенных городов, других бед, и они выступили за единую страну. В понедельник как раз отмечали годовщину – День Воссоединения. Но тогда не только война повлияла… – Он снова посмотрел на кружившего рядом с мостками лебедя. – Была другая причина, более серьезная, мировая. И именно из-за нее существует и наша контора, и другие такие филиалы.

– Какая причина? Фо ничего не говорила.

– Фо не умеет толково рассказывать. – Он ласково улыбнулся. – Я же говорю: она человек дела. Для нее верх возможностей – отчет составить, и то получается один «скелет». Но в деле надежнее ее не найти. В институте она по полевой хирургии специализировалась, говорят, одной из лучших была.

– Так какая причина? – напомнила я, думая, что в спортивную и деятельную Светлану, кажется, влюблены все парни. Это и не удивительно.

– Причина? Придется говорить о прошлом, еще довоенном – я о Великой Отечественной. Впервые это случилось летом сорок первого, как раз в ночь нападения. Произошло все недалеко отсюда, в соседней области. Там был поселок, старинный, когда-то даже городом считался, а потом его перевели «за штат»[2], и он постепенно стал превращаться в село. Но тут отменили крепостное право, начали появляться новые заводы, и один заводчик перестроил городок, сделав его чем-то вроде фабричного поселка. Что там производили, я не знаю, но завод был хоть и небольшой, но крепкий, к нему даже узкоколейку проложили. В Гражданскую его разграбили, потом начали восстанавливать, рядом детскую коммуну организовали, но жителей там все равно было меньше, чем до революции, многие дома стояли пустые. В конце тридцатых один дом купили ученые из Москвы, под дачу, и устроили в нем что-то вроде лаборатории, даже генератор привезли, чтобы от заводской электростанции не зависеть. Мы до сих пор толком не знаем, что они там делали, но результат аукается всем до сих пор.

– Какой результат? – Я кинула кусок булки лебедю, теперь явно намекавшему, что, если он не получит дани, нам мало не покажется.

– В ночь на двадцать второе июня рядом с тем городком были всполохи, похожие на северное сияние, слышался гул. Утром началась война, стало не до «природных явлений», но почти сразу же выяснилось, что и сам городок, и местность в радиусе десяти километров вокруг – исчезли. На этом месте возник лес, не совсем похожий на обычные. Исчезла узкоколейка, ремонтный стан рядом с городком, несколько деревень, детская коммуна. Ведущие к ним дороги словно обрезало стеной леса, в который никто не мог зайти: при попытке пересечь невидимую границу человек оказывался на противоположной стороне запретной территории, километрах в двадцати от места, где только что находился. И не только человек – любое живое существо.

Лаки кинул булку тому же нахальному лебедю, теперь решившему шантажировать уже его, потом шикнул на птицу, взмахнув рукой, и пернатый рэкетир с гордым видом удалился. Лаки же продолжил рассказ:

– Во время войны запретная зона оказалась на оккупированной территории. В нее бились и немцы, пытавшиеся разгадать ее секрет, – говорят, «Аненербе» там здорово отметилась, – и наши партизаны, искавшие безопасное место для лагеря. В сорок третьем году, как только область освободили, к этой закрытой зоне отправили группу ученых – собрали их со всех фронтов. Деду тогда было двадцать восемь, он ушел из аспирантуры добровольцем в первые дни войны и считался подающим надежды физиком, особенно потому что уцелел за эти годы. И его взяли в группу.

– Физик? Я думала, что он врач, – удивилась я.

– Кандидатскую по медицине он защитил уже через десятки лет после войны. К тому времени дед стал одним из руководителей института, работавшего над проблемой зоны, а тогда был простым эмэнесом. С зоной они бились десятки лет, много чего перепробовали, чтобы туда попасть, столько разных приборов изобрели. Уже в сорок девятом году у нас были радиоуправляемые вездеходы с кинокамерами, небольшие, конечно, почти игрушки, но были. На их основе потом и луноходы создавали, и многое другое. Туда они проникали без проблем, если на них или в них не было живых существ. Дед рассказывал: они специально какую-нибудь вещь, обычно стальной шарик, дрожжами обмазывали и в зону кидали. Шарик пролетал, а дрожжи телепортировались точно на противоположную сторону зоны и плюхались в миску, конечно, если ее подставить успевали. Оттуда же, из зоны, ничего нельзя было вынести, ведь даже в трухлявой щепке огромное число микроорганизмов. При попытке вытащить образцы, они телепортировались внутри зоны точно так же, как дрожжи, – снаружи. А вот если живое существо находилось в закрытом контейнере – тут уже сложнее, да и страшнее: организм пытался телепортироваться, но ему это не удавалось, и он буквально размазывался по стенкам, при этом, если оказывался достаточно крупным по отношению к контейнеру, останавливая его. Казалось, что контейнер на огромной скорости ударялся в преграду. Поэтому попытки перебросить в зону живые существа или вывезти что-то оттуда прекратили.

– И как эта история связана с вашей конторой? – Мне все это было интересно, но все же хотелось разобраться в сегодняшнем дне.

– Потерпи немного. – Лаки улыбнулся. – Зона была закрыта десятки лет, но кое-что удалось выяснить. Сохранились черновики и переписка тех ученых, что находились тогда в городке – бумаги в Москве остались. Они работали над совершенно неизученной тогда темой физики пространства и как раз собирались провести небольшой эксперимент по телепортации. Результат явно превзошел их ожидания.

Лаки усмехнулся, потом сделал вид, что замахивается, – пернатый рэкетир как раз начал новую попытку выбивания дани, но при виде резко поднятой руки со сжатым в кулаке «камнем» (на самом деле носовым платком), быстро отгреб в сторону. Лаки продолжал:

– Группа деда смогла восстановить некоторые формулы тех ученых. Если бы не слишком удачный эксперимент, они бы Нобелевскую могли получить – их теория на одном уровне с ОТО[3] Эйнштейна. Но вот такой результат: они исчезли, город тоже, вместо него – абсолютно закрытая для всего живого зона. Группа деда начала работать в этом направлении, создали два института: один у зоны, второй на Урале, подальше от крупных городов. Дед мотался между ними и как-то умудрился даже семью создать, троих детей воспитать. Так вот, группа работала, и по всем расчетам получалось, что часть поверхности нашего мира оказалась переброшена в какое-то другое место, но не на Земле, а в параллельном мире, а часть поверхности оттуда – к нам. Тогда о параллельных мирах даже фантасты не особо думали, так что фантастикой это никто не назвал. Исследователи выяснили, что из-за перемещения поверхности между мирами в зону проникнуть нельзя, только постепенно происходит слияние куска перенесенной поверхности с нашим миром, и через какое-то время та территория станет частью нашего мира и можно будет попасть туда. Расчеты оказались точными вплоть до недели, и в восьмидесятых годах люди смогли попасть в запретное место. Но к этому времени в стране уже шла перестройка, секретные институты расформировывали, ученых увольняли или отправляли на пенсию, а информацию передали всем, кто только спрашивал, да и тем, кто не спрашивал, тоже. Было много крика о «бесчеловечных опытах тоталитарного режима», ученых из группы деда начали травить журналисты и «правдолюбы». Но тут выяснилось, что подобная же зона была и в Северной Америке, только в безлюдной местности, из-за чего ее и не получалось обнаружить с воздуха или из космоса, а американцы о ней молчали, сколько могли. Мы о той зоне догадывались, они – знали о нашей. Теперь они все знали о наших исследованиях, мы же об их – ничего, только что подтвердилась теория «тени», возникающей при соприкосновении миров.

Лаки вздохнул.

– Исследования этой проблемы у нас остановили, в отличие от США – мы ведь были теперь «демократической страной». Институт на Урале закрыли, здания забросили, даже не потрудившись вывезти оборудование и архивы. А там находился целый научный городок, вскоре занятый непонятными людьми – то ли сектантами, то ли псевдоучеными, – поддерживаемыми местным руководством. Но кому тогда до этого было дело? На территорию бывшего института стали завозить огромное число генераторов, оборудование для новой электростанции и много чего еще. Финансировалось все это международной общественной организацией, официально примыкавшей к «зеленым», но по сути – чем-то вроде секты с головным офисом в США и руководством из представителей граждан нескольких стран – Европы, Японии, кое-кого с арабского Востока, ну и тех же американцев. Официально организация выступала за отказ от крупной промышленности, переход к самообеспечению и, главное, полное уничтожение крупных городов, с переселением людей «на лоно природы». Урал, особенно Северный, был им удобен, там много тихих долин, где можно устраивать свои поселения. Так они говорили.

Правда, продукцией той самой цивилизации пользовались вовсю, особенно энергетикой и вычислительной техникой.

Но требовали «возврата к исконным нормам взаимодействия с природой», отчего их у нас прозвали исконниками.