Геморрой, или Двучлен Ньютона

– Разве ты когда-нибудь в чем-нибудь слушался меня? Сколько раз я говорила тебе: «Пуся, не доводи до крайностей!»

Я только хотел выпятить нижнюю губу, но решил, что есть способ получше. Изобразил на лице дикую боль и попросил родных вытряхнуться по причине моей большой нужды. Отмел напрочь всякие там «мы подождем в коридоре, пока ты…», и как только за мадре закрылась дверь, испустил из своей задницы громкий и победный звук. Думаю, щепетильную мадре как ветром снесло. На роль сестры милосердия она, конечно, не тянула. Тем не менее утром, ну, в смысле, к часу, она опять заявилась и не нашла ничего лучше, как пристать ко мне с вопросом:

– А почему ты решил сделать обрезание? Только не говори, что по зову крови.

Вот женщина, а!

Как я понимаю ее мужей!

– Мадре, – простонал я, – тебе полагается здоровьем моим интересоваться, а не…

– А я что делаю?! – возмутилась она. – Если ты сделал обрезание, значит, у тебя и с урологией проблемы.

Ну и как с ней спорить, если она все всегда перевернет в свою пользу.

– Я пошутил, – сказал я, – я имел в виду, что обрезал геморрой.

Тут она зависла как комп устаревшей модели, а потом ее понесло:

– Как ты мог?! Как ты мог шутить этим? Я уже всем рассказала, а ты… Ты не шутил, ты решил поиздеваться надо мной. Ты…

Я нажал красную кнопочку, и мадре вывели под белые рученьки. Я не сердился, ведь я своего добился – довел ее. Конечно, я ее любил, и она меня тоже. Просто мы любили друг друга как-то очень по-своему. Но ведь с годами приходит мудрость. Даром, что ли, я придумал слоган: «Если ты способен любить свой геморрой, значит, способен любить в принципе».

* * *

Ну вот, самое время задаться вопросом: какого фига я все это написал? А фиг его знает! Просто валялся в постели, делать было нечего, в заднице свербило – в обоих смыслах – вот и потянулся за верным ляп-топом. Вообще-то, если быть до конца честным, я хотел написать оду геморрою и человеческой глупости. Вот ведь, кажется, совсем ненужная вещь – отросток на заду. Все над ним издеваются, обладатели его стыдятся признаться в своем обладании и гнусно примазываются к хихикающим над этим. Ну, типа, со мной все в порядке. А ведь если посмотреть шире и глубже, в самую темную бездну, ну, как проктологи, то сколько полезного можно узреть. Вся моя жизненная философия изменилась с того дня, как я узнал, чем втайне владею. Да-да, у меня появилась тайна. И я не стыдился ее, а сделал косвенной соучастницей моей сексуальной жизни. А сколько креативных мыслей породил мой геморрой! В конце концов, даже продвижением по службе я обязан ему Воистину, главное не болезнь, а отношение к ней.

И все-таки я расстался со своим переростком без сожалений. В конце концов, все кончается, и главное – кончить вовремя! (Черт, тянет на слоган.)

Единственное, о чем я жалею, так это о том, что перестал быть двучленом. Ну так никто же об этом не знает!

* * *

В больнице я пролежал на неделю больше необходимого. Обставил это так, будто мне снесло крышу из-за той молодухи, ну, стажера анестезиолога. Кстати, она была замужем, и мы, с моей подачи, разыгрывали сериал «Любовь под бомбами». Ну, типа, я был ранен в бою и, попав в госпиталь, влюбился в медсестру. Характер моего «ранения» позволял разыгрывать то трагедию, то комедию. Я знал, что персонал открыл тотализатор. Разумеется, не на «случится или нет» и даже не на «когда случится». Ставки были на позу – опять же, из-за моего «ранения». Мы оба это знали и взвинчивали публику, измышляя ситуации, доводя их до немыслимого, а потом выруливали на нуль. Ставки росли. Но всем невдомек было, что истинной причиной затеянного мной сериала было нежелание выходить в здоровый мир, где властвовали нездоровые страсти. А главной оставался шантаж. Я все еще не придумал, как мне выкрутиться. В сущности, последним подарком моего геморроя было то, что, угодив в больницу, я избавился от шантажиста. Я не сомневался, что он осведомлен о моей операции и вряд ли выполнит свою угрозу, ведь я был ему нужен. Но рано или поздно мое пребывание в больнице должно было закончиться. Это не мог быть «праздник, который всегда с тобой» (тьфу-тьфу!). Посему я постоянно думал о том, как выкрутиться из этой гадкой истории. И однажды ночью я нашел решение!

Аська, моя здешняя «любовь», принесла мне в пробирке кусочек плоти, некогда бывший моим «двучленом». Я почти всплакнул, глядя на этот комочек, от капризов которого когда-то зависело мое здоровье и настроение.

– Держи, извращенец, – сказала Аська, ставя пробирку на стол, – ты первый в истории пациент, пожелавший взять геморрой на память!

– Если бы ты знала, скольким я обязан ему, – вздохнул я, – то не удивлялась бы.

Она хмыкнула и удалилась, оставив меня наедине с моей мертвой частицей. «Ну, друг, – обратился я к нему, – мы когда-то славно проводили время. Беда в том, что ты решил окончательно меня поработить. А я этого не люблю. Но зла на тебя не держу. В доказательство тому ты будешь вечно покоиться на самом видном месте, где бы я ни жил!»

Завершив панегирик, я лег и вскоре уснул. А когда проснулся, идея уже распирала меня. Я позвонил Степке и попросил прийти. Кстати, из внешнего мира он единственный, кто знал о моей операции. Дед проговорился, правда, взял страшную клятву молчания. В общем, я позвал Степку и изложил свой план. Он пришел в ужас, но я был не просто красноречив, но суров. Словом, я поведал ему о просьбе шантажиста. Дело в том, что этот тип просил ни много ни мало, как развернуть пиар-кампанию по освещению ста однополых браков в столице.

– Ну и что? – искренне удивился Степка. – Не ты, так другой, а бабла небось обещали немерено.

– Степка, – вкрадчиво спросил я, – ты бы женился на мне?

На его лице отразилось такое омерзение, что я почувствовал себя оскорбленным.

– Вот видишь! Так чего ты от меня требуешь?!

– Ну ты даешь! – возмутился Степка. – Он же не требовал выйти за него замуж. Человек тебе работу предлагал. Это твой бизнес. Если бы адвокаты защищали только тех, чьи принципы не расходятся с их собственными, то…

– Я не адвокат, – перебил я, – да и из тебя хреновый адвокат дьявола. Ты что, хочешь переспорить меня – профи?! Или у тебя вообще принципов нет?

– Да я тачку присмотрел, – вздохнул Степка, – бабло не помешало б.

– А при чем тут ты? – искренне удивился я. – Работу предлагают мне и бабло мне обещают. А я от всего отказываюсь, да еще задницу твою спасаю.

– Ну, раз так, то… а может, чего другое придумаешь? – подхалимски хрюкнул он. – Ты же гений.

– Вот поверь, мой план и есть гениальный. Сам подумай, ну соглашусь я на его условия, ну даст он мне денег, так ведь на этом шантаж не кончится. Где гарантия, что он пленочку с нашими задницами не скопирует? И что? Всю жизнь трястись от страха? Нет, старик, надо обнулить счет. И не дрейфь, ты же тоже… ну, хоть и не гений, но ведь ас в своем деле.

Еще полчаса я уламывал его, и в конце концов он даже загорелся: «Юзнем юзера!» С этими словами напарник покинул палату, а я подумал, что все, кто со мной общается, рано или поздно чему-то у меня учатся. Наверное, во мне дрыхнет пед… Тьфу ты! Учитель, хотел я сказать.

* * *

Через пару дней инет наводнили жуткие фото разных знаменитостей в самых непристойных ракурсах. Среди них были и наши (Степка, сволочь, свой фейс так смазал, что и не узнать). Причем сделано было так грубо, что и ежу было ясно – фотошопил псих. Для заметания следов Степка придумал систему по заметанию следов. Почти гениальная схема, как у бизнесменов, когда деньги проходят через столько липовых компаний, что отследить их нереально. Каким-то образом он отправил это свое творчество через несколько адресов с программой на самоуничтожение. А для пущей страховки первую отправку сделал из Питера, хотя выглядела она третьей. В общем, я родил слоган: «Все гениальное рождается из страха».

Через день после интернет-вакханалии прозвонился мой шантажист.

– Браво! – сказал он. – Вы действительно профи. А что, вы так ненавидите геев? Это ведь нетолерантно и несовременно. Свобода выбора – разве это не лучшее достижение цивилизации?

– Пожалуй, – согласился я.

– Тогда в чем дело? – удивился он.

– В том, что мне вы не оставили этой свободы. Возможно, сделай вы просто заказ, я бы, не обременяя себя размышлениями, согласился. К тому же я чту Библию, особенно в той части, где про «не судите, да не судимы будете». И потом, мир катится в тартарары, и кто я, чтобы мешать этому. Видите, сколько было «за», сделай вы мне бизнес-предложение. Но вы все испортили. Похоже, вы из тех, кто считает, будто законы и люди для того, чтобы манипулировать ими. Кстати, вы не адвокат?

– Кстати, да, – ответил он и отключился.

Я очень надеялся, что он никогда уже мне не позвонит.

Вечером я пригласил Степку в его любимый клуб, где тусовались снобы. Меня узнавали. В наше время ничто так не способствует пиару, как голый зад. Кажется, я, наконец понял, почему америкосы так пекутся о заднице.

Пираньи пиара

Почему я все-таки стал пиарщиком, хотя рос нормальным мальчиком (насколько это было возможно в нашей безумной пародии на семью). Даже окончил какой-то технический вуз. Правда, по «предсмертной» просьбе Деда, заявившего, что он сделает себе передозу, если у меня не будет приличного диплома, соответствующего приличному мужчине. В восприятии Деда это могли быть только точные науки. Само собой, плевать мне было на приличный диплом и Дедову заяву про передозу – на это бы он не пошел. Не в этом дело, я подкупил его фразой: «Ради того, чтобы выглядеть в твоих глазах приличным мужчиной, я и не на такие жертвы готов». Реально же жертвой стал Дед, которому пришлось по блату выбивать мне приличные оценки, а периодически даже добиваться того, чтоб меня не отчислили. Так что, когда я торжественно вручил ему диплом, он, а не я, вздохнул с облегчением. К этому времени я совсем забыл о своей тинейджерской мечте о пиаре. Но мечта не забыла меня! Пока я по паре месяцев кантовался то на одной, то на другой работе, она – мечта – исподволь кралась мне навстречу. Воистину, бойся не мечтать, а того, что мечта может сбыться.

Случилось это благодаря странному стечению обстоятельств. Моим очередным шефом оказалась опять б… пардон, женщина. У меня вообще такое чувство, что эти б…, пардон, женщины, тихой сапой оккупировали все кресла. Это какой-то крестовый поход б…абенцев. Только мы – мужики – построили общество, в котором можно жить в свое удовольствие, то есть расслабиться, как… расслабились. Идиоты! А эти, не будь дурами (хотя тысячелетия именно ими они и были), тут же начали просачиваться. Сперва по квотам, потом в квоты попали уже мы.

Ну а как иначе?! Кто ж не знает их хватку?! Захомутают и…

Ладно, что об общеизвестном! Лучше о своем, наболевшем, своя-то болячка больнее чешется. Ну вот, очередная б… Кстати, «б» – это не то, что предполагается, это, всего-навсего, бабы. Ненормативную лексику я не употребляю, но двусмысленность или двузначие еще со времен «бинома Ньютона» доставляли мне удовольствие. И, как оказалось, напрасно!

Словом, я понял, что знаменитую пословицу «От тюрьмы и от сумы не зарекайся» правильней было бы продолжить: «От тюрьмы, сумы и любви не зарекайся». Причем последняя напасть самая креативная. Почти по Толстому, у которого все счастливые счастливы одинаково, а несчастные – кто во что горазд.

Думал я об этом из-за Катьки. Я долго к ней подъезжал и так и эдак, но все было в облом. При этом был полный филлинг того, что я ей нравлюсь. В общем, я ее споил и уже был готов завалить, как она, нетрезво помахав пальчиком перед моим носом, спросила: «А ты не гей?»

– Дура! – сказал я. – Какого хрена тогда я тебя дотащил до койки?!

– Логично! – сказала она, уставившись на койку Плюхнулась на нее и вырубилась.

Честно говоря, хорошо и сделала: у меня после ее вопроса сделался упадок – в худшем смысле этого понятия. День, точнее, ночь была похерена. А ведь Дед уехал на весь уик-энд, и я думал оторваться по полной. Но дело было не только в этом. Меня изводили сомнения из-за ее вопроса. Почему она спросила? Неужели…

Словом, промучился я до утра, а когда она, взлохмаченная, выползла на кухню и заявила: «Здорово оторвались!» – я чуть не прибил ее:

– Ты хоть что-нибудь помнишь?!

– Ну-у! – блаженно протянула она. – Ты был великолепен!

Я чуть не задохнулся:

– Ты… ты… То, что бабы оргазм симулируют, это еще понятно. Но вот так! Ты хоть помнишь, что было?!

– А что было? – насторожилась она.

– А ничего! – заорал я.

– Не переживай, – фыркнула она, – с кем не бывает.

А я-то думал, что пик женской логики – это моя мадре. Но Катька ее переплюнула. Так все перевернуть! Пока я думал, как бы ее прибить, чтобы следов не осталось, она спросила:

– А… а с какого бодуна ты мне говоришь об этом? Я ж ничего не помню. Мог бы ходить гоголем.

– Вообще-то это ты с бодуна, а я трезв как стеклышко. Точнее, как цейсовское стекло, изготовленное для микроскопа, в который…

– Стоп, – перебила Катька, – что-то тут не так. Колись.

– Сама колись! – заорал я. – Какого хрена ты меня педиком обозвала и вырубилась? А потом пойдешь трепаться, что я – имп, хотя сама…

– Стоп! – повторила она. Выхлебала стакан воды и попросила все изложить по порядку. Так и сказала. А что было излагать? Но я изложил. И доложил. От себя. В смысле, что я об этом думаю. В смысле, о ней. Она хмыкнула:

– Не бери в голову. У меня это пунктик. Понимаешь, недавно со мной такое приключилось! Один тип все домагивался меня и домагивался. А я как раз была в шоке из-за предыдущего, с которым разбежалась. Наконец, когда он почти домагнулся, вдруг разоткровенничался, типа того, что я была его последней надеждой на исцеление от предыдущей любви. Это был такой шок, что я как дура спросила: «От кого?» Ну, он замялся, типа, ты знаешь. Я, как дурра в квадрате, стала перечислять общих знакомых. Когда огласила весь женский список целиком, а он все бессмысленно мотал башкой, я, уже как дуррра в кубе, брякнула: «Ты что, гей?»

– Ну и? – не выдержал я.

– Не «ну и», а – «ну да!» – вздохнула она. – Представляешь?! Я зависла. Нет, ты представляешь, я зависла! Меня еще никто в виде таблетки не употреблял!

– Да ладно, все б… женщины тащатся от этого – спасти ведь не помиловать. Вот это – ни-ни! Ну и что ты сделала?

– Приперлась домой, села на крышку унитаза и сказала: «Воистину, Господи, пути твои неисповедимы!»

– Ну, оттуда Бог тебя точно услышал. Теперь ты геефоб?

– Так ты все-таки гей?

Что за сволочная манера отвечать вопросом на вопрос! Пришлось молча доказывать обратное.

– Бисек, – промурлыкала Катька, – а ты ничего! Считай, что экспертизу прошел. В рекомендации от меня можешь не сомневаться.

Она отправилась в ванную, а я подумал, что частица «би» никак не хочет меня отпускать.

Я вспомнил историю с Катькой потому, что стоял на пороге очередной великой любви и очень не хотел опять попасть впросак. Меня ведь и тогда предупреждали, что у Катьки вместо крыльев копыта, но любовь и козла козленочком сделает. Если бы Катька в нашу единственную ночь не огорошила меня, то я точно превратился бы в юное парнокопытное.

Кстати, несмотря на все Катькины ухищрения, я отношения не продолжил. Она пригрозила, что растрезвонит о том, что я бисек, но после школы шантажа, которую я недавно прошел, мне все было нипочем. Так что я только хмыкнул в ответ: «Я всегда в тренде!» Катька увяла и отвяла. Это я так думал. Я был в заблуде, в смысле, заблуждался.

Как оказалось, жизнь если и учит чему, то чему-то не тому. Я убедился в этом, когда понял, кто развалил мой роман.

Ну, в общем, после института я работал в какой-то фирме. Тогда все называлось или фирмами, или объектами. Работал, разумеется, не по профессии (черт, какая же у меня профессия-то?), а по блату. Дед пристроил. Эти бывшие хиппи тусуются как масоны. Все знают, что они есть, но где они есть – никто не знает.

Словом, значился я менеджером не помню уж чего, а на самом деле, видимо, в силу возраста и внешности, был мальчиком «сгоняй за кофе». Когда я признался Деду в этом в ответ на его бесконечные вопросы о том, чем я занимаюсь, он возмутился. Заявил, что порвет своего кореша (Степка, что ли, его сленгу научил?). Позвонил тому и таки порвал! Такого перемата я отродясь не слышал, даже не все понял. Наверное, половина терминов относилась к периоду Дедовой юности, проказы которой не переплюнуты до сих пор, но значение многих терминов утеряно. После этого меня перемещали по трем фирмам, пока не пристроили в очередную с наказом: «Здесь задержишься. Резюме у тебя уже солидное, так что дерзай!»

Так я стал пиарщиком в молодой фирме, у которой и названия еще не было. Рулила всем Алиса, которую, естественно, называли Элис. Я ее боялся, а она меня не переваривала, как, впрочем, остальные семь сотрудников. Ясное дело, они были сертифицированные, а я – «хенд мейд». Я делал все, чтоб меня выперли, но Элис, видимо поняв это, изменила тактику – перестала обращать на меня внимание. Разумеется, и остальные семь сотрудников. С горя я стал шныркать по инету, чтобы разобраться в этой хрени, в смысле, пиаре, о котором я сильно изменил свое мнение, уверовав, что это дерьмо. Оказалось, очень даже забавное занятие, и платят хорошо, если сделаешь имя. То есть с этого и надо начинать – сделать себе пиар, чтобы делать его другим.

Короче, сидел я себе, как всегда, на собраниях (явка обязательна) и шарил по инету. И тут произошел тот случай, который и называют судьбоносным. Видимо, не выдержав наскока Элис о бесталанности сотрудников, Эрик возьми да и ляпни:

– Чуть что, так Косой! У нас, между прочим, есть менеджер по пиару. Пусть хоть раз рот откроет!

Все уставились на меня. Я открыл рот. Подержал сколько мог, потом закрыл и вернулся в инет. Сперва прыснула Катька, потом пошел такой ржач, что пришлось идти за кофе. Принес, раздал всем и спросил:

– Какую тему базарите?

– Не юродствуй, – ответила Элис, – все знают, что ты мальчик из приличной семьи. Закрой рот! (Это он у меня от удивления открылся, когда я про приличную семью услышал.) Можешь придумать название для нашей фирмы?

– А чем мы занимаемся? – спросил я.

Все замолчали, видимо, сочли это за хамство, но я правда не особо заморачивался нашим профилем. Нафиг, если я не собирался задерживаться. Когда все замолчали, я малость струхнул, думал, обидел их. Элис, надо отдать ей должное, допила кофе и сказала:

– Мы занимаемся пиаром. Точнее, сможем, если раскрутимся. Ну, есть идеи?

– Да, – кивнул я, – «Пираньи пиара». Проще – «ПиПи».

В меня полетели предметы офисной атрибутики. Я припустил к дверям, но Элис крикнула: «Брейк!» – и велела мне вернуться.

– А ведь здорово! – сказала она.

– Особенно «пипи», – нахмурился Эрик, – представляешь, сколько будут над нами издеваться?!

– Вот и проверим себя, – резюмировала Элис и обратилась ко мне: – Может, и слоган придумаешь?

– Из мухи сделаем слона, а из слона – муху, – выдал я.

– Перебор, – сказал Эрик, – зоопарк какой-то.

– Верно, – согласилась Элис, – за тобой слоган. Эрик, сделай из мальчика человека.

Так началась моя дружба с Эриком и любовь к Элис. Тогда я не знал, что в мире пиара, самом иллюзорном из миров, чувства – тоже иллюзия.

* * *

Кстати, раскрутились мы именно благодаря «пипи». Сразу после первого удачно реализованного заказа тиснули пакостную статейку про себя, якобы от лица конкурентов. Нам подфартило в том, что фирма, которую мы раскручивали, принадлежала олигарху Пимену Пименову, хотя и была оформлена черт знает на кого. Все знали, что он страдает из-за своего имени, но изображает, что гордится этим старинным русским (!) именем. Во время презентации, где присутствовал и Пимен (разумеется, в качестве гостя, а не хозяина), я протиснулся к нему и завел светский треп. Он явно был удивлен, но подумал, что абы кто к нему не проскочит, посему милостиво снизошел. Я построил свой спич так, чтобы произнести заготовку: «Меня восхищает ваша благотворительность, адресованная детям. Впрочем, чему удивляться, если в переводе с греческого ваше имя означает «наставник». Ближний круг замер. Еще бы, до сих пор никто не рисковал сказать ему, что «русское» имя вообще-то греческое. А я сказал и был таков. На всякий случай кубарем скатился с лестницы, вырубил сотку и завалился на всю ночь в клуб. Благо завтра на работу идти не было надобности – суббота! Но, как говорится, «человек предполагает, а Бог располагает». Не хотелось, конечно, думать, что два архаровца, возникшие у нас спозаранку, были от него, скорее, вмешались другие силы. Так или иначе, меня умыли, сунули в джинсы, затолкали в машину и повезли. Одно радовало – Дед был на даче, а то бы он им всыпал по первое число.

Меня довезли до офиса, вынули из машины и предъявили Пимену. Видимо, он с трудом идентифицировал вялый овощ со вчерашним гламурным хлыщом. Я был молод, считал, что терять мне нечего, потому вздохнул:

– Сударь, не соблаговолите ли позволить опуститься до вашего уровня? – Пимен побагровел, и я поспешно разъяснил: – В смысле, сесть, а то голова раскалывается.

– Садись, – разрешил хозяин и кивком отпустил архаровцев.

– В общем, так, – рубанул Пимен, – ты законченный лузер. Нигде больше года не работал, нигде ничего путного не сделал, попытался на новом месте и попал как кур в ощип. Все от тебя открестились, с работы тебя поперли. Вот такая картинка!

Я смахнул несуществующую слезу и жалостливо проблеял:

– А вам зачем такой недотепа?

– А мне уже и не нужен, – хмыкнул Пимен – Меня хоть и считают акулой, но шанс я всегда даю. Один! Я сделал тебе предложение, но ты не сумел его правильно принять. Ты не недотепа, ты лузер и потому заслуживаешь наказания.

– Так лузер и так судьбой пожизненно наказан, чего уж вам время на меня тратить?

– А я и не буду. Я тебе сделаю второе предложение: или ты идешь ко мне на работу на мизерную зарплату, или я подаю в суд на вашу фирму «Пираньи пиара».

– При чем тут они? – вылупился я.

– Слабый ответ, – покачал он головой, – ты ведь не хочешь, чтобы Элис затаскали по судам? Ты ведь неровно к ней дышишь.

Это он напрасно сказал – ненавижу, когда меня загоняют в угол, особенно на личном. Я посчитал до одного, скривил фейс в самой своей циничной ухмылке и сказал:

– А ведь это и был мой гениальный план – доказать, что пираньи способны сожрать акулу. Что ж, пусть пробуют без меня. Так что, с вашего позволения, теперь я сделаю вам предложение: я поступаю к вам в рабство – без зарплаты. На год. А на пираний подавайте в суд!

Только ради того, чтобы увидеть, как у него отвисла челюсть, стоило сморозить эту чушь. И еще ради того, чтобы увидеть, как в его глазах появилось что-то вроде уважения, которое он быстро стер. Похоже, я его сделал!

– По рукам! – сказал он. – И не думай, что я тоже буду играть в благородство и накину тебе зарплату.

– А с чего вы взяли, что я играл в благородство? Зарплата… Фигня! Вот когда через год вы будете предлагать любые деньги, только чтобы я остался, вот тогда поймете!

Я встал. Меня трясло. И вовсе не из-за этого прохиндея. О моих чувствах к Элис знал только Эрик, и если теперь в курсе даже Пимен, то… Ладно, месть оставим на десерт.

– С понедельника выходи, – буркнул Пимен. Видимо, он понял, что со мной что-то не то, и, хотя не мог догадаться о причине, вычислил, что переигрывать не стоит.

В понедельник я вышел на работу, а юристы Пимена начали тяжбу с «пираньями». Я умело рулил процессом в СМИ, примерно раз в месяц подогревая ажитож. Вначале «пираньи» держались. Потом по одному звонили мне и пытались воззвать к моим чувствам – разным. Я отвечал односложно:

– У вас есть тринадцать сребреников, откупайтесь.

Катьке я сказал другое:

– Даже трахнуть тебя неохота!

– А Элис? – спросила она. Я дал отбой. Элис не звонила. Только поэтому я решил их пощадить. Хотя нет, я подумал, что даже акула Пимен дает один шанс, неужели я акулей него?!

Кстати, Пимен был очень доволен мной. Я работал от души, и благодаря конкретно мне несколько его дохлых предприятий и затей раскрутились так, что меня стали сманивать конкуренты. Наверное, Пимен когда-то не сдержался и где-то ляпнул о моем «предложении, от которого он не мог отказаться». Так что меня знали. Но я не продавался. Принципиально ходил в суперзатрапезном виде – мол, живу как могу (я и впрямь был на иждивении Деда). Пимен выписал мне новогодний бонус. Я отказался. Пимен вызвал меня и сказал, что я осел. Я ответил, что он не прав, я не осел, а лузер. Пимен уткнулся в бумаги. К концу срока моего рабства я выкинул фортель. Дал интервью крутому мужскому журналу Кстати, многие меня домогались, но я считал, что время не пришло. Теперь оно пришло!