Оружейник. Книга четвертая. Приговор судьи

Сетовать на трудности, которые теперь обязательно возникнут при спуске, не имелось ни времени, ни возможности. Если уцелеем, то уж как-нибудь спустимся. Только бы уцелеть!

Землетрясение продолжалось. Оно добросовестно перетряхивало все внутренности корабля, заставляло содержимое его гигантского желудка буквально бурлить, кипеть и вставать на дыбы. Жуткое дело, особенно если учесть, что в состав этого самого содержимого сейчас входили и мы с Лешим.

Однако в отличие от увесистых бревен два упрямых путешественника подчинялись не столько прихотям стихии, сколько своим собственным планам. Наш, прямо скажем, совсем не хитрый план состоял в том, чтобы добраться до относительно безопасного места, и мы его добросовестно выполняли. Мы перескакивали через одни бревна, уклонялись от ударов других и все приближались и приближались к заветному островку стабильности в глубине трюма.

И нам таки это удалось. Леший первым запрыгнул на здоровенный крепко спеленатый тросами пакет, а затем втянул за собой и меня. Обессиленные, задыхающиеся от каскада безумных акробатических упражнений мы упали на столь долгожданный, показавшийся мягче пуховой перины, пакет почерневшего кругляка и замерли. Замерли не столько потому, что отдали все силы борьбе, сколько почувствовав, что вокруг что-то происходит. Неистовые толчки прекратились, зато вместо них появилась какая-то мелкая зудящая вибрация.

– Что-то мне все это не нравится, – проскрипел я прислушиваясь. – Раздавить бревнами нас не получилось, так неужто придумали какую-то другую пакость.

– Кто? – отдуваясь, прохрипел Загребельный.

– Кабы я знал кто!

– Тогда давай вставай и ползи наверх. Живо!

Чекист первым показал пример. Сперва он встал на четвереньки, и лишь потом с немалыми, надо сказать, усилиями принял вертикальное положение. Пошатываясь, мой приятель поплелся в сторону металлической, очень похожей на пожарную лестницы, которая уходила ввысь, будто в само багрово-бурое предзакатное небо. Мне ничего не оставалось, как закинуть автомат за спину и последовать за ним. Вообще-то по большому счету оружие следовало держать наготове, однако я понял, что просто не смогу вскарабкаться вверх пользуясь только лишь одной рукой. Так что, как говориться из двух зол пришлось выбирать единственно возможное.

Руки и ноги работали очень медленно, чего нельзя было сказать о бешено колотящемся сердце. Пот застилал глаза, пальцы скользили на ржавых перекладинах. Удачей являлось лишь то, что лестница оказалась совсем не до неба, как это показалось сперва, а всего лишь до палубы. Именно там мы и очутились ни много, ни мало, а через целую вечность, которую длился весь этот очумелый подъем.

– Пригибайся! – прошипел мне на ухо Леший, когда помогал переползти через край трюма.

– Чего? – мне показалось, что я ослышался.

– Там что-то внизу, так что из-за фальшборта не высовывайся.

Внизу? Я не понял откуда Андрюха это взял, но почему-то сразу ему поверил. Чутье у ФСБшника еще то… Звериное, можно сказать, чутье!

Загребельный первый пополз к правому борту, тому самому, где и располагалась пробоина. Должно быть тоже чутье, – сказал себе я и двинул вслед за ним.

Как я догадался фальшбортом, через который мне как раз и не рекомендовалось выглядывать, оказалось тянувшееся вдоль всего судна ограждение. Оно было сварено из толстого листового металла, который через каждый метр-полтора подпирался мощной стойкой. Что ж, нельзя так нельзя, только вот как выяснить, что там твориться внизу? Как определить, откуда исходит эта чертова вибрация?

Решение проблемы отыскалось очень простым. Я и Леший, не сговариваясь, распластались на палубе и разом приникли к узким прямоугольным прорезям, проделанным в нижней части фальшборта. Как видно они были предназначены для стока воды перехлестнувшей через борт во время шторма. Само собой, через эти амбразуры панорама выглядела несколько обрезанной, да и стемнело уже порядком, однако даже в таких условиях мы смогли разглядеть ЭТО.

С той самой стороны, откуда мы только что пришли, текли два темных бурлящих ручья. Они, то сходились, то расходились, то пересекались, то сливались в один яростный поток. Жидкость в них была тягучей, но вместе с тем невероятно подвижной, отчего сразу складывалось впечатление, что по нашему следу отправились две гигантские черные анаконды. По нашему следу? Я подумал об этом и сразу же почувствовал, как у меня противно засосало под ложечкой.

– А ведь это по нашу душу, – Загребельный будто прочел мои мысли.

– Выходит, попали… – прошипел я в ответ. – Сейчас подползут под борт и поджарят нас к чертовой матери.

– Не каркай! – вызверился на меня чекист. – Может пронесет. Может не почуят.

– Не почуят? Да они по следам идут. Ты что не понял?

– То-то и оно, что наши с тобой следы больше не приближаются к судну. Всю пыль внизу бревнами переколошматило.

Вдохновленный словами приятеля, я сразу поглядел на то место, с которого мы начинали подъем на корабль. Вернее попытался это сделать. Большая часть завала находилась под самым бортом и попадала в мертвую зону, не доступную для обзора. Однако даже по тому обрезку картинки, который все же оставался на виду, становилось понятным – Андрюха прав. Бревна действительно укатились далеко от борта, а одно из них тяжелым катком прогромыхало прямо нашим следам.

Именно к этому самому бревну уже через мгновение и подкрались два мрачных чудовища, два исчадия ада. Они обошли, или правильней будет сказать, обтекли его с двух сторон, затем соединились и стали быстро образовывать небольшое озерцо. Правда, озерцом оно оставалось очень недолго. Спустя всего несколько секунд здоровенный сосновый створ оказался плотно оплетен десятками толстых щупалец, в которые трансформировалась жидкость, а еще через секунду тело гигантского спрута полыхнуло ярким огнем, и прогрохотал мощный взрыв. Мы находились метрах в сорока от места инцидента, но, тем не менее, оказались под дождем обугленных щепок и пылающих капель тягучей темно-коричневой жидкости.

– А бризантность у этой штуки, что надо, – прорычал я, стряхивая с себя жгущиеся и дымящиеся доказательства того, что все произошедшее нам не привиделось.

– Дьявольщина, только бы другие бревна не занялись! – выругался Леший и на четвереньках пополз к краю трюма.

Если займутся, это будет самой меньшей из наших проблем, – подумал я, когда взглянул за борт и увидел еще один черный ручей, стремительно приближающийся к лесовозу. Казалось, он тек прямо к нам, даже не к нам, а ко мне. Казалось, он знал, что полковник Ветров укрылся именно за этим местом фальшборта и новый взрыв вышибет его оттуда как пробку из бутылки.

Однако все мои страхи оказались только лишь фантазиями человека повстречавшегося с чем-то неведомым. Не могла эта дрянь знать, что мы прячемся на палубе корабля… ну никак не могла! Такое мое решение и впрямь будто изменило ход событий и черный ручей, добравшись до участка, где самоотверженно покончили с собой два его собрата, остановился. Затем он сделал медленный круг, тем самым заключая место недавнего взрыва в черное, тускло поблескивающее в предзакатных сумерках кольцо.

– Порядок, лес оказался не такой сухой, как я думал, – пробасил Загребельный где-то у меня за спиной.

– Тише ты, тут еще один нарисовался! – я обернулся и цыкнул на приятеля.

– Еще один? – подполковник сразу поскучнел. – Да откуда эта зараза только берется?!

Ответ на вопрос Загребельного последовал незамедлительно. Палуба под нами загудела, завибрировала, заходила ходуном. Вслед за этим из-за борта послышался громкий глухой грохот или лучше сказать треск, как будто лопнула, раскололась сама земля.

Вообще-то так оно и было. В полусотне метрах от корабля в пыльном грунте образовалась крупная трещина. Даже несмотря на сгустившиеся сумерки, ее было отчетливо видно. Этакая страшная черная рана на иссохшем теле умирающей матери-земли. Казалось, что вот-вот из нее хлынет такая же черная гнилая кровь. Однако вышло все наоборот. Темный маслянистый ручей, присутствие которого нас столь напрягало, устремился к разлому и пролился в него небольшим водопадом. На удивление абсолютно бесшумным водопадом. Тягучая жидкость уносилась в бездну с такой бешеной скоростью, что мысль о воздействии земной гравитации даже не возникала. Темный поток толкало что-то иное, какие-то внутренние, таящиеся в нем самом силы, словно эта штука и впрямь была живая.

– Под землей она живет, – Леший подтвердил мои ощущения и высказался о непонятном, да к тому же весьма взрывоопасном феномене, как о живом существе.

– Хреново, – я задумчиво глядел, как иссякает черный ручей. – Значит, эта дрянь может оказаться где угодно. А когда заметишь, будет уже немножко больно.

– Ну-у-у, может все не так печально, – обнадежил Андрюха. – Полагаю, о ее приближении может предупредить вибрация.

– Вибрация… – повторил я. – Что ж, может как раз она и есть та сила, что толкает поток вперед. А что толкает, так это коню понятно. Видал, поток ведь не по низинкам течет, а прет напрямик, через наносы песка и возвышенности. Причем шустро так прет.

– Вот и нам тоже, пошустрей надо, – Загребельный вдруг резко изменил тему разговора. – Еще полчаса и тут будет темно как у негра в жопе.

– Уважаю, за красоту слога, и образность мышления, – я кисло улыбнулся и с кряхтением стал подниматься на ноги.

На ночлег мы расположились в каюте капитана. Повезло, что фонарик в моем вещмешке, хоть и остался без стекла, но все же продолжал исправно светить. Именно с его помощью мы и осмотрели камбуз, медицинский отсек и каюты экипажа. Ничего интересного и полезного там не обнаружилось: ни еды, ни питья, ни медикаментов. Единственной стоящей находкой стала маленькая ароматизированная свечка с китайскими иероглифами на белых восковых боках. Складывалось впечатление, что до нас жилые отсеки лесовоза уже основательно перешерстили. Вот только кто и когда? Этого мы, скорее всего, уже никогда не узнаем, а посему, что называется, забыли и закрыли тему.

Апартаменты капитана привлекли наличием надежной стальной двери и толстых крышек на иллюминаторах. Леший назвал их штормовыми. Что ж, пусть будут штормовыми и уберегут нас если не от шторма, то хотя бы от чужого недоброго взгляда.

Заперев дверь и что есть силы затянув массивные барашки штормовых крышек, мы, наконец, смогли вздохнуть с облегчением. И это вовсе не потому, что оказались в безопасности, просто ничего большего мы предпринять не могли. А значит, стоило расслабиться и покорно встретить наступившую ночь, что бы она с собой не несла.

Глава 8

Ночевка получилась беспокойной. Пару раз вновь трясло, причем не хило так трясло. При первых же позывах приближающегося землетрясения мы с Лешим оказывались на ногах, а затем, вцепившись в привинченную к полу мебель, ожидали, когда мир вокруг перевернется с ног на голову. Но, как говорится, Главный миловал. Несмотря на все перипетии, корабль продолжал стоять ровно и только лишь постанывал своим низким грудным басом. Все это доказывало, что с выбором убежища Загребельный очень даже угадал, о чем я ему и сообщил, причем с искренним уважением и благодарностью. Андрюха принял похвалу спокойно, даже с некоторой задумчивостью.

– Выходит, они не связаны между собой, – прислушиваясь к затихающим толчкам очередного, послужившего нам командой к подъему катаклизма, процедил он.

– Землетрясения и вибрация, – я сразу понял, что имеет в виду мой приятель, так как сам уже неоднократно думал о том же самом.

– Ага, они самые, – подтвердил Андрюха. – Вибрация появляется вместе с этой жидкой дрянью, а вот землетрясение… это что-то совсем иное, более мощное, я бы сказал, глобальное.

– Мне показалось, что толчки происходят через равные промежутки времени, – заметил я.

Леший подсветил фонарем циферблат своих наручных часов, пару секунд поразмыслил и согласно кивнул:

– Похоже на то. Примерно через каждые пять часов. Хотя точно сказать сложно. Мы ведь пока стали свидетелями всего трех коротких серий.

– Если все продолжится в том же духе, то это будет означать, что землетрясения вызываются искусственно, – я случайно подцепил какую-то ниточку и очень не хотел ее просто так отпускать. – Не бывает в природе таких упорядоченных во времени землетрясений.

– Не бывает, – согласился Леший. Затем мой приятель огляделся по сторонам, как будто стальных стен каюты не существовало и в помине, а посему он мог в полной мере обозреть окрестную диораму. – Что же это за место такое? Почему сюда стащили все железо мира?

– Хрен его знает, – я пожал плечами. – Только мне кажется, что нас сюда специально привели, заманили.

– Это откуда у тебя такие фантазии? – Андрюха пошарил лучом света по столу, отыскал свечку и принялся ее зажигать.

– Кажется, и все тут, – сперва я задумчиво глядел как он щелкает зажигалкой, а затем тихо протянул: – И еще эти корабли гребаные…

– Корабли? – Леший уловил в моих словах нечто недосказанное.

Оно там и впрямь было. Эта история с кровавой надписью… Мое чудесное и такое своевременное прозрение… Все это не давало покоя и требовало разъяснений. Ну, если не разъяснений, то хотя бы чужого независимого мнения. Поэтому неудивительно, что вместо того чтобы полезть в вещмешок и отыскать там банку консервов, я взялся за рассказ.

– Да-а-а, история, – протянул Андрюха, когда повествование подошло к концу.

– А может я того… сгущаю краски, придумываю то, чего нет и в помине? – я вспомнил о завтраке и подтянул к себе вещмешок.

Пока я распутывал лямку и добывал банку свиного фарша, ложку и флягу, Леший подкурил сигарету и погрузился в какие-то свои мысли. Наверняка еще и еще раз прокручивал в своей хитроумной ФСБшной башке мой безумный и абсурдный рассказ. А ведь и впрямь абсурдный! Сейчас, когда я выговорился и немного подостыл, это становилось совершенно ясно. Так что если Андрюха расхохочется и назовет меня конченым придурком, я пожалуй даже не обижусь. Однако вместо издевки Загребельный выпустил струю белого дыма и очень серьезно произнес:

– Отыщи Джулию.

– Чего? – я замер потому, как эта странная фраза подействовала на меня неким, я бы сказал, магическим образом.

– В Троицке, в институте Серебрянцева тоже была странная надпись: «Отыщи Джулию», – пояснил чекист.

Мне не потребовалось уж очень напрягаться и вспоминать. Крупные черные буквы, нанесенные поверх обшарпанной растрескавшейся штукатурки в одном из переходов НИИ, сразу всплыли в моей памяти. Если уж всерьез проводить параллели, сравнивать их с той кроваво-красной надписью из Одинцово, то вроде даже и стиль, и почерк написавшего казались очень и очень похожими. Только вот существовало одно небольшое «но»…

– Ипатич говорил, что тем каракулям уже не один месяц, если не год. Написал кто-то из прохожих, которые тогда еще посещали город.

– Что верно, то верно, – вздохнул Загребельный.

– А почему ты о ней вспомнил? – я пришел в себя и принялся быстро вскрывать консервную банку, которую уже минут пять, как мусолил в руках.

– Имя странное, вот и запомнилось.

– Странное? – я проглотил слюну уж и не знаю отчего, то ли хотелось жрать, то ли курить, а скорее всего и то и другое вместе.

– У нас Джулиями женщин обычно не называют. – пояснил чекист. – А чтобы тут, среди российских пустошей затерялась одна из соотечественниц Крайчека… На это шансов еще меньше, чем на победу всеобщего трезвого образа жизни.

– Да-а… по сто грамм сейчас бы очень даже не помешало, – мои мысли как-то сами собой вильнули в сторону.

– На вот, хряпни, – Андрюха подвинул ко мне слегка помятую алюминиевую баклажку с водой. – Только по сто, не больше. У нас воды две третьих фляги, а потом хоть мочу пей. – Тут Леший невесело хмыкнул: – Учил меня как-то один эксперт по выживанию, холера его забери! Он это делал, как будто пивко хлестал. Пенку сдул и вперед!

– Если надумал испортить мне аппетит, то не надейся, – я взял ложку, выколупал из банки небольшой кусочек фарша и демонстративно отправил его себе в рот. – М-м-м, тот самый вкус! – на ум сразу пришла фраза из старого рекламного ролика, который когда-то крутили по всем телеканалам.

Ложка у нас имелась всего одна, поэтому заглотив первый кусок я тут же отправил в рот второй, а за ним и третий. Три столовых ложки это оказалось как раз полбанки, то есть вся моя порция. В сочетании с двумя глотками воды это было все, что мой многострадальный организм получит до вечера. Хотя может лужицу какой-нибудь ржавой воды мы и отыщем. Ведь помнится Леший говорил, что бревна в трюме не такие уж и сухие. А это значит, что здесь выпадают осадки. Дожди это вряд ли, но туманы – вполне вероятно. Туманы это даже еще лучше. Далеко не все туманы бывают ядовитыми, так что осевшие на металле капельки влаги можно будет собрать языком. Конечно, о качестве такого питья лучше не думать, но все же это гораздо лучше, чем моча.

– Э, ты что, заснул? – Леший выдернул из моих рук алюминиевый столовый прибор с погнутой ручкой, а взамен всучил наполовину скуренную сигарету. – Поел сам, дай поесть другому.

Я судорожно затянулся, после чего вяло, чисто для очистки совести предложил:

– Погоди, дай хоть ложку вытру.

– Фигушки! – гоготнул подполковник. – Знаю я тебя, танкистская рожа, небось облизать хочешь. Так не дождешься, мне дополнительное питание в связи с ростом положено. – С этими словами Андрюха зачерпнул полную ложку фарша, сунул ее себе в рот, но не проглотил, а стал сосать будто леденец. – Когда провизии с гулькин нос ее надо смаковать, – пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. – Чтобы рецепторы во рту подольше жратву чувствовали. Обман такой для организма. Учись, пока я жив.

– А что ж ты, падла этакая, раньше-то молчал?! – я укоризненно покачал головой.

– Честно? – Леший виновато улыбнулся.

– По возможности.

– Представляешь, только сейчас вспомнил.

– Небось тот самый спец научил? – догадался я. – Ну, который между пивом и мочой особого различия не делал?

– Нет, не он, – Леший задумчиво уставился в пространство перед собой. Сидел он так около минуты, а затем очень печально произнес: – Знакомая у меня одна была… Еще до войны. Все худела, дурочка. Вот от нее и набрался.

– Красивая? – тоска друга сразу бросилась в глаза.

– Не то слово, – Андрюха тяжело вздохнул. – Моника Белуччи, даже лучше.

– Да-а-а… – многозначительно протянул я, припоминая роскошные формы итальянской кинозвезды.

– Вот и я говорю… – поддержал меня подполковник и тут же, словно разрывая все связи с мучительно болезненным прошлым, стал быстро и жадно доедать содержимое консервной банки.

Воды мы выпили всего по глотку, резонно рассудив, что лучше будет промочить горло в середине дня. Затем Загребельный растоптал пустую консервную банку, тем самым превратив ее в слоеный жестяной блин. Его то он и забил в щель между стеной и привинченной к ней тумбочкой. Когда огарок свечи отправился в вещмешок, а со стола было содрано несколько капель воска, следов нашего пребывания в каюте не осталось. Леший поводил лучом фонарика по всем закуткам, удовлетворенно кивнул и шагнул в сторону двери.

– Потопали что ли? Нам еще веревку искать.

– Какую еще к дьяволу веревку?

– Толстую. Вы же танкисты весите до хрена, – буркнул подполковник, а затем уже более серьезно добавил: – Мы собираемся спускаться на землю-матушку или нет?

Ах, вот он о чем? Я вспомнил, что здоровенной кучи из бревен у борта судна больше нет и в помине. Значит, нам действительно потребуется какой-нибудь трос, канат или на худой конец просто кусок кабеля.

– Идем, – Андрюха открыл дверь и первый шагнул в темноту коридора.

Внутри корабля и впрямь царила темнота, наполненная жутковатой тишиной и полной неизвестностью. Правда, говорить о полной неизвестности было не совсем верно. Все-таки вчера мы здесь все основательно облазили, да и свет кое-какой пока имелся. Всего этого вполне хватало, чтобы уверенно продвигаться вперед, вернее вниз. Нам предстояло спуститься с предпоследнего яруса корабельной надстройки до уровня основной палубы. Вроде бы ничего сложного: всего пара крутых флотских трапов и столько же коридоров, в которые даже не требовалось соваться. Просто на секунду осветить для страховки и все.

Действуя по этой схеме, мы и спустились вниз. Оставалось лишь распахнуть наружную дверь и выбраться под открытое небо, но именно в этот момент Леший остановился как вкопанный.

– Что за херня такая? – прошипел он.

– Что там еще? – я глядел на желтоватое пятно света, застывшее в дальнем конце узкого коридора, и не замечал ничего необычного.

– Дверь в машинное отделение открыта, – шепотом пояснил чекист. – А я ее, между прочим, вчера собственноручно закрывал.

Цирк-зоопарк, это была чистейшая правда. Все помещения, которые подверглись осмотру вчера вечером, мы тщательнейшим образом запирали. Во-первых, очень не хотелось, чтобы из открытого дверного проема выскочила какая-то хищная тварь, проникшая внутрь через разбитые иллюминаторы. Во-вторых, именно закрытые двери позволяли нам гулять по кораблю с зажженным фонарем и не опасаться, что этот свет будет замечен снаружи. Так мы рассудили вчера, но сегодня оказалось, что закрытые двери способны оказать нам еще одну неоценимую услугу, а именно предупредить о появлении чужого. А в том, что внутри корабля кто-то есть или, по крайней мере, побывал ночью, не оставалось ни малейшего сомнения. Тяжелая гермодверь с двумя запорными рычагами сама по себе не откроется, это уж как дважды два.

– Двигаем отсюда! – я держал на прицеле вход в машинное отделение.

– Думаешь, снаружи безопаснее? – в отличие от меня Загребельный направлял ствол своего «Грача» в сторону входной двери.

Прежде чем ответить я прислушался, причем не только к тишине мертвого железного мира, но и к своим собственным ощущениям и инстинктам. Не знаю почему, но к машинному отделению приближаться вовсе не хотелось, а тем более исследовать его при свете одного-единственного фонаря с уже основательно подсевшими батарейками. Лучше уж на палубу. Само собой я прекрасно понимал, что с одним стволом и пукалкой Загребельного серьезной атаки нам не отбить. Но там хоть все будет ясно, там мы встанем лицом к лицу со своим неизвестным противником. Черт, а ведь красиво завернул, мерзавец! И все это лишь для того, что бы хоть чем-то мотивировать свой выбор.

– Выходим! – я попятился и локтем подтолкнул приятеля к выходу на палубу.

– Ладно, как говорится, фифти-фифти, – буркнул себе под нос чекист и рывком распахнул тяжелую гермодверь. Вслед за этим он высунул голову в дверной проем и быстро огляделся по сторонам. – Давай! Нет никого! – Показывая пример, Андрюха уверенно шагнул вперед.

– Эх ты, ФСБ… – разочарованно пробурчал я, выбираясь вслед за приятелем. – Мог бы хоть раз класс показать. Прыжок там… переворот, ствол налево, направо, а затем бодрый и четкий сигнал «Чисто!».

– Так ты говоришь, кино любишь? – задумчиво протянул Загребельный в то время, как сам сантиметр за сантиметром сканировал палубу.

– Ага, люблю, – подтвердил я, замерев с «калашом» наготове. – Особенно про шпионов, про тебя, значит.

– Здесь точно кто-то был, – Леший пропустил шутку мимо ушей.

– Откуда знаешь?

В багровых предрассветных сумерках и впрямь было сложно что-либо разглядеть. Все предметы выглядели плоскими, раскрашенными одинаковым чернильно-терракотовым камуфляжем. Так что обнаружить следы чужого мог только тот, кто был обучен этому делу, кто знал где искать, а главное что.

– Гляди, здесь около входа пыли совсем нет, будто смел кто, – демонстрируя свою правоту, Леший черкнул носком ботинка по настилу палубы.

Пыли? Я наклонился и присмотрелся к металлу под ногами. Андрюха оказался прав, на том месте, где мы сейчас стояли, зловредной вездесущей грязно-желтой пыли действительно не было и в помине. Вместе с ней исчезли и наши следы. Теперь их можно было различить разве что у спуска в трюм, да еще, наверняка, возле фальшборта, в том самом месте, где мы скрывались от чудовищной жидкой смерти.

Я и в самом деле покосился в ту сторону и тут же замер, потому как понял, что обнаружил второй точно такой же, неизвестно кем расчищенный участок. Но это оказался далеко не весь сюрприз. На металле палубы, как и на ограждении, отчетливо виднелись какие-то странные наплывы. Они отсвечивали тусклым жирным блеском и напоминали выделения гигантских кольчатых червей, плюющихся кислотой. Эти твари в одно время серьезно доставали жителей Серпухова. И продолжалось данное безобразие ровно до тех пор, пока один хороший человек на своем БТРе не приволок им пару 23-миллиметровых ЗУшек.

– Похоже на смазку, – высказал свое мнение Загребельный, когда я указал ему на свою странную находку.

– Смазка? – вариант показался не намного лучше моего, и все потому, что с некоторых пор я с большим подозрением относился ко всяким там тягучим жидкостям из этого гребаного мира.