Умри вовремя

–Еще не хватало их искать, – хмыкнул молодой пилот. – Они, конечно, хорошо сохранились на таком морозе, но ведь у нас и так полно продуктов!

Ирвина передернуло.

Вокруг тянулись одно- и двухэтажные пригородные домики. Деревья в садиках перед ними, врасплох захваченные холодами, склонили ветви под тяжестью снега, обильно задержанного листвой и навсегда зелеными плодами. Дорожные указатели бессмысленно торчали по бокам пустынной дороги. Проплыло здание с нелепыми темными пятнами на стенах, смысл которым придавал неразличимый ныне в сумраке цвет. Сиротливо замершие качели во дворе. Окостеневшая детская горка. Афишная тумба на перекрестке, залепленная черными плакатами – все медленно проявлялось и также медленно тонуло во тьме. Вот их тряхнуло на лежачем полицейском.

– Сколько ничейных домов! В самом центре! А что если выставить на продажу? Вот продавали же участки на Луне!

Никто не откликнулся на очередную реплику пилота.

Пригород тянулся долго и мрачно. Умерли цвет и звук. Осталось немое черно-белое кино.

–Стой! – исступленно вскричал Биолог, пальцем указывая пилоту на дорогу.

На шоссе, косо его пересекая, отпечатался след человека. Следы инопланетянина вызвали бы меньший переполох. Вильнув на обочину, тягач остановился. Все высыпали из кабины.

Снега на обочине оказалось гораздо больше, нежели на шоссе. Проваливаясь, захлебываясь холодным тяжелым воздухом, ступая след в след, четверо по запорошенным углублениям в снегу продвигались к одному из дачных домиков. Ирвин впереди, за ним Биолог и Генетик. Пилот замыкал шествие.

Тонкий запах гари стоял в воздухе. Снег хрустел. Огромный диск Солнца, еле просвечивающий сквозь туман и дым атмосферы, освещал местность слабее полной луны.

На крыльце снег был утоптан.

Они без стука открыли дверь. Оглушительная тишина вязкой волной выползла из комнаты. Лучи фонарей осветили стол в середине комнаты, четыре стула вокруг него. Хлеб, нарезанный тонкими ломтиками, промерзший сыр, уставшие и поникшие огурцы, покрытые слоем инея, пузатый чайник. Яркие краски цветов на чашках, стоящих вокруг чайника, выхваченные из мрака светом фонарей, еще более подчеркнули черноту окружающего. Здесь было холоднее, чем на улице.

–Давайте устроим пирушку! Хозяина отправим в ближайший ларек за выпивкой – воскликнул пилот, зябко переминаясь.

–Тише! – мучительно прошептал Биолог, предостерегающе подняв руку. Он стоял у входа во вторую комнату, фонарем отодвинув занавеску, закрывающую вход.

Ирвину вдруг стало плохо. Как в детстве, когда еговторично повели сверлить зуб.

«Ничего страшного нет», – успокаивал он себя, тяжело передвигая ставшие вдруг ватными ноги.

Широкая железная кровать, выхваченная из тьмы бездушным снопом фонарного света, стояла посреди спальни. Закрытые до подбородка белой простыней, как куском льда, двое лежали на ней. Деревянные лица. Ребенок лет пяти рядом с сухой мумией мужчины. Красная голая пластиковая кукла, от взгляда на которую становилось зябко, навзничь опрокинулась на ребенка. Пар от дыхания не поднимался над ними. Ни звука из мглы за окном. Стылое стекло телевизора в углу и умерший телефон. Музей бывшей жизни.

–Выйдем, – предложил Ирвин, направляясь к выходу.

Он не вынес бы более ни одной реплики пилота. Он знал уже судьбу своей дочери. И своих внуков. И судьбу друзей Елены.

–Куда он делся? – растерянно спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, Биолог, вышедший через некоторое время на улицу следом.

Ирвин исчез.

–Да вот же следы! – Генетик направил фонарь в сторону от дорожки, по которой они пришли.

Следы повернули за угол дома. Путники гуськом потянулись за ними и втиснулись в низенькую дверь летней кухни, у которой следы кончались.

Трепетный огонек лампады лишь подчеркивал тьму, затаившуюся в углах небольшой каморки, которую разбавлял ещё и слабый отсвет пламени из крохотной печки. Посреди с ребенком на руках стоял Ирвин.

Вошедшие сгрудились у входа. Холодный воздух от неплотно прикрытой двери струйкой пара стелился по полу. Удушливое зловоние затрудняло дыхание.

–Закройте дверь, – напряженным голосом сказал Ирвин.

Дверь захлопнули. Неловкая тишина повисла. При входе никто не поздоровался, так как не сразу заметили старуху, примостившуюся в углу на маленьком диванчике. Впрочем, старуха в свою очередь даже не подняла головы.

–Что здесь происходит? – Генетик отделился от двери и прошел к дивану, наклонился к женщине. – Здравствуйте, рады видеть вас!

Он дотронулся до ее руки, желая обратить на себя внимание.

–Да, – встрепенулась старуха, будто очнувшись ото сна. Она повела вокруг бессмысленным взглядом. Под клочьями седых волос во мраке неожиданно и неестественно проявилось вдруг лицо без морщин, лицо совсем еще молодой женщины.

–Скажите, что здесь происходит?

–У меня гости, – без выражения, как бы просто констатируя факт, с явным усилием промямлила старуха.

Ребенок на руках Ирвина не плакал. Ему было около двух лет. Круглые глаза, затянутые полупрозрачными веками, безучастно скользили по вошедшим. Глядя, как Ирвин неумело подкладывает под ребенка какие-то тряпки, можно было сделать вывод, что штанишки последнего были мокры.

–Нам следует торопиться, – не выдержал гнетущей обстановки Биолог.

–Таких книг нет на всем острове! – воскликнул пилот, разглядывая корешки фолиантов, лежащих у печи, листы которых, очевидно, она уже поглотила.

Ирвин молчал.

– Так что же здесь произошло? – повторил Генетик, поняв, что Ирвин не тронется с места.

–Я пришла … издалека. Здесь уже никого не было… Живых.

–Почему они умерли?

Женщина не ответила, будто произнесенные ранее слова лишили ее последних сил, и лишь покачивала головой, закрыв глаза.

–Вы как хотите, а я пошел! – воскликнул пилот и открыл дверь. Бальзам свежего холода облаком пара хлынул внутрь.

–Я остаюсь, – хрипло произнес Ирвин.

–Как это остаюсь? – взвился пилот, не успевший уйти, – он, видите ли, останется! А кто будет доставать груз из лаборатории? Тащить его в машину, затем в самолет?

–Вы заедете за мной по пути. Я выполню все, что мне поручат. Но назад не вернусь. Здесь я нужен. А там, – махнул он головою в сторону воображаемого острова, – уже не нужен никто.

–Мы за вами вернемся, – помедлив, неуверенно проговорил Биолог, пятясь к двери вслед за махнувшим рукою пилотом и до последнего оглядываясь на сутулящуюся фигуру, бережно держащую ребенка…

Еще через час тягач был у цели.

Пока Генетик с Биологом таскали сосуды с жидким азотом ко входу в катакомбы, пилот уютно устроился в просторной кабине, откинув голову на высокое сидение и направив на себя струю теплого воздуха от включенного отопления. И незаметно заснул.

Прошло довольно много времени.

–Эй!

Крик, как клекот птицы, резок и неприятен среди монотонного гудения мотора.

Пилот тяжело, со сна, приподнял голову, сквозь шум вентилятора стараясь уловить…

–Э-эй!

У входа в катакомбы сквозь запотевшее стекло угадывались две фигуры в больших, отсвечивающих во тьме, возможно белых халатах, надетых прямо на меховые поддевки. Глухой звук вместе с паром вырывался из-под белых же марлевых масок.

–Ну что, вы готовы? – крикнул пилот, опуская стекло.

–Закрой окно!

–Мне не холодно.

–Уезжай домой!

Пилот вынужден был отключить двигатель и кричать, чтобы его услышали.

–Тащите быстро сюда, что нашли, и домой!

–Мы не принесем, – отвечал один, и пилот не мог понять кто, Генетик это или Биолог. Оба в масках, оба в халатах, как в саванах.

–По-вашему, всё должен носить я?

–Нет.

–А в чем дело?

–Мы влезли не туда, куда нужно.

–Ну, так поворачивайте и идите куда нужно! – пилот был раздражен.

–Мы не сможем.

–Почему?

–Попали по ошибке в другой отдел. Возможно, заразились опасными инфекциями. Обработку провести невозможно. И нет пути назад. Ты должен предупредить об этом тех, кто придет за нами.

–Так может за вами больше никого не будет?

–Значит, не судьба.

Пилот вновь не понял, кто из двух произнес это. Два лица под масками, два белеющих пятна на бархате тьмы. Машина дернулась, развернулась рядом со стоящими, но двое не шевельнулись, не отодвинулись от облака тумана и снежной пыли, освещенных радостным светом красного фонаря.

ТРАГИЧЕСКАЯ ПРОПОВЕДЬ

…Ибо никто из них не живет для себя

И никто не умирает для себя.

/Посл. К Римл., 14,7

Гемфри и без совета Ирвина безвылазно находился в Ковчеге. Он всем был нужен. Одни требовали расчетов по укреплению сводов, другие советовались о возможности полива подземных огородов и теплиц из артезианской скважины, третьи наседали по поводу устройства канализации.

Черновые работы по подготовке Ковчега к приему детей были в основном завершены. Жизнь затеплилась под Землей. Включены были лампы-рефлекторы над садами, запорхали бабочки на лужайке миниатюрного леса, жидкий азот потоком поступал в холодильные залы.

И настало время задуматься.

Гемфри не верил в конец мира. Ибо даже мысль об этом была абсурдной. И Ковчег, он знал это, всего лишь дешевый трюк, позволяющий отвлечь все силы Армии и служб безопасности. Вот только от чего?

Впрочем, у него другие проблемы. Ирвин улетел на материк, и сегодня дом остался без присмотра. Потому Гэмфри решил на ночь вернуться в свое гнездышко, в которое вкладывал всю душу. Дом заменял ему семью. И он дрожал от нетерпения, спеша к нему на свидание.

Вечером Гемфри вышел из ворот Ковчега и был поражен.

Вместо привычной духоты и жара, приятной волной охватывающего тело после промозглости подземелья, он почувствовал холод. Глубокие колеи на площадке перед воротами были заполнены дождевой водой. Грязные наносы тянулись от подножия холмов к дороге, которую, наконец, начали ремонтировать. Серыми терриконами то тут, то там громоздились кучи щебня, между которыми пробирались большегрузные машины. Красные лучи ныряющего в океан солнца окрашивали низкие мрачные тучи в зловещий пурпур.

Изо рта солдат, носящих грузы от машин к транспортеру, шел пар.

Обойдя не нужную теперь трансформаторную будку, (электростанция внутри горы уже была запущена), Гемфри отыскал на стоянке свою холодную, неуютную машину.

Пригороды с веселыми дачами будто вымерли. Ставший бесцветным пейзаж повергал в уныние. У въезда в город на грязной обочине стоял танк, рядом с которым у костра грелись солдаты.

Гемфри остановился в центре города и, выходя из машины, с сожалением поглядел на пустое заднее сиденье. В сезон дождей он всегда клал туда плащ. Однако сейчас был не сезон и плаща он не взял.

Следовало купить чего-нибудь на ужин. Минуя лужи на унылой безлюдной площади по дороге к супермаркету, он почувствовал вдруг, что должно что-то случиться в такой мрачный, беспросветный вечер. И так мысль эта поразила Гэмфри, что ему захотелось даже повернуть, не доезжая до дома, и вернуться в подземелье с его сутолокой и солдатскими обедами.

Звон колоколов прервал его раздумья. Из дверей церкви, стоящей за кованым забором, мимо которого он как раз и проходил, на паперть, тесня ожидавших конца вечерни старушек и попрошаек, вместе с клубом пара вывалилась толпа. Впереди шел священник, воздевший руки к небу. Очевидно, он и здесь, под мрачным небом, продолжал свою проповедь.

–Близок час испытания, и только вы сами можете передать слово Божье детям нашим, остающимся без попечительства. Просите, и дано будет вам: ищите, и найдете: стучите, и отворят вам.

Сильный голос священника далеко разносился по площади. Толпа в безмолвии внимала. Гэмфри, не слышавший самой проповеди, не понимал о чем идет речь.

– Оставьте ненужные заботы о себе. Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет и где воры не подкапывают и не крадут. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.

–Что же нам делать, отец наш?– слышались возгласы. Но проповедник глядел поверх голов, вдаль, всматриваясь в нечто, видимое только ему.

Закутываясь в пиджак, оказавшийся на ветру вдруг маленьким и тонким, Гэмфри побежал через площадь к магазину.

На обратном пути он остановился на прежнем месте и посмотрел через ограду. На паперти по-прежнему стояла толпа, и проповедник возвышался над нею. Только внизу, у подножия лестницы, появились три фигуры. Вдруг почернело, пронзительно холодный дождь хлынул.

–Святой отец! – звонкий голос офицера, стоявшего с двумя солдатами перед ступеньками, донесся до Гэмфри отчетливо, – сойдите к нам вниз. У нас к вам дело!

Фигура в черном застыла с поднятыми к небу руками. Затем священник повернул голову вниз и, видимо поняв, какое дело к нему тех, внизу, заговорил вновь, возвысив голос и руку с указующим перстом направив на людей в форме:

–Дай нам бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия, чтобы оставшееся во плоти время жить уже не по человеческим похотям, но по воле Божией. Взгляните братия, вот всадник с коня бледного, которому имя Смерть и ад следует за ним. Но не страшитесь ни в чем противников; это для них есть предзнаменование погибели, а для вас – спасения. И это от Бога.

Гэмфри почувствовал, что должно было произойти нечто ужасное. Ему стало ясно, что проповедь касалась запретной темы – Ковчега. Съежившись и закрыв от дождя голову целлофановым пакетом, он застыл на площади.

Офицер с огромными темными провалами глаз на белом лице дрожащими руками нащупывал на поясе пистолет.

–Что же вы стоите как овцы, братия? – воскликнул, заметив это, священник, – Чего ждете? Разорвите криком рты, могилы предков вздыбите – пусть идут спасать вас, если сами не видите смерти для себя и гибели для душ ваших.

Говоря это священник медленно спускался по грязным ступеням. Правая рука его, прямая, как палка, была направлена в сторону пятящихся от него солдат. Ни один из стоящих на паперти не шелохнулся, несмотря на ледяной душ.

–Видите ли вы? – звучало над всей площадью. –Семь чаш гнева Божия изливаются на Землю! Слышите ли? Седьмой ангел вострубил! Царство мира становится Царством Господа нашего и Христа Его, и будет во веки веков!

Хлесткий выстрел завершил проповедь. Толпа прихожан, загипнотизировано двигавшаяся вслед за священником вниз по ступеням, будто наткнулась на стену. Ноги священника подогнулись. Он упал вперед, всем телом, тяжело, в лужу перед лестницей, и брызги грязной воды из нее окатили военных.

–Вот тебе и Голгофа,– ужасным голосом произнес офицер, отряхивающий капли с мундира.

Народ молчал.

Лишь шум падающей с неба воды.

Но в тот самый момент, когда один из солдат шагнул уже к воротам, упавший захрипел, затем, подняв голову, и с мокрых волос капала грязная жижа, выдохнул коротким мычащим звуком.

–Живем ли, – донесся до Гэмфри его прерывающийся, свистящий шепот,– для Господа живем, для Господа умираем.

Голова священника с жутким стуком вновь упала на грязные плиты, но еще несколько мгновений пальцы его правой руки скребли по луже.

ИНСПЕКТОР

«…настоящее у всех равно, хотя и не равно то,

что утрачивается;

так оказывается каким-то мгновением то, что мы теряем,

а прошлое и будущее терять нельзя,

потому что нельзя ни у кого отнять то, чего у него нет.

… и долговечнейший и тот, кому рано умирать,

теряет ровно столько же.

Ибо настоящее – единственное, чего они могут лишиться,

раз это и только это имеют,

а чего не имеешь, то нельзя потерять.

(Марк Аврелий. Размышления. Кн. 2;11)

Стемнело, когда Инспектор, приняв после долгих раздумий единственное, по его мнению, разумное и справедливое решение, подъехал к полицейскому управлению. Обычной охраны у широко распахнутых ворот не было. Слякотная, от недавно прошедшего дождя, темнота полностью скрывала двор, лишь над входом в основное здание висел на крюке, исходя керосиновой вонью и освещая лишь самого себя, фонарь «летучая мышь», да в окне дежурного мигал тусклый желтый огонек.

–Морг открыт, – безнадежно махнув вглубь коридора, ответил на вопрос Инспектора угрюмый, полный, с одышкой и двухдневной щетиной, дежурный, выглянувший из своего закутка, освещенного мерцающей свечной желтизной. Он должен был вот-вот выйти на пенсию, а потому, подавляя безразличие к давно надоевшей службе, старался выполнять все свои обязанности неукоснительно.

– Что делается на воле? – кивнул дежурный в сторону открытых ворот.

–Ничего неожиданного. Практически исчезли продукты в магазинах. Обычные перебои с бензином. Свет отключили из-за экономии электроэнергии. Впрочем, правительство обещает за два-три дня все восстановить, потому население и не бунтует.

–Но почему все бросили работу? Телефон, когда его включают, разрывается, но что я могу один? Вот и не беру трубку. Начальник появился днем, все обошел, сказал, что пришлет мне замену, и исчез. А мне сменщик даже журнал дежурства не передал. Никто из судмедэкспертов не появлялся. Следователей нет. Удивительно, что хоть вы пришли.

– Никто не прогуливает. Просто большинство сотрудников откомандировано готовить убежище для жителей острова. Неужели не слышали о нём? Постоянно передают по радио.

–Ах да! Слышал. Кстати, – понизив голос и опасливо оглянувшись на темные углы, спросил дежурный, – говорят, весь персонал тюрьмы уничтожен!

–У вас найдется еще лампа? – прервал его Инспектор.

–Есть электрический фонарь. Правда, батарей запасных нет.

–Мне только сходить в морг.

–Зачем?

–Нужно завершить одно дело. А для этого нужен труп потерпевшей.

–Ну, если нужен…. , – безразлично, не удивившись протянул дежурный.

Жуткая темень морга, в которую, как в холодную воду, окунулся Инспектор, спустившись в подвал по короткой лестнице, с неохотой раздвигалась впереди, уступая место тусклому электрическому лучу, поспешно схлопываясь за спиной. Холодильники не работали. Вместо обычного монотонного их гудения в зале стояла мертвая тишина. Зловоние гниющей плоти вызывало тошноту. От паров формалина щипало в глазах.

Инспектор безошибочно потянул на себя нужную ручку и увидел в выдвинувшемся ящике уже знакомую разбитую голову, частично выбритую экспертом, грубые стежки, оставшиеся на ней после вскрытия. Потянул ящик дальше. Открылось серое грязное тело. От горла и до лобка, по дуге огибая пупок, шел безобразный грубый шов.

Инспектор положил фонарь на пол, чтобы освободить руки. На ощупь труп оказался лишь чуть холоднее окружающего воздуха и удивительно тяжелым, и когда Инспектор, вытащив его наполовину, перевалил через край ящика, изо рта и носа закапала сукровица. В тусклом свете фонаря грязные кровяные кляксы на светлых ботинках и брюках казались черными. Оставив труп, руки и голова которого свисали из ящика вниз, он нагнулся за фонарем, осветил будущий путь, запоминая его, выключил фонарь и сунул его в карман. Нагнулся за телом, перехватил в талии и, откинувшись назад, напрягая до боли мышцы изогнутой спины, по-матросски широко ставя ноги, с трудом поковылял к выходу. Лестница далась ему с трудом, ноги дрожали от напряжения, когда он вполз наверх.

– Поддержите, пожалуйста! – прохрипел Инспектор, и дежурный суетливо выбрался из закутка, щурясь разглядел во тьме, подбежал, взялся за холодные ступни трупа. Виляя, зашагал вслед.

–Вы весь в крови, – сказал дежурный, когда они, втиснув труп на заднее сиденье, закрыли дверцу.

–Неважно, – отмахнулся Инспектор.

–Зачем вы вынули труп из мешка?

–Мешка не было, а где искать, не знаю. Кстати, вы обойдетесь, если я возьму для дела ваш фонарь.

–Я им не пользуюсь, – притворно воскликнул дежурный, махнув рукой. – А зачем вам труп? – не удержался он.

–Я везу его на суд. И на суде том труп будет и свидетелем, и карой.

–Разве сейчас время для суда?

–К сожалению, сегодня для него, наверное, последнее время.

–А бензин у вас есть? У меня в гараже канистра для дежурного экипажа. Думаю, она им уже не понадобится.

Вылив в бак бензин из канистры, Инспектор махнул выпачканной в крови рукой сразу поскучневшему дежурному и выехал за ворота.

Город будто вымер. По улицам поднявшийся после дождя ветер гонял пустые пластиковые бутылки. Мусор не убирали уже третий день.

Тюремные ворота выросли в свете фар как вход в старинную заброшенную крепость. Замка на них не было. Инспектор толкнул одну из тяжелых скрипучих створок и через образовавшийся проход подогнал машину прямо ко входу. Знакомым путем, а ему не раз приходилось бывать здесь, через дежурку он прошел к решетчатой входной двери в коридор, по обе стороны которого, еле различимые в неверном свете, виднелись многочисленные двери камер. Решетка на входе в коридор была открыта, связка ключей валялась рядом на бетонном полу. Подобрав их, Инспектор подошел к ближайшей камере, и, выбрав подходящий ключ для открытой металлической двери, отделил его от основной связки. Вошел. Тусклый свет фонаря осветил скользкие стены с отметинами, которые совсем недавно с тоской рассматривал Поль. Удовлетворенный, оставив дверь нараспашку, Инспектор поспешил к машине, бросив ненужную теперь связку ключей в стол дежурного.

Теперь приходилось обходиться без помощника. С трудом стянул он неподатливое тело с сидения, (что-то хлюпало, переливалось в плохо зашитой плоти) и потащил, взяв за ноги, волоком по полу, в черный провал двери, внутрь тюрьмы. Тьма была вязкая, вонючая, тошнотная, он двигался по памяти, стараясь не споткнуться, не упасть, иначе страшно было бы подниматься среди напряженной, вкрадчивой тишины. Бесполезный фонарь, лежащий в кармане, бил по боку. Через высокий порог камеры пришлось перетащить тело рывком, причем череп пустым орехом стукнул о каменный пол. В камере он с трудом, подставляя колено, перевалил труп на деревянные нары. Передохнул, посветил слабым желтым светом, сложил руки трупа на груди, бесстыдно разведенные ноги соединил вместе.

Теперь можно было приступать ко второй части задуманной операции. Вставив ключ снаружи в дверь камеры с расчетом, чтобы затем можно было быстро её закрыть и проведя пару раз эту процедуру, причем от грохота металла содрогались стены, Инспектор вышел из зловонной тьмы, оставив ключ в двери. У входа блеснули в свете фонаря пыльные стекла машины, и вдруг ему показалось, что за ними затаился некто, и ему стало страшно, и он разозлился на себя за страх, подошел и рывком открыл дверцу. Ну конечно, кто бы мог прийти сюда, на окраину города, и по своей воле зайти в мрачные ворота?

Из багажника Инспектор вынул большую тяжелую сумку и отнес её туда же, где оставил труп. Вернулся с пустой сумкой.

Улицы были по-прежнему пусты, поэтому сравнительно быстро удалось добраться до нужного адреса на другой окраине города, где среди низких, слепленных из тростника и бросовых досок приземистых хибар, окруженных деревянными же заборами, быстро нашлась нужная дверь, так как была присмотрена еще при дневном свете. Инспектор постучал по некрашеному дереву, предварительно нащупав револьвер, и толкнул дверь, не ожидая ответа. На удивление, она оказалась не запертой. В комнате, вокруг керосиновой лампы, стоящей на прибранном обеденном столе, (очевидно семья только недавно поужинала), сидели пожилой мужчина, парень лет двадцати пяти, молодая женщина и двое детишек четырех-пяти лет.

– Извините за поздний визит, – Инспектор показал бляху. – Полиция!

– Что вам угодно? – неприветливо проговорил пожилой, очевидно старый моряк, с мутными от постоянного пьянства глазами. Он поднялся со стула, и, прикрыв свои глаза от света стоящей рядом с ним лампы ладонью, пристально оглядел Инспектора с головы до ног: – Да вы весь в крови!

–Кровь чужая. Я только что с дорожного происшествия, – невозмутимо произнес Инспектор. – А вот по более ранней аварии мне нужен водитель такси номер 83.

– Это машина моего сына, – пожевав губами и поморщив в раздумье лоб, сообщил мужчина.

–У меня небольшое дело к нему.

–Какое дело?

–Несколько дней назад произошел наезд на человека на перекрестке, а водитель скрылся. Есть свидетельское показание, что в аварии участвовала якобы машина вашего сына.

–Ты что, сбил человека? – повернулся мужчина к сидящему рядом парню с хмурым небритым лицом.

–Н-нет, никого я не сбивал…

–Ну вот. Он все отрицает! А я своего сына знаю прекрасно. Если говорит – нет, значит нет!

–Я и сам убежден в его невиновности. Но таковы правила. Я просто обязан проверить любые предположения. Это не займет много времени. Я покажу вашего сына свидетелю, так как водителя видели. Тот убедится, что на месте происшествия был не ваш сын, и я сразу привезу его назад.

– Кому это вдруг понадобилось, когда весь мир разваливается, разбираться с наездами? Страховщикам, что ли? Что-то мне это не нравится.

–Если вы чего-нибудь опасаетесь, можете поехать с ним.