Это было в Веморке

– Ты меня не понял. Ни о каком равенстве я не говорю. Каждый должен получать по заслугам. У нас есть старейшины, но они не обладают властью, она им не нужна, они обладают мудростью. Они дают советы, а мы все вместе решаем, как ими пользоваться. Я уверен, тебе не нужна власть, и ты ее не хочешь. Объясни мне тогда, почему она нужна другим? Стремление к власти это удел людей, пораженных неизлечимо завистью, а в этом смысле ты абсолютно здоров.

Лотар не знал, что ответить, и в образовавшейся тишине вдруг услышал едва заметный скрежет. Напрягая слух, он никак не мог понять природу этого звука. Руво также замолчал и спустя минуту удовлетворенно произнес:

– Ну, наконец-то. Это за мной. Ещё далеко, так что времени поболтать у нас предостаточно.

И в этот момент Лотару стало не по себе. Почему никто не спасает его? Неужели про него забыли? И, читая его мысли, дитя природы сказало:

– Тебя здесь никто не ищет. Ты сам бы искал себя в здании пустого склада под землей? Поверь, они не собираются его даже откапывать, но я помогу тебе, после того как вытащат меня. А, как ты слышишь, за мной уже идут.

– Согласен, в это время мне нечего было здесь делать, но тогда у меня вопрос: а что привело тебя сюда?

– Любопытство…, любопытство. Всё хотелось точно узнать, чем это закончится. Первый раз у них не получилось.

– Что это? – нервно спросил Лотар, его начинали бесить эти фразы-загадки. – Я догадываюсь, что это была диверсия. Ты её имеешь в виду?

– Скажу тебе даже больше. Эта спецоперация носила название «Ганнерсайд», по-вашему «Мелководье». Это длинная история и если ты захочешь, я расскажу тебе её позже.

– Откуда, ты это знаешь?

– Мы следим за вами, потому что вы склонны делать непоправимые вещи. Мало того, уничтожаете себя, это нас не сильно волнует, вы нехотя приносите беду и нам. А вот это уже тревожит, и поэтому нам приходится наблюдать за вами и по возможности мешать.

– Интересно, что вы можете такое сделать, чтобы помешать? Мне мало верится, что знание языка зверей сильнее наших технологий. Или я опять ошибаюсь? И у вас под землей целые заводы производят что-то сверхъестественное?

– Здесь ты прав. Заводов у нас нет. Все, что нам надо для существования, мы берем у вас.

– Так вы просто паразиты! Жить за счет других и при этом учить их жизни. Вот это ваша мудрость, Руво! – воскликнул Лотар, чувствуя в душе небольшую победу, и на ажиотаже продолжил. – Нет, я опять ошибаюсь, вы не паразиты, вы просто мелкие воришки!

– Иногда, может быть, мы и действуем как мелкие воришки. Но насчет жизни за счет других, ты не прав. Все ваши сооружения, города, заводы стоят как деревья, пустив корни в глубину земли. Что будет, если дерево оставить без корня? Оно упадет. Вот так стержни ваших городов вы сами дали нам в руки, и в любой момент, если мы решим, что так будет правильно, обрушить любые ваши строения не составит никакого труда. Согласись, слишком большая сила для паразитов.

– Ты тоже говоришь о разрушении. Так чем вы лучше нас? – почти переходя на крик, не мог успокоится Лотар.

– Ты так и не понял. Мы не уничтожаем себе подобных, – спокойно ответил Руво, – вот главное отличие.

Они оба замолкли, и Логдэ, задумавшись, пытался найти несостоятельность в его утверждениях. Он неплохо знал историю Нового времени, и быстро пробежал по ней, вспоминая крупные военные конфликты. Ливонская, Англо-испанская, 30-летняя, Северная, хождение Наполеона по Европе, n-ое количество Русско-турецких и, в конце концов, Первая мировая. А потом ещё с десяток менее значительных войн. Лотар искал оправдание всем этим столкновениям, но не нашел ни одного действительно веского. Похоже, Руво прав, говоря о подавляющем количестве скудоумных людей. Недаром Отто фон Бисмарк сказал, что глупость – это дар божий, но нельзя им злоупотреблять. И его самого начали терзать сомнения по поводу. Он никогда не считал себя глупцом. У всех кто знал Лотара, несмотря на различные отношения, не поворачивался язык даже в его отсутствие назвать недалеким. Но, по утверждениям Руво, он примкнул к стаду. И не только он. Ректор технической школы Эрнст Сторм с 1932 года был членом НСДАП. Вспомним и Вернера фон Брауна. Нет, эти люди не могут поддаться на сказки и быть толпой, значит, дело в другом. Окунаясь дальше в эти размышления, Лотар понимал, что ответ не так уж близок. Всё равно сейчас ничего не изменить, война в разгаре, и нужно полностью отдать себя Родине. И на данный момент это будет правильно. Он не смог понять малого, что отрицание влияния пропаганды на себя, это первый признак, что она сработала, только более искусно. В руках мастера, коим являлся Йозеф Геббельс, даже умная пешка превращалась в обычную, не подозревая об этом. Вопросы возникали только с мудрыми пешками, но эта проблема решалась с помощью вывода их из шахматной композиции и замены простыми.

Руво прекрасно понимал дилемму в его голове и поэтому молчал, давая спокойствие его рассуждениям, выжидая, когда он задаст, очередной вопрос. Тишина продолжалась, и он, чувствуя, что Лотар не может найти ответа, решил перевести разговор на более позитивную тему:

– Ты не уснул? – шутя спросил Руво, естественно, зная ответ. – Некоторые вещи вы делаете, поверь, что мы завидуем. Я скажу больше, это небесно красиво.

– Да неужели, хотелось бы узнать по подробнее! – в Логдэ опять проснулось раздражение. Сосед начинал его нервировать, но он понимал, что не прав, и ничего не мог сделать со своим я. Всегда раздражает, когда из тебя делают примитивность. Но, с другой стороны, он знал, что только глупец считает себя умным. И лишь здравый рассудок может полагать, что он ещё ничего не знает. Всегда приятно смотреть, как дурачатся умные люди, и очень тоскливо, когда умничают дураки.

– Ваше искусство, например. Ты не поверишь, но я безумно люблю «Шутку» Баха, «Каприс» Паганини и, это само собой, «В пещере горного короля» Эдварда Грига.

– А как ты относишься к джазу?

– Никогда такого не слышал, – и, пропустив этот вопрос, продолжил, – если появлялась возможность, то я обязательно приходил в Норвежский национальный театр. Естественно, без билета. Когда начиналось действие и тушили свет, я поднимался снизу, спокойно становился за кулисы и слушал, слушал, слушал. А потом так же тихо возвращался. Был однажды забавный случай. На одном из представлений, если не ошибаюсь, «Победа во тьме» Лагерквиста, как всегда, занял свое излюбленное место в темном углу за кулисами и наслаждался игрой актеров. Закончился первый акт, началась подготовка декораций ко второму, и в этом движении меня никто не замечал. Я был похож на неприглядную тень, никому не нужную. Не знаю точно, что там случилось, но на сцене начал появляться дым. Прибежал пожарный с фонарем, пытаясь отыскать очаг. Так интересно, вокруг была огромная суета, и при этом тихо. Все перешептывались, чтоб не испугать зрителей. И вдруг пожарный резко развернул фонарь в мою сторону, полностью осветив меня. Мне ничего не оставалось, как застыть замертво, прикидываясь куклой. Не сильно присматриваясь ко мне, укротитель огня приказал, чтобы «этого страшного деревянного карлика» отнесли в сторону. Честно сказать, я обиделся, он тоже был далеко не красавец. Круглый, на коротких ногах, и этот шлем, который не налазил на его голову, смотрелся как железная чашка на глобусе. Двое актеров подбежали ко мне, взяв по бокам за прижатые руки, перенесли как дверь и поставили напротив метрах в пяти. Меня это начало веселить. В течение пары минут они справились с источником дыма, там начала тлеть какая-то мелочь, и вся труппа, выдохнув и успокоившись, вместе с пожарным молча стояла на сцене. И в этот момент я топнул ногой. Когда они посмотрели все в мою сторону, не понимая, откуда этот звук, я уже на их глазах стукнул по полу еще раз и походкой Чарли Чаплина пошел в их сторону. Ты не видел эти лица! Пройдя по сцене сквозь них, они расступались, я в полной тишине вышел за кулисы и направился восвояси. Правда, на двери комнаты пожарного я не удержался и написал «Сам ты страшный деревянный карлик». Жаль, так и не глянул второй акт.

Смех Лотара начинал расти по ходу рассказа и, представляя эту картину, превращался в хохот. Он не мог остановиться, рисуя в своем воображении глупо удивленное лицо нагнувшегося пожарного, читающего несколько раз надпись на двери, сделанную на уровне живота.

– Да ты, шутник, – успокоившись, после глубокого вздоха, произнес Лотар. – И часто так веселимся?

– Это было как-то спонтанно. Мне после этого досталось. У нас не приветствуются открытые встречи с вами.

– Интересно, а какие приветствуются? – перебил Лотар и тут же извинился за бестактность.

– У нас не везде есть уши, и мы находим людей, которые могут добыть для нас что-нибудь интересное. Ты не представляешь, на какую низость способны многие из вас за пригоршню золотых монет. А у нас этого добра – горы. Вот с ними мы и встречаемся в темных глухих места. Я уже говорил, мы следим за вами.

– А если я, когда выберусь отсюда, расскажу о своей встрече и разговоре с тобой? – неуверенно спросил Логдэ. – Вы сделаете так, что я пропаду без вести?

– Ты не тот случай, потому что тебе никто не поверит. Все спишут на шок и галлюцинации. Уверен, ты даже сейчас не до конца веришь в происходящее. Вы не можете полностью принимать информацию без визуального контакта, а он как раз сейчас отсутствует.

И действительно, Лотар поймал себя на мысли, что, может, это просто игра его пассивного воображения. «Шутка», «Каприс», «В пещере горного короля», конечно, он знал все эти произведения, и мозг мог их достать у себя на полке, но «Победа во тьме» Лагерквиста была необъяснима. Он даже не знал такой пьесы, но не слышал и о таком авторе. Ему рассказывали, что достаточно беглого взгляда на предмет и это навсегда останется в памяти. Возможно, эту пьесу он видел на одной из многочисленных афиш в Берлине? Может быть. Но были сомнения. Лотар обладал хорошей зрительной памятью и считал, что однозначно запомнил бы эту фамилию. Он не знал о запрете изданий и постановок пьес этого шведа из-за его отрицательного отношения к Германии после Первой мировой войны. На афишах Берлина в то время Лагерквиста никогда не было. Также Руво сказал, как называлась спецоперация. «Ганнерсайд». Он точно не слышал этого слова. Значит, это не галлюцинации и напротив него в этой тьме действительно находится существо, зовущее себя Руво. Математический склад холодного ума и сильное логическое мышление мешали ему принять данную ситуацию как вполне реальную, но Логдэ мог рассмотреть происходящее и с другой стороны. Будучи физикохимиком, в отличие от математиков, он отлично знал, что два плюс два не всегда будет четыре. Все зависит от условий, в которых происходит сложение. В итоге может быть и ноль, а может быть и десять. Если в науке для него с условиями было все понятно (изменения температуры, давления) и их влияние на происходящие процессы, то здесь он не мог определиться. Но это не было причиной отрицать существование таких, как Руво. В конце концов, ему было приятно это общение, хоть иногда оно его и злило. Интерес побеждал, и Лотар задал следующий вопрос:

– Как я понял, вы не любите нашу науку, но цените наше искусство. А что еще мы делаем прекрасное в вашем понимании?

– Нет разницы между наукой и искусством. Это все ваша активность, а вот она уже различается. Либо созидание, либо уничтожение, ну и, вспоминая о дураках, просто бессмысленная. И здесь появляются, как ты видишь, между мной и тобой разногласия. То, что ты считаешь творением, я считаю разрушением. Задайся вопросом, что ты делаешь в Веморке? Я знаю, ты ответишь, что человечество стоит на пороге открытия великой энергии, а ты в этом процессе далеко не последнее звено и, вероятно, войдешь в историю.

– Ты прав, я именно так и ответил бы, но добавлю еще, понимая, к чему ты клонишь. Да, атомная энергия может принести смерть и уничтожение. И, скорей всего, принесет. Но сколько с ее помощью можно будет сделать полезного. Гораздо больше, чем плохого.

– Смотря, в чьи руки вы ее отдадите. Но дело не в этом. Зачем расщеплять атом, когда вокруг вас один сплошной клубок энергии? Солнце, ветер, вода и, в конце концов, ее величество гравитация. Но нет, вам надо разрушить атом. А могли бы просто поймать за хвост молнию и оседлать ее. И хватило бы на всё и всех. Толька та энергия может быть чистой, которую дает природа вам просто так. Но…, чувствую, я тебя все равно не переубедил.

– Руво, давай каждый останется при своем мнении в этом вопросе, и поменяем тему. Мне так понравилась твоя история о театре, что очень хочется узнать, где ты еще был. Например, видел ли ты Эйфелеву башню? Я шучу.

– Видел, и я не шучу.

– Но как ты попал в Париж?

– Вот это, кстати, вообще не проблема. Спрятаться в трюме корабля и доплыть хоть до Америки, нет ничего проще. А потом залезть в почтовый вагон и доехать куда угодно, где есть рельсы.

– Всегда мечтал увидеть это творение Эйфеля не на картинках. Никогда не понимал людей, которые считают эту башню уродливой.

– В какой-то мере, Лотар, я с ними согласен. Люблю сооружения из камня или дерева, потому что в них есть жизнь, а железо мертво, и от него веет холодом, поэтому Эйфелева башня для меня это просто большая железяка. Обычный одноэтажный каменный домик нравится мне больше, чем любая стальная конструкция. Согласись, железо не вписывается в картину рядом с морем, лесом или горами. Природа его как бы отторгает. Как прекрасна каравелла в лучах заката на волнах океана и как уродлив танкер в том же свете.

Задумавшись, Лотар соглашался с его доводами. Может, действительно Эйфелеву башню лучше смотреть на картинках? Он хотел возразить, что по свойствам железо намного практичнее камня и тем более дерева, но осекся, вспомнив пирамиды, Великую китайскую стену и амфитеатр, которые выдержали натиск тысячелетий. А вид железного хопеша4, который он увидел в Новом музее, не производил впечатление хорошо сохранившегося, несмотря на весь уход за ним. Вода и воздух дарят человеку жизнь, а у железа, наоборот, забирают. Интересно получается.

– А что ты думаешь насчет стекла?

– Стекло – замечательный материал. И вы умеете с ним красиво работать. Чего стоят витражи Эмануэля Вигеланда здесь, в Осло, в Кафедральном соборе. Тончайшая работа. А теперь вы из него делаете крышу для зимних садов, значит, в будущем будут и стеклянные дома, и стеклянные мосты. Ты только представь себе мост, но не из обычного бесцветного стекла, а из переливающегося всеми красками витража. Как он сказочно будет играть на солнце! Мне кажется, что, наступив на такой мост в яркий день, можно почувствовать себя в другом, очень прекрасном мире на пути в Асгард.

– Да ты романтик, Руво!

– Нам не чуждо ничто человеческое, в конце концов, мы тоже люди, но только сильно отличаемся от вас….

Он затих, немного расстроившись, что не получилось вывести Лотара на разговор о религии, несмотря на тонкий намек о Кафедральном соборе и Асгарде. Ему очень хотелось поговорить на эту тему. Логдэ ему нравился, как нравится учителю, в хорошем смысле, дотошный ученик с пытливым умом.

– А что ты делал в соборе? Уверен, у вас другие боги,– Лотар не видел, как, довольный собой, улыбнулся Руво.

– И какие они, по твоему мнению?

– Я не знаю, к какой религии близок ваш народ. Христианство? А может, ислам? Или буддизм?

– Если это тебя так интересует, я, конечно, отвечу, – слукавил он. Ему самому очень хотелось провести лекцию на эту тему.

– Занятно было бы узнать, каким богам вы молитесь.

– Я не заставлю тебя ждать. Смотри, до нашей эры вы уже знали, что есть Индийский океан. Спустя пятьсот лет – Атлантический. А через 15 веков были в курсе насчет Тихого океана. Но на то, чтобы понять, что это одно целое, у вас ушло еще четыре века. И вот только недавно в 1917 году русский географ Юлий Шокальский объединил их и назвал «Мировой океан».

– Руво, я никогда об этом не слышал. Откуда ты все это знаешь? – искренне удивился Лотар.

– Чтобы перечитать небольшую городскую библиотеку, у меня уйдет около года. Больше времени теряется, чтобы взять, а потом вернуть книгу на место. Как ты там сказал, «мелкие воришки»? Но по-другому не получается. Не сбивай меня. И вот люди наконец-то дошли до того, что прекрасно понимают акулы: вода одинаковая, и океан один. Просто где-то теплее, а где-то холоднее. Развитие религий, я буду говорить о буддизме, христианстве и исламе, поскольку ты назвал их, началось просто с веры в себя, никаких богов. Ты понял, я говорю о буддизме. Но если каждый верит в себя, то этих людей практически нельзя подчинить, кроме как силой. Это порождает обратную реакцию, и никто не знает, чем это столкновение закончится. Поэтому некто, больной властью, решил подчинить себе людей с помощью богов. Человек начинал верить в бога, а этот некто стал посредником и, соответственно, обзавелся властью над верующими, говоря им, что только бог делает человека сильнее. Но как можно стать сильнее, перестав верить в себя? Многие это начали понимать и решились на отречение. И вот тут становится интересно. В буддизме нет отречения от бога, поскольку он отсутствует, точнее, оно носит другой характер, это уход от мирской суеты. В христианстве тебе скажут, что ты волен уйти, но это ничего не решает, так как на тебе стоит «неизгладимая печать». То есть мягко намекнут, что власть над тобой остается. А вот ислам, который моложе, пошел дальше христианства, и за отречение тебя ждет смерть. Это апогей власти. Но теперь вернемся к акулам. Представь эти три религии как три океана, а вода – это их устав, состоящий из заповедей и грехов, что в принципе одно и то же. Я не спорю, там написаны важные, мудрые вещи, и, заметь, они одинаковы в самом основании, как вода у берегов Индии и Кубы. Ну что, продолжишь мою мысль?

– Конечно, я понял, к чему ты ведешь. Создание единой мировой религии на базе основных заветов без права властвовать над человеком. Твои суждения пересекаются с мыслями Ницше.

– В этом нет ничего удивительного. Фридрих был мудрый человек. Мой дедушка любил с ним общаться, – и, чувствуя, как напрягся Лотар, Руво с улыбкой добавил, – это была шутка, успокойся. И теперь вопрос. Через сколько веков вы дойдете до этого?

– А ты уверен, что это правильный путь?

– Я скажу больше, он единственный верный.

– И, наверно, ты уже знаешь, как она будет называться?

– Не поверишь. Но я об этом никогда не задумывался, а сейчас как раз тот момент.

Наступила тишина, и Лотару было очень интересно, до чего же додумается Руво. Вдруг он обнаружил, что исчез скрежет за стеной. «Видно, все ушли на сиесту. В конце концов, они тоже люди», – про себя улыбнулся он. Казалось, что Руво уснул, и он решил не окликать его, а дать возможность самому немного поспать. Логдэ даже не заметил, как забыл о ране и застывшей крови на волосах после удара камня. Да, в этот день на голову была большая нагрузка, как извне, так и внутри. Его глаза начали закрываться под тяжестью усталости и темноты.

– Не спать! Я придумал!

– Ну, говори, потому что я уже очень хочу вздремнуть, – тихим голосом ответил Лотар, скрывая зевоту.

– Потерпи еще немного. Время нашего общения подходит к концу, а ты еще не задал самый важный для тебя вопрос…. А теперь о мировой религии. Вот что я придумал. Пальцы рук, держащие хрустальный шар, очень напоминают меридианы, обхватывающие землю. Длина меридиана везде одинакова, как и будет единая религия для любой точки земли. Меридиан обозначает «полуденный», то есть солнце в зените, высшая точка. Поэтому новая неделимая мировая религия вполне обоснованно может носить название – Меридианство. Как тебе, такое имя?

– В принципе, не вижу ни одного против, – произнес Логдэ, а сон побеждал, и он ничего не мог с этим сделать, – Руво, я буду засыпать. А тебе, наверное, не хочется? Ты же недавно спал.

– Из-за нехватки кислорода здесь, под землей, мы спим очень часто, стараясь не тратить его попусту. Поэтому мы стали маленькими, чтобы организму его хватало. Но ты должен и сам это прекрасно знать.

– Я физикохимик, а не биолог. Спокойной ночи.

– Лучше бы ты был биологом, – ответил тихо с грустью Руво, но Лотар уже отключился и не слышал его.

Глава 6. Весна в Берлине (продолжение)

Лиона подошла, и он не мог пошевелиться. Насколько эта встреча была для него долгожданной, ровно настолько она стала неожиданной. С какой легкостью он проделал путь от Высшей школы до озера, а теперь не мог пройти и пару метров навстречу ей. В горле все пересохло, не оставив и намека на выпитый недавно широкий стакан эля, и только глаза выдавали весь спектр чувств, светившихся у него внутри. Она внимательно посмотрела на него и весело пропела:

– Я не привидение, Лооотар! Выглядишь отлично!

Он прекрасно понимал, что выглядит по-идиотски, но ничего не мог с собой поделать и продолжал молчать. Она помахала рукой перед его глазами и улыбнулась.

– Хорошо, я привидение. И это привидение хочет знать, что у нас в папке.

Наконец-то это глупое оцепенение прошло, и Лотар, сделав большой глоток чистого воздуха, раскрыл папку, доставая оттуда диплом бакалавра.

– Лиона, ты не поверишь, но я получил его два часа назад. Сегодня особенный день во всех смыслах.

Он протянул диплом и заметил, что на безымянном пальце её левой руки не было обручального кольца. Вначале он не поверил себе, думая, что показалось, снова бросив взгляд на ее пальцы. Она поймала его взор и тихо сказала:

– Пойдем на лавочку, где я сидела, поболтаем. Я думаю, нам есть о чем поговорить. Или ты спешишь?

– Я свободен был до этой минуты, а теперь полностью в твоих руках, привидение, – ответил с улыбкой Лотар, и они направились к скамейке под тихий плеск воды озера Нойер. Присев, Лиона с интересом начала разглядывать диплом и как бы между прочим тихо сказала:

– Рихарда убили в Польше в ноябре 39-го местные партизаны. К этому времени он уже был оберштурмфюрером СС. Они выследили его, когда он ночью возвращался с задания в комендатуру, и двумя выстрелами сзади не оставили ему никакого шанса. Так мне рассказал его сослуживец, но, честно сказать, я верю в это с трудом. Мне кажется, все было по-другому. За два года замужества я узнала его очень хорошо.

– Мои сочувствия, Лиона, – проговорил Лотар, но она быстро перебила его.

– Не стоит. Может, это будет выглядеть неправильно, но перед тобой я не хочу играть роль несчастной безутешной молодой вдовы. До свадьбы он был совершенно другим человеком, но все резко изменилось, когда получил звание унтерштурмфюрера СС. Рихарду казалось, что он схватил судьбу за горло. Появился новый круг общения, и, поверь, как мне было противно сидеть с ними за одним столом у нас дома, когда он приводил их в гости, угощая шнапсом. Слушать постоянно пьяные разговоры о том, что только они способны поднять Германию, а люди не больше чем инструмент, который, если они захотят, можно выкинуть на свалку. Честно, мне было страшно. И в один момент я сказала об этом Рихарду. Сколько было крику о том, что он сделал для меня, как вытащил из убогости, какая я ничего не понимающая дура, а они – элита Третьего рейха, и живу только благодаря ему. И все это приходилось держать в себе. Мама умерла через два месяца после свадьбы, и мне просто не с кем было поговорить.

– Лиона, неужели ничего нельзя было сделать?

– Что я могла, оставшись абсолютно одна? Это было как замкнутый круг. Сколько раз я думала, что сказал бы мне отец. Он никогда не представил бы, что я сдалась. А я сдалась. Во мне стала жить такая апатия. Уже не обращала никакого внимания на его походы с друзьями в бордель. Он даже не пытался это скрывать от меня. Дальше стало еще хуже. После так называемой «хрустальной ночи» он приехал домой на грузовой машине и, довольный собой, сказал, что мы переезжаем в новую квартиру на Регенсбургер Штрассе. Я не спорю, это была очень хорошая квартира, о которой можно только мечтать, и не спрашивала, откуда она появилась, но чувствовала что-то нехорошее. Вскоре я узнала, что здесь жила еврейская семья. А в ту холодную ноябрьскую ночь мой муж вместе с друзьями из СА прямо из постели вывел их на улицу вместе с детьми. У них было две девочки, шесть и десять лет. Посадили в кузов грузовика и увезли неизвестно куда. Как позже рассказывали соседи, все это время они молчали, даже дети. А потом, как выпьет, таскал меня по комнатам и кричал, что это все для меня. Как я хотела в эти моменты его заколоть. Представь, Лотар, как мне живется в этой квартире. Я сейчас сдаю две комнаты, и мне этого хватает, даже больше. Но чувство, что я тоже причастна к этому, не покидает. Поэтому, я не верю, что он возвращался с задания. Скорей всего, той ночью он шел пьяный от какой-то девицы. Ладно, хватит о плохом. Расскажи, что у тебя?

Логдэ было сложно переключиться на другую тему после услышанного.

– Сорняки растут в каждом огороде. Но почему он достался именно тебе? Как жаль, что нельзя вернуть время обратно.