Люди и остальные

– Выходит, если бы в Яровичах открыли вербовочный пункт французского Иностранного легиона, все социальные проблемы были бы решены? – спросил Андрей.

Молчавшая до сих пор дочка Марьи Петровны вмешалась:

– Французский не французский, а если бы в армии нормально платили, многие ребята туда пошли б. Ну нет денег в деревне, поймите, нет. И заработать негде. Вот говорят: «Интернет, глобальные коммуникации…» А только если света нет, то какой тут Интернет? Я в райцентр ездила, чтобы в службу знакомств выйти.

– Такая красавица – и ищете себе друга через службу знакомств? – удивилась Карина.

– Да какая там красавица! У нас здесь все такие и, если сутки на восток проехать, опять такие же будут. А настоящих парней здесь действительно нет – одна мелкота по пояс. Пыжатся, а без толку. Будущего у них нет, понимаете?

– Что тут не понять, – сказал Андрей. – Подумаешь, бином Ньютона. Только ведь и солдаткой жить не сахар. Муж три года вне дома, да еще и убить могут.

– Ну, это хоть что-то, – пожала плечами дочь. – Понимаете? Хоть какая-то перспектива.

Они сидели в самой большой комнате Марии Петровны. Здесь было уютно: по-деревенски, с перегруженностью деталями. Ничего похожего на аккуратную бедность отца Геннадия. Широкую стену комнаты занимала задняя сторона русской печи; в длинной стене было прорублено два окошка, за которыми стояла темнота. Темнота простиралась километров на пятьдесят, до следующей деревни, где слегка разбавлялась мутным желтым светом маломощных ламп и опять сгущалась над широкой полосой болот, отделявших Ингрию от соседей.

Мария Петровна хотела было постелить Андрею и Карине на своей широкой двуспальной кровати, но Андрей сказал, что у них есть спальники, и попросился на сеновал.

Сеновал действительно обнаружился – в сарае, рядом с домом. Там было тепло и густо пахло сухим разнотравьем. Андрей и Карина размотали спальники, приготовили оружие, чтобы было под рукой, и вышли ненадолго на двор посмотреть на звезды. Небо было глубокое и безоблачное.

– Знаешь, я именно так и представляла свою работу в ЦЕНТРЕ, – сказала Карина. – Странные существа, удивительные люди, драконы, с которыми приходится сражаться… Вообще-то я трусиха, но с тобой мне не страшно. Ты так все хорошо понимаешь…

– Просто давно работаю, – пожал плечами Андрей. – Когда последний раз – месяц тому назад – беседовал с ликантропом, в человеческом обличии, конечно, больше всего боялся подцепить от него блох. Должен признаться, я никогда не хотел работать в нашей конторе. Я ведь когда-то был этнографом. И, говорят, неплохим.

– А почему бросил науку?

– Из-за профнепригодности. Невозможно изучать то, что по мере познания все сильнее презираешь. Как можно исследовать другие культуры, когда твердо знаешь, что культура одна, а всё прочее – более или менее опасное варварство… А почему ты пошла в полевое, а не в Санкт-Петербургское управление?

– Я вначале стажировалась в городе, – ответила Карина. – Но там очень скучно. Днем отсыпаемся или бумаги перебираем. А ночами выезжаем на захват по адресам, которые сообщают чаще всего почему-то соседи аномальной квартиры. Хозяева сами редко жалуются… Хватаем сущность, зачитываем права, а потом отправляем на спецполигон. Просто какие-то «охотники за привидениями». Только на черных автомобилях.

– Да, в Питере в основном беспокойство от сущностей нематериальных, привидений да полтергейстов, – согласился Андрей. – Нет ни эльфа, ни гоблина… То есть все они там есть, только лучше мимикрируют. Ладно, давай спать. Утром навестим наше чудовище.

* * *

После обильного завтрака (яйца, творог и пироги), устроенного стараниями Марьи Петровны, агенты ЦЕНТРА уселись в джип и отправились в сторону разрушенного лагпункта. К нему аккуратными кубическими камнями черного гранита вела дорога, вымощенная ещё руками заключённых.

Столбы ограждения пока стояли, а вот колючей проволоки между ними не было – смотали деревенские. Бараки развалились до фундаментов, которые уже поросли березой и осиной. Каменные строения сохранились получше, правда потеряв крыши, двери и окна. В одной из развалин Андрей опознал БУР.

– Здесь отбывал срок философ Лосев, – сказал Андрей. – В приличной стране устроили бы мемориал. А местные жители вместо «вохры» пошли бы работать сюда смотрителями, экскурсоводами и буфетчиками. Гостиницу бы сделали… Остальные «гулаговские» острова еще хуже сохранились. Здесь можно многое восстановить… – Андрей медленно перемещался по развалинам, внимательно глядя под ноги. – Раскопки произвести… Карина, посмотри-ка…

Носком ботинка он выбил из земли помятую алюминиевую кружку. Карина подняла ее и внимательно рассмотрела.

– Какая странная эмблема у этого лагпункта, – удивленно произнесла она. – Интеграл. От серпа и молота – до пятиконечной звезды.

– Это не интеграл, – сказал Андрей. – Это змея, вставшая на хвост. Присмотрись. Вот откуда взялся образ змея.

– То есть змей здесь жил уже в середине XX века? – спросила Карина.

– Нет, конечно, – удивился Андрей. – С языческих времен пещера в холме служила святилищем местным племенам. Потом пришли христиане, и святилище оказалось заброшено. Заброшено, но не забыто. И когда вновь настали черные дни, когда рухнуло лагерное рабовладение, когда привел в тупик экстенсивный путь развития, нещадно уничтожавший природные ресурсы, но не приносивший благосостояния, местные жители, не имевшие возможности ни обустроить, ни покинуть эти места, оказались приговорены к бедной, убогой и бессмысленной жизни. Им милостиво предоставили возможность сократить эту жизнь – изнурительной работой, дававшей скудное пропитание, или водкой. Тысячелетие их предки жили примерно так же, но это тысячелетие они провели без телевизора. Телевизор дал возможность сравнивать свою и чужие жизнь. Несправедливость судьбы, доведенной до силы и необоримости древнегреческого рока, вызвала подсознательные попытки местных жителей найти объяснение всему происходящему. И такое объяснение нашлось.

Оно приходит ко всем отчаявшимся. Мир есть порождение сил зла. Собственно, он и есть ад. Самые плохие люди, самые жадные, рвачи, бездельники, мошенники устраиваются в этом аду хорошо. Честные, благородные, трудолюбивые оказываются унижены и оскорблены. А дальше все просто. Кто-то вспомнил про пещеру, кто-то про эмблему лагеря. Это совместилось в коллективном мозгу деревенского женского схода – и готово, в пещере действительно появился змей, которому действительно следовало приносить жертвы. Типичная материализация продукта коллективного бессознательного.

– Да, но почему только женщины оказались поражены этим… этой иллюзией? – спросила Карина.

– Ну, возможно, мужчины более рациональны. Или пьют больше. И потом в язычестве жречество было чаще всего женским. Или кастрированным, – пожал плечами Андрей. – А вот и тропа.

На тропу это, правда, мало было похоже: скорее узкий лаз меж кустов. Андрей с трудом протиснулся среди ветвей. За кустами оказался заброшенный карьер, весь заваленный поросшими мхом гранитными плитами. Кое-где мох был содран подошвами сапог.

– Андрей, змеи… – тихо произнесла внезапно застывшая Карина.

Действительно, то тут, то там между плитняком текуче переливались серые, с черным узором, гадючьи тела.

– Как я их не люблю! – поморщился Андрей.

И двинулся вперед, внимательно глядя под ноги. Змеи вели себя мирно: иногда молча, иногда с шипением отползали, чувствуя сотрясение камней от людских шагов.

На другом конце карьера, в скале, стал заметен вход в штольню. Он весь зарос кустарником и мелким ольшаником, но меж листьев проглядывало нечто черное. По мере продвижения к штольне запах – тягучий, тяжелый, непонятный – усиливался и перед входом стал нестерпимым.

– Вот так пахнет перед логовами драконов, – сказал Андрей сквозь прижатый к носу и рту платок.

– Что же делать? – тоже сквозь платок спросила Карина.

– Что-что! Блевать, конечно, – пробурчал Андрей, доставая из-за пояса фонарь. – Местные как-то сюда заходят…

В тусклом свете фонаря дрожали непонятные ленточки, привязанные к камням, шевелился под током воздуха ковер высокой, в полметра, белой плесени, состоявшей из тонких торчащих нитей, каждая из которых была увенчана капелькой… Как ни странно, шедший из глубины смрад был теплым. Влажным и теплым.

– Есть кости, – скучным тоном сказал Андрей. – Еще кости. Все коровьи… Козьи… Ага! Человеческий череп. Полно жуков-могильщиков. И черви, всюду белые трупные черви… Прямо не святилище, а какая-то совхозная ферма…

– Тепло и душно, – сказала Карина. – Непонятно…

– Змеи холоднокровны, поэтому местные натаскали в штольню навоз, а он, разлагаясь, выделяет тепло, – объяснил Андрей. – Вот оно!

Толстая блестящая полоса мелькнула в луче фонаря и скрылась за поворотом. Андрей побежал за ней прямо сквозь ковер плесени. Карина, чуть замешкавшись, кинулась следом.

Черная трехметровая змея, толщиной в хорошее бревно, свернувшись кольцом, лежала в углу. Андрей нацелил на нее видеокамеру мобильника и нажал на кнопку записи. Секунд через десять он запись отключил и сказал:

– Фотоохота окончена. Тихо отходим. Пятясь.

Змея так и не сделала никакой попытки напасть на людей.

А вот у выхода из штольни их ждал сюрприз. Едва Андрей и Карина, задыхаясь, выбрались на свежий воздух, как раздался выстрел, и рядом с ухом Карины пуля отколола кусочек камня. Агенты ЦЕНТРА попадали в кусты и Карина заводила стволом пистолета перед собой, пытаясь определить, откуда пришелся выстрел. Но Андрей первым заметил женскую фигуру в ватнике и с карабином, залегшую на другом краю засыпанного плитняком карьера.

– Марья Петровна! – закричал он. – Что это вы себе позволяете! А еще взрослая женщина, мать! Ведете себя как Соколиный Глаз какой-то!

Ответом был новый выстрел.

– Патронов у нее, наверно, немного, – тихо произнес Андрей для Карины.

И вновь – для Марьи Петровны – закричал:

– Не волнуйтесь вы так! Жив ваш аспид, минотавр доморощенный! Можете ему опять своих мужиков скармливать!

Выстрела не последовало. Андрей осторожно поднялся из-за кустов. Марья Петровна стояла, тяжело опираясь на карабин, упертый прикладом в валун. Не обращая внимания на змей, Андрей и Карина, перепрыгивая с камня на камень, бросились к ней. Змеи возмутились, одна даже клюнула Андрея в ногу, но ботинок не прокусила.

Марья Петровна плакала. Крупные слезы текли по ее круглому лицу, и она утирала их концами камуфляжного платка, по-пиратски повязанного на голове.

– Вы врете, – произнесла она, наконец справившись с рыданиями. – Вы все врете. Думаете, мы телевизор не смотрим, сериал «Сверхсекретные материалы»?.. Вызовете сейчас огнеметчиков, и выжгут они нашего доброго из норки его…

– Марья Петровна! – Андрей обнял рыдавшую женщину за плечи. – Ну какие огнеметчики! Если я в вашу глушь опергруппу пошлю, она меня еще дальше пошлет! Телевизор лучше меньше смотрите… А хотите, я вам помогу заявку на грант в фонд Сороса оформить на создание музея-мемориала «СвирьЛАГа»?

– Нет, – хлюпнула носом Мария Петровна. – Нам чужих не надо. Прознают – убьют нашего доброго.

– Почему вы его добрым называете? – спросила Карина. – Он ведь людей ест.

– И, девонька, кто у нас только людей не ест… – пожала плечами Мария Петровна. – Наш добрый хоть ест кого надо…

В молчании они дошли до машины.

– Вас подвезти? – спросил Андрей у Марии Петровны.

Та отрицательно покачала головой, закинула карабин на спину и, понурившись, побрела в глубь развалин лагпункта.

Карина села за руль, Андрей – на заднее сиденье, и они поехали.

– К реке, – сказал Андрей. – К любой реке. Мне кажется, я никогда не отмоюсь от этой вони.

– Ты действительно не будешь вызывать опергруппу? – спросила Карина.

– У нас крупнокалиберные пистолеты, Карина, – помолчав, сказал Андрей. – Мы сами могли бы расстрелять аспида в его логове. Но мы же не сделали этого.

– Он не нападал.

– Вот именно. Если у людей отняли добро, хотя бы зло им надо оставить?

– Не знаю… – Карина напряженно смотрела на дорогу. – Зло дает метастазы. Если в этом селе возник настоящий неоязыческий культ, да еще с человеческими жертвоприношениями, не получим ли мы в итоге новую банду, пострашнее вампирской? Да, я все понимаю, сейчас культ носит охранительный и адаптационный характер. Но ведь он может трансформироваться?

– Может, – пожал плечами Андрей. – А может и отмереть. Усилиями того же отца Геннадия. Что до уголовных преступлений, совершенных этими женщинами, то, во-первых, наша контора убийствами не занимается, а, во-вторых, все эти убийства, скорее всего, можно квалифицировать как превышение пределов необходимой самообороны. В конечном итоге женщины защищали свои какие-никакие, а дома от мужей-пропойц.

– Все же мне было бы спокойней, если бы ты убил эту гадину, – сказала Карина.

– Ага. Но ты тогда должна была бы пристрелить Марью Петровну, – парировал Андрей.

Грунтовку сменила узкая, вся в заплатах полоса асфальта. Через полчаса пути она влилась в широкое четырехполосное шоссе. Карина повернула на Питер и включила сирену, чтобы встречные уступали дорогу и можно было бы лететь в свое удовольствие на закат под сто шестьдесят километров в час.

Глава вторая. Тварь (частное расследование)

Пламя камина бросало черно-багровые отблески на кожаные книжные переплеты. Тени скользили, скрещиваясь на фигурах двух химер, стоящих в углах кабинета.

– Хорошо, когда новое дело начинается вот так, – сказал Андрей, – в мягком кресле у камина, со стаканом виски в руке…

Из соседнего кресла донесся голос Карины:

– Никаких срочных ночных вызовов, никаких погонь за вурдалаками, никаких драк на крышах при полной луне… Даже скучно.

– Скучно не будет, – ответил Андрей. – Готовься, напарница. Налей себе еще «Белой лошади». Мы вступаем в схватку с древнейшим ужасом человечества – «чужими».

– Ты про архетип ящера в мифологии? – спросила Карина.

– Шире, коллега. «Чужой» – не обязательно ящер. Вспомни распространенный сказочный мотив «жениха-зверя». Что он обозначает, по-твоему?

– Это символ, который призывает видеть за внешними патологическими признаками патологии внутренние, – стала, как на экзамене, отвечать Карина. – Сюжет в сказках о «женихе-звере», известных практически у всех народов планеты, развивается примерно так: какой-то странный человек ухаживает за девушкой, которая соглашается стать его невестой. Но за несколько дней до свадьбы девушка уходит на прогулку в лес, сбивается с пути, а когда смеркается, забирается на дерево, чтобы уберечься от волков. Пережидая ночь без сна, она видит своего жениха с лопатой на плече. Ей кажется, что в нем есть что-то не совсем человеческое: иногда это странной формы ступня, рука, кисть или волосы, которые ни на что не похожи и выдают его с головой. Жених начинает рыть могилу как раз под тем деревом, на котором она сидит, приговаривая, как он убьет свою очередную жену и похоронит в этой могиле. Перепуганная девушка утром, когда ее будущий муж уходит, бежит домой, рассказывает все отцу и братьям, мужчины хватают жениха-оборотня и убивают. «Женский» вариант этой сказки приводится в сборнике «Тысяча и одна ночь», где описывается брак мужчины и гуля – пустынного духа-людоеда, пребывающего в облике привлекательной женщины. В Японии мы можем найти рассказы о женщинах-лисицах…

– Достаточно, – перебил Карину Андрей. – Владеешь темой. Я слышу шаги на лестнице. Кажется, это к нам. Карина, только прошу: сегодняшний посетитель – мой старый знакомый; у него серьезная проблема, и он не хочет, чтобы о ней узнал кто-нибудь еще. Ты меня поняла?

– Конечно, шеф. Частное расследование, шеф. Ничего не имею против, шеф, – шутливо откозыряла Карина.

Раздался звонок в дверь, и Андрей поспешил в прихожую.

Вошедший мужчина был высок, сутул, бородат, носил очки, имел черные курчавые волосы и представился как «Марк Шнейдер, литератор». Андрей познакомил его с Кариной, дал в руки стакан с виски, усадил в кресло у огня и велел рассказывать. Свет решили не зажигать. На улице, за плотными шторами, закручивались длинные столбы вьюги. Ветер свистел в замерзших оконных переплетах.

– Андрей знает многое из того, что я сейчас скажу, – начал Марк, – но, надеюсь, он простит меня за вынужденное повторение нашего телефонного разговора. Мы с Наташей… Натальей Сергеевной Кузнецовой… женаты уже семь лет. Нашему сыну – Даниилу – шесть. Брак был заключен по любви, и все эти годы у нас была не то что хорошая, а просто замечательная семья. Да. Все эти годы.

– Когда ты понял, что все не так хорошо, как кажется? – спросил у Марка Андрей.

– Две недели назад. Мы ждали гостей – мои родители пообещали вечером приехать. Я специально вернулся раньше, чтобы помочь Наталье приготовить ужин. Да, купил бутылку кошерного вина для отца. Прихожу. Наталья выходит помочь мне снять пальто. И вот она стоит за моей спиной, я ее, естественно, не вижу, потом она сдвигается вправо – и боковым зрением я замечаю, что… это не она! Андрей, это не было галлюцинацией. То, что я увидел, вообще не походило на человека. Желтая сморщенная кожа на черепе, полное отсутствие волос, острые уши, глаза навыкате и фасеточные, как у насекомых, из многих глазков состоящие. Нос и рот объединены в какой-то мерзкой безгубой пасти. Это длилось всего секунду – и тут же перед моим взором опять оказалось такое знакомое и любимое лицо.

– Впечатление было скорее страшное? Или преобладало чувство отвращения? – спросил Андрей.

– Скорее, пожалуй, второе. Так смотришь, к примеру, на фото из лепрозория.

– А что потом? – спросила Карина.

– Потом? – переспросил Марк. – Потом забыть увиденное я уже не мог. За ужином думал только об этом, в голове крутилось пушкинское «Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох и сума» Понимаете, я подумал, что это первый признак надвигающегося безумия. Родители и Наташа почувствовали неладное, вечер оказался скомкан, отец и мать ушли раньше, чем планировали. Наталья мыла посуду, а я думал, уставившись невидящим взглядом в экран телевизора, о том, что же, собственно, увидел сегодня. Потом мы легли. Наталья практически сразу уснула. А я – я решил проверить себя. Так же, как давеча, скосил глаза – и все повторилось. Рядом со мной в постели лежала… тварь! Я вскочил, убежал на кухню… С тех пор сплю на раскладушке в детской. Наташа ничего не понимает, плачет по ночам. Даня тоже нервничает, а это ему вредно: у мальчика очень тонкая душевная организация. Долго так продолжаться не может, но что в таком случае положено делать – ума не приложу.

– Для начала – выпить еще немного виски, – сказал Андрей. – Знаешь, Марек, нет худа без добра. У тебя открылся уникальный дар – видеть «чужих». Или «сущностей», но это словечко наше, профессиональное. Я, к примеру, на такое не способен. Собственно, а чего ты хочешь? Устроиться работать к нам в контору?

– Я хочу знать, что я увидел, – сказал Марк.

– Да ничего такого, – ответил Андрей, махнув рукой. – Наташу я помню, потрясающе красивая женщина. Ну оказалась «чужой»… Так это не уникальный случай. У нас многонациональная страна, из всего многообразия сущностей только оборотни заметны для неспециалистов, и только они и признаны социально опасными. Но с оборотнями семь лет не проживешь, это я тебе как ученый говорю…

– А бракоразводными процессами мы не занимаемся, – добавила Карина. – Если позволите, Марк, вот вам один случай из личного опыта. У меня есть подруга, сова. Оборотень, ночью летает, а днем, в человеческом облике, в основном спит. И все у нее с личной жизнью в порядке, мне бы так.

– Но я не хочу развода, – ответил Марк. – Ведь в таком случае сына оставят, скорее всего, с матерью. А я не отдам ей Даню. И ваш пример, милая девушка, не подходит. Сова – птица хоть и хищная, но не опасная, в чем-то даже симпатичная. Мой же случай прямо противоположен.

– А вот что еще, Марек, – сказал Андрей. – На сына ты смотрел вот так вот, искоса?

– Не смог, – признался Марк. – Побоялся. Он очень похож на мать: светловолосый, голубоглазый… Понимаешь, я боюсь. Это ведь все равно что жить на бомбе, не зная, когда рванет. Может, ее можно как-то вылечить… Хотя, разумеется, глупость я сейчас сказал.

Все замолчали. Андрей подбросил дров в камин, и огонь занялся; вспыхнула и свернулась оранжевым кольцом кора, но, быстро прогорев, погасла.

– Знаешь, Марек, почему оборотни считаются социально опасными? – спросил Андрей. – Потому что они, обернувшись, теряют свободу воли, ничем не отличаясь в своем поведении от ведомых инстинктом зверей. Ведь что такое человек? Только существо, обладающее свободой выбирать между добром и злом. На бытовом уровне Наталья Сергеевна свободой воли, безусловно, обладает.

– А если ее внутренняя сущность выйдет наружу? – спросил Марк. – Не превратится ли она в автомат, подчиняющийся совершенно иной морали?

– Ну, для этого необходимы экстремальные условия, – успокаивающе произнес Андрей. – Впрочем, все можно проверить. Где в ближайшие дни можно увидеть вас вместе?

– Да хоть завтра, на презентации нового литературного журнала в Доме журналиста на Невском. – Марк назвал время. – Что ты собираешься сделать?

– Ничего особенного, стандартный тест, принятый в нашей конторе… Займет всего полчаса. Ну, твое здоровье!

…Весь день сыпал густой снег, прекратившийся лишь к вечеру. На город опустилась мгла, сквозь которую едва пробивался казавшийся рыжим свет фонарей. Сверху нависало красно-серое небо; под ним стояли темно-серые каменные здания, окутанные не то дымом, не то туманом. Сидя в машине, одетая в черную кожу, отороченную светлым мехом, буксуя в снежном месиве, Карина ворчала: мол, ежели смотреть на жену искоса, и не такие ужасы увидишь. Любить надобно, говорила она, с усилием переключая передачи. От любви любая дурнушка красавицей кажется. К адвокату вашему другу надо идти, а не закладывать супругу компетентным органам. Андрей угрюмо отмалчивался.

Новый литературный журнал под названием «Псевдонимы» представляли в Зеленой гостиной Дома журналиста – полуразвалившегося особняка генерала артиллерии Сухозанета. Все вот-вот должно было начаться. Народу собралось немного: пара бутербродных журналистов, скучавших в ожидании фуршета; экзальтированная дама преклонных лет с молодым блеском в глазах – очевидно, редактор; пяток подтосковывавших девушек, рассматривавших трещины на стенах; седовласый мэтр – золотое перо журнала; некрасивые мальчонки пятидесяти лет – видимо, авторы… Марк и Наталья также присутствовали. На нее оглядывались.

Андрей подошел к Марку, тихо сказал что-то на ухо, и тот быстро покинул гостиную. Карина взяла растерянную Наталью под локоток, вывела в соседний зал и, показав жетон ЦЕНТРА, произнесла ритуальные фразы:

– Сущность, вы задержаны до идентификации. Прошу вас следовать со мной.

– А в чем дело? – испуганно произнесла Наталья. – И где Марк?

– Да ни в чем, Наталья Сергеевна, – успокаивающе произнес Андрей, подходя к ней с другой стороны. – Не волнуйтесь. Нам просто нужно задать вам несколько вопросов. А с вашим супругом сейчас беседуют наши коллеги.

Произнес это он настолько легким тоном, что даже у Карины мороз прошел по коже.

В полном молчании они спустились по лестнице Дома журналиста. Наталья едва переставляла ноги, и Карине с Андреем приходилось поддерживать ее, крепко держа за локти. Встречные журналисты прижимались к стенкам и бледнели.

За неприметной низкой дверкой под лестницей, выкрашенной в цвет стены, оказался довольно обширный кабинет, скупо обставленный самой необходимой мебелью: пара стульев, стол, на столе графин с водой, посередине – табуретка, привинченная к полу, на стене – портрет Дарвина. Стены кабинета, как и дверь с противоположной стороны, были облиты толстым слоем звукопоглощающей пены. Наталья как мешок упала на табуретку посреди комнаты. Лицо ее обмякло, стало каким-то бабьим. Холеность исчезла, даже прическа непостижимым образом ухитрилась растрепаться.

– Ну что вы как ребенок, Наталья Сергеевна! – всплеснул руками Андрей. – Садитесь к столу. Вот сюда, пожалуйста.

Наталья, тяжело ступая, преодолела несколько шагов до предложенного стула, села, положив руки на стол.

– Что будете пить? – спросил Андрей. – Здесь где-то есть коньяк и водка.

– Спасибо, ничего, – тихо произнесла Наталья.

– Вы, наверно, теряетесь в догадках, – продолжал Андрей, – зачем это понадобились нашей службе. Сейчас я все объясню. Дело, собственно, касается не столько вас, сколько вашего мужа.

– Что с Марком? – устремился на Андрея испуганный взгляд.

– Марка я знаю много лет. Но тут вот какое дело… Видимо, всё же недостаточно хорошо я его знаю. – Теперь Андрей говорил как бы смущенно, подбирая каждое слово. – Наталья Сергеевна, скажите… вот вам… никогда он не казался… несколько странным?

– Не понимаю, – медленно произнесла Наталья, не сводя глаз с Андрея.