Я был так молод в этот год,Когда на набережной Ниццы,Под солнцем тая, как мокрица,Беспечный тешился народ,Болтая вздор и небылицы,Что близится времён исход.Мол, вдруг индейский календарьНе врёт, и очень может статься,Что год две тысячи двенадцатьПоследним станет, чтоянварьНавряд ли нам застать удастся.А всё ж тот год умчался вдаль,А солнце дарит людям свет.Всё так же мир неколебимыйЛетит в простор необозримый,Но кто теперь нам даст ответ:Была ли та угроза мнимой?Быть может, молодой поэт?* * *Облокотясь о парапет,Искал я новых вдохновений.Мне дела не было до мненийПустых и болтовни газет.Меж ветра свежих дуновенийЗамыслил было я сюжет.Но непоседа летний бриз —Он что-то доносил такое,Что не давало мне покоя.Средь звуков, что в один слились,Сумел я различить родное,Судьба шепнула: «Оглянись».Я обернулся. Две подружкиЗа чашкой кофе щебеталиПо-русски. Подойти? Едва ли.Прогонят тут же хохотушки.Я продолжал взирать на дали,И вдруг, представьте, как из пушки,На брег шальной ворвался ветер,Он начал всё подряд волочь.Он был до баловства охоч.Ко мне он мчался при газете,Желая, видно, мне помочь,И стал теперь за всё в ответе.Газета взмыла, понеслась,Порхали в воздухе страницы,Прохожие отворотили лица,Она же, словно с перепугу,Зависнув, начала валитьсяНа стол к болтающим подругам.Я ринулся судьбе навстречуИ вмиг проказницу достал.Пред девушками я предсталКак бог младой. Лучист и светел,И нимб над головой блистал,И волос чуть тревожил ветер.Они сидели недвижимыИ жадничали улыбнуться,Надменные. Глаза смеются,Эмоции неудержимы,Как ни крути, они прорвутсяСквозь чопорность и слóи грима.«Что встал? – повис немой вопрос. —Мы клоуна не вызывали.Иди-ка, мол, глядеть на дали».Обидных слов не взяв всерьёз,К тому же их и не сказали,Я с расстановкой произнёс:«На вас газета нападала…Я спас, позволите присесть?»«Уже садитесь, вы уж здесь,Неужто зря козлом скакали.Заход ваш решено зачесть,Ещё такого не видали».Мы познакомились. Эльвира —Та, что вступила в разговор.Любовь – молчала до тех пор,Такая вся… как из эфира…И голос, что ручей меж гор,Как дуновение зефира,Промолвил: «Много ль довелосьОпасных отловить газетУ побережья?“ – „Вовсе нет,Напротив. Мне искать пришлосьУединения. Я – поэт,А вы, мол, «видим вас насквозь».

«Поэт?! И будете читатьДля нас свои произведенья?» —Спросила Люба. «Без сомненья,Коль вы готовы мне внимать.Стихи томятся в нетерпении,Желая слух ваш ублажать».И я читал. Своё, из Блока,Из нынешних, да неизвестных,Вадима Шефнера чудесныхЯ почитал стихов немного,И озорных, и полновесных,Но знал я меру монолога.«Как у судьбы рука легка, —Сказала Люба. – Что за лето!Вчера (спасибо интернету)Встречали Эле жениха,Сегодня – слушаем поэта,Внимаем красоте стиха,И я ещё готова слушать,Серьёзных и белиберды.Подруга, что же скажешь ты?»Та отвечала: «Было б лучшеБез философской скукоты,Но слог хорош. Ласкает уши».Потом взглянула с хитрецой:«Все говорят, что отпускныеПоэты вечно холостые.Так вот, увидев вас в лицо,Желают девушки простыеУзнать: вы спрятали кольцо?»Я отвечал: «На дне вулканаМоё кольцо нашло покой.Чтоб путь земной окончить свой,Ждёт. Огнедышащая ранаОткроется, и пламенной струёйСожжёт его, хотя романаДва года как конец настал.Но удивительное дело:Пока в тартар не улетело,Терзаться я не перестал.Всё сердце каялось, болело.Нет, я жене не изменял,Любил её, но был поэтом,А жить с поэтом – тяжкий крест.Живут как люди все окрест,А мы же ни зимой, ни летомРодных не покидаем местИ возмущаемся при этом,Что гениев не признают,Что все издатели – уроды,Что критики в рабах у моды —То воду, то помои льют,И что духовной нет свободы,И что, как прежде, тёмен люд.Моя привычка рифмоватьБез удержу её бесила,И наконец любовь остыла.Хотел стишок ей прочитать,Сказала: «Баста! Нету силы», —И ключ швырнула на кровать».У Любы навернулись слёзы.«А что кольцо?.. И впрямь в вулкан?Или фантазий ураганВас в поэтические грёзыУвёл и образный обманСобой украсил жизни прозу?»Ну как же Люба хороша!Как чудно говорить умеет.Вот-вот пред нею занемеетМоя ранимая душа.«В Везувии, где пеплом веетИз исполинского ковша.Я нёс его точь-в-точь как Фродо,Чем выше, тем труднее путь,Всё тяжелей сжимало грудьПорой с утра без бутерброда,Но час настал. Кольцо швырнутьХватило силы – и свободаСвои расправила крыла,Лечу… хожу… брожу… один.Поэт… художник… пилигрим.«Никита, я всё поняла!Вам срочно нужен псевдоним. —Эльвира паузу взяла. —Без псевдонима как же можно?!Раз вы ещё и пилигрим,Философ, жизнию гоним…Как вам… Никита Безнадёжный?Вы будете неотразим.Друзья, должна я неотложноПокинуть вас. Мне, право, жаль».И пересмешница вспорхнула,Едва подруге подмигнула,Через плечо накинув шаль,Исчезла средь людского гула.* * *Что дальше, как не догадаться:Влюбился я, и влюбленаБыла она, и дотемна,И досветла… И надо ж статься:Теперь она моя жена.Пришлось мне сильно постараться,И вот счастливая газета,Теперь в формате А-четыре,Уже висит у нас в квартиреНа стенке, в рамке из багета,Мила душе моей и лире,Воспевшей сказочное лето,Страстей и нег запретный плод.А в ней рисунок со статьёй,Где тень нависла над ЗемлёйИ близится времён исход.Пренебрегал я ерундой,Я был так молод в этот год!

Глава 2.

У пруда

Мечтал я осенью златойУже назвать её супругой,Ну а пока, томясь разлукой,Вёл образ жизни холостой.Терзалась Люба той же мукойВ своей деревне день-деньской.Ей было велено с семьёйДо свадьбы пребывать на даче,Решать насущные задачи:Полоть, бороться со стернёй.Не помогли ни крик, ни плачи.И я как мог искал покой.Мы как-то засиделись с другом.Его я до маршрутки проводил,Да в темноте немного приблудил,И пруд мы огибали кругом.Мы – это я и пёс мой Нил.Полночным возвращаясь лугом,Нил вдалеке один гуляет,Ко мне презрение храня.Он игнорирует меня,Поскольку пьянство осуждает.То возле пня, то вдоль плетняВсё рыщет. Пёс один лишь знает,Чего он ищет, и на что-то щерится.А то вдруг рявкнет в пустоту,Сорвётся с места, за верстуУмчаться в чащу вознамерится.Бессменны в небе на посту,Хохочут надо мной МедведицаИ присоседившийся Умка.«Нил! Где ты, чёрт тебя дери?!»Смеются даже фонариИз полутёмного проулка,Тут хоть ори, хоть не ори.Виновна стременная рюмка.А результат один – бойкот.Но вот несётся, озорник,Мой пудель. На плече язык,И веток хруст, и в пене рот,Но вдруг, издав тревожный рык,Он словно вкопанный встаётУ пру́да. Хвост приопустил,И лапы широко в упор.«Кому-то хочешь дать отпор?Давно не дрался? ЗагрустилИ с кем-то затеваешь спор?»Пёс на полшага отступил.А после, выйдя на мостки,К воде он голову пригнулИ воздух медленно втянул,Но осторожно вдоль доскиПопятился. Никак струхнул?!«Нил! Там опавшие листкиДа стебельками камышинокПлотва играет – нету никого».Собаку эту менее всегоПугает рыба меж кувшинок,Но неизвестность для негоПричина страха. Тут ужимокИ всех причуд его не счесть:То гавкает, то след берёт,Бросает, на дыбы встаёт…Что в голове его – бог весть.«Ну что тебе недостаёт?!Несчастный трус! Утратил честь,Мой пёс, отважный пудель мой?!Считаешь драки ты забавой,Покрытый шрамами и славойВ разборках с пёсьей гопотой.Ну что?! Засел в пруду лукавый?!Так ведь тебе он вроде свой.Читали, помнишь, Гёте «Фауст»?Там всё как будто про тебя.Возьми уж в… лапы ты себя,Уймись, и без тебя всё хаос…И пруд, бессмысленно рябя,Напоминает лишь, что август,Что холодает. Что пораПришла уже идти домой».Вдруг всплеск и голос за спиной.Купальщица, да как быстра,Плывёт ко мне: «Поэт, постой!»Не разглядеть, темна, мутнаВодица, вроде голышом.«Не пялься на меня, поэт».«Да… я, простите… в смысле… нет…»«Да ладно, все вы о большомТвердить горазды столько лет,Да после вертитесь ужом.Да после девушки рыдают,Да старятся в монастырях,Да пропадают в полыньях,Да – ужас! – в петлях повисают.Ни в ад, ни в рай. Во всех краяхВ непрошеных гостях блуждают.И на Земле, и вне ЗемлиОни считаются за нечисть,Они вне жизни. С ними встречиИскать иль дружбы… можно ли?!О том не может быть и речи».Я перебил: «Вы б не моглиНапомнить мне, где мы встречались?Вы, верно, знаете меня,Коль, род мужской во всём виня,Ко мне вплотную подобрались.Перекупались вы и иссиняБледны. Видать, что обыскалисьВас санитары и врачи.Вы б возвращались в заведенье,Вам там помогут, без сомненья…»«Поэт, ты лучше помолчи,Вот пёсик твой другого мненья.Сидит, внимает, не ворчит.Идёт беда, послушай, ты.Беда идёт, меня послушай.Все неприкаянные душиТрясутся в страхе, что листы».Мы с Нилом навострили уши,Спросил я робко: «Кто же ты?»«А я тут местная русалка».Шагами смерил я помост:«Ах вот как! Предъявите хвост.Прицеплена у вас мочалка?»«Хвост предъявить мне не вопрос.Хвост предъявить совсем не жалко.Я мигом». И на глубинуУшла, и пруд застыл в тиши,В сон погрузились камыши.Ушла, с собой забрав волну,И снова боле ни души,И долго так. Всплывай же, ну…Как не было, иль это сон?А вдруг она уже у днаЛежит и в ил погружена?Коряги, лом со всех сторон,Ей помощь срочная нужна…Но нет. Она брала разгон.Пруд разорвало сонмом брызг.И брызги вод, и брызги света!Русалка устремилась ввысь.Не сыщут слов уста поэта!Дельфин такого пируэтаНе сделает. Каков изыск!Лес, очарованный, проснулся!Однако… Завершён кульбит,На ветви девушка сидит,Мне позволяет прикоснуться.Я хвост потрогал. Он блеститИ во всюда умеет гнуться.И чешуя, и плавники —Всё как у рыбы. И водицаПо телу гибкому струитсяНа деревянные мостки.А в остальном краса-девица.Мне кровь ударила в виски.«Поэт, оставь мои бока,Мне, право, от смущенья жарко…Уж Нил твой понял: я – русалка.Нет, вы видали чудака?!Укрыл бы лучше полушалкомМне грудь и плечи хоть слегка.Конечно, ты не взял платка,Но дай же мне хоть что-нибудь,Любую тряпочку на грудь,Я возвращу, дай на пока».И уж пытается стянутьФутболку гибкая рука1.«Да на ж, возьми, да без умолкуНе тарахти, надень наряд,Пусть на тебя все поглядят.А вот возьми ещё бейсболку».«Меня увидит парочка щурят,Для них в нарядах мало толку.Мы людям не тревожим взгляды,Мы в параллели, мы – тот свет…Ах! Что за душка ты, поэт!Такого не носила кряду…Да я не помню, сколько лет.С тех пор, как выпила я яду.Я помню, как деревней всейМеня уж было откачали,Но края не было печали,Я с головою меж ветвейНырнула, люди закричали…Куда там… Уж и сорок днейПрошло, и сорок сороков —Моя душа не улетала,Но вот русалкою я стала,Прохладный пруд – теперь мой кров.Из камыша постель соткалаНа дне, где каменный альковИз валунов давно сложился.Пришли два чёртика, рогаты,Чертовки, с ними бесенята,И старый водяной явился.Все развесёлые ребята.Мой друг, что на другой женился,Меня коварно обольстивИ опозорив пред народом,Однажды утро пред восходом,Встречал в трактире. ПрокутивВсё с оголтелым, пьяным сбродом,Вон вышел, но с собою прихвативДвух размалёванных блудниц,Что были из моих подружек,Из двух русалок-лоскотушек2.Сквозь поволоку их ресниц,Чуть жив от смеси бормотушек,Не видел лиц и небылицДурацких их не понимал,«Полынь, – они его спросили, —Или петрушка?» Тут ВасилийГлазами хлопал да икал,В глазах-то чёртики кружили,И приговор он подписалСебе, когда сказал: «Петрушка».Они же ну его ласкать,А после стали щекотать,Да до смерти: «Ты наша душка».Ну а с собою забиратьНе захотели, ведь полушка,Да без рубля, его душа.К чертям её препроводили.Те и того не заплатили.Воспоминанья вороша,Всплакнётся иногда меж лилий,Да тьфу! Не стоят и грошаВсе эти страсти, я-то знаю,Ведь из-за ерунды, ей-ей,Я вечность в обществе чертейВ пруду покорно коротаюДа маюсь от тоски своей…Смотрю я, пудель твой зевает,Попасть домой скорей мечтает.Что ж, разговоры с полурыбойНавряд его увлечь могли бы.К тому ж он пьянство осуждает.Не хочет шляться с забулдыгой.Когда ж ночлег, уж он не знает.Свернулся бедненький у пня».«Вы что, с собакой сговорились?Хоть ты не упрекай меня, —Ответил я, – уж сделай милость.Не пили мы, а просто обсудилиПоследнее. Я про себяНемного другу рассказал».Она: «О том, как ты влюбился?»Последний хмель мой испарился.«Как за газетами скакал?И как потом ты очутился,В её усадьбе, где снискалРасположение родных,Где, словно юноша робея,Готовил речь свою, не смеяБлагословления у нихСпросить на брак с «чудесной феей»,Но наконец в словах простыхНегаданно нашёл решенье…»«Да как же ты?..» Я обомлел.Я, верно, сделался как мел.Застыв в немом оцепененье,Я совершенно протрезвел.А ей смешно: «Оставь волненья.Мы слышим лучше вас, поэт,И я подслушала невольно.Мне шёпота вполне довольно.Да, мы другие, мы «тот свет»,Мы проникаем к вам подпольно,Вы, к сожалению, к нам – нет».«И часто вы у нас гостите?»«Что до меня, то вовсе нет.Мне ваша суета суетБез интереса. Вы влачитеСвоё житьё, мой мир согретНе космоса лучом, поймите.Утробное тепло ЗемлиНас греет, любит и хранит.Так кто же Землю защитит,Когда напасти к нам пришли?Ведь ты поможешь мне, пиит.Глухим остаться можно лиПеред бедой? Беда идётОдна на всех, пред ней немеетВесь наш народ и каменеетВ предчувствии, но что грядёт,Увы, понять он не умеетИ помощи твоей лишь ждёт.Ты разберёшься, что к чему,Когда большой Луны восходСлучится. Завтра. НебосводПредстанет взору твоему,А что уж там произойдёт,Поэт, тебе лишь одномуУвидится. Или приснится.Ах, я ждала тебя давно.Пообещай ты мне одно:Как будет солнышко садиться,Открыть Луне своё окно.Авось наш мир ещё продлится.Возьми бумагу и перо.Пиши немедля всё подряд,Всё то, что твой увидит взгляд,Услышит ухо, ощутит нутро.Но коль напрасно всё галдятМне голоса, смеясь хитро,Не упрекни меня наутро.Ошибке рада буду я…Но нет! В опасности Земля!Я вижу, вижу, только смутно,А чётко разглядеть нельзя.В тебя ж я верю почему-то».И вдруг собака зарычала,И вроде тень мелькнула чья-то.«Вон, – говорю, – трава примята».На что русалка отвечала:«Опять соседей бесенята.Эй вы! Ваш омут у причалаУж мал для игр и проказ?!И нужно по чужим прудам,Устраивая тарарам,Козлами прыгать?! Ну я вас!Ох, я сейчас вам наподдам!»В траве блеснул зелёный глаз.Трава от смеха затряслась.Под громкий хохота раскатНам показали голый зад.Поскольку шутка удалась,Свистя и хрюкая не в лад,Чертят ватага унеслась.«Невинные на первый взгляд,Но я слыхала не однажды,Что черти подлы и продажны,Под видом игр проследят,Подслушают… Да мне не важно.Тому лет триста пятьдесятЯ умирала, мне не страшно.Отсюда гонят, эти ждут,Сегодня дом мой – чёрный пруд.А ты, Никита, как… отважный?»«Смельчак! А как тебя зовут?»«Русалка я одна же тут,Так Руською за веком векБлижайшие меня и кличут,Хоть имена не наш обычай,Их больше любит человек,А нам же для своих обличийОни нужны как талый снег».«Я буду звать тебя Руслана.Позволь, а то мне не с руки».«Зови, коль хочешь, по-людскиИль именем другого клана.Мы на Земле все земляки…До послезавтра… Утром раноЯ буду ждать тебя с рассказом,Теперь ступай к себе домой,Поспи, чтоб завтра под ЛунойГотовым быть к её проказам.Пиши. А мне бы на покой».И, подмигнув зелёным глазом,Футболку сбросила на ветки.«Пока, поэт!» И в воду прыг.Я лишь вослед бессвязно: «Дык…»А по воде круги лишь редки.Мой пёс издал прощальный рык,И мы пошли по доскам ветхим,Как вдруг: «Что „дык“?» – из-за спины.Я обернулся, скован весь,Спросил: «Что ж, вы и вправду есть?»Её глаза были полныНедоуменья, в них прочестьЯ мог обиду, но виныНе находил я за собой.Она пробормотала что-тоИ уплыла в своё болото.Мы с Нилом поплелись домой,Где у меня была забота —Мечтать об осени златой.

Глава 3.

Разговор на Луне

Проспав почти что до полудня,За уйму неотложных делЯ взялся, да не преуспелВ занятьях будничных и нудных.Но главное, что я хотел,Суметь ещё до полнолуньяИзвлечь и привести в порядокПодарок тестя моего(Я за глаза уже егоТак называл). Мужик что надо,Дочь обожал, но мне легкоОтветил: «Да». Вручил подарок.С чердака, где пыль и свалка,Его достал, из-за поленьев.А было это в их «именье»,Как назвала его русалка.Их дача в псковском направлении,Где нет дорог, где транспорт жалко,Где Русь раскинулась за КАД,Поля без бороны и плуга.Грустит земля, где город Луга,«Воспетый» двести лет назад.В окне распутица и скука,Да избы брошены стоят.А нам-то что, мы здесь на дачеВ деревне Малые ЗевоткиВ беседке с тестем, выпив водки,Разогревали не иначе,Как шишкой, самовар. На сковородкеГрибы шкварчали. Тесть мой начал:«Никита, раз уж ты поэт(Свезло мне очень, право слово),Не скажешь: «Проку никакого,Старик, в твоём подарке нет,Не ровня он устройствам новым».И тащит с чердака предмет,Укрытый стареньким плащом.Стянул покров, подносит ближе,Машинку пишущую вижу.Я был подарком восхищён.Жаль, механизм неподвижен.Сергей Михайлович польщён:«Пускай не первый Remington,Но пыли слой, куда уж толще.Мы керосином прополощем.Никита, это пыль времён».Тут в разговор вмешалась тёща.Ей не понравилось, что в домПриносят грязь. «Нет, ты скажи:Зачем со всякой ахинеейПристал к Никите?! Он не смеетПрервать. И с водкой… тормози».Тесть пробурчал: «Потом сумеем…Поговорить… Всё… уноси».И я увёз. Теперь досталИ, будто бы с больным целитель,Возился с ней. И растворитель,И керосин вглубь проникал.Я ликовал, как победитель,Когда задвигался металл,Освобождавшийся от пут.Сперва так робко, еле-еле,Но после смазки осмелели,Задвигались. Ах, как снуют!Как молоточки полетели,Где сверху надпись: «Underwood».Знать, я успел до полнолунья,Я отворил Луне окно,Луна – фонарь, вокруг – темно,Мне обещает ночь-колдуньяНеобычайное кино.Или обманывает лгунья?Пока не вижу ничего.Луна в окне, окно на месте,На нём машинка (ей лет двести).Соврал, но минимально сто.Поэт заждался. Ждёт известий.Русалка завтра – от него.Иль недостаточно мистично?Надеть, быть может, чёрный плащ?Пустое, глаз как ни таращь,На небе всё вполне обычно,Дымок струится из-за чащИ всё банально романтично.Опробуем машинку всё же.А ну, про звёзды и дымокСооружу-ка пару строк.Коснулся клавишей – и… Боже!Луна близка, её песокЕдва не лезет мне в глаза,И первых строчек полосаЛожится с хрустом на листок.Вот голубой, как бирюза,Не низок, впрочем, не высок,Легко, без дыма и огняСадится чудный звездолёт,Опоры выставив вразлёт,Без суеты, лишь беготняПодсветок. Он уже встаёт.Вдруг с неба, словно головняГорящая, летит стремглав,Буравя космос, что комета,Хвостом шипящая ракета.Уже близка, но, реверс дав,Затормозила. Что же это?Кто свой показывает нрав?Горизонтально прилунилась.Дымы рассеялись, и вот —Реальный чёрт. Ну, поворот!Стекло кабины отворилось,Копытами бренча, пилотСтал на крыло, чуть закоптиласьЕго одёжа, а лицомОн от рожденья смугловатый.Едва макушка лысовата,Но волос вьющийся кольцомВсё ж прикрывает виноватоДва рожка чуть седым венцом.Спешил, почти перелеталТуда, где первый НЛО.Вдруг чёрный космос затрясло!Не струсил чёрт, поди, он знал,Кто так шагает тяжело,Кого он в помощь призывал.Кто, безвоздушие вдыхая,Слоноподобных сорок ногНа проседающий песокПоочерёдно опираетИ, будто сквозь открытый рот,Из звездолёта выступает,Луны поверхности коснулся.То ль в чешую одет, иль в пенеСкрываются его колени.Чёрт, поклонившись, изогнулся,Но вздрогнул: новое явленье!От удивленья встрепенулся:Из корабля, да из-под пены,Ватаги странные бегут —Чудной инопланетный люд.Одеты все как джентльмены —В костюмы, ловко так снуют,Бескостные. И, как сирены,Визжат на языке своём,Везде суются хоботками,Таращат глаз под каждый камень.Глаз ярким светится огнём.Огромный глаз с двумя зрачкамиТеперь на чёрта устремлён.Досмотр, стало быть, окончен.Глазастики остановилисьИ кучками распределились.Копируя похоже оченьЖест чёрта, разом поклонились.(Как люди ростом, между прочим.)«Ну, здравствуй!» – хором говорятНа чистом русском, без акцента,И, как врачи на пациента,Так изучающее глядят.Чёрт погрузился в суть момента.Вдруг на себе почуял взглядПредводителя. Его яВам до конца не описал.Пришелец тяжело дышал.Сравнимый разве что с гороюИль куполом вверх дном, лежал,Покрытый снизу чешуёю,А этой чешуи повышеБыл панцирь, и такой же глаз,Как я описывал сейчас.Чёрт ему: «Здравствуй!» – тот не слышит.Чёрт повторил ещё пять раз.«Здоров ли? Тяжело как дышит».Один из тех, что в пиджаках,Подходит, вынул хобот-рот:«Землянин, есть у вас азот?Тут пустотой дышать не ах».«Азота нет, есть кислород».«Пойдёт. А то я впопыхахНе рассчитал совсем мал-малость».«Ну ты даёшь! Везде бардак!Пошли к ракете. В общем, так:Баллонов семь ещё осталось.Могу дать три. Взлетать-то как?»«Спасибо, мне и не мечталось.Мне б только мозги подпитать».«Твой мозг питается отдельно?»«А то! У нас придумано всё дельно».«Уже я начал замечать.Но, может, это запредельно,Мне будет трудно понимать…»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Из большей части народных рассказов, русалки не имели одежды, ходили нагими и без головного убора, но при случае были бы рады одеться. Одетых русалок чаще всего видят в рваных сарафанах. Способ, которым русалки добывают себе одежду, поэтически описывается в восточнославянских песнях: У ворот берёза зелена стояла, на той на берёзе русалка сидела, веткою махала; рубахи просила: «Девки-молодухи, дайте мне рубаху: хоть худым-худеньку, да белым-беленьку!»

Лоскотухи – русалки, души девушек, умерших зимою, весною или летом. В полях они «залоскачивают» (защекочивают) насмерть парней и девушек. Самое верное средство, чтобы русалки отвадились, – полынь, «трава окаянная». Уходя после Троицына дня в лес, следует непременно брать эту траву с собою. Русалка – девка любопытная, непременно подбежит и спросит:

– Что у тебя в руках: полынь или петрушка?

– Полынь, – следует ответить.

– Брось её под тын! – громко выкрикнет она и побежит мимо, и тут-то надо успеть бросить эту траву в глаза русалке: никогда она тебя больше не тронет.

Если же ответить: «Петрушка», – то русалка с криком: «Ах ты моя душка!» – набросится на человека и примется щекотать до тех пор, пока он не упадёт бездыханным.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

На страницу:

Перейти

1 из 1

Другие книги автора