Распыление 3. Тайна двух континентов

– И долго нам без волшебства? – спросил я, поймав коробок.

– Темпус эст оптимус магистер витэ – философски пожал плечами наставник.

– Может и так, – согласился я. – Только мы раньше сдохнем. От голода.

– Не ной, гардемарин. Штиль накличешь.

Пожав плечами, я стал ловить в воде плавник. В реке кипела жизнь: рассекали, оставляя на воде след из длинных белых усов, крокодилы – их я уже навострился отличать от замшелых бревен, которых в реке тоже хватало; громадными валунами темнели бегемотьи туши – они держались ближе к берегу и движению плота почти не мешали.

В прибое, в светящейся кромке песка, расхаживали длинноногие цапли, копошились чайки, черепахи и тёмное существо с повадками наёмного убийцы. До нас долетали обрывки свистящего шепота: – моя прелесть… где же мы её потеряли…

Отыскав несколько относительно сухих веточек, я сложил костерок и стал поджигать. Несмотря на жару, долго ничего не получалось. Во-первых, я не специалист. Вызвать искру из пальца, вскипятить воду взглядом – это пожалуйста, со всем нашим удовольствием. Но колдовать нам запретили.

Во-вторых, здесь всё было влажным. Влажное дерево, влажные руки, волосы, одежда – на всём плоту не отыскалось ни одной сухой нитки. Но я справился. Просушил несколько травинок, на них – несколько прутиков, затем щепочек и так далее. Терпение, как говорит бвана, и труд – всему голова.

Когда огонь разгорелся, Лумумба достал из плаща лоскут натуральной кожи, скатанный в тонкий твердый рулончик. Раскатал, пристроил над костром, растянув на палочках. В лоскут мы вылили пару бутылок набранной за бортом воды, процедив её через носовой платок. Секрет в том, что, пока в коже есть вода, она не загорится…

Да, давненько мы с бваной походной жизни не нюхали. Не зря он про Рязань вспомнил. Сидели мы тогда на болоте недели три, продукты и Пыльца давно кончились – осталось по одной вмазке на поимку кикиморы; жили в палатке, ловили на леску пескариков, грибы да ягоды собирали… Эх, хорошее было время.

"В Африке вы будете сами по себе", – сказал товарищ Седой перед тем, как зашвырнуть нас в пирамиду. – "Никакой помощи, никакой поддержки. Мы не знаем, что там происходит. Резидентура молчит, а если и пишет, то выдает такие фанаберии, каким нормальный маг, в здравом уме и доброй памяти, ни за что не поверит…"

Из воротника, отогнув подкладку, Лумумба извлек рыболовный крючок, обмотанный леской, и забросил в воду.

– А наживка? – спросил я.

– Закуска градус крадет, – туманно выразился учитель.

Говорил и действовал он на автомате, словно во сне. Я сделал вывод, что наставник напряженно о чем-то размышляет, и не стал его донимать.

Когда вода закипела, мы перелили её обратно в бутылки, а кожаный лоскут просушили и спрятали.

По моему хотению, Лумумбину велению, на леску без наживки попалась рыба, похожая на карася. Только размером раз в десять больше. Выпотрошив складным ножом, я проткнул её прутиками и подвесил над угольками.

А сам улегся на спину и закинул руки за голову. Плескала вода, громко фыркали бегемоты. Кричала какая-то птица. Напоминает павлина, живущего в Московском зоосаде: нечто среднее между плачем девочки, потерявшей мячик и воплем алкаша, разбившего чекушку… Временами какой-нибудь крокодил, выбравшись на отмель, широко раззевал пасть и тоже орал – ну вылитый осёл. Только лысый и с бородавками.

На другом конце плота продолжалась свара. Голоса Машки и Гамаюн повышались и понижались, взлетали к далёким небесам и сливались с плеском волн.

Спорщицы скрупулезно перечисляли все обиды и оскорбления, промахи и косяки, – всплыло даже кое-что из того, о чем я не знал. В ход шли случайно замеченные и скопидомно припрятанные очерняющие факты. Выдуманные леденящие душу подробности беззастенчиво крылись наглыми поклепами, нелепыми эпитетами и уверениями в абсолютной бесполезности оппонента. Временами раздавалось гудение, будто кто-то в сердцах пнул трехведерный самовар – это Машка, растеряв аргументы, пыталась переубедить ворону с помощью ноги. Птица не оставалась в долгу: хирургически точными ударами клюва отхватывала с Машкиной курточки пуговицы и сплевывала их за борт.

Под этот размеренный и в чем-то даже убаюкивающий гвалт я задремал.

Над рекой поплыл аромат жареной рыбы…

– А что это у вас такое? – первой подступила Гамаюн, робко скосив глазки и умильно сложив крылышки.

– А ничего, – подоспела Машка. – Ты столько сожрала, что месяц можешь святым воздухом питаться. Правда, Вань?

Мне в их разборки влезать не хотелось, но в целом напарница была права: сожрав всю еду, ворона поступила не по-товарищески.

– Правда, – кивнул я. И подал напарнице кусок рыбины на пальмовом листе – посуды я хозяйственно нарвал с дрейфующей мимо пальмы, еще и кокосами разжился. – Так как продуктов у нас теперь нет, каждый питается тем, что найдет.

Машка мстительно показала вороне язык.

– Хочешь, ныряй в воду. Там рыбы много… Ах да, я забыла: ты же плавать не умеешь. Ну, может, по дну походишь, пиявок поклюёшь.

– Пиявок? Да чтобы я, птица благородного происхождения… – плот в этот момент толкнуло, и Гамаюн повалилась на доски.

– Бог шельму метит, – мстительно пригвоздила Машка.

– А всё-таки, о каких богах говорил Роман-заде?

Чувствуя приятную тяжесть в желудке, я развалился поперек бревен, подложив под голову пустую корзину. Звезды в черном бездонном небе были многочисленными и крупными, как лягушачья икра.

– А вот мы сейчас и узнаем, – бвана оторвался от созерцания реки. – Гамаюн!

Птица не повела и клювом, изображая на краю плота памятник обиде и унижению.

– Что-то тяжеловато плавсредство идет, – громко сказал наставник. – Младший гардемарин, не пора ли скинуть балласт?

– Чего изволите, хозяин? – материализовавшись рядом, ворона преданно заглянула Лумумба глаза.

– Вот то-то же, – смягчился наставник. – Роман-заде предупредил, что ты в курсе местных реалий.

– Ничего она не знает, – фыркнула Машка. – Сидела всё время на плоту и припасы жрала.

– Я не знаю? – подскочила Гамаюн. – Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ПРОИСХОДИТ В АФРИКЕ? Да я знаю, сколько пингвинов в Антрактиде! Какая температура на Северном Полюсе! Какие подвязки носит Английская королева и какого цвета подштанники у Суданского серифа! Да я…

– Или ты немедленно отрабатываешь съеденные харчи, или летишь своим ходом к Товарищу Седому и докладываешь, что тебя уволили в связи с профнепригодностью, – быстро сказал бвана, вклинившись в поток птичьего красноречия.

– Значит так, – ворона опасливо обошла Машку и уселась рядом со мной. – В Европе, после Распыления, люди отринули веру, решив, что сам человек и есть демиург. Если, приняв Пыльцу, он может творить – значит Господь, как неизъяснимая персонификация всемогущего начала, отпадает за ненадобностью. Здесь же в Африке, напротив, религия получила широчайшую поддержку. У, как вы понимаете, местных магов. А чего? Респектабельно. Солидно. К тому же, жертвы… Некоторое время новоявленные боги делили власть – запустение Египта и сопредельных стран – следствие этих разборок. Но сейчас всё улеглось. Ра и Гор ушли на Красное море – им платят дань пираты, Хатор обосновалась на Суэцком канале – берет пошлину с торговых судов. Тот обосновался в Асуане. В Каире же правит Сет. Составив альянс с Анубисом, они захапали себе чуть не половину Египта и сделались самыми сильными богами пантеона. Сет поселился в долине Гиза, избрав резиденцией легендарную пирамиду Хеопса. Фактически, бог смерти превратил пирамиду в восьмое чудо света: снаружи её украсили висячие сады, и даже на расстоянии дня пути она сверкает, как редкой красы изумруд. Внутри содержится обширная коллекция египетских редкостей: Сет, разграбив музеи и частные собрания по всей стране, свалил всё в одну кучу и теперь, как дракон, почивает на груде сокровищ… Ой, я и забыла! Вы же её обрушили… Нет больше восьмого чуда света. Нет несметных сокровищ, а саму пирамиду можно теперь увидеть лишь на гравюрах в книгах по истории… Сет, будучи богом властным и жестоким, обещал найти виновников и скормить их красным муравьям. Медленно, начиная с ног. Чтобы жертвы могли как можно дольше наблюдать. Хотя… – ворона хитро зыркнула на Машку. – Сдается мне, бога смерти могла бы умилостивить жертва. В лице молодой и относительно прекрасной девы…

– Профнепригодность, Гамаюн. И своим ходом на другой континент, – напомнил учитель, пока Машка набирала в грудь воздуха.

– Я просто предложила, – ворона лязгнула перышками.

– М-да, ситуёвина… – протянул я. – И как вести расследование в такой нервной обстановке?

– Он же не настоящий бог, – пожала плечиками напарница. – Чего с ним церемониться?

Погладив рукоять пистолета, она многозначительно изогнула бровь.

– По влиянию в этом секторе, – кашлянула Гамаюн, – Сет может сравниться с боссами Нью-Йоркской мафии. А это, я вам скажу, даже немножко лучше, чем быть богом.

– Бвана, а вдруг этот Сет и похитил мертвое Сердце? – осенило меня.

– Конечно, он точил на него зуб, – кивнула железная птица. – Поэтому и поселился в пирамиде. Но… – Кишка тонка у Сета снять заклятья двенадцати магов, – вдруг сказал Лумумба. – Мог бы – давно украл.

– Но кто-то же его спёр, – резонно заметила Машка.

– Для того, чтобы усыпить Мертвое Сердце, понадобилась сила Великой Дюжины, – мрачно возвестила Гамаюн. – И тот, кто сумел его пробудить…

– Всё было не так, – вдруг сказал Лумумба. – Не было никакой Великой дюжины, это придумали после. Шел дождь… Не дождь, натуральный потоп. Нил вышел из берегов и затопил равнину. Пирамида Хеопса была единственным сухим местом на много миль. А двенадцать заклятий пришлось ставить потому, что мы не доверяли друг другу. Не могли, не имели права доверять.

– И что? – спросила Машка. – Дальше-то что было?

– Давайте спать, – уклонился Лумумба. – Утро вечера мудренее.

Вопреки собственному приказу, наставник уселся на краю плота и стал смотреть на реку.

– В пирамиде погиб М'бвеле Мабуту, король государства Самбуру, – шепотом пояснила Гамаюн. Я тяжело вздохнул. Ну кто её за язык тянул? Прямо болезнь какая-то – выбалтывать чужие тайны…

– А кто это? – Машка подпрыгнула от любопытства.

– Мой отец, – коротко бросил наставник через плечо. – Он был тринадцатым магом.

Будто получив облегчение от того, что сказал это вслух, бвана улёгся и надвинул шляпу на лицо.

– Гамаюн. Ты на страже… – из-под шляпы донесся мерный храп.

– А почему я? – возмутилась птица. – Думаете, раз железная, мне и сон не нужен? – никто ей не ответил. – Дискриминация! По материалистическому признаку!

– Марш в Москву, – пробурчал Лумумба сквозь храп. – Сейчас же.

– Так во сколько разбудить?

Проснулся я от жары. Солнце, пекущееся в белом небе, словно желток на сковородке, развлекалось во всю. Оно лезло горячими пальцами в глаза, отплясывало раскаленными пятками на спине, насылало тучи мошкары – крупной, что твои воробьи, и злой, как собаки.

А вот Машка сопела в две дырки, и жара ей была нипочем. Она свернулась клубочком, уютно подложив ладошки под щеку и накрывшись джинсовой курточкой.

Лумумба спал сидя, привалившись к мачте. Или не спал: вид у бваны был до того глубокомысленный и задумчивый, что я бы не взялся утверждать.

Ворона дрыхла без задних лапок у меня под боком – только храп стоял и доски плота тряслись, будто им было холодно. И, кстати, мы больше никуда не плыли…

Плот почти прибило к берегу. Он медленно дрейфовал посреди круглой, заросшей осокой и камышом – у египтян это называется папирус – заводи, а из кустов на нас таращились равнодушные глаза.

Нет, не совсем равнодушные: в них мелькали искры затаённого интереса. И, когда на солнце тускло блеснуло дуло автомата, я совершенно отчетливо понял, какого именно.

Глава 4

Маша

Разбойников было человек сорок. Они мирно сидели рядком вдоль кромки воды и следили за неспешным дрейфом нашего плота.

Все в белых распашонках, по самые брови закутанные в платки – глаза так и посверкивают, точь-в-точь каракурты из норок. Все, как один, с автоматами Калашникова, Михаила Тимофеевича. Хотя нет, вру. Не все… У ближайшего ко мне разбойника был не автомат, а пулемет. Кажется, конструкции Дегтярева. И связка гранат Ф-1. Таракан такие Фенями звал…

Рука как-то сама потянулась к пистолетам. Гранаты у них там или нет, но раз уж мы встретились, значит, планида у нас такая. О планиде Тоже таракан любил порассуждать. В смысле, кому суждено быть застреленным, тот не утонет. Не успеет просто…

– Отставить разжигать вооруженный конфликт.

Оказалось, шеф не спит.

– У них автоматы, – сказала я тихо, не спуская глаз с разбойников. – И пулемет. Как только мы пристанем к берегу, нас выпотрошат, пожарят на бездымном порохе и съедят. А еще продадут в рабство.

– Для этого мы должны пристать, – заметил шеф.

– И кто им помешает стрелять в плот? – спросил уголком рта Ванька. Он тоже проснулся, и теперь сидел и пялился на шеренгу разбойников, как окунь на стаю щук. Руки у напарника подергивались от желания распахнуть Завесу.

– Им помешают традиции, – объяснил Лумумба, как ни в чем ни бывало поднимаясь и прикасаясь к шляпе в знак приветствия. Разбойник с пулеметом, к моему удивлению, коротко, но заметно кивнул в ответ. – Пока мы не нарушили границ их владений, нас не тронут. Повезло, что это именно бедуины, а не туареги.

– И как вы их отличаете?

– А давайте вы об этом потом поговорите, – нервно попросил Ванька. Плот почти уткнулся в берег и его обгорелая морда с облупившимся носом находилась в опасной близости от дула пулемета. – Бвана, может я оттолкнусь?

– Ни в коем случае, – оборвал шеф. Стоя на другом, обращенном к реке краю плота, он водил ладонями над желтой и мутной поверхностью воды. – Как только ты хоть одним пальцем дотронешься до берега…

– А если палкой?

– Хоть палкой, хоть пальцем, один хрен. Не стоит.

Базиль ругался редко. То, что он позволил себе это сейчас, напугало меня больше, чем все угрозы превратить в тихое незлобивое существо, вместе взятые.

– Но что же делать?

– Взять себя в руки и заткнуться.

Сам он осторожно передвигался по краю плота и неразборчиво бормотал:

– Ну давай, милый. Давай, родной. Иди к папочке…

Вода под плотом забурлила. Поднялись тучи желтого ила, затем мелькнула замшелая коряга… Я ойкнула, но тут же зажала рот ладошками. Никакая это была не коряга.

– Шеф, к вам крокодил плывет. Здоровущий какой… Вы что, не видите? Сейчас он вас сцапает!

– Помолчи.

– Но шеф…

– Это не крокодил, – Ванька встал рядом и придержал мою руку, готовую выхватить пистолет. – Это зомби.

Почуяв, что меня его слова не успокоили, добавил:

– То есть, зухос.

Перед глазами всё поплыло. Воздух сгустился, в ушах раздался противный комариный звон. По спине, под майкой, потекли липкие горячие струйки… Не нравится мне эта Африка, как есть не нравится. Не зря еще дедушка Чуковский поучал: "Не ходите, дети, в Африку гулять."

Это всё от жары. А еще от голода. Так и Бабуля всегда говорил… Плохое настроение, бессонница, кошмары – это всё от пустого брюха. К сожалению, жрать было нечего. Да и вид крокодилозомби начисто отбивал аппетит.

…Был он скользкий, замшелый, свирепо воняющий гнильем и болотной тиной. Чешуя местами отвалилась и в проплешинах темнело трухлявое мясо. Зато зубищи – острые, как у циркулярной пилы и коричневые, как у курильщика, были как на подбор. Подплыв к самому плоту, крокодил положил на бревна страшную слепую голову и раззявил пасть в довольной ухмылке.

От позорного визга меня спасло лишь то, что я держалась за Ванькину руку. Не знаю почему, но это сильно помогало. Это, а еще то, что с берега на меня пялились сорок разбойников. Не пристало русской девушке проявлять слабость перед заграничными бандитами. Не доросли ещё.

Базиль, бесстрашно погладив чудовище по слипшимся, забитым тиной ноздрям, положил в раззявленную пасть конец веревки. Пасть захлопнулась, как капкан, крокодил соскользнул в воду, и махнув хвостом, поплыл от берега. Плот дернулся, веревка натянулась. Разбойники поднялись на ноги.

Защелкали затворы автоматов, я потянулась за пистолетами, но поняла: поздняк метаться. И просто зажмурилась.

Ничего не произошло. Мы удалялись, разбойники всё так же стояли на берегу.

– Меня зовут Саид, – вдруг на чистейшем русском крикнул тот, что здоровался с шефом. – Увидишь Сета – не убивай. Он мой…

Базиль еще раз прикоснулся к шляпе.

Крокодил бодро тянул плот от берега.

– А? Что? Где горит? – мы втроём глядели на птичку сверху вниз.

– Шеф, давайте играть в Степана Разина, – предложила я. – Вы будете донской казак, а мы с Ванькой – ваше войско. Гамаюн будет персидской княжной. Она вам не угодила, и вы приказали бросить её в набежавшую волну.

– "И морская пучина поглотила ея в один момент" – кивнул напарник. – В общем, все умерли…

– М-да, нарушение устава караульно-постовой службы налицо. Трибунал тебе светит, – обрадовала я хлопающую мутными со сна глазками ворону. – Из-за тебя мы чуть в лапы к разбойникам не угодили.

– А еще её можно на запчасти разобрать, – предложил Ванька. – Из перьев ножиков понаделаем, из внутренностей – будильников. А чего? Надо же чем-то торговать с непокоренными дикими племенами.

– Согласна, – кивнула я. – А то расходы одни. Припасы сожрала, караул прошляпила…

Ворона съёжилась. Глаза подернулись белой пленкой, клюв приоткрылся, из железного горла пошел тонкий писк – будто чайник на плите забыли, а вода выкипела.

– Может, приняв к сведению прошлые заслуги, дать подсудимой еще один шанс? – подмигнув нам, сурово спросил шеф.

Я поджала губы. На самом деле, ворона мне нравилась. Много анекдотов знала… К тому же, на её фоне мои косяки были как детский смех по сравнению с ковровой бомбардировкой.

– Так уж и быть, в Стеньку Разина в другой раз поиграем, – милостиво согласилась я.

Ворона приоткрыла один глаз.

– Ладно, – вздохнул Ванька. – Нечего местную фауну травить. Она нам ничего плохого не сделала.

***

– А бедуины тоже не любят Сета, – заметил Ванька.

Плот бодро чесал на крокодильей тяге, солнце плавилось в зените как сырок на сковородке, а мы вяло раскинулись на плоту, додремывая ночные приключения.

– А за что его любить? – спросила я. – Эксплуататор и негодяй, у нас таких в проруби топят. Дураки те, кто соглашаются в него верить…

– Ничего глупого здесь нет, – возразил шеф. – Люди находятся в плену мифа. Веками они пребывали в религиозных заблуждениях, и когда миф обрел реальное воплощение…

– Темнота, – пожал плечами напарник. – С предрассудками бороться надо.

– Запад есть запад, восток есть восток, – пожал плечами наставник.

Я спросила:

– Раз вы подняли зухоса, значит, Сет нас в скором времени обнаружит?

– С чего ты взяла? – отвлекся шеф.

– Ну, вам же пришлось колдовать…

– Призывание неживой сущности для некроманта – это не магия. Это состояние души, – высокомерно бросил Лумумба. – К тому же, воздействие было минимальным, вряд ли Сет его почувствует.

– Ладно, как скажете, – согласилась я. – И что тогда делать? Просто так плыть-то скучно…

Мы с Ванькой, не сговариваясь, посмотрели на наставника. Тот мгновение размышлял, а затем полез в карман плаща и извлек засаленную колоду.

– В картишки не желаете?

– В дурачка, али в двадцать одно? – подскочила ворона. После фиаско с караулом она всячески подлизывалась к наставнику.

– У нас тут бог смерти на хвосте, а вы в картишки? – с вороной мне играть не хотелось. Неинтересно. Она как счетная машинка: все карты помнит и никогда не ошибается. И мухлевать не даёт.

– Может, лучше к разбойникам вернемся? – заныл Ванька. Он тоже не хотел играть с Гамаюн.

– Спокуха, гардемарины. Всё под контролем.

– Но бвана…

– Бунт на корабле карается утоплением, – кротко сообщил шеф и уселся на перевернутую корзину.

Гамаюн верноподданически пристроилась у ног наставника, Ванька – напротив. Я, испустив глубокий вздох, сбоку.

– Так-то лучше, – смягчился шеф, тасуя карты. – В "серенького козлика" умеете? Нет? Так я вас научу…

Игра была странная. Правил, как таковых, не имелось – мы просто выбрасывали по очереди карты. Шеф, выхватывая их прямо из воздуха, очень быстро выстраивал расклады. Его руки так и мелькали, косынки сменяли аккордеоны, тенистые аллеи, ручейки и башни. Воздух гудел от напряжения.

Сами карты были довольно необычными, я таких еще не видела. Вместо шестерок и валетов на них были Сет, Анубис, Гор, другие боги, а еще пирамиды на фоне пальм и сфинксы с удивительно хитренькими глазками. Мне показалось, что там были картинки самого Лумумбы, Ваньки, меня и даже Гамаюн, но разглядеть их толком не удавалось – Базиль метал карты, как лосось икру… Так же присутствовали река Нил и наш плот.

Шеф, выстраивая пасьянсы, быстро-быстро, будто во сне, двигал глазами, иногда поджимал губы, цокал языком, сердито бормотал на непонятном языке или весело напевал по-русски: – у волшебника Аримана всё по-честному, без обмана… Мелодия была смутно знакомая.

Спустя полчаса, когда все карты из колоды были выброшены, он наконец кивнул и устало вытер пот со лба. А потом коротко сообщил:

– Нам капец.

– У капитана жар, – констатировал Ванька. Я вздохнула с облегчением: наконец-то и он это заметил.

– Макать будем?

– Эх вы, – укорил Базиль, пряча колоду. – Молодо-зелено. Капец, как и тепловая смерть Вселенной, состоится по-любому: я просмотрел четырнадцать миллионов шестьсот двадцать пять раскладов, – он оглядел нас совершенно трезвым взглядом и добавил. – Но, может быть, не сегодня.

– А я вот тоже одно гадание знаю, – буркнула я, чтобы прервать затянувшуюся мрачную паузу. – По внутренностям птиц, – и многозначительно покосилась на Гамаюн.

– По полёту, – поморщился шеф. – Чем вы мои лекции слушаете?.. Гадание по полёту птиц. Для того, чтобы гадать по внутренностям, нужен ягненок.

– Ну, за неимением ягненка, может, ворону выпотрошим? – что-то она слишком тихая стала, и меня это пугало больше, чем все пророчества, вместе взятые.

– Да, про капец хотелось бы подробнее, – поддержал Ванька.

– Отставить панику, – вскочив, шеф бодро прошелся по плоту. – Лёд тронулся, господа гардемарины. Командовать парадом буду я.

А потом, встав у края плота, стал водить над водой ладонями.

– Бвана, что вы делаете? – спросил Ванька с испугом.

– Совершаю ход конём. То бишь, крокодилом.

Плот тем временем разворачивало против течения. Веревка натянулась, зазубренный крокодилий хребет то показывался на поверхности, то нырял под воду.

– Сет ждет, что мы будем убегать, – сказала я. – А мы на самом деле…?

– А мы на самом деле пока поспим, – благожелательно кивнул шеф. Повернув крокодила против течения, он расположился рядом со мной, на солнышке. – Важно плыть не по течению.

– А куда? – жадно спросила я.

– Туда, куда нужно, – отрезал наставник и, пристроив плащ себе под голову, закрыл глаза.

Солнце перевалило зенит, но палило всё еще жестоко.

Я попробовала посчитать…

– Шеф, до Каира – больше пятнадцати часов ходу. Сет найдет нас гораздо раньше.

Базиль приоткрыл один глаз.

– Пятерка за сообразительность и двойка за веру в наставника.

Может, ночью мы проплыли гораздо меньше, чем я думала, а может, плот на зомбокрокодильей тяге мчался быстрее реактивного катера, только до Каира мы доплыли за каких-нибудь пару часов.

Вернее, сначала мне и в голову не пришло, что это уже Каир. Ну, какой-то городишко, пострадавший при землетрясении…

Потом вспомнила, что в Египте землетрясений не бывает. Еще потом увидела башню. А еще потом я её узнала… Точнее, опознала останки.

– Шеф! – толкнула я в плечо наставника. – Скорее проснитесь, шеф!

Базиль пробудился мгновенно, будто и вовсе не спал. Молча оценил разрушения, а затем кивнул.

– Всё идет по плану, – пояснил он.

– По плану? – изумился Ванька. – Сет разрушил город, а вы…

– Созидающий Башню – сорвется, – философски пожал плечами наставник.

– Вы серьезно? – разозлилась я. – Горбоносый ради нас жизнью пожертвовал, а вы…

– А я планирую оставаться живым и впредь, – отрезал наставник. – Так как обязан думать о деле, а не о пустых сантиментах. К тому же, Роман-заде не погиб, – добавил он другим тоном, как бы оправдываясь. – Я бы знал.

– Ну конечно, – буркнула я. – Вам что живой, что мёртвый – один хрен…

Честно говоря, мне было не по себе. Ладно, пирамида. Но разрушение целого города по нашей вине – это уже выходит за рамки. Там же люди, в конце концов.

– Успокойтесь, гардемарин, – смягчился учитель. – Семь-во-о-осемь. Семь-во-о-осемь. Ну как? Полегчало? – я кивнула. – А теперь… – он развернул меня лицом к берегу. – Если вы внимательно изучите театр военных действий, то поймете: пострадало не так уж много. Несколько сараев на берегу и пустой лодочный склад. Город цел. Для Сета люди – ценный ресурс. Паства. Он не дурак, чтобы лишать себя источника дохода.