Холодный остров. Пропащий Джонни

Она посмотрела вверх, где почти уже встало солнце, кроны деревьев над головой закружились в диком танце. Последнее, что она слышала – это стук топора на опушке, отдающийся пульсацией в виски.

***

– Где мёртвая монашка? Да что ты гонишь?! – раздавались где-то вдалеке голоса.

– Да она живая, просто вся в крови. Мы должны взять её к себе.

– К нам нельзя девчонок. Ты помнишь?

Эстер приоткрыла глаза, теперь она лежала на чем-то твердом, и над ней проносилось бескрайнее голубое небо. Её куда-то везли на санях.

– Только не звоните копам, – прошептала она и снова отрубилась.

***

Она рывком пришла в себя, слабо соображая, где находится. Рядом с ней на продавленном диване сидел какой-то белобрысый взъерошенный тип. Он расплывался в странной улыбке.

Эстер не поняла, как схватила нож для масла с кофейного столика и занесла перед его лицом.

– Где я, чёрт побери?! – закричала она. – Думаешь меня изнасиловать? Я быстрее тебе яйца отрежу!

Резким движением он перехватил её руку и аккуратно завладел ножом.

На шум прибежали остальные трое. Приглядевшись, Эстер поняла, что они выглядят как панки или металхэды, стрёмные подростки, от которых монахини просили держаться подальше. Длинноволосые в грязной и рваной одежде, с множеством браслетов и цепей, как и те компании, что собираются порой на кладбищах и пьют дешёвое пиво.

Однако она поняла, что они представляют собой куда меньше вреда, чем городские банды.

– Почему все вечно пытаются меня убить? – спросил Джон, размахивая отобранным ножом.

– Но ты же труп, это логично! – ответил Рух.

Джон потёр рукой лоб:

– У меня адский бодун, а вы тащите сюда всяких оголтелых баб.

Эстер застыла, наблюдая за диалогом.

– Ой, бабища тоже ржавая! – выдал появившийся в дверях ещё один персонаж бомжеватого вида.

Тот, который выглядел самым младшим, сделал шаг вперёд и остановился перед ней.

– Теперь тебе придётся остаться с нами… ты знаешь о Доме Пропащих, ты теперь одна из нас.

Эстер поморщилась, разглядывая свои покрытые коркой руки и застывшую под ногтями запекшуюся кровь.

– А если я захочу уйти? – спросила она неожиданно.

– Тебя никто не держит, но захочешь ли ты туда. Насколько я знаю, у тебя проблемы с законом, – он особенно выделил слово «проблемы», так что Эстер показалось, что он знает о её делах всё.

Ей было не по себе от пронзительного взгляда этого парня, который представился Йоном. Кажется, он даже младше самой Эстер, но в его глазах есть какая-то холодная сталь. Он знал что-то, что ей было неведомо. Она не могла его ослушаться, она не могла ему перечить. Эстер лишь тяжело вздохнула, понимая, что должна остаться с этими людьми в этом проклятом доме. Мысли о смерти Кейт отошли на второй план, кто-то стирал, как старую плёнку, её прошлые переживания.

Эстер гордо подняла голову и сказала:

– Я хочу помыться, переодеться в чистое и спать! – все кивнули и разбрелись по углам.

Дом, несмотря на исключительно мужское население, показался ей чистым и уютным. Даже никаких волос в сливе и плесени в ванной.

Эстер стояла у зеркала в чужих мужских джинсах и свитере. Какой же это кошмар! Спасибо, хотя бы, что чистое. Надо срочно раздобыть денег и купить себе всю эту одежду из модных журналов, о которой она могла только мечтать в приюте. Боже! И о чём только её мысли, после всего пережитого? Это словно защитная реакция психики на весь произошедший кошмар; пережив смерти подруги, попав в логово каких-то наркоманов, она стояла перед зеркалом и мечтала о новых шмотках…, а ещё о том, что надо бы сделать завивку и купить косметику.

У дверей ванной она встретила рыжеволосого парня, тот опешил, столкнувшись с ней взглядом.

– Ты что, подглядывал за мной? – выпалила Эстер.

– Вовсе нет! – замялся он, – Я просто хотел поздравить хоть кого-то с Рождеством.

– А, ну и тебя туда же! – хмыкнула она. – У вас есть свободная комната, желательно, чтобы она закрывалась на ключ?

Он кивнул:

– Меня, кстати, Марк зовут, но все зовут меня теперь Раст или Ржавый.

– Очень мило, – с сарказмом ответила она.

Комната оказалась весьма пёстрой, оформленной в старушечьем стиле, напоминающая кабинет гадалки-шарлатанки: красные портьеры, большое зеркало, комод и кровать с балдахином. Здесь приятно пахло маслами и благовониями. Очевидно, кто-то постарался создать подходящую, на его взгляд, атмосферу.

– Мы сюда почти не заходили, – сказал Марк Раст. – Тут всё какое-то слишком бабское, что ли.

Эстер вздохнула – после приюта всё сойдёт.

***

Из магнитолы раздавались скрипучие звуки. Кажется, Джон называл такое смерть-роком или что-то в духе того. Говорят, от такого музла торчат только вампиры и подражающие им школьники. Марк объезжал окрестности на старом Кадиллаке в компании Джона. Несмотря на надвигающийся вечер, он прятал глаза за чёрными очками-авиаторами.

– Мне что-то кажется, что ты начал оживать, а то всё время, что я тебя вижу, ты молчишь или бродишь один по лесу, – произнёс Марк.

– Оживаю? Ну-ну, – Джон на секунду снял очки.

– Ты раньше вообще ни с кем не разговаривал, только и держался в стороне.

– Это потому что я бухать больше стал, – он достал из кармана флягу с виски.

Марк решил сменить тему.

– Как тебе тёлка? Ничего такая.

– Поверь мне, от баб одни проблемы, – вздохнул Джон. – От малолетних, тем более.

– Притормози у магазина. Я хочу ей чего-нибудь прихватить.

Джон остановился, прошипев что-то в духе: «тупые малолетки».

Глава 4

Смерть

В христианском аду жарко, ведь на заре времён, там, посреди палестинской пустыни, люди не могли представить для себя кошмара страшнее, чем вечный жар. В скандинавском аду холодно. Что может быть страшнее обжигающего мороза для викинга? А в греческом аду просто скучно. Все представляют ад по-разному, и лишь буддисты убеждены, что ада нет, кроме того, что рядом.

Кто-то спросит меня, куда все попадают? Я и сам с трудом найду на это ответ. Наверное, сюда, на этот треклятый остров.

***

Эстер

– Эй, не выкидывай бутер! – сказал Джон мне, когда я склонилась над мусорным ведром с куском надкушенного сэндвича с индейкой.

– Он же протух по ходу, – сказала я.

Он забрал у меня недоеденный сэндвич, слегка коснувшись моей руки.

– На самом деле, я никому не говорил, но люблю слегка испорченную еду, – он подмигнул мне из-под налаченной чёлки. – Это как воспоминания о голодных годах в Л. А. Словно я всю жизнь теперь пытаюсь вернуть вкус протухшего буррито с Сансет-стрип.

Он проследовал по кухне, слегка покачиваясь, и присел на край стола. Я заметила перемены в его внешности и поведении за эти сумбурные сутки, проведённые мной здесь, в логове Пропащих. Он выглядит более вызывающе, чем в нашу первую встречу, когда я хотела кастрировать его тупым ножом. Стал налачивать волосы и подводить глаза, как те гламурные рокеры из Лос-Анджелеса. Он даже начал казаться мне немного ничего. Я поняла это, когда наши глаза встретились на короткий миг. Да нет, он всё ещё уёбок. Тем временем, Джон продолжил свою тираду, истекая кетчупом и майонезом:

– Мы всегда хотим вернуть вкус первого раза: первой сигареты, первого поцелуя, первой дозы… Только это всё неуловимо, как погоня за лепреконом.

Он поднял на меня свои потухшие глаза в ореоле густой чёрной подводки. Я вдруг задумалась, а сколько ему лет? Наверное, где-то почти тридцать. Совсем старик.

– Ты ведь понимаешь, о чём я? – спросил он.

– Не очень, – ответила я.

– Я не знаю, хули я разоткровенничался, – его плечи вздрогнули, словно от резкой боли. – Я почти год молчал. Не просто быть собой среди долбоёбов… А они именно что – долбоёбы. Никто не знает, от какого глобального пиздеца я бегу.

Джон как-то трагически закатил глаза и полез в холодильник.

– Мне надо выпить. Ты хочешь пива? Прости, у нас нет пива для тёлок. Я не знаю, какое пиво пьют тёлки. Я ваще, кажись, уже ничего не знаю.

– Ну ладно, давай.

Мы сидели на диване в гостиной и вели совершенно бессмысленные разговоры. Чем больше мы пили, тем больше он начинал мне нравиться. Но я не знала, что делать с собой. Я насмотрелась на чужом опыте, до чего доводит сближение с мужчинами, а проще говоря, ебля. Но ведь то, чего боишься, начинает тебя в конечном счёте притягивать. Я уткнулась щекой в его плечо, больше в шутку, конечно. Мне было приятно ощущать этот запах животного вперемешку с дешёвым спиртовым лаком для волос. Кажется, теперь Джон для меня будет пахнуть именно так.

В гостиную вошёл Раст. Увидев нас, он хотел было что-то сказать, но запнулся на полуслове. Лишь накинул капюшон куртки и хлопнул входной дверью. Наша сцена, должно быть, смутила и обескуражила его.

Не знаю, сколько пива я выпила, но воспоминания недавней ночи снова возникли в памяти, и приятный запах хаэрспрея снова сменился в моём сознании запахом крови. Я глубоко вздохнула и спросила, есть ли виски.

– Тебе не рановато ещё пить виски? – спросил Джон.

– Сейчас уже пять вечера, – ответила я.

Он достал бутылку дешёвого бурбона. Посетовал на то, что кола закончилась, но мне уже было всё равно. Я пила виски прямо из бутылки, чувствуя жар его адского пламени, что поглотит меня рано или поздно. Если есть где-то ад, то он полон виски, так же неистово жжёт и сушит. А если где-то есть рай, то он тоже, должно быть, состоит из виски. И если ты захочешь посмотреть в глаза чудовищ, то достаточно просто заглянуть в зеркало рано утром, пока ты ещё не надел человеческую маску.

– Если снять с себя всё наносное и приобретённое в обществе за годы воспитания, то кем мы станем? – спросила я сама у себя…

– В детстве я однажды съел мамашину конфетку с ЛСД. С тех пор я, кажется, всё понял, – ответил Джон невпопад. – С тех пор всю жизнь пытаюсь очистить мозг, чтобы стать настоящим. А где ты настоящий, кроме как на смертном одре, когда бояться уже нечего и не перед кем позёрствовать, и врать бессмысленно? Учёные синтезировали гормон, который вырабатывает во время смерти. Говорят, это мощнейший психоделик, но мне так и не довелось его попробовать. Оставалось довольствоваться своими естественными смертями, которых на моём веку хватало.

Меня до жути клонило в сон, и он это видел:

– Пойдём, я отведу тебя наверх.

– Нет.

Мы стояли на лестнице, и всё плыло перед глазами. В душе поднималась волна эйфории. Я вдруг до безумия захотела его поцеловать, но вместо этого лишь ударилась лбом о его подбородок. Он прошипел, придерживая меня за плечи. Джон буквально волоком оттащил меня в комнату и оставил на пороге.

– Спокойной ночи, Иштар! – сказал он. – У меня тут ещё дела, надо в город сгонять, а ты спи.

– Спокойной ночи, Труп, – ответила я.

***

Марк

Появление рыжей монашки однозначно всколыхнуло наше сообщество. Мы практически не думали о тёлках, не делились своими успехами или провалами, как это обычно бывает в мужских компаниях. Кажется, я разучился нравиться и притягивать к себе девчонок, как это бывало раньше.

Дома всё было иначе. Вот я с парнями из класса тусуюсь на трибунах возле школы. Орёт магнитофон. Мы курим косяк марихуаны по кругу. Мимо нас проходят они – холёные киски из приличных семей, их влечёт к нам, бродячим собакам. Всегда просто, когда не надо ничего говорить и делать. Ты звезда в своём захолустье, антигерой, в противовес мальчикам из футбольной команды.

Вместе с приятными воспоминаниями из мирской жизни, потянулся и мой главный провал – Аманда, та ещё манда, надо сказать. Мы вместе на выпускном, не король и королева школы, конечно, скорее серые кардиналы. Все смотрят на нас. Цветы в её волосах переливаются в свете софитов. Она не знала, что я хожу курить марихуану в женский туалет и решила, что это прекрасное место, чтобы уединиться со школьным уборщиком-ниггером. Я видел их ноги, торчащие из-под двери, где она становилась на зассанный пол коленями, обтянутыми в белые чулки, чтобы ублажить его ртом. Меня стошнило в раковину от выпитого виски и отвращения к той, кого я целовал пятнадцать минут назад. Потом стоял посреди зала под песню «Ufo» – «Beladonna», когда Минди подошла, чтобы поцеловать меня. Цветы в её волосах завяли. Красная помада размазалась по щекам. Я отвесил ей пощёчину, но никто так и не понял, в чём было дело. С тех пор я ненавижу эту песню.

А сейчас я выгреб заначку отправился пешком в город. Захотелось вдруг вдохнуть немного жизни, от которой я убежал. Чуваки иногда говорили про клуб со странным названием «Лимб», в котором порой проходят рок-концерты. Я отправился туда с желанием послушать местные группы и тщетной надеждой кого-то подцепить.

***

Зимой городская часть острова казалась куда менее мрачной, чем в остальное время года. Ещё не успели отгореть рождественские гирлянды, грязный снег пестрел разноцветными конфетти. С моря веяло морозной свежестью вместо привычной вони. Центральные кварталы походили на внезапно застигнутый снежной бурей Новый Орлеан или Сан-Франциско, всё из-за этих почти кукольных домиков девятнадцатого века с не в меру изысканными балконами и портиками. Даже вблизи заброшенного рыбзавода город казался не таким мрачным и апокалиптическим как обычно. Миновав промзону, Марк нырнул в арку, увитую заледеневшем плющом. Холод, как естественное украшение мрачных улочек безумного города.

Рождественские праздники ещё не успели сойти на нет, а в «Лимбе» по ходу процветал вечный Хэллоуин. Мрачный пост-панковый бит и пляски бледных теней на танцполе. Их волосы напоминали сухой кустарник, а одежда – лохмотья пугало. Марк, одетый как металхэд, чувствовал себя чужим в этом логове готов. Какая-то унылая группа на сцене, вокалист поёт про свою асфиксофилию, как ему нравится душить себя и ласкать, как сладостно верёвка сжимает шею, как рядом сплетаются смерть и секс.

«У всех на уме один секс. Вы лепите его рядом с любыми вещами, тем больше опошляете их. Оставьте хоть смерть непорочной, раз уж мы рождены во грехе», – подумал он.

Марк пошёл к бару, возле него суетилась стайка подростков в чёрном. «Подумать только, здесь продают бухло, не спросив документы». Дома они частенько просили старших товарищей приобрести им виски или водку, как правило, все решали напиться перед походом в клуб. Он взял сразу два бокала тёмного пива, светлое в таких заведениях обычно полный шлак. Тощий длинноволосый бармен даже не поинтересовался документами Марка. Он сел за пустующий стол, спиной к сцене, происходящее там интересовало его меньше, нежели танцпол.

Движение теней в разноцветном свете софитов. Загробное диско. Ещё не ад…, а так, вполне себе лимб с некрещеными младенцами и иноверцами.

На него смотрела девушка с большими «египетскими», как окрестил их Марк, глазами. Она выглядела как все собравшиеся здесь, разве что её фарфоровая бледность почти светилась в темноте. Она смотрелась как-то дороже и изысканнее прочих девушек в этом заведении.

С ней сидел какой-то угрюмый тип с торчащими волосами. Причёски у них были практически одинаковые. Наконец, она встала, взяла свой бокал с чем-то красным и медленно направилась к Марку.

– Привет. Я вижу, ты здесь впервые? – спросила она, заглядывая ему прямо в глаза. Её зрачки светились, отражая иллюминацию клуба.

Марк покосился на мрачного типа.

– А твой парень не возражает?

– Мой парень?! – она рассмеялась, прикрыв рот рукой в длинной перчатке. – Ты что, это просто мой брат. Ты не видишь, как мы похожи?

Она опустилась на стул рядом с Марком.

– Меня зовут Сюзанна, – сказала она, едва заметно облизывая трубочку коктейля.

– Точно, я понял, кого ты мне напоминаешь… Сьюзи Сью!

– Ох уж эти стереотипы, словно все девушки-готы похожи на Сьюкси, – вздохнула она. – А как тебя зовут?

– Ну, меня зовут Марк, друзья называют меня Раст за цвет волос.

– Люблю рыжих. В этом есть что-то необычное. В Европе их сжигали как сторонников дьявола. Потому это очень редкий ген в наше время. К тому же у тебя яркие глаза, это так необычно для рыжих.

– Ненавижу комплименты, – вздохнул Марк. – Не умею отличать их от сарказма.

Он посмотрел куда-то вглубь и увидел знакомый силуэт. Пергидрольный начёс Джона и его кожаную куртку со значками было легко узнать посреди чёрного марева клуба. Он беседовал с каким-то типом в шляпе. «Он-то здесь какими судьбами? Только хочешь отдохнуть от всех, как они снова нарисовываются в поле зрения». Пора было незаметно свалить.

– Тебе ведь скучно здесь, – сказала Сюзанна, понимая, что Марк уже слишком долго молчит, глядя в пространство. – Не нравится такая музыка? Может быть, пойдём ко мне? У меня большая коллекция пластинок, вино и не только…

Вздохнув, Марк согласился. Он так долго не общался с новыми людьми, что даже забыл, что это такое – быть у кого-то в гостях. Ещё сильнее он отвык только от женского общества…

***

Йон

Я счастлив, когда дома никого нет. Я счастлив, когда они все молчат. Рух и Козерог бродят по лесу в поисках ништяков. Девчонка напилась и спит. Раст с Трупом в городе. А я один в плане своих мыслей. Я не хочу, чтобы кто-то видел, о чём я думаю. Кто я для них? Посудомойка, полотёр, шестёрка, одним словом? Это моя роль, я играю её до конца. Я пеку вишнёвый пирог, это помогает отвлечься.

Никто не знает, что мне больше лет, чем кажется. Никто не знает, что я умею и чем обладаю. Никто не знает, что моё тело истрепалось, что я выпил из него все соки и сжёг себя изнутри. Я слишком много времени потратил на поддержание покоя в Доме Пропащих, я слишком долго прикрывал их шалости.

Если бы кто-нибудь видел мои запястья, то решил бы, что я суицидник. А я слишком долго кормил демонов. Слишком долго носил им жертвы. Вот и они снова снуют посреди пустоты.

Смотрят из темноты прямо мне в душу. Демоны знают кто я. Козерог изживает меня, я чувствую, что он один из них. Он никогда не снимает шапку, он прячет под ней рога.

Вены предательски ноют, твари из темноты жаждут моей крови. Медленно-медленно тупой нож вскрывает только что зарубцевавшиеся раны. Скоро вытеку весь, стану просто кровью на натёртых до блеска каменных плитах кухни. Я стану ещё одним призраком, но не сейчас.

Моя жизнь расписана по минутам: чем ближе смерть, тем увлечённо бьётся моё сердце. Люди боятся смерти, они не знают, что их ждёт, а я знаю всё наперёд. Я сто раз умирал… И вот теперь должна подойти к финалу моя роль. Я избрал себе иной путь, я разочаровался в бренном мире человеческой плоти. Я спокоен как удав без нотки суицидальной истерии. Я много лет работал над исполнением мечты.

***

– Как жизнь? – спросил Смерть.

– Какой она может быть? – ответил Джон, опрокидывая в себя залпом полкружки пива.

Смерти показалось, что он хочет нырнуть в бокал целиком, утопиться в водовороте дешёвого хмеля и солода.

Смерть ощутил знакомую вибрацию в кармане. Эта пульсировала записная книжка, сообщая о новых именах, а также новой работе. Она была живая, со страницами из человеческой кожи, где кровавыми царапинами проступали имена и даты. Джон с недоверием посмотрел на странный артефакт. Он прижал уши и втянул носом воздух, как пёс, поймавший след. Книжка выпала из рук Смерти и раскрылась на полу прямо перед Джоном.

Похоже, некоторые имена показались ему знакомыми. В его лице не осталось и тени опьянения. Он выскочил за дверь, забыв даже попрощаться.

«Пожалуй, я дам ему фору», – подумал Смерть, закуривая трубку. – «Всё в жизни можно исправить, кроме самой смерти».

***

Раст лежал на подушке, слушая как «Героин» сменяется «Венерой в мехах» «The Velvet Underground». Эта музыка была для него слишком заунывной, как и пресловутый готик-рок, но в сочетании с гашишем было сложно представить что-то другое. Гашиш навевает убийственную скуку и лень. Если уж говорить о наркотиках, то сейчас он бы выбрал что-то, что поможет взбодриться. Взять уже, наконец, себя в руки, убрать свою заторможенность и стыд, сорвать с этой девки платье и показать ей, кто в доме хозяин. Но она сидит на другом конце кровати и до неё далеко как до Луны.

У этого вечера, без сомнений, было своё волшебство, однако, оно казалось каким-то картонным. От всего вокруг веяло отрешённостью. И вроде бы красивая антуражная квартира с антикварной мебелью, свечами, черепами и плакатами, и хозяйка квартиры красива, но всё это совершенно не имеет души. Раст загнался вглубь своего сознания, пережёвывая одни и те же мысли по кругу. Ему казалось, что он слушает эту песню уже целый час, а она всё никак не закончится.

Сюзанна смотрела Расту в глаза, он совершенно не мог вынести этого взгляда.

– Может быть, ты хочешь ещё вина? – спросила она, открывая бутылку дешёвого сладкого пойла.

– Я не знаю, я вообще ничего не знаю, – ответил он.

– Может быть, ещё покурить? – спросила она.

– Нет, сейчас меня попустит и пойду домой. Мне что-то нехорошо, – и Марк не врал, его действительно начинало мутить от гашиша и вина.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его, в её слюне был привкус вина и крови. Марк чуть не вскрикнул от боли, Сюзанна намеренно прокусила ему губу.

Он отстранился от неё, понимая, что это пиздец. Кровь стекала по подбородку. А девушка хищно смотрела на него, страстно облизывая губы.

– Первая положительная, – сказала она холодным голосом, – Я думала, у тебя будет третья. Я ожидала чего-то более изысканного.

До Раста не сразу дошло, что перед ним вампирша. Он проклинал собственную глупость, пытаясь судорожно соображать. Гашиш замедлил его реакцию. Надо было больше доверять рассказам Йона, не шататься одному, не вестись на мутных баб. Сколько вещей вообще не нужно было делать в этой жизни. Кровь запульсировала в виске. Марку показалось, что его лицо пылает от жара.

Она достала стилет из рукава, длинный и тонкий, как спица, нож. Им легко протыкать кожу, мышцы, артерии, выпускать на свободу красную горячую кровью. Сюзанна бросилась на Марка в предвкушении. Он попытался перехватить её руку. Несмотря на хрупкое телосложение, вампирша обладала недюжинной силой. В её теле была свинцовая тяжесть. Марк уже чувствовал, как что-то холодное протыкает ему шею. Боли не было, только безразличие…

В соседней комнате со звоном раскололось окно, кто-то чертыхнулся и последовал дальше по балкону, разнося всё на своём пути. Это и отвлекло вампиршу. Она выронила нож, тот затерялся в складках одеял. Наконец, рассыпалось сотнями брызг и витражное окно комнаты Сюзанны. Там в свете уличного фонаря на подоконнике стоял Джон Доу, размахивая бейсбольной битой, украшенной гвоздями и колючей проволокой. С улицы в комнату хлопьями летел мокрый снег.

– Я перепутал окно, – усмехнулся он.

На шум вбежал и братец вампирши, чтобы попасть под раздачу. С первым ударом он согнулся к земле, как бы подставляя поудобнее голову под новый замах биты. Кровь застилала его лицо. Джон размахнулся сильнее. Голова вампира раскололась как арбуз.

Раст видел, как в полумраке мозг покидает черепную коробку, он похож на полужидкий фарш. Как глаз повисает на ниточке нервов. Вампирша издала душераздирающий крик боли, ужаса и отчаяния, забыв про Марка, она бросилась на Джона.

Она была проворнее своего покойного собрата. Зубами она впилась в его руку, парализуя волю и силу. Марк видел, что она стоит к нему спиной. Джон кричит и матерится, пытаясь разжать её челюсти. Перспектива остаться без пальцев не очень радует.

Очень кстати под рукой оказался стилет. Марк не помнил этот момент, как он поднялся, как вонзил нож под ребро, куда-то слева, где должно быть сердце. Он понял, что попал, когда захрипев, тварь разжала челюсти и безвольно завалилась вперёд. Её яркие глаза вмиг погасли, утратив жизнь и азарт охоты.

– Вау, не ожидал от тебя, – вздохнул Джон, опускаясь на пол.

На его запястье красовалась рваная рана.

– Больно… пиздец.

Джон дотянулся до бутылки ягодного вина, полил его на рану, затем, оторвав край рубашки, он спокойно перетянул запястье. Шатаясь, он снова поднялся на ноги и пнул носком ковбойского сапога труп вампирши.

– Грамотно ты, – вздохнул он. – Мне говорили, что они дохнут только если поразить мозг или сердце. Всё остальное у них крайне быстро регенерирует.

Затем он поднял с земли биту, покрытую кровью и ошметками волос.

– Чё-то всё в говне теперь.

Он оглянул комнату, залитую кровью, глянул в зеркало на свой не лучший вид (чужая и своя кровь покрывала его с головы до ног) и спокойно закурил. Марк всё ещё находился в состоянии шока. Металлический запах резал нос. Какие-то несколько секунд, и в комнате два трупа. Это быстрее и ярче чем в кино. И в сто тысяч раз тошнотворнее.

Марк закурил, замечая дикую дрожь в руках. Сердце готовилось выпрыгнуть из груди.