Золото. Том 5

– Откуда ты знаешь, что там всё именно так? – удивлялся я. – Откуда можно знать то, чего никто не видел?

Она только улыбнулась как ребёнку-несмышлёнышу:

– Разве ты видел ветер? Но ты знаешь, что он есть. И ты знаешь, на что он способен. Ты знаешь, что он может прогнать зной и развеять тучи. И что может смести всё с лица земли, поднявшись в ураган. Но ведь ты его никогда не видел.

Удовольствие говорить с ней. Мне кажется в такие часы, что я с мужчиной говорю, образованным и мудрым. Гораздо старше и умнее меня. А на деле мы ровесники.

– Сколько книг ты прочла, Онега?

– Кто считает? Но я прочла немного, я довольно невежественна, Доня. Женщинам не очень-то доступны и книги и древние знания. Например, на Солнечных дворах многое множество книг и знаний, но жрецы ревниво охраняют их. Хорошо, если пользуются ими сами…

И вот она, моя восхитительная спутница, свет, за которым я пошёл, сейчас в забытьи и даже почти не откликается на мои слова, на то, что я тормошу её…

После припадка страха, а после него – злости, я долго сидел подле нее, пытаясь собраться с мыслями, преодолеть растерянность и решить, что же мне делать теперь. В эти мгновения или окончательно перестану быть рабом или она погибнет.

Я смотрю на неё, бледное с голубинкой лицо, в глазницы залегли тени, губы пересохли, припухли как-то, а ресницы громадные тёмные прямо на щёки легли, волосы в потной косе под спиной, и не чует её… И почему я не заболел вместо неё? Она-то вылечила бы меня в два счёта.

Подумав-подумав, я решил, что сидеть здесь – это дожидаться, что волки или медведи набредут на нас, надо двигаться. Куда-нибудь, но в конце-концов мы набредём на людей. А вдруг и у них есть свои кудесники, которые могут лечить цариц?

Я оседлал лошадей, собрал все наши скудные пожитки, увязав в узелки, теперь осталось каким-то образом взгромоздиться в седло вместе с ней. Это не так-то просто, я не Яван, который может держать её в одной руке.

Пришлось вначале перекинуть её через седло:

– Уж прости, Онега, что я с тобой как с мешком брюквы… пробормотал я, – но ты сейчас ничем не лучше.

А потом, взобравшись, в седло развернуть к себе и держать как, прижатой к себе. Она безвольно приникла ко мне. Вообще-то, я касался её однажды, и тогда она тоже была почти так же безучастна к происходившему, как и теперь, но и тогда это было… Да, это волнительно и приятно, несмотря на то, что мне ничего обещано не было и даже сверх того: я знал точно, будь она в состоянии сейчас, уже врезала бы мне за эти прикосновения и крепкие объятия, за то, что я лицом прижимаюсь к её лицу, что вдыхаю аромат её кожи и волос, пахнущих речной водой. Что смотрю в её лицо так близко. Что, несмотря на то, что она без памяти, и я боюсь, что она умирает, я не могу не думать, как мне хочется поцеловать её приоткрытые губы и я ловлю её дыхание в свой приоткрытый рот. И я чувствую себя из-за этого чудовищем, я думаю только о том, чтобы узнать, отчего это непотопляемый Яван, знавший, наверное, тысячу самых прекраснейших женщин, так втюрился в неё, что полностью переменился.

Впрочем, что Яван, я сам потащился за ней в бездомную жизнь, при том, что и не обнимал её толком ни разу. Зачем?..

Вот интересно, где она сейчас? Где пребывает душа, когда человек без сознания? Где она сейчас? Что она чувствует? Или ничего? Я не верю, что такой человек, как она, может позволить глупой простуде убить себя…

Я на рассвете почувствовал её. Пребывая в некоем странном трансе, я почувствовал, что Ава рядом. Незрима и неприкасаема, но вот здесь, со мной, ощутима, так, как я чувствовал и слышал Его. Она теплом обдаёт мою кожу.

– Бел… Бел, любимый, мой милый… Бел, я ослабела. Я совсем потеряла силы… Без Севера я не могу, я гибну… Гибну, Бел…

– Ава! Ава, вернись!

– Я не могу… сейчас… помоги мне… я почти мертва… помоги мне Бел… Ты когда-то не мог… когда-то мы не были ещё… ещё не знали друг друга как теперь… как теперь, когда наш второй сын растёт у меня под сердцем… Бел выведи меня… выведи из тьмы… Мне холодно здесь… Мне больно…

– Ава! Ава! Я помогу! Слушай! Слушай мой зов! Иди! Иди за моим голосом! Иди за моей кровью, Ава!

– Так больно… а-ха, как же больно… снова и снова…

– Ава! Ава! – закричал я, вскакивая и обрывая эту связь, которая, впрочем, надорвалась уже её болью…

Ава… я иду, я чувствую тебя и чувствую, что с тобой. Только выдержи. Только дождись меня. Выйди из тьмы…

Мы с Яваном смотрим, друг на друга всего какое-то мгновение, мига достаточно, чтобы прочитать мысли друг друга: мы проигрываем. Явор освободился каким-то манером. Доброгнева подожгла свой терем, превратившийся для неё в тюрьму на эти дни, пока она выздоравливала от ран, оставленных золотой кровью Великого жреца.

Она бежала наугад. Просто бежала, чтобы спастись, но нашлись те, кто сказал, что Явор жив и более того, что он рядом. Те, кто освободил Явора. И только Явор теперь, как и в самом начале её замысла, мог не просто спасти её, она спаслась бы и без его помощи, нет, он тот, кто осуществит всё, к чему она шла, к чему стремилась. И теперь стремится ещё больше, ещё сильнее, потому что едва не потеряла всё. Даже жизнь.

Увидев и услышав грохот и вопли, несущиеся со стороны ратного двора, я понял, что битва, которой я столько времени надеялся избежать и которую оттягивал, как мог, разгорается.

Яван не стал говорить: «я предупреждал, надо их прикончить», он просто глянул на слуг вокруг нас:

– Оружие, быстро!

Я и он кинулись в оружейную, нам помогли натянуть доспехи из мелких стальных пластин, что сразу сделало наши тела похожими на морских чудищ. Мои показались мне тесными, я давно не надевал их, должно раздался за это время… но на это сейчас мне было плевать, расслабили ремни и дело с концом, победим, скуём новые по размеру.

Ладо, наше царство зашаталось без тебя и вот-вот рухнет…

Мы с Яваном одновременно вылетели из терема, бросаясь на подмогу верным ратникам. Они были готовы, Яван не расслаблялся с момента, как пленили Явора и Доброгневу. Он как Авилла с самого начала был настроен на жёсткие меры в отношении заговорщиков. Это мы с Белогором тянули время и терпение наших врагов и союзников. И теперь мы с Яваном одни. Впрочем, Яван стоит десятерых союзников в бою. Сильный и умный человек, вдохновенный воин, он лучшая подмога. Что бы я делал, если бы он принял сторону Явора… Но в Яване добро побеждало всегда. Меня он считает добром, поэтому и остался верен мне.

До быстро расцветшего рассвета продолжалась битва на ратном дворе, Черныш легко ранен в щёку, кровь окрасила его белёсую бороду с левой стороны, Ковыль и мы с Яваном невредимы. Это хорошо, потому что лекарь наш великий далеко от нас. А прочие жрецы…

– Солнечный двор запалили! – прокричал кто-то.

Бой вышел уже за пределы ратного двора. Весь город поднялся. Кто-то на нашей стороне, кто-то на стороне заговора. Жгут дома друг друга, в основном сколотов. Лавки…

Я увидел Милану и Люду с растерянными, напуганными лицами, держащими узлы в руках.

– Милана, помоги! – крикнул я им. – Лиллу с детьми отведите к отцу на мельницу, там должно быть тихо, он на окраине живёт. И сами там схоронитесь пока!

Яван быстро глянул на меня, Люда кивнула, поняв его без слов:

– И ваших возьмём, ксай Медведь, ты не волнуйся… – и кинулась в терем.

А Милана по улице к дому Лиллы. Хорошо, что «соты» я давно разогнал, первым делом подожгли бы их, чтобы больнее ударить меня. Но Агня опередила моих самых лютых врагов, и уничтожила почти всех, кто мне был хоть сколько-то дорог.

Но города нам не удержать. Об том говорит и Ковыль, перекрикивая лязг оружия и вопли.

– Отходить надо Ориксай!.. Из города уйти!.. Соберем силы – отвоюем!.. А так только ляжем все здесь разрозненно… Хоть и готовы были… а каждую ночь не каждый спит вполглаза…

Глава 2. Победа как поражение

Не слишком долго мы ехали с Онегой от кромки леса. Вдали я завидел лагерь очень похожий на наш, лагерь сколотов. Я так обрадовался, что пришпорил коня и ринулся вперёд, навстречу своим.

Нас завидели и выслали навстречу небольшой отряд. Пока я скакал им навстречу, я не думал, что скажу. Мне было так страшно за Онегу, безвольно прильнувшую ко мне, и я так хотел помощи, что не успел придумать, как же я объясню, кто я. И только, когда подъехавшие спросили, хмурясь и оглядывая нас двоих в одном седле, ведомого в поводу второго коня:

– Ты хто? Шо за баба? Жена, али скрадом увёз? – усмехаются похабно.

– Жена, заболела вот, – ответил я.

Но не очень-то они верят, не дураки:

– Чего в поле-то с больной пустился? Правду говори, всё равно дознаемся.

– Чужая жена, ладно, – будто нехотя согласился я, что делать… – со мной от старого мужа сбежала и заболела дорогой.

Они поухмылялись, перемигиваясь, помаячили ехать за собой:

– Ладно езжай за нами, пущай лекари попользуют полюбовницу твою, глядишь, ещё пошуткаисся с ей.

И поехал я, внутренне начиная бояться, не напрасно ли везу Онегу в самую гущу воинов, без её позволения… но что делать-то, дать ей помереть без помощи?

И вот так, в смятении и надежде мы и въехали в лагерь. Всё мне тут родное, в таком я родился и вырос, и запахи ветра и дыма, котлов с кашей и кониной, и сухой земли и травы, и забывать начал в тёплых и уютных северных избах, пахнущих печами и пирогами, бабьими юбками и гретым маслом…

Шатры воевод и палатки простых ратников в полном обычном порядке, караулы, кони под охраной, костры, каша варится… Из самого большого красного, горящего на солнце пламенем, шатра вышел высокий и стройный, на редкость красивый человек, оглядел нас огромными зелёными глазами под тяжёлыми веками, будто ему лень лишний раз повернуть очи, в которых не мелькнуло ни тени интереса:

– Кто такие? – уже не глядя на нас, спросил он.

– Потаскун какой-то со своей бабой, Гордоксай, – ответили ему с ухмылочками. – Хворь дорогой приключилася.

– Хворь? Бог шельму метит, – ответил красавец Гордоксай. – Бабу к лекарям, если могут, пусть вылечат, нет – удавить и закопать, мне тут рассадников болезней не надобно.

Я оцепенел, вот так спас… вот дурак-то… Ах, Онега, что ж ты заболела так не ко времени? Чёрт бы подрал вас, детей Солнца!..

– А парня?

– Двадцать плетей ему всыпьте, чтобы не блудил, пару дней не будет про конец думать, будет только о заднице помнить, – холодно проговорил кошмарный Гордоксай, уже уходя назад в свой шатёр

– Кто тут? – услышал я знакомый откуда-то издали голос.

А вот тут я замер от настоящего страха. Волк подходит к нам. Совершенно не изменившийся, точно такой, каким был, когда затеял драться со мной в Ганеше, убеждая отказаться от Онеги. Только одет был теперь в наши одежды, вышитые штаны, кафтан, расшитый золотыми бляшечками, перепоясанный богатым поясом. Это вам не кузнец-северянин, это очень богатый и могущественный воевода. Волк, погубивший половину Ганеша с его жителями, тысячи людей, детей, взрослых… сколько холмов-курганов выросло вокруг Ганеша из-за тебя! Твоими руками засеянных! Ты не видел того ужаса, ты рассеял смерть и ушёл. И встретить тебя теперь, когда на моих руках больная Онега и ни меча, ни кинжала е достать…

Меня он не узнал, но Онегу…

– Это приблудные, Аркан, – ответили ему.

Гордоксай усмехнулся, и от этого стало ещё страшнее, чем от его прежних речей.

– Совратил парнишка бабу, она теперь больна. Я считаю, Бог всё видит. Вот блудливую сучонку и наказывает. А, Волк?

– Это так.

Волк скользнул по нам взглядом, Гордоксай вернулся в свой шатёр тем временем, не опуская полог.

Я, было, обрадовался, что Волк не узнал нас, я голову опустил, а Онега прижата ко мне, её лица никому не видно… Но волосы… волосы видны, коса-то… и Волк… я просто почувствовал, как он, будто крючком, зацепился за нас взглядом…

– Постой-ка… – проговорил он. Всё…

Он остановил коня и, наступив мне на ногу, встал в моё стремя, поднявшись к нам…

– Это ты… – он дёрнул меня за подбородок, обросший светлым пухом, но я отбросил его руку и самого его оттолкнул.

– Девку в мой шатёр несите, – скомандовал Волк, – а этого…

– Аркан, Гордоксай приказал ему двадцать плетей…

– Всыпьте, как приказал царь, и стерегите, чтобы не убёг, то лазутчик. Он северного воеводы человек. Я знаю его давно.

Вот тут-то я решил драться. Но бесполезно. Отметелили меня со знанием дела, потом ещё и отлупили плетьми, как собаку, и швырнули в тухлую палатку с ломаными лавками и тряпьём, подобие чулана, рядом с отхожим местом.

Я долго выравнивал дыхание, так больно было дышать помятыми рёбрами. И при этом лихорадочно соображал, что теперь делать. Это же надо прямо к Волку привёз Онегу… лучше бы ей к настоящему Серому попасть, с тем она бы справилась в два счёта, Яван рассказывал. А этот не пощадит…

Как болит сердце. Так ещё не было. Никогда ещё не было такой беды. Ни разу не было со мной ещё такого, чтобы так невыносимо тяжко, так больно. Чтобы такая безысходная тоска владела мной. Никогда ещё я не страдал настолько. И я не могу вновь войти в это соприкосновение с Авой, как было накануне… как я ни силюсь, как ни напрягаю внутренний голос, как не рвусь, ничего не выходит… Эта моя боль – это её… ну так услышь меня! Зачерпни моих сил полной горстью! Справься, отгони немочь! Отгони морок! Ава! Услышь меня! Боже, помоги мне, помоги мне добраться до неё. Помоги протянуть руку через расстояние. Если она выдержит, я поспею, я спасу её…

Поверить невозможно в то, что произошло. В то, что Онега попалась мне и так быстро, мы ещё не дошли до Севера. Это же надо: сама приехала в мои руки. Как тут не верить в провидение и в то, что оно на моей стороне.

Ратники положили её на моё ложе. Я холоден был к женщинам. Ко всем, кроме неё. Я всегда думал, что проживу счастливую спокойную жизнь, пока не увидел её впервые. И с того началось моё безумие. Все мои планы на жизнь – всё рассыпалось.

Я отлично осознаю, что одержим ею. И то, что я натворил в Ганеше малая часть того, на что я ещё способен в моей ненависти. Я надеялся найти её. Я шёл на Север, найти её. Я обыскал бы все углы, но нашёл бы её. Я убил бы любого, кто помешал бы мне насладиться моей местью. Моей ненавистью и моей любовью. Ибо я люблю её… как ничто.

Все мои чувства только о ней. Хорошие и плохие – все о ней.

Я вижу волшебный закат, я думаю о ней, я вижу прекрасные цветы, я думаю о ней.

Я слышу чарующую песню, я думаю о ней.

Я чувствую аромат цветов и трав и думаю о ней…

Я вижу кровь и боль и думаю о ней.

Я чувствую запах крови и смерти – и думаю о ней.

Я вижу экскременты и нечистоты, проституток и калек и тоже думаю о ней.

Нет и мига моей жизни, когда я не думал бы о ней.

Я засыпаю, думая о ней.

Я просыпаюсь со вкусом её губ…

И вот она на моём ложе. Безучастная и спокойная, погружённая лихорадкой или слабостью в забытьё. Разве важно, чем? Важно, что теперь она в моей власти.

Я долго смотрел на неё. Я так долго шёл за тем, что я получил. Так долго, что не могу поверить и насладиться этим. Хотя бы прикоснуться к ней.

Я не ожидал получить её такой. Я привык к битвам с ней и теперь готовил себя к тому же, не к этому. Не к тому, что она вот так будет лежать, распластанная, передо мной…

Солнце стало клониться к закату, а я ещё не коснулся её. Я отказался от трапезы. Я не пошёл на совет воевод. Расскажу Гордоксаю позднее, он поймёт и извинит своего воеводу.

Я подошёл к ложу. Наконец, узнаю то, к чему шёл так долго, что составляло смысл и нерв моего земного существования… Получив осуществление нашей мечты, мы всегда чувствуем опустошение…

Я коснулся кончиками пальцев её кожи. Она никогда не давала мне даже почувствовать какова её кожа или волосы. Я пытался вырвать каждое прикосновение с боем. Я ощупал и не раз её тело, но разве я знаю, каково оно? Она всегда жестоко дралась и ругалась.

Но вот она, тихая и послушная. Теперь я выпью полными глотками её красоты. Коснуться губ пальцами, всегда хотел узнать, мягкие они… какие мягкие. Какие мягкие и тёплые… сухие немного, шелушатся, это щекотно… Я наклонился и коснулся их своими. Неужели это происходит?! Нет, невозможно поверить…

Шея…

Плечи…

Груди…

Мне казалось, я не знаю её, нет, я помню, помню… за четыре года, что я таскалась за ней, я столько раз её касался, что изучил все особенности её сложения, её гибкую силу. Но вот она безвольна и слаба, как никогда… Талия… легко сдавить её ладонями… волна возбуждения поднялась во мне, ослепляя и оглушая.

Это легко – вот так овладеть женщиной, которая без памяти в твоих руках. Это легко и сложно…

Нет, не думать сейчас о том, что произойдёт или уже произошло с Онегой. Не думать. Что думать, я не могу пока помочь ей. Что сделает Волк? Сразу не убьёт – это определённо, а значит, время есть. Время есть… есть… успокоиться и подумать… Подумать время есть. Надо настроиться и собраться, заставить голову работать. Не бояться, не ужасаться тому, как я пришёл сам и привёл Онегу в самое логово жестоких и охальных людей, ничего общего не имевших с теми сколотами, среди которых родился и вырос я.

Да полно, сколоты они вообще? С каких пор Волк стал сколотом? Может и все остальные такие же? Какой-то разбойный сброд…

Я лёг на живот, расслабив спину и ноги. И дышать так было легче. Так… теперь надо вспомнить, какая-то мысль пришла мне, когда мы въехали в лагерь. Что-то до того, как появился этот кошмарный красавец…

Что я думал? Что я подумал? Огляделся и… Ах, чёрт, так лежать неудобно, а на спину не ляжешь, всё болит, и на боку – рёбра отбили… тряпьё тут псиной воняет, лежать на нём невыносимо, дерьмом и мочой несёт с воли.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.