Отвага, слава и любовь

Анна Рось

Отвага, слава и любовь

Славным сынам рода козацкого посвящается

Часть 1. Панночка мóя

1. Встреча у криницы

Лукерья, стройная, еще молодая козачка управлялась у печи. Утром ее муж, сотник Тихон Лобода, зарубил курицу, и вот уже душистый бульон поспевал на печи. В окно заглядывало приветливое майское солнце, освещая уголок, где хранилась кухонная утварь: глиняные кувшины, миски, горшочки, чугунный казанок, деревянный половник и проволочное сито для просеивания муки. Рядом, слева на стене, висел мисник[1] для праздничной посуды. В хате у Лукерьи всегда было чисто, стены выбелены и разрисованы цветной глиной, утыканы цветами и ароматными травами. В углу над образами и на окнах висели вышитые рушники. А в окна заглядывали красные маки и вместе c ними фиолетовые и желтые касатики – петушки.

– Маричка, принеси воды, – позвала Лукерья дочь, – поторопись, мне надо тесто на галушки замешивать, бульон почти готов.

– Зараз[2], мама! – ответила Маричка и, оставив тяпку в огороде, пошла мыть ноги, чтобы обуть свои любимые красные черевички.

– Ой, еще ноги моет, – сказала мать, – не можешь к кринице сбегать, не обуваясь?

– Мама, а вдруг там козаки, а я босая, – смутилась Маричка.

– Куда там, козаки, рано тебе еще о козаках думать.

– А вам же тоже было шестнадцать, когда вы с отцом полюбили друг друга.

– Вспомнила, то когда было! Твой отец мне проходу не давал! Первый красавец был, высокий, ловкий. А теперь, хоть и невысокий, – засмеялась Лукерья, – но крепкий, что дуб. Давай, беги, беги, да не болтай там с козаками, неси воду скорей.

Маричка поправила гребнем непослушные волосы, повязала желтую ленту, вставила под нее около левого уха нежную белую дубравную ветреницу и пошла, взяв коромысло и ведра. Она не шла по улице, казалось, плыла, как лебедушка. Стройная, как березка, в белой вышитой блузке, красной тонкого сукна юбке. А на шее – до десяти ниток разных бус, а еще крестик на суровой нитке и образок Богородицы.

– Здорова была, баба Ганя, – поздоровалась Маричка со старой соседкой, – и вам воды принести?

– Спасибо тебе, Маричка, мне Тарас принес. Ты мне лучше помоги курицу загнать, перелетела через забор окаянная.

В палисаднике топталась черная пеструшка и клевала дождевого червя. Маричка поставила ведра, выломала хворостину и загнала курицу во двор.

– Вот спасибо тебе, Маричка, – поблагодарила соседка, – компотом тебя угостить?

– Нет, спасибо, баба Ганя, мне по воду торопиться надо, мама дожидается.

Маричка поспешила к колодцу. Невдалеке от колодца под высоким вязом стояли молодые козаки, а рядом с ними на пеньке сидел старый дед Яким Чумак, придерживая свою потертую трость. Данило Горыцвит, козак неполных девятнадцати лет, ловко махал двумя саблями.

– Казак молодой, а сноровка старая. Молодец! Первый козак сдал экзамен, второй, готовсь, – командовал дед.

Данило передал саблю Трохима Лисицы своему другу и ровеснику Пахому Гордиенко.

– Лях ошуюю, – кричал дед, – куда развернулси! Я говорил слева, а ты одесную поворачиваешься. Все, уже лежишь, как раненый бирюк[3]. Передавай сабли следующему.

– Дед, ты можешь просто выражаться? – рассердился Пахом. – Ошуюю, ошуюю.

– Ты на рожон не лезь, молодой ишо. Ты учись у старой гвардии, – говорил дед, набивая люльку табаком.

Пахом передал сабли Трохиму Лисице, девятнадцати лет, и тот ловко начал обмахиваться ими.

– Нет, не годится! – закричал дед Яким. – Что ты, как девка на выданье лозой от мух косно[4] отбиваешься. Надо темп блюсти. Пой со мной. Бейся, бейся, за свободу бейся, а ты песня вольная, будто речка лейся. И быстрее.

– Бейся, бейся, за свободу бейся, а ты песня вольная, будто речка лейся, – подхватили козаки.

Трохим ловко махал саблями в такт песне.

– О, совсем другой кисель, – сказал дед. – Пахомка, бери сабли, вторая попытка, ты уж потщися[5], не подведи, козак.

Тут козаки увидели идущую с коромыслом Маричку.

– Ты что, Данила, пятнами изошел весь? Смотри, длани[6] вспотеют, саблю выронишь, – упредил дед. – Да, не девка – огонь, ладная, рукастая, лепшая[7] на хуторе, вся в мать, такая же травница. И бабка их была травница. Ой, как я за ней, как ужъ[8] увивался. Жаль, Ульяна молодой погибла от руки османца.

– Данило, дружище, ты что обомлел? Ляхов в бою не боялся, а девки испужался? – шепнул Пахом.

– Маричка, здорова была! – крикнул Трохим, поправляя золотые пряди волос. – Куда путь держишь?

– Здоровеньки были козаки, – улыбалась Маричка, – доброго здоровья, дед Яким.

– И тебе не хворать. Ты бы мне, Маричка, какую растирочку дала для костей, – попросил дед Яким.

– Приходите, дедушка, сегодня на суп с галушками, мать варит, я вам и растирочку дам, – приглашала Маричка.

– Ой, спасибо, тебе, молодица, уважила деда, приду, обязательно приду.

– Как там Остап Шмат себя чувствует? – спросил Пахом.

– Выдюжить, рана неглубокая, вылечим, – улыбнулась Маричка, – дайте время.

– А Кондрат Трымбач как? – вспомнил Пахом своего наставника и побратима.

– У Кондрата хуже дела, нога до кости разрублена. Говорю ему полежать, а он в бой рвется, говорит, как там хлопцы без меня обойдутся? – сожалела Маричка.

– Да, Кондратка такой, боевой хлопец, зане[9] норовистый, что скакун, – подметил дед.

Маричка взглянула на Данилу и, поймав на себе его сосредоточенный взгляд, улыбнулась.

– Маричка, а позволишь тебе ведра да дома отнéсти? – спросил Пахом. – А то мы тебе быстро провожатого найдем, – засмеялись козаки.

– Спасибо, пусть вас тут дедушка трошки[10] поучит уму-разуму, а я сама донесу как-нибудь.

Набрав в колодце воды, Маричка ушла. Дойдя до плетня, она обернулась, услышав, как запели козаки: «Славно билися с врагом козаки в походе, идет слава по земле и молва в народе». Данило Горыцвит, взяв саблю у друга, ловко рубал двумя саблями. Маричка улыбнулась и пошла по тропинке, тихонько напевая: «Бейся, бейся, за свободу бейся, а ты песня вольная, будто речка лейся».

Данило вернул саблю Пахому.

– Данило, не переживай ты так, – сказал Пахом, беря саблю.

– Да, такую девку еще заслужить надоть, – заметил дед. – Козачка, вся в батька[11]. Тихон Лобода лихой козак!

– Ага, Маричка прошлым летом с братом Пашкой наперегонки скакала, чуть коней не загнали, а она ему не уступила, – восхищенно рассказывал Трохим Лисица.

– Такой девке настоящий козак нужен, сокол сизокрылый, – посмотрел в небо дед Яким.

– Ради Марички я есаулом стану! – в запале сказал Данило.

– О, есаулом он станет! Да чтоб есаулом стать надо попотеть хорошо, сколько верст проскакать, сколько ночей недоспать, сколько пороху понюхать, сколько врагов порубать! А вы что? Только научились шашкой рассекать, уже – есаулом станет, – махнул рукой дед Яким.

– Не кажи дед, мы уже прошли испытание, – заметил Трохим, махнув саблей. – Моя бабушка говорит: иди в гору и будешь на высоте.

– Что вы там прошли, то ж под Желтыми Водами репетиция была. Если бы реестровые козаки, которые были на службе у Речи Посполитой, не стали на бок Богдана Хмельницкого, то не была бы легкой ваша победа, много бы крови пролилось. Ну-ка, Пахомка, бери саблю. Песню запе-вай! – командовал дед.

– Бейся, бейся, за свободу бейся, а ты песня вольная, будто речка лейся, – затянул Трохим.

– Лях[12] ошуюю, – кричал дед, – ишо сзади подступают, маши, маши, руби ворога! Так, так, молодец!

2. Травница

Лукерья помешивала в казанке галушки и пробовала на соль. Ей еще не было и сорока. Стройная, чернобровая, с густыми русыми волосами под ярким цветастым платком, она была просто красавица. На шее у нее было три ряда бус из красного стекла, а еще нитка из солнечного янтаря, которую подарил ей при обручении ее муж, теперь уже сотник Тихон Лобода.

Лукерья сполоснула руки после муки и начала резать зеленый лучок, сорванный с грядки.

– Зараз[13] уже суп будет готовый, поешь, Маричка, а потом пойдешь в балку, – уговаривала Лукерья дочь.

– Он еще горячий, я зараз не хочу. Я на суп деда Якима пригласила, если придет, накормите его и дайте ему эту растирку, – попросила Маричка.

– Дам, дочка. Дед Яким добрый козак! А как он твою бабушку любил. Столько сражений прошел дед Яким, сколько ранен был, а вот, Бог послал такой долгий век, а мать моя, Ульяна, молодой погибла, царствие ей небесное, – перекрестилась на иконы Лукерья. – Маричка, ты долго не ходи, скорей возвращайся.

– Наберу сбора и вернусь. Много раненых козаков, да еще и ляхов пленных, много трав надо, – вздохнула дочка.

– Ты всех лечишь, и наших, и пленных, добрая твоя душа.

– Они ж хворые, немощные, собаку и ту жаль, а то человек, – рассуждала Маричка.

– Если б они так же считали, то и не было бы этой войны, – вздохнула Лукерья.

Маричка взяла корзину и вышла во двор. Она взглянула на небо. Оно было ярко-голубым с белоснежными, похожими на разбросанные хлопья облаками. Маричка пошла за хутор, где начиналась балка, ведущая к рощице. Через балку тек ручей, поэтому в низине приживались влаголюбивые растения, а те, которым не надо было много влаги, селились выше. Девушка часто ходила сюда собирать лекарственные травы, которыми обильно одаривала земля. «Вот тысячелистник, овечий язычок, нарву, пригодится от кровотечений и для заживления ран», – Маричка сорвала охапку зеленых нежных листочков и положила в корзину. «Крапива, иди сюда, ух, жгучая, соком будем раны лечить», – сказала девушка, аккуратно обрывая листочки с ветки.

Ступая по тропинке, она увидела впереди себя молоденькую голубку.

– А ты что на тропинке села, учишься летать? – она присела около голубки и поднесла к ней свою руку.

Голубка испугалась, взмахнула крыльями и взлетела, отлетев метра на два.

– Учись, учись, мамка твоя, небось, наблюдает с ветки, переживает. Лети голубка сизокрылая.

Голубка сидела в траве и поглядывала на девушку.

– В гнездышко лети ты, уже скоро ночка, своего обнимешь нежно голубочка. Где ж ты заблудилась, волновался милый, он тебя так любит, голубь сизокрылый, – запела Маричка.

Голубка взмахнула крыльями и взлетела на ветку цветущей калины. Девушка засмеялась и продолжила:

– Я не потерялась, деточек смотрела, чтоб они заснули, сладко песни пела. Будто бы цветочки детки подрастают, научи летать их, пусть они летают. И как солнце село, – продолжала Маричка, – вышел месяц сивый, обнимал голубку голубь сизокрылый. Отдохни немножко, я согрел местечко, ты моя голубка, ты мое сердечко.

Маричка остановилась, заметив недалеко от ручья побеги полевого хвоща.

– Хвощик, незаменимый помощник при лечении гноящихся ран, полезай в корзину.

Девушка направлялась в сторону рощицы, за которой был небольшой ельник. Тут Маричка увидела бабу Одарку, тоже травницу, лечившую раненых бойцов.

– Доброго здоровья, баба Одарка, – поприветствовала девушка.

– Здорова была, Маричка, тоже травы собираешь? – спросила бабушка.

– Решила пополнить запасы, много раненых. Вы медуницы нарвали?

– Да, медунка помощница ранозаживляющая, иди, тут ее целая поляна. И подорожник там.

– Спасибо, баба Одарка, пойду, нарву. Я иду в ельник за живицей.

– А я не дошла до ельника, да и банку я не взяла, – ответила бабушка.

– Так я наберу, поделюсь с вами, – предложила девушка.

– Спасибо, я не откажусь, коли принесешь. Ну, бывай, – попрощалась бабушка.

– Привет Оксане, – крикнула Маричка.

– Передам, передам, – отозвалась бабушка.

Оксана Грымчук была дочкой ее старшего сына, погибшего в тридцатом году, когда девочка еще не родилась.

3. Странный сон

Вечерело. Маричка стелила постель для сна. День выдался трудным – делала отвары, готовила присыпки, отжимала сок, ходила в лазарет лечить раненых козаков и пленных. Козаки, кто уже оклемался от ран, непрестанно шутили с ней, хвалили, а некоторые, молча, восхищенно поглядывали в ее сторону.

Маричка расчесывала волосы и, вспоминая шутка козаков, улыбалась. Расчесавшись, она открыла окошко, вдохнула ароматный вечерний воздух, полный запахов цветов, скошенной травы, и услышала пение соловья. Такое затяжное «фюиюи-юиюи», а потом «пуль-пуль-пуль-пуль».

Маричка смотрела на звезды, слушала соловьиную песню и вспоминала встречу у колодца с дедом Якимом и козаками. Она видела, как Данило Горыцвит смотрит на нее, как смущается, отводит взгляд. Он, конечно, смелый козак, но сердце ее пока молчит.

Закрыв окно, Маричка легла в кровать и будто провалилась. Глубокий сон поглотил ее сознание.

Снилось ей поле, луговые цветы, бабочки, перелетающие с цветка на цветок, пьянящий аромат лета. У нее венок на голове, вышитая маками сорочка, а рядом с ней мужественный красавец в белой рубахе из тонкого льна. Они держатся за руки, бегут в поле, смеются, кружатся, опять смеются. Солнце нежно гладит ее по волосам, а потом красавец проводит ладонью по ее щеке. Она чувствует его нежное, трепетное прикосновение и радость наполняет ее душу. Внезапно около головы пролетает черный ворон и касается крылом ее волос. От неожиданности она присела, закрылась рукой.

Маричка металась на белых простынях, но сон не отпускал ее из своей власти. Ворон, пролетев над головой, сделал круг и опять приближался к ней.

Наконец, она очнулась, и присела на кровати. Сон помнила в деталях. Ей казалось, что она до сих пор чувствовала прикосновение крыла ворона.

Маричка встала, пошла в сени, зачерпнула ковшиком прохладной воды из ведра и залпом выпила. Встала мама, спросила:

– Что ты, дочка?

– Сон приснился, – шепнула Маричка.

– Куда ночь, туда и сон, – сказала Лукерья, перекрестившись, – ложись, дочечка, спи.

Маричка пошла в комнату, легла. Еще долго она не могла заснуть, вспоминая красавца в льняной рубахе, только никак не могла разглядеть его лица, ослепленная лучами яркого солнца. Так она лежала, пока сон не сморил ее.

4. Встреча за хутором

Утром Маричка проснулась от шума. Она встала, оделась, заплела косу и спросила:

– Куда это батько и Пашка собираются?

– Под Корсунь, идем по пятам за польским войском, – сказал брат, собирая амуницию.

Жена Павла, Оляна, кинулась ему на шею и зарыдала.

– Чего ты его оплакиваешь прежде времени, перестань, вернется он, – успокоила невестку Лукерья.

Оляна вытерла глаза платком и стала собирать узел с провизией, положила кусок сала, буханку хлеба, соль, редис, лука и мешочек крупы.

– Ну, бывайте, – сказал глава семьи Тихон Лобода, – разобьем Потоцкого и вернемся.

– Храни вас Господь, – сказала Лукерья, перекрестилась, обняла мужа, а затем и сына.

– Оляна, смотри за детьми, – наказал Павло, – прощай сестра, свидимся, даст Бог.

– А мы с Маричкой приедем вслед за вами, – сказала Лукерья.

– Чего еще вам туда тащиться, – невольно вырвалось у Тихона.

– А как же! Как козаки без знахарок? А кто вам раны залечивать будет? – спросила Лукерья. – Козацкое дело воевать, а наше дело – на ноги подымать. Так что, мы с Маричкой обоз соберем с трех-четырех подвод и приедем.

– Вот неугомонная баба, – выругался Тихон, – а, делай что хочешь, – он махнул рукой, зная характер своей жены.

Когда речь шла о лечении раненых, она была непреклонна, и Маричку такой воспитала.

– Дочь, ты иди в балку, собирай побольше трав, суши, готовь снадобья, настойки, – распорядилась Лукерья, – а я схожу к Василине, бабе Одарке и Явдохе договориться, когда тронемся.

– Хорошо, мама, – сказала Маричка, беря корзину.

За хутором Маричка встретила деда Якима.

– Здравствуйте, дед Яким, – поприветствовала Маричка.

– Здорова была, Маричка, – ответил он.

– А что, помогает вам растирочка, дедушка?

– Растирка хорошая, но мне бы такой, чтоб годков двадцать сбросить, – сказал дед, скручивая табак, – я бы на коня и айда с хлопцами воевать. А то сижу тут на пеньке, комах кормлю.

– Или вы, дедушка, еще не навоевались?

– Эх, и на мой век выпало, и Хотинскую прошел, и под Переяславом. Да, было время. Как польское войско под Цецорой проиграло у османов, так поляки обратились к козакам за помощью, обещая нам права и привилегии. Мы ж с поляками плечо к плечу стояли, не дали Осману завоевать Украину и Польшу. Да, мы тогда в третий раз Петра Сагайдачного гетманом выбрали, но он был раненый в руку отравленной османской стрелой и вскорости скончался, оставивши нас в великой печали. Так вот, – дед закурил люльку. – А ты куда?

– В балку иду, за травами.

– Небось, Лукерья обоз собирает? Неугомонная твоя мать. Молодчина. Много козаков на ноги поставила. Я когда под Переяславом раненый был, меня тоже одна козачка лечила, зеленоглазая, кровь с молоком, коса по пояс. А я так и не мог твою бабушку забыть, Ульяну. Вот так-то. Ну иди, козачка, собирай травы, пока ведрышко Господь дает. Слава тебе, Господи, – перекрестился дед Яким.

5. Обоз

Третий день ехали подводы на Корсунь. Вечерело. Решили остановиться на ночлег.

– Вон место хорошее, – сказала Василина, козацкая вдова.

Василина была крепкого телосложения, сама грузила раненых козаков на подводы, собирая их после кровавых боев. Муж ее, козак Назар Писарчук погиб, когда ей было неполных двадцать пять. Детей завести не успели. Уже восемнадцать лет вдовствовала она. Сватались к ней козаки, да не могла она своего Назара забыть.

– Зараз, бабы, кулеш сварим, – сказала баба Одарка.

Бабушке было уже шестьдесят три. Много горя она хлебнула на своем веку, похоронила сначала мужа, а потом старшего сына. Вот и младший поехал с козаками под Корсунь. Дома Одарка оставила на хозяйстве двух невесток и четверых детишек. Ничего не могло удержать бабушку на месте, когда ее единственный сын где-то в походе.

А Явдоха была девка молодая, высокая, шумная и веселая. Кости вправляла, лечила растяжения. Никак не могла Явдоха жениха выбрать, а уже двадцать шесть стукнуло. Любила она одного гармониста, да он женат был, а другие ей не глянулись.

Сопровождали обоз двое козаков. Один из них, Никола, заглядывался на Явдоху, а она все его намеренья сводила на шутку.

Сели бабы у костра. Василина, нарезая хлеб, спросила:

– А что, Лукерья, твоей Марички не видно?

– Спит на подводе, степной воздух сморил, – ответила Лукерья.

– Может, разбудишь, пусть поест?

– Пусть спит, утром поест.

– Хлопцы, идите кулеш есть, – позвала баба Одарка.

– Ой, пахнет как, – сказал Иван, присаживаясь, – спасибо, бабоньки за угощенье.

– Спасибо, дядька Иван, будете говорить, когда поедите, – сказала Явдоха. – Николай, а ты чего, присаживайся, не стесняйся, не укушу, – засмеялась она.

– Ты бы, Явдоха, не насмешничала, а подала хлопцу хлеба, вот сало, ешь, Николаша, – угощала Лукерья.

– И я говорю, все шутишь, Явдоха, так и в девках засидишься, – сказал Иван.

– А вы меня, что, сватаете, дядька Иван?

– И сватаю, смотри, какой козак! А как лозу на скаку рубит!

– Знаю, знаю я. Вот вернемся с Корсуня, свадьбу справим, – пообещала Явдоха и прыснула.

– Опять смеешься, – не поверил Николай, – комедию ломаешь?

– Не, я сурьезно, засылай сватов, – улыбалась Явдоха.

– Смотри, девка, обещалась, договор дороже денег. Как вернемси – приду сватать за Николая, – обрадовался дядька Иван.

Николай сидел, как именинник. Шутка ли – Явдоха на людях обещала выйти за него. Года три он уже ходил за ней и теперь он не верил своим ушам.

А Маричка, крепко задремав на подводе, видела сон. Дорогу, вдоль нее деревья, украшенные разноцветными лентами, развивающимися на ветру. Она – панночка на коне, на голове у нее богатая сорока – головной убор, украшенный шитьем и драгоценными камнями, нитками бисера на челе, на висках длинные жемчужные нити, а сверху над сорокой – белый тонкого шелка платок. Она в платье с длинными рукавами и манжетами. Рядом с ней на коне статный паныч. Скачет, улыбается ей.

Неожиданно поднялся сильный ветер, головной убор сорвался с головы, разметались волосы. Лошадь понеслась. Ветки бьют по лицу, по белой коже. Маричка очнулась ото сна. Открыла глаза, сначала не поняла, где она. Над головой – синее небо с россыпями звезд. Полынью пахнет. Сверчки поют свои трели. Невдалеке у костра бабы снедают[14] с козаками.

Маричка потянула кожух, укутав ноги, и задремала. Перед глазами стоял статный паныч на коне.

6. Шляхтич

Корсунская операция Хмельницкого завершилась очень быстро. Николай Потоцкий, напуганный слухами о превосходящей численности противника, после совета решил отступать из Корсуня на Богуслав под защитой лагеря из телег. Но на пути отступления козаки во главе с Максимом Кривоносом перекопали путь глубокими рвами и завалили деревьями. Войско Потоцкого в широкой балке, зажатой с одной стороны болотом, а с другой кручами, наткнулось на перекопы и завалы, и вынуждено было остановиться. На обрывистом склоне телеги переворачивались, лагерь потерял порядок, не мог развернуть артиллерию. Внезапный огонь пушек, спрятанных в чаще Кривоносом, вызвал панику во вражеском войске. С тыла противника атаковали казаки Хмельницкого и татары Тугай-Бея. За четыре часа армия Речи Посполитой была разгромлена[15].

После боя сотник Тихон Лобода подъехал к обозу, организованному Лукерьей.

– Ну, что, бабы, празднуйте победу славных сынов земли нашей, – сказал в запале Тихон, стирая следы пороха со своего лица. – Эх, переживал Хмельницкий, что поляки не могут подойти для рукопашного боя, что его козаки используют слишком много пороха.

– То вам праздник, а нам работа – раненых искать, – сказала баба Одарка.

– Наши потери должны быть невелики, – отозвался Тихон, – хорошую засаду придумал Хмельницкий, славный гетман!

– Ты Павла не видел? – спросила Лукерья мужа.

– Он ворвался в середину польского стана, когда один из польских полковников со своим отрядом в две тысячи кое-как пробился и ушел. У польского войска произошло страшное расстройство, бежали врассыпную. А отовсюду из засады выскакивали наши козаки, стреляли, кололи, рубили. Я там и Павла видел.

– Та де ж он? – переживала Лукерья. – Марийка, бабы, гайда, искать раненых.

Маричка взяла лошадь за поводья и повела по балке к месту битвы. Балка была усеяна трупами. Мимо проехали козаки, сопровождая кареты Потоцкого и других панов, захваченных в плен. Рядом застонал козак. Девушка осмотрела рану, смочила чистую ткань настойкой листьев черники, приложила к ране и наложила повязку.

– Сейчас, козак, помогу тебе, вставай, садись на подводу, – сказала Маричка и стала тянуть козака.

Посадив его на подводу, она пошла дальше. Столько трупов Маричка не видела раньше. Солнце грело голову, хотя она надела платок. С непривычки немного подташнивало. Маричка посадила на телегу еще раненого жовнира[16], совсем молодого. У рощи она нашла еще одного раненого козака с их хутора. Маричка постоянно всматривалась в лица убитых и раненых, боясь найти своего брата Павла. Пройдя еще метров десять, девушка увидела обезглавленного польского офицера. В голове ее помутнело, и она потеряла сознание. Лежа на траве, придя в себя и открыв глаза, Маричка увидела перед собой лицо польского шляхтича, прям точь-в-точь, как у того, который ей приходил во сне. Маричка встала и подошла к нему. Он еле дышал. На спине у него была глубокая рана от сабли, не считая множества ран на груди. Девушка остановила кровь из раны на спине и увидела, что удар саблей пришелся еще и на шею. Голова шляхтича уцелела благодаря металлическому шлему. Смазав раны, она потянула бесчувственного драгуна к повозке.

– Ух, тяжелый, – Маричка никак не могла затащить его на повозку.

– Позвол ми помоч, пани, – обратился к ней раненый поляк.

– Помоги, – сказала Маричка, – и сам садись на подводу.

Немолодой жовнир помог поднять драгуна и сел рядом с ним.

7. Знахарки

Вечерело, Марийка пришла с подводой раненых к месту, где бабы условились собраться, чтоб двинуться в обратный путь. Все уже были в сборе, Никола вывел лошадей на выпас в низину, где была густая трава. Дядька Иван хлопотал около костра, а баба Одарка уже бросала пшено в походный кулеш.

– Сколько у тебя раненых, Марийка? – спросила бабушка.

– Восьмеро, один сильно тяжелый, – ответила Маричка.

– Зараз раны почистим, отдохнем, лошади попасутся, а завтра рано-раненько двинемся домой. Раненых всех разобрали, я видела тут бабы с подводами ходили с Яблунивки, Каменки, Березняков, – сказала Лукерья.

– А Пашка нашелся? – спросила Маричка у матери.

– Он сам меня нашел, – ответила Лукерья, – целый, невредимый, слава Богу. Пошли, посмотрим твоих раненых.