Потерянные годы

Со злобным ревом Динатий устремился вслед за мной.

– А ну стой, трус!

Я пересек двор, перепрыгнул через треснувший точильный камень и кучу каких-то досок, рванулся к мосту; мои кожаные башмаки стучали по камням. Я еще не достиг противоположного края моста, когда услышал прямо у себя за спиной топот Динатия, заглушавший мое хриплое дыхание. Я резко свернул в сторону и побежал по старой римской дороге, проложенной вдоль берега. Справа от меня шумели волны Тауи. Слева до самого подножия Ир Видва тянулся сплошной непроходимый лес; среди деревьев петляли лишь оленьи да волчьи тропы.

Шестьдесят-семьдесят шагов я пробежал по мощеной дороге, слыша, как неумолимо приближается мой преследователь. Дорога шла вверх, и, добравшись до вершины небольшого холма, я бросился в сторону от проезжей части, в густые заросли папоротника, окаймлявшие стену леса. Какие-то острые шипы впивались мне в ноги, но я отчаянно ломился вперед. Затем, выпутавшись из папоротников, я вскочил на упавший сук, перепрыгнул через узкий ручеек, чуть ли не на четвереньках прополз по огромному замшелому валуну, высившемуся на другом берегу. Найдя едва заметную оленью тропу, извивавшуюся среди чащи, подобно змее, я понесся вперед и вскоре оказался в роще высоких деревьев.

Я остановился на несколько мгновений и услышал, как Динатий продирается сквозь подлесок у меня за спиной. Не думая, я присел на подстилку из хвои, устилавшую землю у меня под ногами, и, подпрыгнув, уцепился за нижнюю ветку гигантской сосны. Словно белка, я полез вверх, перебираясь с одной ветви на другую, пока не оказался на высоте, в три раза превышавшей человеческий рост.

В этот момент внизу появился Динатий. Я сидел прямо над ним, вцепившись в сосновый сук; сердце мое трепыхалось, в груди болело, ноги кровоточили. Я старался сидеть совершенно неподвижно, дышать беззвучно, хотя мне не хватало воздуха и хотелось вдохнуть полной грудью.

Динатий поглядел направо, налево, прищурился, напрягая зрение – в роще стоял полумрак. Он даже поднял голову, но в глаза ему попали упавшие с дерева кусочки коры, и он громко выругался: «Чертов лес!» Потом он услышал какой-то шорох неподалеку и побежал в том направлении.

Еще несколько часов я ждал на своей ветке, наблюдая за тем, как медленно движутся лучи света по пушистым сосновым лапам, слушая, как гуляет среди деревьев неторопливый ветерок. Наконец, убедившись в том, что Динатий ушел, я осмелился пошевелиться. Но я не стал слезать с дерева.

Я полез вверх.

Поднимаясь по «лестнице», образованной ветвями, я вдруг сообразил, что сердце мое снова стучит быстро-быстро, но на этот раз не от страха, не от напряжения. Сердце билось от радостного предчувствия. Что-то было такое в этом дереве, в самой этой минуте, что возбуждало во мне необъяснимое волнение. Всякий раз, забравшись на следующую, более высокую ветку, я чувствовал новый прилив радости, свежих сил. Казалось, чем выше я взбирался, тем острее становились мое зрение, слух, обоняние. Я воображал себя парящим в небесах рядом с крошечной точкой – соколом, кружившим вдалеке над деревьями.

Теперь я мог видеть пространства, раскинувшиеся далеко внизу. Я проследил за лентой реки, спускавшейся с северных холмов. Река напомнила мне огромную змею, чудовище из легенд, слышанных от Бранвен. Холмы образовывали причудливый рисунок, подобный извилинам окаменевшего мозга, лишенного черепа. Я подумал: интересно, какие размышления рождались в этом мозгу за многие тысячи лет, проведенные здесь, среди лесов? Может, сам этот лес – материальное воплощение его мыслей? Или этот день?

Из клубов тумана, скрывавшего острые скалы у подножия горы, вздымалась величественная громада Ир Видва; вершина, покрытая вечными снегами, сверкала на солнце. По склонам двигались тени от проплывавших облаков, темные и округлые, подобные отпечаткам ног великанов. Как мне хотелось собственными глазами взглянуть на великанов, посмотреть на их танец!

На западном горизонте собирались тучи, но мне удалось пару раз уловить блеск солнечных лучей на морской глади. Вид бескрайнего океана пробудил во мне смутную, неопределенную тоску. Вдруг мне стало ясно – мой настоящий дом, мое настоящее имя скрывается там… где-то там, далеко. В душе у меня зарождалась буря, что-то поднималось со дна ее, бурлило, как глубинные течения в бездонном море.

Я протянул руку к следующей ветке, напрягся, подтягиваясь выше. Обхватил обеими руками основание ветви, перекинул через нее ногу. Несколько веточек отломились и, изящно кружась, полетели вниз. Кряхтя, я собрал все силы и, наконец, уселся на ветку верхом.

Я устал, мне захотелось отдохнуть, и я, устроившись на развилке, прислонился спиной к стволу. Ощупал руки, липкие, перепачканные древесным соком, поднес их к лицу. Ноздри мои наполнил сладкий аромат сосновой смолы.

Вдруг я почувствовал, как что-то коснулось моего правого уха. Я повернул голову. Пушистый бурый хвост исчез за стволом. Я вытянул шею, чтобы заглянуть за ствол дерева, и услышал громкий свист. В следующее мгновение чьи-то крошечные лапки застучали по моей груди, затем по ноге.

Я снова сел прямо, и как раз вовремя для того, чтобы заметить белку, перескочившую с моей ноги на нижнюю ветку. Улыбаясь, я смотрел на юркое существо, которое трещало что-то на своем языке. Белка бросилась бежать вверх по стволу, потом вниз, снова вверх, размахивая своим хвостом, словно меховым флажком; все это время она грызла сосновую шишку размером с собственную голову. Внезапно белка замерла на месте, как будто только что заметила меня. Несколько секунд она рассматривала меня, затем пискнула что-то и перепрыгнула на находившуюся рядом ветвь соседнего дерева. Оттуда она перебралась на ствол, побежала вниз и скрылась из виду. Я подумал: а вдруг я показался белке таким же забавным, как она – мне?

Восторженное чувство, снова охватившее меня, побуждало меня лезть дальше. Поднялся ветер, и аромат, исходивший от сосен, усилился. Запах смолы от покачивавшихся вокруг ветвей окутал меня, и мне почудилось, будто я погружаюсь в реку благовоний.

Снова я заметил того сокола – он по-прежнему кружил над лесом. Я, конечно, не мог быть в этом уверен, но почему-то подозревал, что сокол видит меня. Зачем-то наблюдает за мной.

Первый раскат грома раздался, когда я забрался на самую высокую ветку из тех, что в состоянии были выдержать мой вес. За ним последовал еще более громкий шум – шум тысяч деревьев, сгибавшихся под порывами ветра. Я окинул взглядом зеленое море; ветви колыхались, отчего казалось, будто по лесному балдахину идут волны. Я обнаружил, что могу различать в лесном хоре отдельные голоса деревьев: глубокий вздох дуба, пронзительный скрип ветвей боярышника, шелест сосны и шорох листьев ясеня. Щелкали иголки, хлопали на ветру листья. Стонали стволы, ветер посвистывал в дуплах. Все эти голоса и многие другие объединялись в один величественный хор, поющий на языке, походившем на мой собственный.

Ветер задул еще сильнее, и мое дерево начало раскачиваться. Оно склонялось то в одну, то в другую сторону, почти как тело человека, сначала едва заметно, затем все сильнее и сильнее. Скоро я уже испугался, что сосна рухнет, и я упаду с огромной высоты, но затем уверенность вернулась ко мне. Меня поражало то, что дерево одновременно может быть таким гибким и устойчивым, и я крепко держался за сук, пока оно склонялось и шелестело ветвями, которые трещали, сгибались, описывали круги в воздухе. С каждым порывом ветра, раскачивавшим сосну, во мне росло чувство, будто я больше не принадлежу земле, что я сам – часть этого ветра.

Начался дождь, и шелест его сливался с плеском речных волн и шумом деревьев. С ветвей струилась вода, отчего они походили на зеленые водопадики. Крошечные речушки бежали по стволам, извиваясь среди поросших мхом лугов и долин, прорезанных в старой коре. Я по-прежнему летел вперед, меня нес ветер. Никогда еще я не промокал под дождем так сильно. Никогда еще я не чувствовал себя таким свободным.

Когда гроза, наконец, немного утихла, мне показалось, что весь мир родился заново. Солнечные лучи танцевали на омытой дождем листве. Над полянами поднимались завитки и столбы пара. Цвета леса стали ярче, запахи – сильнее. И я впервые в жизни осознал, что Земля постоянно возрождается, что жизнь все время обновляется. Возможно, сегодня был обычный майский день, но одновременно это было утро первого дня Творения.

Глава 4

Куча лохмотьев

Вечерний свет золотил кроны деревьев, тени становились длиннее, и я почувствовал какую-то боль в животе. Боль быстро усиливалась. Я был голоден. Голоден, как волк.

В последний раз окинув взглядом безбрежные зеленые просторы, я увидел, как золотистая сеть медленно движется через холмы. Тогда я начал спускаться со своего «насеста». Наконец, добравшись до нижней ветки, все еще влажной после дождя, я обхватил ее руками и соскользнул вниз. Мгновение я висел над землей, раскачиваясь, как дерево на ветру. Неожиданно я осознал, что боль между лопатками не беспокоила меня с того момента, когда я начал взбираться на сосну. Я отпустил ветку и упал на ложе из хвои.

Я осторожно прикоснулся ладонью к шершавой коре. Мне показалось, будто я чувствую, как течет смола по жилам дерева, поднимается вверх по его высокому, похожему на колонну стволу – точно так же кровь бежала по моему телу. Слегка похлопав дерево, я поблагодарил его.

Взгляд мой упал на кучку бурых грибов с лохматыми юбочками, примостившихся среди опавшей хвои у подножия сосны. По своим вылазкам с Бранвен я знал, что эти грибы съедобны и вкусны, и бросился к ним. За несколько минут я проглотил их все до единого, а заодно несколько корешков растения с пурпурными листьями, росшего неподалеку.

Я нашел оленью тропу и вернулся по ней к ручью. Зачерпнув ладонями ледяной воды, я утолил жажду. Вода обожгла язык, заныли зубы. Полный новых сил, с легким сердцем я вернулся на римскую дорогу, ведущую к деревне.

Я перешел реку по мосту. За мельницей виднелись соломенные крыши Каэр Ведвид, похожие на кучку снопов. Наверное, под одной из этих крыш женщина, называвшая себя моей матерью, сейчас готовила свои снадобья или перевязывала кому-нибудь рану – как всегда, таинственная, молчаливая. К своему удивлению, я обнаружил в душе надежду на то, что однажды все-таки буду чувствовать себя в этой дыре как дома.

Войдя в деревню, я услышал веселые крики мальчишек. Первым моим побуждением было спрятаться в одно из своих обычных убежищ. Но вдруг… я ощутил какую-то новую уверенность в себе. Настал день для меня присоединиться к их играм!

Однако я медлил. А что, если поблизости околачивается Динатий? Нужно приглядывать за кузницей. С другой стороны, возможно, даже Динатий со временем перестанет мучить меня.

Я медленно приблизился. Под раскидистым дубом, там, где сходились три главные дороги, я заметил толпу крестьян и торговцев, разложивших на земле свои товары. Лошади и ослы, привязанные к столбам, размахивали хвостами, отгоняя мух. Поблизости какой-то бард с унылым лицом развлекал кучку крестьян пением баллады. Вдруг хвост лошади угодил певцу прямо в рот; к тому времени, когда он выплюнул волосы и откашлялся, слушатели разошлись.

В дальнем конце площади толклись четверо мальчишек, упражнявшихся в стрельбе – они метали камни и палки в кучу рваных тряпок, лежавшую у подножия дуба. Заметив, что Динатия среди них нет, я вздохнул свободно. Подойдя поближе, я окликнул одного из парней.

– Как сегодня, везет тебе, Луд?

Коренастый мальчик с песочными волосами обернулся. Круглое лицо и маленькие глазки придавали ему озадаченный вид. Хотя раньше он никогда не относился ко мне враждебно, сегодня он отчего-то держался настороженно. Я не мог сказать, боялся ли он Динатия… или меня.

Я шагнул вперед.

– Не волнуйся. Птицы сегодня не будут гадить тебе на голову.

Луд рассматривал меня какое-то время, затем расхохотался.

– Хороший был выстрел!

– Очень хороший, – ухмыльнулся я в ответ.

Он бросил мне небольшой камень.

– Попробуй и ты!

– Ты что? – удивился другой мальчишка. – Динатию это не понравится.

Луд пожал плечами.

– Ну, давай, Эмрис. Посмотрим, на что ты годишься.

Я взвесил камень на ладони, и мальчишки переглянулись. Резким движением я швырнул камень в кучу тряпья. Камень взлетел слишком высоко и далеко – угодил в загон для гусей и вызвал там немалый переполох. Раздался оглушительный гогот и хлопанье крыльев.

Я с жалким видом пробормотал:

– Не очень хорошо вышло.

– Может, тебе подойти поближе, – издевались парни. – Лучше встань прямо под деревом, тогда получится.

Все расхохотались.

Луд взмахом руки приказал им молчать и швырнул мне другой камень.

– Попробуй еще. Тебе просто нужно приноровиться.

Что-то в его тоне вернуло мне уверенность в себе. Под пристальными взглядами мальчишек я снова прицелился. На этот раз я принял более удобную позу, мысленно измерил расстояние до мишени, вес камня. Не отрывая взгляда от кучи тряпок, я отвел руку назад и сделал бросок.

Камень угодил прямо в цель. Луд с довольным видом хихикнул. Я не смог удержаться от гордой усмешки.

Вдруг мое внимание привлекла одна странная вещь. Вместо того, чтобы пролететь сквозь слой тряпья и удариться в ствол дерева, камень отскочил, как будто лохмотья были твердыми. Я присмотрелся, и сердце мое замерло. Куча тряпок пошевелилась, и из-под нее донесся жалобный стон.

– Это же человек! – не веря своим глазам, воскликнул я.

Луд покачал головой.

– Это не человек. – Он небрежно махнул рукой в сторону жертвы. – Это просто еврей.

– Грязный еврей, – подхватил другой мальчишка и швырнул в кучу лохмотьев камень. Очередной удар. Новый стон.

– Но… но так же нельзя… – Я хотел было продолжить, но сдержался. Споря с мальчиками, я рисковал быть не принятым в их игры.

– А почему нельзя? – удивился Луд, отступая подальше, чтобы бросить увесистую палку. – Здесь раньше никогда не показывались евреи. Они исчадия ада, как демоны, у них рога и хвосты. Они переносят заразные болезни. У них дурной глаз.

Человек под кучей тряпок застонал и начал подниматься.

В горле у меня пересохло; я сглотнул.

– Я не верю в эти басни. Отпустите нищего и бросайте камни во что-нибудь неживое.

Луд как-то странно посмотрел на меня.

– Зря ты защищаешь евреев. Люди могут подумать, что ты… – Он смолк, подбирая слова. – Что ты одного с ними роду-племени.

– Но мы, люди, все одинаковы! Еврей – такой же человек, как ты или я. – Я бросил взгляд на несчастного в лохмотьях, который медленно пополз прочь, и прорычал: – Оставьте его.

Луд лишь глупо ухмыльнулся и швырнул в еврея палку.

Я взмахнул рукой и вскричал:

– Нет! Не бей его!

Летевшая палка остановилась на полпути и упала на землю. Казалось, будто она врезалась в невидимую стену. Мальчишки замерли в изумлении. У меня отвисла челюсть. Я был поражен случившимся не меньше, чем они.

– Черная магия, – прошептал один из них.

– Колдовство, – произнес другой.

Круглое лицо Луда побелело, он медленно попятился от меня.

– Убирайся отсюда, ты… ты…

– Дьявольское отродье, – закончил чей-то голос.

Обернувшись, я оказался лицом к лицу с Динатием; туника его была порвана в нескольких местах и заляпана грязью после блужданий по лесу. Несмотря на жалкий вид, он был явно доволен тем, что, наконец, настиг свою жертву.

Я выпрямился, но это только еще яснее показало мне, насколько противник выше и крупнее меня.

– Зачем нам с тобой быть врагами?

Он плюнул мне в лицо.

– Думаешь, я буду другом такому ублюдку дьявола, как ты?

Я вытер лицо, прищурился, посмотрел на Динатия. Собрав последние силы, я загнал подальше гнев и попробовал снова. Дрожащим голосом я произнес:

– Я не демон. Я мальчик, такой же, как и ты.

– Я знаю, кто ты такой. – Голос Динатия разносился над площадью, словно грохот горной лавины. – Твой отец был демоном. А твоя мать занимается колдовством. Ты отродье дьявола!

С пронзительным криком я бросился на него.

Динатий проворно отступил в сторону, отшвырнул меня прочь, и я с силой ударился о землю. Вдобавок он пнул меня в бок, и я покатился в грязную лужу.

Ребра страшно болели, и я едва смог сесть. Динатий навис надо мной, он хохотал, откинув назад нечесаную голову. Другие мальчики тоже смеялись и подначивали его.

– Что это с тобой случилось, дьявольское отродье? – издевался Динатий.

Боль моя была сильна, но гнев оказался сильнее. Прижимая руку к боку, я попытался подняться на колени, затем встал на ноги. Я зарычал, как раненый зверь, затем снова устремился на противника, молотя кулаками.

Мгновение спустя я лежал на траве лицом вниз. Я едва мог дышать и чувствовал во рту вкус крови. Мелькнула мысль о том, чтобы притвориться мертвым – может быть, тогда мучитель отстанет от меня. Но я знал, что это не поможет.

Я заставил себя подняться, вытер кровь, струившуюся по подбородку, и Динатий перестал смеяться. Я потверже встал на ноги и посмотрел ему в глаза, и выражение их оказалось совершенно неожиданным для меня.

Несмотря на свой воинственный вид, он был удивлен.

– Клянусь смертью Христовой, а ты упрямый.

– Упрямства у меня хватит, чтобы сразиться с тобою, – хрипло ответил я и сжал кулаки.

В этот момент неизвестно откуда появившаяся фигура шагнула между нами. Все мальчишки, кроме Динатия, отступили. Я разинул рот от удивления.

Это была Бранвен.

В глазах Динатия промелькнул страх, но он плюнул женщине под ноги.

– Отойди, дьяволица.

Глаза у нее загорелись, и она гневно взглянула на него.

– Оставь нас.

– Убирайся к дьяволу, – выругался он. – Вам обоим там самое место.

– Правда? Тогда лучше тебе спасаться от нас бегством. – Она угрожающе подняла руки. – Не то я призову адское пламя, и оно пожрет тебя.

Динатий потряс головой.

– Это не я сгорю в аду, а ты!

– Но я не боюсь адского огня! Меня нельзя сжечь!

Луд, в тревоге наблюдавший за Бранвен, потянул Динатия за рукав.

– А вдруг она правду говорит? Пошли отсюда.

– Я не уйду, пока не покончу с ее щенком.

Синие глаза Бранвен сверкнули.

– Уходи немедленно. Или сгоришь.

Он сделал шаг назад.

Она наклонилась к нему, затем повелительным тоном произнесла одно лишь слово:

– Убирайся.

Остальные мальчишки бросились бежать. Динатий, видя их бегство, заколебался. Он сложил пальцы обеих рук в знаки, предохраняющие от дурного глаза.

– Уходи! – повторила Бранвен.

Динатий несколько мгновений сверлил ее ненавидящим взглядом, затем пошел прочь.

Я взял Бранвен за руку, и вместе мы медленно направились к нашей хижине.

Глава 5

Священное время

Вытянувшись на своем тюфяке, я морщился от боли, пока Бранвен ощупывала мои покрытые синяками бока. Тонкие лучики света, просачивавшиеся сквозь прорехи в соломенной крыше, падали на ее плечи и лицо. Она озабоченно нахмурила лоб. Синие глаза смотрели на меня так пристально, что мне казалось, будто взгляд их пронизывает меня насквозь.

– Спасибо, что помогла мне.

– Не стоит благодарности.

– Ты держалась прекрасно. Честное слово, прекрасно! И появилась как раз вовремя, прямо как с неба свалилась. Будто одна из твоих греческих богинь – Афина или еще кто-нибудь.

Морщинки на лбу Бранвен стали глубже.

– Боюсь, скорее как Зевс.

Я рассмеялся и тут же пожалел об этом – бок жутко заболел.

– Хочешь сказать, что обрушила на них гром и молнию?

– Вместо мудрости. – Она печально вздохнула. – Я сделала лишь то, что сделала бы на моем месте любая мать. Хотя ты никогда…

– Что?

Она покачала головой.

– Ничего.

Бранвен поднялась и на несколько минут ушла, чтобы приготовить припарку, источавшую запахи дыма и кедра. Я слышал, как она рубила и растирала кору. Потом она вернулась к моему ложу. Приложив припарку к моим ребрам, она слегка прижала ее ладонями. Я почувствовал, как тепло постепенно проникает в мое тело, в кости, и как будто сам костный мозг превратился в тлеющие уголья.

Через некоторое время она закрыла глаза и начала негромко и медленно напевать заклинание, которое я слышал от нее не раз во время работы. Раньше я часто задумывался о том, поет ли она его для того, чтобы излечить больного, или же каким-то образом – а каким, я не мог сказать – излечить саму себя. Но на этот раз, когда я вгляделся ей в лицо, у меня не осталось сомнений: песнь предназначалась для нее, а вовсе не для меня.

Хи гододин катан хьеХуд а лледрит маль виданГаунсе аэ баллавн вен кабриВаригаль дон ФинкайраДравиа, дравиа Финкайра.

Я чувствовал, что слова эти принадлежат языку иного мира, лежащего далеко за морем. Я подождал, пока Бранвен откроет глаза, затем задал так часто волновавший меня вопрос, хотя и не ожидал услышать ответ.

– Что это означает?

И снова она окинула меня взглядом, проникавшим в самую душу. Затем, тщательно подбирая слова, ответила:

– Это песнь о волшебной стране. Стране соблазнов. Стране миражей. Эта страна называется Финкайра.

– А что это за слова в конце? «Дравиа, дравиа Финкайра».

Она понизила голос до шепота.

– «Живи вечно, живи вечно, Финкайра». – Она опустила взгляд. – Финкайра. Страна многих чудес, прославленная бардами на тысяче языков. Песни говорят, что страна эта находится на полпути между нашим миром и миром духов – она не принадлежит ни земле, ни небесам, но служит мостом, соединяющим их. О, я могла бы столько рассказать тебе о ней! Цвета там ярче цветов Земли на восходе солнца, воздух там ароматнее самого благоуханного земного сада. Множество загадочных существ обитает там – и легенда говорит, что среди них есть первые великаны.

Я пошевелился и, придвинувшись ближе, взглянул ей в лицо.

– Тебя послушать, так она существует на самом деле.

Руки Бранвен крепче прижали меня к тюфяку.

– Не больше, чем любое другое место из тех, о которых я рассказывала тебе. Мои истории могут быть не такими реальными, как вот эта припарка, сын мой, но тем не менее они правдивы! Достаточно правдивы, чтобы помогать мне жить дальше. И трудиться. И находить скрытое значение в каждом сне, в каждом листе дерева, в каждой капле росы.

– Ты что, хочешь сказать, что твои легенды – как и те мифы о греческих богах – на самом деле правда?

– О да. – Она помолчала минуту. – Легенды требуют веры, а не доказательств. Неужели ты не понимаешь? Они существуют в священном времени, которое движется по кругу. Это не историческое время, текущее в одном направлении. И все же они реальны, сын мой. Во многом более реальны, чем повседневная жизнь этой жалкой маленькой деревушки.

Я озадаченно нахмурил лоб.

– Но ведь греческая вершина Олимп – совершенно не то, что наша гора Ир Видва.

Пальцы ее слегка расслабились.

– Они не так сильно отличаются друг от друга, как ты считаешь. Гора Олимп существует на земле и в мифах. В земном и священном времени. Там можно найти Зевса, Афину и других. Это промежуточное место – оно не совсем принадлежит нашему миру и не совсем – Миру Иному, оно лежит посередине. Точно так же туман – это не воздух и не вода, а одновременно и то, и другое. Есть еще одно такое место – греческий остров Делос, где был рожден и живет Аполлон.

– Разумеется, в мифах. Но не в настоящей жизни.

Бранвен странно взглянула на меня.

– Ты в этом уверен?

– Ну… допустим, не уверен. Никогда не был в Греции. Но сотни раз видел гору Ир Видва, прямо вот из этого окошка. Никакого Аполлона там нет! Ни на этой горе, ни в этой деревне.

И снова этот странный взгляд.

– Ты уверен?

– Ну конечно, уверен! – Я вытащил из тюфяка несколько соломинок и швырнул их на пол. – Эта деревня – жалкая дыра! Грязная солома, потрескавшиеся стены, злобные людишки. Злобные и невежественные. Подумать только, половина из них верит, что ты действительно колдунья!

Сняв припарку, она осмотрела синяк, расплывавшийся у меня на боку.

– И все-таки они приходят сюда за помощью.

Бранвен взяла деревянную чашу с зеленовато-бурой мазью, от которой исходил едкий запах, похожий на запах перезрелых ягод. Двумя пальцами левой руки она осторожно начала накладывать мазь на синяк.

– Скажи мне вот что, – начала она, не отрывая взгляда от моих ребер, – никогда не случалось так, что, гуляя в одиночестве, вдали от деревенской суеты, ты вдруг чувствовал присутствие потусторонних сил, чего-то невидимого? Может быть, внизу, у реки, или где-нибудь в лесу?

Мысли мои обратились к гигантской сосне, раскачивавшейся на ветру. Я почти слышал шелест ветвей, чувствовал запах смолы, ощущал под руками шершавую, липкую поверхность коры.

– Да, иногда, в лесу…

– Что?

– Я чувствовал, что деревья, особенно старые деревья, как будто живые. Не просто как растения, а как люди. У них есть лица. Есть души.