Тень темного ангела

Выйдя из ванны, аккуратно свернул церковную одежду и сложил ее в мешок. Затем надел нижнее белье. А когда надел и футболку с трико, встал возле зеркала и некоторое время, улыбаясь, смотрел на себя. Казалось, одежда повседневной жизни ему очень идет. Затем все содержимое котомки выложил на стол. Хотя у него всего осталось и не так много. Документы, толстая тетрадь, нижнее сменное белье в полиэтиленовом мешке, довольно толстый кошелек. Он не был бедным человеком, да и в сберегательном банке у было достаточно денег. Толстый кошелек был нужен для того, чтобы не растеряться перед неожиданностями новой жизни. Затем, положив и котомку в мешок, понес его на улицу. Вернулся через некоторое время. Виновато улыбнулся. Если бы кто-нибудь сказал, что отец Михаил бросил церковную одежду на мусорку, этому никто не поверил бы. Да если бы это сказали ему самому месяц назад, и он бы не поверил, а только снисходительно улыбнулся бы. Но сегодня… Пошел на кухню, поставил чайник и тут зазвонил сотовый телефон. Это была Настя. Парикмахер.

–Я подъехала, какая у Вас квартира?

Через некоторое время показалась и она сама. Это была полная невысокого роста, обаятельная женщина. Она попыталась вначале вспомнить хозяина.

– Вы, вроде, не из нашего города,– сказала она и тут же, достав все необходимое, добавила,– давайте начнем.

Михаил молча сел в кресло напротив зеркала. Настя положила ему на плечи покрывало и приступила к работе.

– Какую прическу хотите?

Михаил только пожал плечами.

– Вы же не рокер, наверное?

Михаил покачал головой.

– Просто волосы отрастили, – оправдывалась женщина, – по телевизору ведь показывают. Как будем стричь? Подкоротим?

– По-спортивному. Коротко.

– Правильно,– улыбнулась женщина.– Летом нужно носить короткую прическу. Пусть голова тоже чувствует солнце.

Некоторое время спустя волосы клоками стали падать на пол.

– Какими ветрами в наши края?

– Командировка.

– Неужели не было места в гостинице? Здесь же, наверное, дорого?

Михаил только пожал плечами.

– Работа с командировками – хорошая работа, – сказала женщина мечтательно. – Во многих местах бываешь, с новыми людьми встречаешься. Вот я из этого городишка уже 15 лет никуда не выезжала.

Михаил молчал. Женщина пыталась еще что-то говорить, но, поняв, что клиент неразговорчив, тоже замолчала. Только в конце работы спросила:

– Нравится самому-то?– и тут же добавила,– совсем другим человеком стал.

Михаил в ответ кивнул и улыбнулся. Ему нравилось.

– Мулла…– улыбнулась Настя.

– Что?

– Когда еще училась, ездила в гости к сокурснице, в татарскую деревню. Вот у них там был мулла. Увидев тебя, вспомнила его. Если обидела, извини.

Михаил улыбнулся, но в глазах его вдруг появилась тоска.

– В какую деревню? – спросил он неожиданно даже для себя. – В какую деревню ездили?

– Название теперь уже не помню. Это было недалеко от Казани.

Михаил ничего не сказал.

Настя собрала свои вещи и вышла.

Он же остался сидеть на месте, продолжая глядеть в зеркало.

– Мулла, – горько усмехнувшись, произнес он. – Мулла…

Он, действительно, преобразился. Хотя это и радовало, но его волновал вопрос: как к этому отнесется Анна и узнает ли она его. Представив их встречу, он улыбнулся. Анна, конечно, удивится, увидев человека, похожего на муллу. Сначала не узнает, а потом по привычке громко засмеется и обнимет его. А что будет делать Сергей? Этот двухгодовалый карапуз какое-то время будет сторониться его. А потом, как мать, громко засмеется. Приятно было Михаилу представлять эти моменты. Воспоминания о них доставляли ему безграничное удовольствие. Даже во время своего «заточения» в глухих застенках церкви, даже во время богослужения он не мог не вспоминать их. В начале, когда он встал на скользкий путь разврата и еще чувствовал неловкость за свои грехи, он уже благодарил судьбу за встречу с Анной. Хорошо еще, что она есть в его жизни. Хорошо, что есть Сергей. Конечно, об их связи в этом городишке знают немногие. Но скоро, совсем скоро они начнут жить по-человечески, одной семьей. Да и Сергей не будет относиться к нему как к появившемуся откуда-то хорошему дяденьке.

Михаил опять уставился в зеркало. Нет, он не похож на муллу. Сейчас так выглядят бизнесмены. И еще некоторые…

Он набрал номер Анны.

– Как дела, дорогая?

– Хорошо, – улыбнулась женщина. Михаилу даже показалось, что видит ее улыбку. – Мы готовы. Ты когда приедешь? Тут на твое имя письмо принесли.

– Какое письмо? Как на мое имя?

– Не знаю, Миша. Не вскрывала. Думала, придешь и сам посмотришь.

– Подожди. Как это письмо передали тебе? Подумай сама.

– И я удивилась.

– Кто тебе его дал?

– Я подумала, что это кто-нибудь из твоих близких. Думала, письмо от тебя, а оно адресовано тебе. Адреса нет, написано только имя и фамилия.

– Какой мужчина?

– Обыкновенный. Где-то около сорока лет. Красив. В черных очках, да и одежда, вроде, черного цвета. Да-да, черная куртка, джинсы. Я еще подумала, почему он в летнюю жару в черной куртке. Среднего роста. У тебя есть такой знакомый?

Михаил на какое-то время замолчал. Как бы ища что-то, пробежался взглядом по комнате. И вдруг резко посмотрел в окно. Нет, этого не может быть. Но глаза не обманывали его.

– Коротко остриженные волосы зачесаны вперед, черная футболка, черная куртка, голубые джинсы, а на ногах… На ногах… Сейчас скажу…

– Ты его знаешь что ли?

– Он стоит сейчас перед моим окном. – Михаил поспешил к двери. – Я тебе перезвоню. А сейчас поспешу познакомиться с таинственным гостем. До свидания.

Нацепив на ноги, что попало, он выбежал на улицу. Прошло не более минуты. Но человека на месте не было. Он куда-то скрылся. Михаил посмотрел вокруг, но его не увидел. Недалеко от подъезда есть арка, ведущая в соседний двор. Он скрылся, скорее всего, там. Иначе и быть не может. Михаил побежал к арке. Но и там никого не было. Он походил еще какое-то время, пристально осматривая все вокруг. Заглянул во все потаенные уголки, посмотрел все подъезды. Но мужчины в черной куртке не было. Он исчез за какую-то минуту. Так не может быть! Не разверзлась же под ним земля?

Стремясь не оставить без внимания ни одно движение, ни один эпизод, он пошел обратно. Тихо вошел в свою квартиру. Ничего подозрительного не увидел. Прошелся взглядом по комнате. Ему показалось, что что-то изменилось. Возвращаясь, он заметил, что забыл закрыть дверь, поэтому, наверное, и засомневался теперь. Изменений никаких не было. Однако… Михаил осторожно вошел в кухню. Бросил взгляд на шкафы, раковину, посуду. Только после этого заметил на столе конверт. Но взять его он не торопился. Выйдя в зал, еще раз проверил комнату. Посмотрел в окно. Хотел увидеть в нем силуэт мужчины в черной куртке. Но там никого не было. Через некоторое время он вернулся в кухню и взял конверт. Взял и вздрогнул. По спине пробежал холодок.

Это было обыкновенное письмо, в обычном конверте.

Вздрогнуть Михаила заставил адресат. В строчке «кому» стояло постороннее имя. Но письмо это было ему, Михаилу. А имя ему было знакомо, очень знакомо.

***

Хасанбай. Башкортостан.

Хамит проснулся, но какое-то время не мог ничего понять. Осмотрелся. В доме было тихо, слышалось только дружное похрапывание. В падающем из окна лунном свете он увидел спящих на полу детей и, стараясь не наступить на них, подошел к кровати, где спала жена. Мозолистыми пальцами погладил ее волосы, поцеловал в щеку. Женщина, что-то ласково пробормотав, повернулась на другой бок. Не проснулась. Пусть спит. Хамит, боясь даже дышать, какое-то время еще постоял возле нее. Ему показалось, что он слышит сердцебиение ребенка в утробе матери. Улыбнулся. Ему захотелось положить руки на живот жены и «поговорить» с ним, но он сдержал себя. Ребенка в утробе уже не было. Три недели назад у жены случился выкидыш. А Хамит до сих пор не мог примириться с этим. Ему все еще казалось, что Лена беременна.

Он снял с гвоздя у двери стеганку, калоши взял в руки и, стараясь не скрипеть дверью, вышел из дома. Включил свет, надел стеганку. Достал из кармана папиросы и закурил.

Проснулся он из-за странного сна. Ему приснилась их корова. Будто бы сильно устав за день, он заснул. Проснулся на скрип двери и, увидев, кто входит, еле сдержался, чтобы не закричать от страха. В двери входила их стельная корова.

– Пошла! Мать твою!

Хамит хотел вскочить и выгнать корову, но она вдруг заговорила человеческим голосом:

– Не гони ты меня. Я ведь пришла к тебе с просьбой.

– Ты?.. – Хамит от удивления даже открыл рот.

– Извини, – сказала корова с таким видом, словно пришла для серьезного разговора. – Я не хотела тебя напугать. Но возникло неотложное дело. Нам необходимо поговорить.

Затем она достала две папиросы, одну протянула Хамиту, другую, взяв с полога печи спички, прикурила сама. И как будто всю жизнь курила, затянувшись, пустила дым в Хамита.

– Здесь поговорим или во дворе?

Хамит посмотрел на кровать, где спала жена. К счастью, она не проснулась. Повернулся к корове:

– Затуши папиросу, не видишь что ли?

– Тогда выйдем, поговорим. – Корова повернулась к двери, – Дома, наверное, нельзя курить.

– Тебе вообще нельзя курить, – сказал Хамит, указывая на ее живот. – Что хочешь лишиться теленка?

Корова громко засмеялась.

– Я как раз пришла поговорить об этом.

При выходе из дома Хамит споткнулся о порог, чуть не упал и, вздрогнув, проснулся. Открыл глаза, но в темноте ничего разобрать не мог и поэтому лежал, думая, во сне все это или наяву. Кроме тихого похрапывания детей и жены ничего не было слышно…

Он не знал, как истолковать этот сон. Хотя, что его толковать: в хлеву лежит его стельная корова. Надо выйти и посмотреть. Отел коровы для сельчанина – это святое дело. Ему приходилось холодной зимой просыпаться среди ночи, услышав: «Ваша корова отелилась». Он выходил и видел, что корова, действительно, отелилась. А если бы не вышел, теленок замерз бы от холода. Вот и гадай, какой это голос был. Такое в жизни сельчанина случается часто. Но дело не только в этом. Люди привыкли к таким «весточкам», они воспринимают их не как чудо, а как природное явление.

Хамит затушил папиросу и вошел в хлев. От мысли, что вот сейчас включит свет и увидит курящую корову, его бросило в дрожь. Но ничего этого не было. Корова лежала тихо и жевала. При виде хозяина она приветливо замычала. Хамит подошел к ней, ласково почесал ее за шею и, пожелав счастливого отела, вышел. Та проводила его долгим взглядом.

Душа Хамита переполнилась какой-то безграничной теплотой и любовью ко всему живому. Рождение новой жизни, даже независимо от кого, ласкало душу, заставляя смотреть на жизнь светлыми глазами, любить ее.

Хамит снова закурил. Говорят, над деревней висит какое-то проклятие. Он стоял и смотрел на звезды. Они сияли очень ярко. На небе не было ни тучки, ни облака. Ничто не говорило о проклятии. Вдруг за хлевом послышались звуки, похожие на стон. Хамит прислушался. Звуков больше не было слышно. Он было, уже потянулся к ручке двери, как опять ему что-то послышалось. В этот раз это был шепот. Хамит прислушался. Потянулся опять к ручке двери, но желание заходить в дом пропало. Как бы корова не отелилась. Хотя, вроде, до утра должна дотерпеть. Но разве можно предугадать состояние скотины, ведь они не могут говорить. Хамит опять направился к хлеву. Вдруг его осенило: звуки-то идут не изнутри, а снаружи, за хлевом со стороны переулка. Не уснул ли кто пьяным? Хамит направился в ту сторону.

С каждым шагом звуки становились все слышнее. Он отчетливо слышал стоны. «Что бы это значило? – думал он.– Может, пытаются что-нибудь своровать? Посреди ночи могут только воры ходить». Но когда понял, что один голос принадлежит женщине, остановился. Они лежали в скирде соломы, что в углу за хлевом. Поняв, в чем дело, он улыбнулся, вошел внутрь хлева и, открыв немного ворота, ведущие к скирде, стал наблюдать, желая узнать, кто же там. Но самое интересное уже, вроде, прошло: они уже не стонали. Мужчина, сверкнув при свете луны своими ягодицами, сделал еще два ленивых движения и остановился. Через некоторое время он встал на колени и одел брюки. Женщина схватила его за руки.

– Не торопись, – прошептала она,– мне хочется еще.

Мужчина грубо отбросил ее руку:

– Мне нужно идти.

– Женщина, прикинувшись обиженной, продолжала ласкаться к нему:

– Не уходи…

Но когда поняла, что ее слова не имеют действия, взяла бутылку, стоящую в сторонке и глотнула прямо из горлышка.

– Фу, блин… – вытерев тыльной стороной ладони рот, она повернулась к мужчине, – а ты настоящий мужчина, Насим.

Мужчина уже встал.

– Я не Насим, – сказал он грубовато. – Осталось там еще?

– А ты кто?

– Какая разница? Давай.

– Здесь больше нет. Выпили. Пролили. Ха-ха-ха…

– До свидания.

– А разве ты меня не проводишь?

– Что?

– Ха-ха-ха… Попользовался и ушел… А мне не хватило.

Мужчина не стал ее больше слушать. Он постарался без шума перебраться через забор и пошел в направлении соседней улицы. Он не был пьяным. Хамит узнал его по походке.

– Иди ты на… – выругалась женщина и еще раз отпила из бутылки. – Не осталось хороших мужиков. Ни туда, ни сюда… А мне не хватило. Не хватило.

И, уткнувшись в солому, она заплакала.

Хамит был зол на мужчину. Напоить женщину до такого состояния и бросить у кого-то на скирде. Но долго он злиться не смог, его обуяли другие мысли. Хамит был «голоден». Он давно уже не имел близости с женой. Нельзя. Но он ведь мужчина! А блестящие при свете луны голые ягодицы женщины были обольстительны. Даже то, что она была пьяна и вопреки всем нормам говорила о своей неудовлетворенности, будоражило его кровь.

Хамит тихо пошел в ее направлении. Женщина даже не заметила его приближения. Это еще больше подзадорило его. Сняв брюки и тихо опустившись на колени, он встал позади нее. Ласково, но сильно обхватил ее за талию. Женщина от неожиданности вздрогнула, попыталась оказать сопротивление, но когда поняла, что ей ничего не угрожает, играя ягодицами, сама стала прижиматься к Хамиту.

Он узнал ее. Это была Ляйля, которая два года назад приехала в деревню, чтобы учить детишек рисованию. А когда школу закрыли, она осталась без работы. Сколько людей осчастливила Ляйля, нарисовав их портреты. Руки у нее были золотые. Говорят, выпивать она начала тогда, когда ее любимый уехал в Уфу и стал сожительствовать с женщиной старше его на 10 лет.

Но Хамиту все это сейчас было неважно. Хотя Ляйля была пьяна и только что вышла из объятия другого мужчины, ее молодое тело излучало необъяснимую свежую энергию, заставляя от нежности биться сердце. Ее сладкое постанывание, умение в мгновение переходить в различные позы, нежные потягивания услаждали душу, заставляя представлять все не как разврат, а как святое дело, танец ангелов.

Как бы не старался Хамит думать о постороннем, протягивая наслаждение, не получилось. Впав в экстаз, он растворился в нем. Тяжело дыша, обмякнув и телом, и душой, он растянулся на соломе. Почувствовал себя виноватым. Ему показалось, что Ляйля снова скажет: «Еще». Но женщина ничего не сказала. Она, издав стон, заставляющий содрогнуться душу, нежно легла на грудь Хамита. Оба замерли. Казалось, прошло очень много времени. Нежные пальцы женщины стали теребить волосы Хамита.

– Спасибо тебе!

Этот ласковый шепот окунул все вокруг в нежность любви. Хамит сильнее прижал женщину к своей груди. Возбудившись, они вновь, забыв обо всем, окунулись в вулкан любовных страстей.

Обессилев от любовных утех, Хамит по- иному взглянул на то, что произошло. Сегодняшнее ночное похождение уже не казалось ему светлым, окрыляющим душу мгновением жизни. Это было развратом, необъяснимым безобразием. Он перешел какую-то невидимую черту, окунулся в какую-то невидимую грязь. И причиной этого была Ляйля. Обессилевшая от разврата и спиртного молодая распутная женщина лежала на скирде соломы.

Хамит взял бутылку и отпил из горлышка. Показалось, что спиртное приглушило огонь внутри. А потом, налив спиртное на ладонь, начал все отмывать. Жгучая боль охватила тело, но он выдержал и это. Ему казалось, что таким образом происходит его очищение. Следовательно, спирт делал свое дело. Не дай Бог, свяжешься с такой развратной девицей и заработаешь болезнь. При мысли об этом сердце у него екнуло и он, сгоряча, отхлебнул еще раз из бутылки и поставил ее на землю. Застегнул брюки.

– Сожалеешь? – спросила Ляйля. Она уже встала с места и начала одеваться. Хамит не ответил. Ляйля, не спеша, оделась и принялась причесывать волосы.

– Извини, – Ляйля пошла за скирду.

Хамит вроде как пришел в себя.

– Подожди! Не уходи,– сказал он, следуя за ней,– подожди немного.

Ляйля остановилась.

– Что?

Хамит не ответил.

– Я не больная, – сказала Ляйля с чувством неприязни. – Я никому о тебе не скажу. А ты думай, что хочешь, и говори, что пожелаешь. Мне пофиг. Пока.

Голос женщины вздрогнул. Она, резко повернувшись, собралась уходить.

– Ляйля! Подожди.

Хамит схватил ее за руку.

– Я…Гм… Я тебя…– Он вдруг замолчал, с какой-то яростью прижал ее к груди и, безудержно целуя, прошептал,– Спасибо тебе!

Враждебно настроенная было женщина, постепенно смягчилась и вдруг охваченная безграничной лаской прижалась к Хамиту и задрожала от страсти.

– Я совершил грех, перешел черту дозволенного, – прошептал Хамит, – но я, я не каюсь… Вернее, я каюсь, но не потому, что был с тобой….

Он сам удивился тому, что сказал. Но он говорил правду. Хотя Хамит и сожалел очень по поводу того, что совершил грех, изменил жене, но был безгранично доволен тем, что провел время с этой женщиной. Казалось, в Ляйле было что-то освежающее, не связанная с чистотой тела душевная чистота.

– Сегодня день моего рождения… – прошептала Ляйля. – Я… я уже больше года не имела близости с мужчиной. А сегодня… Сегодня я дала всем… Всем, кто встретился. Я поиздевалась над мужчинами, как могла… Бедные… Знаешь, что… Мужики нас за людей не считают… Сделал дело и пошел…

Хамит молчал. Девушка, которая только-только вступила на путь любви, но уже успела искалечить душу, вроде, была права. Да и он не смотрел ли на нее, как на удовлетворение собственных потребностей? Даже в своей распущенности он хотел обвинить Ляйлю.

– Ты не такой, – сказала она, немного успокоившись. – Ты не думаешь только о себе. Счастливая твоя жена!

Разве может быть счастливой женщина, у которой муж, уйдя из дома среди ночи, развратничает с кем-то? Хамит даже вздрогнул от этой мысли. Это, вроде бы, даже Ляйля заметила.

– Нет, она действительно счастливая, – сказала она. – То, что было сегодня, не считается. Эта ночь – случайное явление.

Но мужчина чувствовал, что его ночные похождения выходят за границы случайности.

– Сегодня день моего рождения, – вновь повторила Ляйля.– Ты стал самым большим подарком для меня.

Она крепко поцеловала Хамита в губы и, резко повернувшись, ушла. Он остался стоять на месте не в состоянии сказать или сделать что-то. Даже придя в себя, Хамит не торопился домой. Ему казалось, что его одежда и тело пропитались чужим женским запахом, и стоит ему войти в дом, как он распространится вокруг. Нужно было немного проветриться во дворе. Хамит закурил. Руки его немного дрожали. Так у него бывает всегда, когда он чувствует свою мягкотелость и бессилие. Ну почему он не вышел немного позже?! Почему не сдержался?! Да, легко только перейти за греховную черту. Стоит только сделать шаг – обратного хода уже нет. Это тебе не в соседний сад сходить. Вот и приходится жить, скрывая свое бессилие и ничтожество.

Как бы желая освободиться от нахлынувших мыслей, Хамит резко зашагал в сторону ворот. Взялся, было, уже за ручку, но выйти на улицу не хватило смелости. Осмотрелся по сторонам: поискал, за что бы зацепиться взглядом, о чем бы подумать. Перед глазами, мучая его, стояли лишь эпизоды ночи. От безысходности он вышел на улицу. Было темно. Людей не видно. Хоть бы кто-нибудь показался. Перекинуться бы хоть с кем-нибудь словечком. Тогда поверил бы, что жизнь идет своим чередом и ничего сверхъестественного не происходит.

Но никто не показался. Хамит посмотрел на столбы ворот, желая хоть за что-то зацепиться взглядом. Но придраться было не к чему. Да и восхищаться собственно было нечем. Красиво-то красиво, конечно. Но в такое время восхищаться не хочется. Ничто не радует глаз. Посмотрел на почтовый ящик, и душу вдруг обуяла радость. Забыли взять вчерашние газеты! А когда из почтового ящика достал и журнал «Тулпар»3, счастью его не было предела. Вот что отвлечет его, заставит забыться!

Было еще темно. Хамит включил на веранде свет, закурил и сел на крыльцо. Но только он открыл первую страницу журнала, как оттуда выпало письмо. Хамит даже вздрогнул. Сам он не любил писать письма. И вообще они ни с кем не переписывались. Но Хамит пугался каждый раз, когда изредка от кого-либо приходили письма. Чувствовал себя безмерно виноватым. Ему почему-то казалось, что в письме содержится весть, которая обречет его на вечное страдание. И сейчас он почувствовал то же. «Уеду завтра же! Завтра же, – подумал он, как только увидел письмо. – Нет, сегодня! Не задержусь ни на минуту!» Но, вскрыв его, немного успокоился. Никакой страшной весточки в нем не было. Хамит прочитал письмо, но ничего не понял. Он уловил только то, что не из-за чего беспокоиться. От радости сидел, уставившись взглядом в калоши на полу. После этого опять потянулся к письму. В этот раз прочитал его с большим вниманием. Но чем больше он его читал, тем сильнее растягивался его рот в улыбке. В приподнятом настроении он пошел в дом.

В этот момент он совершенно забыл о том, что произошло на скирде за хлевом.

***

Нью-Йорк. Америка

Он поднялся на верхнюю палубу. Катер, пересекая волны, взял направление на Манхеттен. А Халиль, смотря на здания, увеличивающиеся с каждым мгновением, глубоко вздохнул. И он, пересекая жизненные волны, мечтал найти свое счастье. Ради этого решился даже покинуть родину. Кем бы был он сегодня, если бы остался в России? Неизвестно. Но он не захотел остаться там. Ему захотелось жить свободным, не нуждающимся ни в чем человеком. И он, вроде, добился своего. Во всяком случае, жаловаться ему не на что. Он может делать все, что захочет. А это неплохо для мужчины старше пятидесяти пяти. Так, почему же его душу что-то гложет? С палубы отчетливо бросались в глаза и нижний Манхеттен, и Нью-Джерси, что в южной части Бруклина, Сайт-Айленд и далекий мост Верразано. Халиль стоял какое-то время, не отрывая от них взгляд. Это было удивительным зрелищем. Неожиданно он обратил внимание на плывущий навстречу торговый корабль. Корабль, казалось, не плыл, а увеличивался на глазах. Халиль даже вздрогнул. И его иногда охватывает какое-то неприятное состояние, и все то, что оставил он в прошлой жизни и постарался забыть, оставить в тумане лет, всплывало вдруг в памяти какой-то точкой, которая, как этот корабль постепенно увеличивалась, заполняя все вокруг. И сейчас случилось то же самое. Показалось, что тень от корабля закрыла все вокруг. Но он прошел. После него все стало еще ярче. Но тяжелое впечатление в душе осталось.

Может, тоска заставляет так сходить с ума?! Или чувство вины не дает жить спокойно? Возможно, и то, и другое. Возможно, до этого он не замечал всего по молодости и желанию наладить свою жизнь. А сейчас, когда жизнь уже сложилась, да и возраст берет свое, мысленно возвращается в прошлое и корит себя за содеянные ошибки. Хотя он и не желает, открыто признавать это, но душу обмануть невозможно.

С самого начала он поступил неправильно. Никому ничего не сказав, уехал за границу. Да и время тогда было такое, что об этом нельзя было громко говорить. Хотя была же возможность раскрыть свой секрет самым близким. Но Халиль не сделал этого. И потом не подал никакой весточки. Сначала боялся навредить семье, усложнить их жизнь, а потом уже чувствовал себя неловко. Его давно уже, наверное, вычеркнули из списка живых. Смирились с его потерей. Поэтому думал, что не стоит ворошить старое.

Конечно, его внезапное исчезновение не могло повернуть жизнь семьи в худшую сторону. Что ни говори, он у родителей не единственный, чтобы позаботиться о них в старости, у Халиля на родине осталось еще три брата. В этом плане душа у него спокойна, но…

Сойдя с катера, он пошел по забитой машинами и людьми улице. Не думал, вроде, ни о чем. Только в душе какая-то пустота. Дойдя до конца Бродвея, остановился, оглянулся по сторонам. Остановил взор на убогой церкви. В первые дни за границей единственным знакомым местом была церковь. Их было много и в Казани. Не потому ли, всегда, когда проходил мимо нее, душу охватывало какое-то смутное чувство. Тогда ему казалось, что он никуда не уехал, а просто ходит по улицам Казани. Сейчас такого ощущения не было. Он уже привык к жизни здесь. Но, все же, проходя по улицам, мечтал, чтобы хоть раз встретить кого-либо, говорящего на татарском языке. Вот уже пять лет эта мысль живет в его душе неосуществимой мечтой. Однажды ему даже показалось, что у магазина он услышал, как две женщины говорили по-татарски. Речь была настолько знакомой и родной. Но оказалось, что это были турчанки. И все же было приятно. А в другой раз вздрогнул от голоса мужчины, кричащего на татарском языке: