Всадница ветра

– Мама, пожалуйста. Пойдем. Все мои друзья уже там.

– Последнее, о чем тебе следует беспокоиться сегодня, – это что делают или думают другие. – Мать улыбнулась, смягчая упрек. – Они подождут. Одна из Старших Всадниц табуна Киноварь тоже представляет дочь. Могу поспорить, они тоже еще не явились. – Она отступила на шаг, придирчиво изучая Ривер. – Ты почти идеальна.

– Мама! Почти? – Ривер замолчала, борясь с желанием взвыть и выскочить из шатра.

– Да, почти. И я знаю, как сделать тебя совершенно идеальной.

Мать подошла к деревянному дорожному сундуку, служившему им столом. Она сняла прикрывавшую его пурпурную ткань и, откинув крышку, быстро достала что-то из внутреннего отделения. Затем она выпрямилась и вернулась к сгорающей от нетерпения старшей дочери, держа на вытянутых руках сверкающее ожерелье.

– Вот что сделает тебя совершенно идеальной.

– Это же ожерелье бабушки! Я думала, его погребли вместе с ней.

– Нет. – Мать помолчала, благоговейно поглаживая ожерелье. – Об этом ожерелье она распорядилась особо. Она попросила, чтобы его не отправляли с ней на Иные Равнины. Она хотела, чтобы я отдала его тебе в день Избрания.

– Тебе не кажется, что бабушка имела в виду: если меня выберут? – Ривер сморгнула слезы, глядя на ожерелье, которое не видела пять лет со дня смерти бабушки. Точно таким она его и запомнила. Серебряные бусины, украшенные филигранной резьбой в виде конских голов, чередовались с аметистами цвета весенней сирени, красивее которых Ривер еще не видела. Каждый камень был размером с очищенный грецкий орех, и на их плоских гранях играло солнце.

– Нет. Бабушка сказала именно то, что имела в виду. Она сказала: «Отдай его Ривер в день, когда ее представят в качестве Претендентки, поцелуй ее за меня и передай ей, что я ее люблю». А теперь повернись и дай мне его застегнуть.

Ривер вытерла слезы и повиновалась. Ожерелье приятной тяжестью легло на шею, придавая уверенности. Ривер коснулась двух самых крупных аметистов, свисающих с центральной части ожерелья. Они были гладкими и прохладными, но почти сразу она почувствовала, как они нагреваются, пульсируя в такт ее сердцебиению.

Мать развернула ее к себе лицом и снова осмотрела – на этот раз со слезами на глазах. Затем она подняла повыше отполированный осколок драгоценного стекла и заглянула в него вместе с дочерью.

Ривер коснулась центрального аметиста. Ожерелье бабушки великолепно смотрелось на ее гладкой темной коже. Мать умела мастерски вплетать в волосы дочери ленты, а уж этим утром Дон и вовсе расстаралась, создав из копны черных кудряшек сложное плетение: волосы плотно прилегали к коже головы, а ниже свободно падали на спину, переплетаясь с пурпурными лентами, расшитыми серебристым волосом любимой кобылы матери. Даже Ривер, которая редко задумывалась над тем, как выглядит, вынуждена была признать, что на темной коже ее плеч пурпурные ленты смотрелись потрясающе.

– Это правда я?

Дон смахнула слезу и обняла любимую дочь за плечи.

– Это ты, и ты великолепна. – Она поцеловала Ривер в лоб. – Это от бабушки. – Затем она легко поцеловала дочь в губы. – А это от меня. И помни: я всегда буду тобой гордиться. Я прошу лишь, чтобы ты была добра, справедлива и всегда трудилась на совесть.

– А если меня не вы…

– Нет! – оборвала ее мать. – Мы с тобой говорим не о жеребятах. Мы говорим о моей дочери, которой я горжусь и всегда буду гордиться. Не нервничай. Живи настоящим. Будь открыта. Будь собой. Это все, чего я или любой жеребенок можем от тебя просить.

– Я волнуюсь.

– Я тоже! – Дон нежно коснулась щеки дочери. – Но не потому, что сомневаюсь в исходе сегодняшнего дня. Я не сомневаюсь. Я волнуюсь, потому что сегодня моя старшая дочь станет взрослой. Из-за этого мы с Эхо чувствуем себя ужасно старыми.

Словно по сигналу, Старшая кобыла просунула голову в занавешенный проход и нетерпеливо всхрапнула, раздувая ноздри.

– Я знаю! – Ривер засмеялась и смахнула остатки слез. – Скажи это маме. Она никак не оставит в покое мои волосы.

Мать Ривер подошла к кобыле и погладила ее широкий лоб. Сегодня кобыла выглядела особенно красиво: пурпурные ленты с особым узором вплетены в серебристую гриву, которая изящными волнами ниспадает на белоснежную шкуру – такую светлую, что в Табуне ее часто называли серебряной. Эхо сморщила бархатистый темно-серый нос и прихватила губами плечо своей Всадницы, а потом потянула за край ее праздничной пурпурной туники.

– Ладно, ладно! Мы готовы! – засмеялась Дон.

Ривер вышла за матерью, и при виде опустевших шатров у нее засосало под ложечкой.

– Не волнуйся так, моя драгоценная. Помни, кто ты и кого представляешь. Иди с высоко поднятой головой. В тебе течет кровь знаменитого рода Старших Всадниц – этого никто не может отрицать.

– Я буду об этом помнить, – серьезно кивнула Ривер и, как могла, постаралась успокоиться.

– Эхо, красавица моя, давай покажем табунам, как представляют дочь Старшей Всадницы Мадженти.

Эхо опустилась на колени, и Дон повернулась к дочери.

– Садись.

Она указала на серебристую кобылу.

– Но… гм… разве ты не…

Ривер во все глаза уставилась на великолепное животное. На Эхо редко ездил кто-то, кроме матери, и еще реже такое случалось на глазах у остальных табунов.

– О, я буду рядом. Но сегодня твой день, и мы с Эхо хотим выказать тебе уважение.

– Спасибо, мама. Спасибо, Эхо. Я – я надеюсь, что я вас не подведу.

Эхо всхрапнула и хлестнула хвостом.

– Согласна, – сказала мать. – У нас с Эхо нет времени на подобные страхи. Помни, дочь: от тебя не требуется ничего невозможного. Будь собой. Все остальное – лишь дополнительные дары Великой Матери-Кобылицы. А теперь поспеши, не то опоздаешь! – закончила она с лукавой улыбкой.

– Вот именно, – пробурчала Ривер. Она подошла к Эхо, взялась за сияющую белую гриву, украшенную пурпурными лентами, и с легкостью запрыгнула на лошадь.

Эхо выпрямилась, и мать встала у ее головы. Как только Дон двинулась с места, Эхо последовала за ней. С высоко поднятыми головами Старшая кобыла табуна Мадженти и ее Всадница шагали вперед, излучая красоту и силу. Ривер инстинктивно выпрямила спину, слегка сжимая бедрами бока кобылы. Она знала, что ее обнаженная темная кожа составляет поразительный контраст с серебристо-белой шкурой Эхо. Даже шагала Эхо удивительно грациозно, и сердце Ривер наполнилось гордостью, когда они приблизились ко входу в огромный Амфитеатр Выбора и остановились в воротах. Тут их заметила одна из теток Ривер.

– Это Ривер на Эхо! Табун Мадженти!

– Табун Мадженти!

– Ривер на нашей Эхо! Табун Мадженти!

Приветственные возгласы зазвучали со всех сторон, и Эхо, выгнув шею, заплясала на месте.

– Иди, красавица. Отведи Ривер на место, – сказала Дон, поглаживая Эхо по шее. Она подняла на дочь сияющие гордостью глаза. – Держись крепче. Эхо любит покрасоваться. Сиди прямо, чтобы все табуны видели, как мы с ней тобой гордимся. Мы с Эхо желаем тебе милости Кобылицы, Ривер.

Ривер начала было благодарить мать, но Эхо решила, что ей надоело ждать. Задрав хвост, изящная кобыла выскочила на ровный луг и галопом понеслась по кругу, образованному Претендентами, под приветственные крики табуна Мадженти и членов других табунов. Ривер казалось, что она летит. Она видела, что ряды каменных скамеек, которые поднимались от центра амфитеатра, были заполнены празднично одетыми людьми, украсившими себя лентами, бусинами и ожерельями цвета своего табуна. По дальнему периметру амфитеатра стояли, насторожив уши, лошади, ожидая начала церемонии с таким радостным предвкушением, что Ривер чувствовала его сладость на языке.

Эхо остановилась рядом с группой Претендентов в цветах Мадженти, и Ривер быстро спешилась, обняла серебристую кобылу и заняла свое место рядом с остальными членами Табуна.

– Наконец-то! Мы уж думали, что-то случилось и ты все пропустишь. – Скай подвинулась, освобождая место для Ривер.

– Маме нужно было убедиться, что все идеально. А дочь Старшей Всадницы из Киновари уже здесь?

– Да. Ты последняя.

Ривер кивнула, но ничего не сказала. Решение приняла ее мать, но объяснять это Скай было бессмысленно. Вместо этого Ривер оглядела огромный круг Претендентов. Представители разных табунов – пурпурные, синие, красные, желтые и зеленые – жались друг к другу и не слишком успешно пытались скрыть волнение… а то и ужас.

Ривер повернулась к Скай.

– Да пребудет с тобой милость Кобылицы.

– Э-э… спасибо. И с тобой тоже, – не слишком искренне отозвалась Скай.

Ривер невозмутимо повернулась к юноше слева от себя. Это был кузен Клэйтона, Рекс.

– Да пребудет с тобой милость Кобылицы, Рекс.

– Спасибо, Ривер. – Он смахнул со лба пот. – Скорее бы все закончилось. Это ожидание просто невыносимо. Знаешь итоги подсчета?

– Нет.

– Сто двадцать девять Претендентов и всего девяносто девять жеребят. Это значит, что тридцать человек не станут Всадниками, – с несчастным видом сказал он, снова утирая пот.

– Всего девяносто девять жеребят? В последний раз их, кажется, было сто пять или вроде того. Что случилось?

Она задала этот вопрос вслух, но в действительности единственным человеком, которого она хотела бы спросить про такое несоответствие, была ее мать. «Почему никто не сказал мне, что несколько жеребят пропало?»

– Они из табуна Жонкиль. Говорят, по пути сюда несколько жеребят попали в заросли стрельника.

– Стрельника? Какой кошмар! Они живы?

– Да, хвала Матери-Кобылице, но они слишком слабы, чтобы принимать участие в Избрании. Через несколько недель табун Жонкиль устроит особое собрание для Претендентов, которых сегодня не выберут. Странно, что ты про это не слышала.

– С тех пор, как мы разбили здесь лагерь, я много времени проводила в одиночестве – ну, знаешь, медитировала, готовилась. Видимо, никто не подумал…

Она осеклась: на поле Амфитеатра Выбора неторопливо вышла старая кобыла. Всадница была такой же старой и седой, как лошадь, – и такой же узнаваемой. Моргана была старейшим членом Совета Кобылицы. Поговаривали, что ее лошадь, Рамота – самая старая кобыла во всех пяти табунах. Никто не знал, сколько лет минуло кобыле и ее Всаднице, но об их мудрости ходили легенды.

На Всаднице и кобыле были ленты всех пяти табунов в знак того, что они входят в Совет. Претенденты почтительно поклонились. Старуха подняла руку, и толпа затихла.

– Претенденты! Рассредоточьтесь по полю на расстояние вытянутой руки друг от друга! – Как только по амфитеатру разнесся глубокий и сильный голос Морганы, Ривер и остальные сто двадцать восемь Претендентов развели руки и зашевелились, расширяя круг. – Хорошо. Теперь садитесь! – Претенденты уселись, скрестив ноги. Старейшина воздела руки к небу и произнесла традиционное благословение: – Великая Мать-Кобылица и Конь-Отец, мы просим вас указать жеребятам Всадников, предназначенных им судьбой, и сделать это с радостью, любовью и мудростью. Слово сказано!

– Слово сказано! – прокатилось по трибунам эхо.

– Мы начинаем. Претенденты, да пребудет с вами милость Кобылицы. Выпустить жеребят!

Ривер судорожно втянула воздух; рука машинально потянулась к аметисту на ожерелье бабушки. «Я спокойна. Я собрана. Мои мысли чисты, и я готова к тому, что сейчас произойдет».

Земля задрожала от знакомого топота копыт, заглушающего стук скачущего сердца Ривер. Все глаза обратились ко входу в Амфитеатр – и тут на поле волной хлынули жеребята. Претенденты сидели ровно, боясь пошевелиться, а молодняк, обежав их по кругу, остановился, сбившись в кучу в центре поля.

Ривер уставилась на них, не в силах сдержать восторг. Как же они прекрасны! Перед ними были лучшие жеребята каждого табуна. Рожденные прошлой весной, год назад, выращенные в заботе и ласке. Целый год они оставались с матерьми и были отлучены от них всего два дня назад. Хотя жеребята понимали, что происходит и что настало время покинуть матерей и начать свой путь во взрослую жизнь, они заметно тревожились.

Ривер их понимала. Им было одиноко – они тосковали по матерям и по вниманию, в котором купались весь год. Но они также знали, что покинут этот круг навсегда связанными со своими Всадниками – и никто из них больше никогда не будет одинок.

Старейшина и ее пожилая кобыла тоже вошли в круг и загарцевали среди жеребят, ласково разговаривая с ними, успокаивая их, готовя к Избранию.

Взгляд Ривер заскользил по жеребятам в поисках молодняка Мадженти. Табун Мадженти был одним из самых крупных: пять кочевых ветвей, включающих несколько сот человек и примерно вполовину меньше лошадей в каждой ветви, – и привел на Сборное место тридцать жеребят. Пятнадцать из них происходило из ветви Ривер – самой многочисленной, правящей ветви Центрального Мадженти.

Она знала, какого жеребенка ищет, хотя никогда не признавала и не показывала, что у нее есть любимчик, – по крайней мере, на людях.

«Вот он!» Ривер наконец отыскала его – чудесного солового жеребенка, о котором в табуне Мадженти ходило столько разговоров. Первым делом люди, как правило, обращали внимание на его масть: светлая шкура напоминала золото, а грива и хвост сияли идеальной белизной. Он стоял чуть в стороне от остальных, неустанно роя землю копытом. У него не было имени – все жеребята были безымянными до тех пор, пока Всадники не произнесут их имена после Избрания, – поэтому для себя Ривер назвала его Призраком из-за быстроты и способности двигаться почти бесшумно. Он был гораздо крупнее остальных жеребят, но в нем не было типичной долговязости и неуклюжести. В отличие от большинства стригунков, он излучал уверенность в себе. За весь минувший год, что Ривер помогала ухаживать за табуном, каждый день работая с жеребятами, она не видела, чтобы Призрак хоть раз совершил ошибку.

Словно почувствовав на себе ее взгляд, жеребенок повернул голову и посмотрел на Ривер. В его темном глазу она увидела ум и что-то еще – что-то, напоминающее печаль. Но прежде чем Ривер полностью осознала увиденное, старейшина заговорила снова:

– Помните, Претенденты: вы не должны покидать круг, пока последний из жеребят не сделает выбор.

Она развернула лошадь лицом к жеребятам. Старая кобыла выгнула шею, мотнула головой и заржала, подавая сигнал, который подхватили все наблюдающие за церемонией лошади: сигнал к Избранию.

Мир Ривер сузился до пятачка земли перед ней. Она глубоко задышала, успокаивая себя, и ее рука скользнула от аметистового ожерелья в карман, где ждал своего часа продолговатый кварц с заключенным в него духом. Сердцебиение замедлилось. Тревога схлынула, ушла в землю и развеялась.

Слева от нее раздался крик. Ривер повернулась и увидела, как маленькая гнедая кобыла резко остановилась перед девушкой с кроваво-красными лентами табуна Киноварь. Лошадь потянулась мордой к девушке, и та, не раздумывая, поднялась на колени, обхватила изящную лошадиную головку и нежно подула ей в бархатный нос, тем самым связывая их на всю жизнь. Табун Киноварь взорвался радостными криками, и новая Всадница встала, обнимая свою спутницу. Затем девушка и лошадь бок о бок покинули круг и присоединились к своему табуну. Крики табуна Киноварь быстро подхватили Индиго и Виридий: жеребята один за другим выбирали своих Всадников.

Ривер казалось, что прошло много времени, хотя позже мать рассказала ей, что вся процедура заняла считаные минуты. Табун жеребят сократился до пары дюжин голов. Сгрудившись в центре круга и насторожив уши, они медленно двигались по часовой стрелке, разглядывая каждого из сидящих Претендентов. Время от времени один из жеребят фыркал, мотал головой и подбегал к Претенденту, и тогда напряженно наблюдающая толпа разражалась очередным радостным криком.

Внезапно соловый жеребенок, которого Ривер прозвала Призраком, встал на дыбы и тонко заржал, вынуждая остальных жеребят расступиться. Он отделился от них и на полной скорости помчался мимо круга Претендентов, разбрасывая траву и землю. Ривер заметила, как справа от нее Скай дернулась с визгом и, отплевываясь, вытерла с лица ком грязи размером с копыто. Ривер хотела было потянуться к ней, чтобы подбодрить, но тут серая в яблоках кобыла, в которой она узнала воспитанницу табуна Мадженти, рысцой приблизилась к Скай с явно расстроенным видом. Она потянулась к ней мордой, и Скай, тут же прекратив отряхиваться, подалась к ней, нежно подула в ее мягкий нос и обняла за шею.

– Со мной все в порядке! Не волнуйся, Скаут. Теперь, когда мы вместе, все будет хорошо! – заворковала она со своим жеребенком.

Но тут потрясенные вскрики из толпы отвлекли внимание Ривер от Скай и Скаут. Соловый жеребенок вел себя все необычнее. Он прекратил скакать по кругу и теперь метался от одного края гигантского амфитеатра к другому, распугивая других жеребят, которые бросались перед ним врассыпную. Старейшина и ее кобыла пытались держаться рядом – пытались успокоить его нарастающее смятение, – но все было тщетно. Жеребенок косил глазом и громко, отчаянно ржал – так, словно искал кого-то и не мог найти. А затем он сделал нечто очень странное. Он замедлился, делая еще один круг по амфитеатру. На этот раз он не мчался испуганным галопом. Он неторопливо рысил, внимательно оглядывая каждого из Претендентов. Когда он поравнялся с Ривер, она подняла голову и заглянула в его умные темные глаза.

От того, что она увидела, ее сердце зашлось болью.

Жеребенок плакал. По его золотистой морде струились слезы.

– О, Призрак! Что случилось? Что тебя расстроило? – выпалила Ривер.

Он слегка замедлился, и на секунду Ривер с замирающим сердцем решила, что сейчас он наклонит к ней морду. Но он лишь мотнул головой и, всхрапнув, продолжил обходить Претендентов. Сделав полный круг, он снова замер на месте. Теперь он был на противоположной от Ривер стороне, прямо напротив нее, а поскольку жеребят осталось совсем немного, она четко его видела. Он вскинулся на дыбы и лягнул воздух, будто метил в невидимого врага, после чего сорвался с места и помчался прямиком на Ривер.

От шока Ривер словно приросла к месту. Ей показалось, что из толпы до нее долетел крик матери, но она не могла пошевелиться, хотя знала, что еще немного, и жеребенок ее затопчет.

Но в последний момент он прыгнул, с легкостью перемахнув через Ривер, и, метнувшись к выходу из Амфитеатра Выбора, пропал за воротами.

На поле царило потрясенное молчание: лошади, Претенденты, Всадники и остальные члены табунов смотрели вслед жеребенку. Ривер никогда не слышала, чтобы жеребенок не выбрал себе Всадника, и знала, что никогда еще жеребенок не сбегал с церемонии.

– Он сошел с ума.

– Видимо, с ним что-то не так.

– Выглядел он здоровым, но, похоже, оказался порченым.

Вокруг поднимался ропот. Из всех жеребят не выбирали себе Всадников только больные – или душевно, или, что более вероятно, физически. В отличие от здоровых лошадей, которые проживали долгую насыщенную жизнь, больные животные знали о своих пороках, и, как правило, знали и их матери. Эти невезучие жеребята никогда не участвовали в Избрании. Их держали в табуне, о них заботились – они купались в любви и внимании до самой своей безвременной смерти. Но Призрак был бодрым и здоровым жеребенком.

«Что только что произошло? Он как будто искал своего Всадника, но не смог его найти».

Покусывая губу, Ривер гадала о причинах тоски в глазах Призрака, когда на нее упала тень.

Она подняла глаза.

Перед ней остановилась красивая кобыла. Она была светло-серой – почти белой – с темной гривой с черными и серыми прядями. Ноги у нее тоже были темными, меняясь от бело-серого к черному. Она была высокой для стригунка, и Ривер ее не узнала, но по широкому лбу, развитой грудной клетке и длинным стройным ногам поняла, что у нее с Эхо были общие предки.

А еще Ривер ее чувствовала. Кобылка дрожала от волнения – и счастья.

– Не бойся, девочка. Все хорошо, – машинально постаралась ее успокоить Ривер.

И тут случилась самая чудесная в жизни Ривер вещь. Жеребенок – прекрасная, умная, абсолютно идеальная девочка – приблизил к ней морду.

Ривер поднялась на колени, осторожно взяла голову кобылы ладонями и нежно подула в ее бархатный нос.

Они вздохнули одновременно, и в этот момент их жизни – их души – их судьбы оказались неразрывно связаны. На Ривер нахлынула эйфория, а в голове у нее пронеслось магическим призывным кличем имя.

– Анджо! Ты моя Анджо!

Ривер встала и, обняв свою спутницу за шею, уткнулась лицом в ее теплую ароматную гриву, а вокруг них торжествующе гремел табун Мадженти.

Глава 2

Настоящее – хребет на границе территории Древесного племени

– Жнецы готовы, Господин. Они ждут лишь захода солнца и твоей команды, – с низким поклоном ответствовал Железный Кулак своему предводителю и Богу.

Смерть едва удостоил его взглядом.

– Прекрасно. Вели людям не покидать укрытия до моего сигнала. Я пойду впереди и буду наблюдать.

Бог Смерти зашагал прочь. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы убедиться, что Железный Кулак, Его правая рука и Жнец, которого Он назвал своим Клинком, выполнит приказ. Смерть знал, что тот повинуется ему беспрекословно, потому что Железный Кулак прекрасно понимал: неповиновение будет стоить ему жизни.

Смерть подошел к краю хребта, откуда была видна центральная часть леса, принадлежащая Древесному Племени. В отличие от притаившихся людей, Смерть не скрывался. Он не прятался. Он просто вышел на край хребта и окинул взглядом то, что осталось от сгоревшего и почерневшего города.

– Разрушен, – пробормотал Смерть себе под нос. – Так глупо разрушен. – Он с отвращением покачал головой, и чудовищные тени его рогов заметались по деревьям. – Но ничего. Я верну Городу-на-Деревьях величие, которого достоин город Бога. – Смерть поднял огромный трезубец, вырванный из тела безжизненной статуи, которой прежде поклонялся Его Народ. – Больше Народ не будет поклоняться пустому металлу, – негромко сказал Он. – Теперь они знают, что значит идти за настоящим Богом. Они знают вкус силы. Скоро они узнают вкус победы.

Смерть оглянулся, желая, чтобы солнце скорее скрылось за горизонтом. Он видел, как потемнело небо: ярко-голубое перо сойки сменилось сизым голубиным крылом.

– Голубка… – прорычал Смерть. Он повернулся и зашагал вдоль хребта, поглядывая на темнеющие внизу останки города. – Нужно что-то делать с Голубкой. Похоже, она не вполне понимает, какую роль ей предназначено сыграть в нашем будущем. – Он представил ее гладкое безглазое лицо и безупречную кожу. Да, ее тело станет идеальным сосудом для Богини, особенно когда Великая Мать-Земля, Богиня Жизни, подарит ей глаза. – Но ее поведение недопустимо. – Смерть повел плечами, словно отгоняя назойливых насекомых. – Я слишком многое ей позволял. Ей придется научиться покорности.

Приняв решение, Смерть продолжил не спеша прогуливаться вдоль хребта, высматривая внизу признаки жизни.

Но Его взору открывались лишь руины некогда великого города. Ветер не доносил ни единого звука – ничего, что указывало бы на место обитания сильного процветающего народа. До вершины хребта добирался только запах дыма и смерти.

– Где же ваши дозорные? – поинтересовался Смерть у обугленных деревьев. – Где ваши великие Воины, которые когда-то не позволяли моему Народу покинуть стены отравленного города?

Словно отвечая Богу, впереди вспыхнул свет – такой яркий, что на секунду Он решил, что это солнце.

– Огонь? Неужели Другим удалось поджечь остальную часть леса?

Нутро Бога сжалось в тисках ужаса. Он рассчитывал, что Город-на-Деревьях уцелеет и Он сможет увести Народ из отравленного города в лес, как только они со Жнецами разобьют остатки Других. Смерть зашагал быстрее.

– Нет. Нельзя позволить остаткам города сгореть.

Вскоре Он дошел до места, с которого можно было разглядеть, как почерневшие деревья сменяются нежной зеленью.

– Вот ты где, Племя. Вижу, часть твоего небесного города все же уцелела. – Он присмотрелся, еще не понимая, что происходит.

Другие собрались вокруг древнего дерева за выжженной границей. Она стояла в центре толпы из полусотни мужчин, которые что-то гневно выкрикивали. Остальные, казалось, были слишком смятены и слабы и просто лежали на подстилках или на голой земле вместе со своими псами, но эти люди не вызвали у Него интереса. Его внимание привлекла девушка.

Она стояла в центре огненного шара, и огонь был ей нипочем.

Рядом с ней стояли покрытый кровавыми ранами юноша и два крупных пса. Огонь, которым она повелевала, не трогал никого из них.

Воины Других безуспешно пытались пробиться к ней. Они стреляли в нее из луков, но ни одна стрела не преодолела огненной преграды. Стрелы сгорали в полете.

– Кто она? – прошептал Смерть себе под нос.

Тут девушка зашевелилась, и огненный щит начал двигаться вместе с ней. Ускоряя шаг, девушка и ее спутники достигли руин древесного города; взволнованные Другие следовали за ними, хотя из-за жара пламени им приходилось держаться на значительном расстоянии.