Дон Кихот

– Да я бы отказал самому герцогу Альбе [104], только бы приютить на ночь сеньора маэсе Педро, – ответил хозяин. – Тащите сюда обезьяну и театр. У меня сегодня много постояльцев, которые охотно заплатят, чтобы посмотреть на ваших кукол и на фокусы обезьяны.

– Ну, в добрый час, – ответил человек с пластырем. – А я согласен сбавить цену за представление. С меня довольно, если мне оплатят мои расходы. Сейчас пойду и подвезу сюда тележку с обезьяной и театром.

С этими словами он вышел из гостиницы. А Дон Кихот сейчас же спросил хозяина, кто такой маэсе Педро и про какой театр он говорил.

На это хозяин ответил:

– Это владелец кукольного театра. Он разъезжает по арагонской Ламанче и представляет, как доблестный Гайферос освободил Мелисендру [105]. Уж давно мы не видали представления более занимательного и лучше разыгранного. Возит он с собой также и ученую обезьяну. Ее редкостным способностям могут позавидовать не только обезьяны, но и люди. Спросите ее о чем-нибудь. Она внимательно вас выслушает, потом быстро спрыгнет на плечо своего хозяина и, наклонившись к его уху, прошепчет ему ответ на ваш вопрос, а маэсе Педро повторит этот ответ вслух. Обезьяна более осведомлена в прошлом, чем в будущем, и хотя не всегда и не во всем попадает в точку, но в общем ошибается редко. Мы думаем, что в нее вселился дьявол. Если обезьяна ответит, то есть я хочу сказать, если ответит ее хозяин, после того как она пошепчет ему на ухо, вы платите маэсе Педро два реала. Это не так мало, и ходит слух, что Педро очень богат; во всяком случае, он живет припеваючи, говорит за пятерых, пьет за десятерых, и все это благодаря своей обезьяне и театру.

Тут возвратился маэсе Педро с тележкой; в тележке лежал ящик с кукольным театром и сидела большая бесхвостая обезьяна с задом словно из войлока, а впрочем, недурная собой. Увидев ее, Дон Кихот тотчас же спросил:

– Скажите мне, ваша милость сеньора предсказательница, что сулит нам будущее? Вот вам два реала.

И он велел Санчо передать их маэсе Педро, но тот ответил сам, вместо обезьяны:

– Сеньор, этот зверь не отвечает на вопросы о будущем. Он знает кое-что о прошлом и немного о настоящем.

– Черт побери! – воскликнул Санчо. – Да я и гроша не дам за то, чтобы мне гадали о моем прошлом. Кому же лучше об этом знать, как не мне самому? А платить за то, что я и сам знаю, было бы величайшей глупостью. А впрочем, если ваша обезьяна знает все, что совершается в настоящее время, так вот мои два реала, и пусть их обезьянья милость скажет мне, что сейчас поделывает моя жена Тереса Панса.

Маэсе Педро не пожелал взять денег и сказал:

– Я не желаю получать вознаграждение до тех пор, пока я его не заработал.

Тут он дважды похлопал себя правой рукой по левому плечу: обезьяна мигом взобралась к нему на шею и, наклонив морду к уху хозяина, стала быстро пощелкивать зубами; продолжалось это ровно столько времени, сколько понадобилось бы, чтобы прочитать недлинную молитву; затем она быстро соскочила на землю, а маэсе Педро бросился на колени перед Дон Кихотом и, обнимая его ноги, сказал:

– Позвольте припасть к вашим стопам, о достославный рыцарь, воскресивший странствующее рыцарство. О Дон Кихот Ламанчский, чьи доблести превосходят всякую хвалу, о утешение слабых, опора павших, посох и отрада всех несчастных!

Дон Кихот остолбенел, Санчо был ошеломлен, студент изумлен, паж поражен, хозяин растерялся, крестьянин, везший оружие и как раз в эту минуту вернувшийся в комнату, разинул рот от удивления, – одним словом, все слышавшие эти слова были потрясены, – а маэсе Педро продолжал:

– Ты же, добрый Санчо Панса, лучший оруженосец лучшего в мире рыцаря, радуйся. Твоя добрая жена Тереса жива и здорова. В настоящую минуту она расчесывает лен, а для большей точности я прибавлю, что слева от нее стоит кувшин с отбитым горлышком, а в нем порядочная порция вина, чтобы работа шла веселее.

– Этому нетрудно поверить, – ответил растроганный Санчо, – она у меня хорошая женщина, работящая, а что касается вина, так в этом, пожалуй, она и мне не уступит.

– Теперь я могу сказать, – перебил его Дон Кихот, – что тот, кто много странствует, много видит и много узнает. Никогда бы я не поверил, что на свете есть обезьяны-предсказательницы. Этот славный зверек угадал: я – Дон Кихот Ламанчский. Правда, обезьяна немного перестаралась в похвалах мне. Но, каков бы я ни был, я благодарю Небо за то, что оно одарило меня мягкой и сострадательной душой, склонной оказывать добро и никому не делать зла.

– Если бы у меня были деньги, – сказал паж, – я спросил бы у сеньоры обезьяны, что ждет меня в будущих странствиях.

На это маэсе Педро ответил:

– Я уже сказал, что моя обезьянка не умеет предсказывать будущего, – иначе, чтобы угодить сеньору Дон Кихоту, я бы не взял с вас денег за предсказание. Ну а теперь я расставлю свой театр и дам в честь этого славного рыцаря бесплатное представление для всех присутствующих.

Услышав это, хозяин очень обрадовался и указал маэсе Педро место, где было всего удобнее расставить театр.

Пока маэсе Педро налаживал свой театр, Дон Кихот задумчиво поглядывал на обезьянку, а затем отвел Санчо в угол и, убедившись, что никто его не слышит, сказал:

– Послушай, Санчо, я хорошо присмотрелся к этой необыкновенной обезьяне и думаю, что этот маэсе Педро, несомненно, заключил тайный договор с дьяволом. Дьявол помогает обезьяне отгадывать прошлое и настоящее, а хозяин и зарабатывает на этом деньги. Но когда он разбогатеет, ему придется отдать черту свою душу, ибо враг рода человеческого только за такую плату помогает людям. Правда, обезьяна гадает только о прошлом и настоящем. Но ведь и дьявол не больше знает. О будущем он может лишь догадываться, да и то очень редко, ибо одному Господу Богу дано знать времена и сроки. Ясно, что обезьяна говорит по наущению дьявола, и меня удивляет, как на нее до сих пор не донесли святой инквизиции, не подвергли допросу и не выяснили в точности, какая сила внушает ей прорицания.

– И все-таки, – возразил Санчо, – хорошо, кабы ваша милость велели маэсе Педро спросить у обезьяны, правда ли все то, что приключилось с вашей милостью в пещере Монтесинос, – признаться, я и до сих пор думаю, не в обиду будь сказано вашей милости, что все это обман и выдумка или в лучшем случае сонное видение.

– Хорошо, – согласился Дон Кихот. – Хотя это, по-моему, грешно, но я все же последую твоему совету.

В это время появился маэсе Педро, который сказал, что все приготовления окончены и он просит Дон Кихота присутствовать на представлении, ибо оно того заслуживает. Но Дон Кихот попросил его сначала справиться у обезьяны, правда ли все, что случилось с ним в пещере Монтесинос. Маэсе Педро тотчас привел обезьяну, посадил ее перед Дон Кихотом и Санчо и сказал:

– Послушайте, сеньора обезьяна, этот рыцарь желает узнать, правда ли все, что случилось с ним в пещере, называемой Монтесинос, или же это только ему пригрезилось.

Затем он подал свой обычный знак, – обезьяна вскочила ему на левое плечо и, казалось, стала что-то шептать на ухо. Затем маэсе Педро сказал:

– Обезьяна говорит, что кое-что из того, что ваша милость видели и пережили в пещере, – ложь, а кое-что – правда. Вот и все, что она знает. Но если вашей милости угодно получить более подробный ответ, то подождите до будущей пятницы. Тогда она будет отвечать на все вопросы, а теперь ее способность отгадывать кончилась и, как она сказала, не вернется к ней раньше пятницы.

– Ну что я говорил! – промолвил Санчо. – Разве я не был прав, когда и наполовину не поверил рассказам вашей милости о приключениях в пещере Монтесинос?

– Будущее покажет, говорил ли я правду, Санчо, – ответил Дон Кихот, – ибо время выводит на свет солнца все тайны, хотя бы они были скрыты в глубочайших недрах земли. Ну а теперь довольно об этом и пойдем смотреть на представление маэсе Педро. Быть может, у него припасена какая-нибудь новинка.

– Какая-нибудь новинка! – вскричал маэсе Педро. – В моем театре имеется шестьдесят тысяч новинок. Уверяю вас, ваша милость, что мой театр – одна из самых достопримечательных вещей, существующих на свете! Ну а теперь за дело: час уже не ранний, а нам предстоит еще много рассказать и показать.

Дон Кихот и Санчо послушались и отправились в комнату, где был расставлен театр. Вокруг театра горели восковые свечи, и он казался пышным и блестящим. Маэсе Педро скрылся за ширмами, так как он должен был управлять куклами, а перед сценой поставил мальчика, своего помощника, с палочкой в руках. Этот мальчик должен был давать зрителям объяснения, указывая палочкой на появляющиеся фигуры.

Все присутствующие частью уселись, частью остались стоять перед театром. Дон Кихот, Санчо, паж и студент заняли лучшие места и с нетерпением ждали начала представления.

Вдруг за сценой послышались звуки множества литавр и труб и грохот пушек. Но вскоре шум этот затих, и мальчик, возвысив голос, начал так:

– Правдивая история, которую мы представим вашим милостям, взята слово в слово из французских хроник и испанских романсов, которые знают не только взрослые, но даже уличные мальчишки. В ней рассказывается о том, как сеньор дон Гайферос освободил свою супругу Мелисендру, томившуюся в плену у мавров в городе Сансуэнье – так в те времена назывался город Сарагоса. Взгляните, сеньоры, вот и сам дон Гайферос играет в кости, как об этом поется в песне:

Сидит, играет в кости дон ГайферосИ позабыл совсем о Мелисендре.

А вот выходит на сцену с короной на голове и скипетром в руке император Карл Великий, отец Мелисендры. Видя, что зять его занят пустой игрой и ни о чем не заботится, он сердится и бранит его. Обратите внимание, с каким жаром он наступает на Гайфероса. Того и гляди он огреет его своим скипетром. Иные авторы утверждают, что он действительно здорово отщелкал зятя. Карл требует, чтобы Гайферос во что бы то ни стало освободил свою супругу. В противном случае старый император грозит ему позором и бесславием:

Я сказал, теперь подумай!

Затем – как вы видите – император покидает взволнованного дона Гайфероса. Дон Гайферос вне себя от гнева. Он далеко швыряет доску и кости и велит немедленно подать оружие. Он просит своего двоюродного брата дона Роланда дать ему на время меч. Дон Роланд не соглашается расставаться с мечом и взамен предлагает брату свою помощь. Однако рассерженный Гайферос отказывается от его помощи, восклицая, что и сам освободит свою супругу, хотя бы она была заключена в недрах земли. Затем Гайферос берет оружие и уходит, чтобы немедленно пуститься в путь.

Теперь, сеньоры, обратите ваши взоры на виднеющуюся вдали башню Сарагосского замка. На вышке башни в мавританском платье – это несравненная Мелисендра. Тоскуя о Париже и о своем супруге, она смотрит на дорогу, ведущую во Францию. А на галерее замка сидит важный мавр. Это мавританский король Марсилий, который держит в плену прекрасную Мелисендру.

Но вот, – продолжал мальчик, – появляется всадник в гасконском плаще на взмыленном скакуне – это сам дон Гайферос. Он останавливается у башни. Прекрасная Мелисендра не узнает своего супруга и обращается к нему с теми словами, которые известны вам из романса:

Быть во Франции придется —О Гайферосе узнай.

Я не стану целиком повторять их. Многословие обычно порождает скуку. Взгляните лучше, как дон Гайферос распахнул плащ, а Мелисендра радостными жестами дает понять, что она его узнала. Недолго думая, она спускается с балкона, чтобы сесть на коня позади своего милого супруга. О горе! Подол ее юбки зацепился за железный край балкона, и она повисла в воздухе. Но милостивое Небо может спасти человека и на краю гибели: дон Гайферос схватывает ее, не заботясь о том, что ее роскошная юбка может порваться, спускает на землю, одним махом сажает позади себя и велит ей покрепче держаться за его плечи. Он боится, чтобы сеньора Мелисендра не свалилась, ибо она не привыкла к подобным скачкам. Посмотрите, как радостно ржет конь, как он гордится своей прекрасной ношей. Взгляните, как они поворачивают, выезжают из города и, радостные и веселые, скачут во Францию. Счастливый путь, прекрасная чета любовников! Возвращайся с миром к себе на родину! Дай Бог, чтобы вы прожили в счастье и согласии всю вашу жизнь! Да ниспошлет он вам Мафусаилов век [106]!

Тут маэсе Педро возвысил голос и сказал:

– Говори попроще, не увлекайся: напыщенность всегда нехороша.

Мальчик ничего не ответил и продолжал:

– Однако нашлись праздные зеваки, которые всегда все видят. Они заметили, как Мелисендра спустилась вниз и села на коня, и донесли об этом королю Марсилию. Марсилий тотчас велел бить тревогу. Взгляните, как все это быстро делается: вот уже на всех мечетях звонят в колокола, и весь город гудит от звона.

– Ну, мальчик, – вскричал Дон Кихот, – это чистый вздор! Звонить в колокола на мечетях! Да ведь мавры вместо колоколов употребляют литавры и дульсайны [107], напоминающие наши кларнеты.

Услышав эти слова, маэсе Педро перестал звонить и сказал:

– Сеньор Дон Кихот, не обращайте внимания на такие пустяки и не гонитесь за точностью. Вы все равно ее не найдете. Почти каждый день у нас представляют комедии, полные нелепостей и несуразностей, и все же они пользуются величайшим успехом и вызывают восторг. Продолжай, мальчик. Пускай они говорят что хотят. Пускай у меня окажется столько нелепостей, сколько пылинок в солнечном луче. Все это не беда. Мне бы только набить себе карманы.

– Ну что же, вы, пожалуй, правы, – ответил Дон Кихот.

А мальчик продолжал:

– Взгляните, сколько блестящих всадников скачет в погоне за супругами. Гремят трубы, звучат дульсайны, грохочут литавры и барабаны. Боюсь, что они догонят беглецов и приведут их обратно, прикрутив к хвосту их собственного коня, – какое это будет ужасное зрелище!

Увидев перед собой столько мавров и услышав такой грохот, Дон Кихот решил, что ему следует помочь беглецам. Он вскочил и громко закричал:

– Я не допущу, чтобы в моем присутствии была нанесена такая обида знаменитому рыцарю дону Гайферосу! Стой, подлый сброд! Не смей гнаться за ним, не то тебе придется иметь дело со мной!

И, перейдя от слов к делу, он обнажил свой меч, одним прыжком очутился у сцены и с невиданной яростью и быстротой стал осыпать ударами кукольных мавров. Он сбивал их с ног, снимал им головы, калечил и рассекал. Один раз он ударил наотмашь с такой силой, что если бы маэсе Педро не присел, съежившись, на корточки, Дон Кихот снес бы ему голову с такой же легкостью, как если бы она была из марципана. Маэсе Педро закричал:

– Остановитесь, ваша милость сеньор Дон Кихот! Опомнитесь! Ведь вы истребляете не живых мавров, а кукол, которые составляют все мое достояние. Горе мне, несчастному! Вы сделали меня нищим!

Но Дон Кихот ничего не слышал и не понимал. Он продолжал рубить плашмя, наотмашь, обеими руками. Через мгновение весь театр валялся на земле. Все ниточки были разорваны; куклы искрошены на куски, король Марсилий тяжело ранен, а у императора Карла Великого голова вместе с короной разрублена пополам. Все зрители пришли в смятение, обезьяна удрала на крышу, студент испугался, паж перетрусил, – и даже Санчо Панса находился в величайшем страхе. (Когда буря прошла, он уверял, что никогда еще не видел своего господина в таком бешеном гневе.) Разгромив театр, Дон Кихот успокоился и произнес:

– Хотел бы я в эту минуту видеть перед собой всех тех, кто не верит и не хочет верить, что странствующие рыцари приносят великую пользу человечеству. Подумайте, что было бы со славным доном Гайферосом и прекрасной Мелисендрой, если бы я случайно не оказался здесь? Конечно, эти неверные собаки настигли бы их и подвергли всяческим унижениям. Итак, да здравствует странствующее рыцарство!

– В добрый час, пускай себе здравствует, – раздался жалобный голос маэсе Педро, – а только мне пришла пора помирать. Я так несчастен, что мне остается только сказать вместе с королем доном Родриго:

Был вчера страны владыкой.А сегодня нет и башни.Что своей назвать бы мог я.

Еще минуту тому назад я почитал себя властителем королей и императоров, в моих конюшнях стояли сотни лошадей, сундуки ломились от множества уборов, а теперь я разорен, унижен, беден и нищ. Но хуже всего, что удрала обезьяна: теперь я набегаюсь до кровавого пота, прежде чем залучу ее снова. И все это из-за безрассудной ярости сеньора рыцаря, утверждающего, что его призвание – защищать сирот, восстанавливать справедливость и совершать иные милосердные дела. Только меня одного не коснулось его великодушие. Но и за это должно возблагодарить Господа, восседающего на небесном престоле. Видно, Рыцарю Печального Образа было суждено лишить образа и подобия мои фигурки.

Слова маэсе Педро растрогали Санчо Пансу, и он сказал ему:

– Не плачь и не горюй, маэсе Педро, не надрывай моего сердца. Знай, что мой господин, Дон Кихот, – человек добрый и совестливый. Когда он поймет, какой нанес тебе убыток, он, наверное, вознаградит тебя, да еще с лихвою.

– Я был бы вполне удовлетворен, если бы сеньор Дон Кихот заплатил мне за часть сломанных кукол. Тогда и совесть его милости была бы спокойна, ибо не может спасти свою душу тот, кто сокрушает чужое имущество, не возмещая убытков потерпевшему.

– Все это так, но я не понимаю, маэсе Педро, о каких убытках вы говорите, – спросил Дон Кихот.

– О каких убытках?! – воскликнул маэсе Педро. – А обломки, валяющиеся на этой твердой и бесплодной земле, кто разбросал их, как не ваша могучая рука? И кому, как не мне, принадлежали эти куклы? И разве не ими я кормился?

– Ну, – сказал Дон Кихот, – теперь я окончательно убедился, что преследующие меня волшебники показывают мне настоящих, живых людей, а затем превращают их во что им вздумается. Сеньоры, слушающие меня, говорю вам по чистой совести, все это представление показалось мне действительностью: Мелисендра – Мелисендрой, дон Гайферос – доном Гайферосом, Марсилий – Марсилием, Карл Великий – Карлом Великим. Вот почему я воспылал гневом и, чтобы выполнить свой долг странствующего рыцаря, решил выступить на защиту беглецов. Во имя этой благой цели я и совершил все, чему вы были свидетелями. Если же дело обернулось иначе, то виноват не я, а преследующие меня злодеи. Тем не менее, хотя я и не виновен в моей ошибке, я готов уплатить за причиненные убытки. Скажите, маэсе Педро, сколько вы просите за поломанные куклы, – я готов заплатить вам немедленно доброй кастильской монетой.

Маэсе Педро поклонился и сказал:

– Другого я и не ждал от доблестного Дон Кихота Ламанчского, истинного помощника и защитника всех бедных и неимущих бродяг. Пусть сеньор хозяин и Санчо будут оценщиками и решат, сколько стоят мои поломанные куклы.

Хозяин и Санчо согласились на это предложение. Тогда маэсе Педро поднял с пола обезглавленного короля Марсилия Сарагосского и сказал:

– Вы видите, что этого короля невозможно исцелить. Поэтому я желал бы, если только вы не возражаете, получить за его смерть, кончину и уничтожение четыре с половиной реала.

– Дальше, – ответил Дон Кихот.

– За эту голову, рассеченную сверху донизу, – продолжал маэсе Педро, беря в руки разрубленного императора Карла Великого, – справедливо будет потребовать пять с четвертью реалов.

– Это не дешево, – возразил Санчо.

– Но и не слишком дорого, – сказал хозяин, – я предлагаю помириться на пяти реалах.

– Дайте ему пять с четвертью, – вмешался Дон Кихот, – на четверть реала больше или меньше – это не играет роли. Только кончайте скорей, маэсе Педро: близится время ужина и я начинаю ощущать голод.

– У этой куклы отбит нос и выбит глаз, – продолжал маэсе Педро. – Это прекрасная Мелисендра, и за нее я прошу по совести два реала и двенадцать мараведисов.

– Черт меня побери, – воскликнул Дон Кихот, – сейчас Мелисендра со своим супругом, наверное, уже переехали границу Франции, ибо конь, на котором они мчались, казалось, не бежал, а летел! Поэтому прошу вас не продавать мне кота за зайца и не уверять меня, что безносая кукла – Мелисендра. Настоящая Мелисендра вместе со своим супругом наслаждаются теперь счастьем во Франции. Каждому воздается по заслугам, сеньор маэсе Педро, и всем надлежит ходить прямо и мыслить здраво.

Увидев, что Дон Кихот снова сел на своего конька, маэсе испугался, как бы ему не остаться без всякого вознаграждения, и поспешил сказать:

– Я действительно ошибся: это не Мелисендра, а одна из ее служанок. Дайте мне за нее шестьдесят мараведисов, и я останусь доволен расчетом.

Так одну за другой расценил он всех сломанных кукол. Когда он кончил, Санчо с хозяином несколько сократили его требования, так что общая сумма убытков составила сорок реалов с тремя четвертями. Санчо вытащил было кошелек, но маэсе Педро потребовал еще два реала за поимку обезьяны.

– Заплати ему, Санчо, – сказал Дон Кихот, – если он и не поймает это животное, пусть хоть напьется в свое удовольствие. Я бы охотно дал двести реалов тому, кто бы мог с достоверностью сказать, что сеньора донья Мелисендра и сеньор дон Гайферос находятся теперь во Франции, в кругу своих родных.

– Никто бы не мог сделать этого лучше моей обезьяны, – сказал маэсе Педро. – К счастью, теперь и сам черт ее не поймает.

С этими словами пронырливый владелец театра опустил в кошелек монеты, полученные от Санчо, и, отказавшись от участия в общем ужине, раскланялся с присутствующими и отправился на покой. У маэсе Педро были свои основания отклониться от дальнейших разговоров с Дон Кихотом и Санчо Пансой.

Читатели, вероятно, помнят Хинеса де Пасамонте, который вместе с другими каторжниками был освобожден отвагой Дон Кихота в ущелье Сьерра-Морены. Боясь попасть в руки правосудия, этот Хинес постарался всячески изменить свою наружность, налепил себе на щеку зеленый пластырь и после разных приключений пробрался в Арагонское королевство.

Здесь он обзавелся кукольным театром, а у каких-то христиан, возвращавшихся из берберийского плена, купил обезьяну и научил ее вскакивать на плечо и шептать ему что-то на ухо. Направляясь в какое-нибудь село с театром и обезьяной, он прежде всего разузнавал, кто там живет и что с кем приключилось. Запомнив все это хорошенько, он являлся в село, давал представление, а затем предлагал посмотреть искусство его обезьяны, объявляя зрителям, что она отгадывает прошлое и настоящее, но что мудрость ее не простирается на будущее. За ответы на каждый вопрос он брал два реала. Пасамонте, он же маэсе Педро, был очень смышлен и ловко дурачил легковерных людей, втайне посмеиваясь над ними. Теперь читателю станет понятно, почему он без труда узнал Дон Кихота и Санчо Пансу. Но как ни простодушны были благородный рыцарь и его оруженосец, он все же боялся слишком долго их дурачить. Поэтому-то он и отказался от общего ужина и поспешил скрыться в свою комнату.

Хозяин был немного огорчен исчезновением маэсе Педро, но остальные весело уселись за ужин. Угощал всех Дон Кихот, и его щедрость не имела границ. К концу трапезы рыцарь вспомнил обещание крестьянина, везшего оружие, рассказать о чудесах и попросил его приступить к делу. Тот не заставил себя долго просить и начал свою историю, которая будет рассказана в следующей главе.

Глава XLIII,

в которой рассказывается о том, как два друга разыскивали пропавшего осла

– Да будет известно вашим милостям, – так начал рассказчик свое повествование, – что в одной деревне, в четырех с половиной милях отсюда, у рехидора [108] пропал осел. Эта пропажа очень огорчила рехидора. Он повсюду искал осла, но, несмотря на все его старания, животное не находилось. Так прошло около двух недель. И вот однажды, когда рехидор проходил по площади, его догнал другой рехидор из того же села и говорит: «Ну, что вы мне дадите, кум? Ваш осел нашелся!» – «Обещаю вам, кум, подарочек, и неплохой, – ответил тот, – только скажите, где же он нашелся?» – «Я его видел сегодня утром в лесу, – ответил второй рехидор. – он был без упряжи и выглядел таким тощим, что жалко было на него смотреть. Я хотел пригнать его к вам, но он так одичал, что шарахнулся от меня в сторону и скрылся в чаще леса. Если хотите, пойдемте вместе, только позвольте мне сперва отвести в конюшню мою ослицу, – я сейчас вернусь». – «Вы доставите мне большое удовольствие, – сказал первый, – и я постараюсь отплатить вам той же монетой». Итак, оба рехидора рука об руку отправились в лес. Но на том месте, где второй рехидор заметил утром осла, его уже не оказалось, и все поиски были тщетными. Убедившись, что осел исчез, второй рехидор сказал своему другу: «Послушайте, кум, я придумал, как нам отыскать беглеца, даже если бы он провалился сквозь землю, а не то что заблудился в лесу. Я умею прекрасно реветь по-ослиному, и если вы тоже немного сведущи, считайте, что дело наше выиграно». – «Немного! Да что вы говорите, кум, – ответил тот. – Клянусь Богом, я в этом искусстве не уступаю даже самому ослу». – «Ну и отлично, – сказал второй рехидор, – так вот что мы сделаем: вы пойдете по лесу в одну сторону, а я в другую. Таким образом мы обойдем весь лес, время от времени мы будем по очереди реветь. Осел, наверное, нас услышит и ответит нам таким же ревом». На это рехидор, потерявший осла, сказал: «Превосходная мысль, кум, она делает честь вашему глубокому уму». Тут они расстались. Немного погодя оба заревели, и притом с таким искусством, что каждый подумал, будто осел нашелся и отвечает на его призыв. Обманутые этим предположением, они кинулись друг к другу. Когда же встретились, первый рехидор сказал: «Неужели, кум, это ревел не мой осел?» – «Нет, – ответил другой, – это я ревел». – «Ну, признаюсь, – сказал первый, – между вами, кум, и ослом не сыщешь разницы. Я в жизнь свою не слышал ничего более совершенного». – «Вы сами заслуживаете этих похвал более, чем я, – отвечал рехидор, придумавший план. – Клянусь Богом, моим Создателем, вы дадите два очка вперед самому искусному и опытному ослу на свете. Вы высоко ведете голос, держите такт и меру, быстро и часто меняете лады; одним словом, я признаю себя побежденным и вручаю вам пальму первенства в этом редкостном искусстве». – «Знаете ли, кум, – ответил первый рехидор, – теперь я буду о себе лучшего мнения, чем прежде. Я буду думать, что и я кое-что умею, раз у меня открылся такой талант. Конечно, я и раньше знал, что реву хорошо, но никто до сих пор не говорил мне, что я достиг совершенства».