Двери паранойи

Фразы старика о бессмертии и неуязвимости многократным эхом звучали в моей голове, но только раздражали, как назойливый мотив. Тот «урок» ничему меня не научил; по крайней мере, я так думал. Я был свалкой ядовитых отходов собственного цинизма. Я чувствовал себя ничтожным и жалким, уже не способным сыграть в ту игру, в которую втягивал меня Фариа.

Слишком поздно, слишком поздно… – в те дни я понял, что это значит: слишком поздно. Все в этой жизни приходит слишком поздно – и настоящая любовь, и ненависть, и признание, и падение, и вера, и безверие, и успех, и даже избавление. А кое-что не приходит никогда, но если ты наконец смиряешься с этим, то оказывается, что и смирение твое безнадежно запоздало.

Проклятие, кажется меня клонит в тошнотворную литературщину. Тут существует опасность впасть в маразм, что мне, человеку с отклонениями, в общем-то простительно. Когда пишешь слишком много, писанина неизбежно становится «вещью в себе», и поневоле начинаешь ловить кайф, если получается неплохо. Так я открыл, что мне не чужд главный грешок всех писак: они относятся к своим опусам слишком серьезно… Ну ничего, это ненадолго – скоро для ручки и бумаги не останется ни времени, ни желания.

И все-таки я не угомонился и тренировался, когда меня оставляли в относительном покое: чаще по ночам, в своей коечке, а днем в сортире или в душевой. В последнем случае – в присутствии доберманов. Стоя за тонкой перегородкой, я слышал их учащенное дыхание сквозь плеск воды. Они возбужденно истекали слюной. Так на них действует наше голое беззащитное мясо. Кроме того, все мы трусливо излучали жертвенность. Нам повезло, нам очень повезло, что среди наших санитаров не было «голубых»!

Честно говоря, мне больше ни разу не удалось выйти из тела. Может быть, страх въелся глубоко в сознание, может быть, грехи в рай не пускали. Фариа, я плохой ученик! И, наверное, ты правильно сделал, что бросил меня к черту…

Между тем кое-какие печальные события все же имели место. Пока я был всецело поглощен собой, очередной персонаж безвозвратно исчез со сцены с кафкианской необъяснимостью и обреченностью. На этот раз Сенбернар почему-то решил промыть мозги моему собрату по перу. Наверное, господин сочинитель окончательно свихнулся, пытаясь запомнить собственный бред.

У меня появилось иррациональное чувство, что я стою в очереди на уничтожение. Зло, неведомое, но неотвратимое, словно падение гильотинного ножа, подкрадывалось все ближе, вернее, меня самого тащил под нож дьявольский конвейер. Люди, покорные, как телята, которых ведут на убой, стояли на конвейере впереди и позади меня. Все знали: те, кто впереди, не возвращаются. И каждый заклинал судьбу: «Только не я, только не я, только не я! Ведь я счастливчик с детства…» Спи спокойно, счастливчик! Тебя уже сожрали псы и запили твоим благодушием. Мне кажется, будто я еще слышу твой шепот, но это какой-то другой, столь же неисправимый дурак надеется на чудо…

Я пытаюсь снова и снова сойти с конвейера. В темноте безлунной ночи, выкалывающей глаза, я отказываюсь от своей привязанности к телу, презираю этот ни на что не годный инструмент, не оставляю нелепую надежду извлечь силу из пустоты. Я не знаю, поможет ли мне это сбежать, вернуть ту, которую я люблю, или хотя бы обрести самого себя.

8

Наконец-то появился этот клятый аббат!

Я думал, что мы репетируем тихий мирный побег и старику останется только в нужный момент выдернуть меня из моего полудохлого организма. Правда, существовала опасность очнуться где-нибудь в больничном холодильнике со вскрытым животом и увидеть рядышком на полочке собственные мозги, но, как говорится, кто не рискует… Ненавижу «Шампанское»! Не-на-ви-жу этот газированный сок!

Должен заметить, что граф Монте-Кристо из меня никакой. О мести не могло быть и речи – я даже не знал, кому мстить. То, что люди являлись всего лишь марионетками, а ниточки от них тянулись в другой мир, я понимал прекрасно, однако симпатии к двуногим и к самому себе это не добавляло. Еще я понимал, что никогда не стану свободным, – вне этих стен я обречен на новое бегство, непрерывное бегство. Причем с обязательной перспективой уничтожения. Даже Клейн не спасся, а я был слепым щенком в сравнении с ним.

Но, оказывается, я ошибался, намереваясь отлежаться в гробу, пока смерть будет обделывать мои делишки. Тихого ухода не получилось; как и масон, этот новый «союзничек» не придавал ни малейшего значения моему стремлению к покою и моему желанию остаться незаметной невинной овечкой и малопривлекательной мишенью.

Он появился в конце мая, когда жизнь и весна тщетно бились о грязные стекла наших окон. Зелень была как осадок на дне пивной бутылки, а небо – как застоявшаяся вода в бассейне. Голоса птиц звучали приглушенно, и затерянно выли в утреннем тумане заводские гудки…

В нашу палату все еще никого не подселили, и мы оставались впятером: я, детоубийца Морозов, Самурай, Потный и Глист. Самурай, извращенец, поочередно спал на освободившихся коечках; видимо, это давало ему иллюзию выбора. Потом кто-то из дежуривших ночью доберманов заметил это, и Самурай вынужден был усвоить команду «Место!». Его дрессировали довольно-таки негуманным способом.

А я был послушен и терпелив, как никогда. Усыплял бдительность, чертов конспиратор. Воскресные прогулки не были отмечены подарками судьбы – доберы предпочитали слушать спортивные новости, репортажи с футбольных матчей или совсем уж попсовую лажу, которая приторным тающим сиропом стекала по их стоячим ушам.

По ночам стало чуть полегче. Кошмары продолжались, но как бы отодвинулись на безопасное расстояние: я наблюдал за ними со стороны – одинокий зритель в собственном кинотеатрике ужаса. Сломанный проектор воспроизводил рваные куски, темный зал был полон тревожного и зловещего ожидания, а на экране мелькали тени ощущений, призраки желаний, беспросветные кляксы страха…

В одну из таких ночей фильм прервался. Я лежал во мраке, спеленутый покорностью, и уже не пытался прикидываться трупом.

– Урок третий, – произнес Фариа, и я почувствовал себя так, словно, блуждая в глухом лесу, наконец нашел дорогу к дому.

Как мало надо человеку, чтобы зацепиться за надежду! Иногда достаточно услышать призрачный голос в темноте:

– Урок третий. Концентрация. Сила без концентрации бесполезна и не может быть проявлена…

Я поискал старика взглядом. Была ночь новолуния, поэтому видел я немного – только чей-то силуэт на пустой кровати. Тихий голос звучал как странная музыка; я не очень вникал в смысл слов. Давно устал от мертвой мудрости. Слова «сила», «концентрация», «проявление» оставались абстрактными до отвращения.

Включился я только тогда, когда Фариа заговорил о конкретном.

– Какое оружие тебе нравится? – спросил он вдруг.

Что ж, поболтать на эту тему я люблю.

– Огнестрельное было бы неплохо.

Мне показалось, будто он разочарованно хмыкнул.

– А что именно? – Он задавал вопросы тоном пресыщенного гурмана, обсуждающего с голодным недоумком меню дешевой закусочной.

Конечно, я сразу вспомнил свою любимую пушку, выручавшую меня дважды, нет – трижды! Черт возьми, я любил ее почти так же сильно, как родную мать, – ведь она подарила мне целых три жизни, – а сеньора Беретту почитал не меньше, чем родного отца.

Фариа вдруг перевоплотился во фрейдиста-психоаналитика и понес какую-то чушь:

– Значит, тебе нравятся пистолеты… Ты не задумывался почему? Может быть, ствол напоминает тебе пенис, выстрел представляется аналогом семяизвержения, а следующий за ним разрушительный результат есть символическое проявление агрессивного мужского начала?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Агорафобия – боязнь открытых пространств.

2

Онейроидная кататония – явление ступора с восковой гибкостью, наблюдающееся при шизофрении или симптоматических и органических психозах. Помрачение сознания имеет характер сновидений с фантастическими переживаниями и радикальным изменением восприятия.

3

Реактивный параноидный синдром – возникает под влиянием фактора внешней обстановки (часто не соответствующего глубине реакции) и характерен бредом преследования, ощущением смертельной опасности, исключительной подозрительностью, появлением зрительных и слуховых галлюцинаций. Иногда приводит к выраженным изменениям личности.

4

Амнестический синдром – психопатологический симптомокомплекс, в котором ведущее место занимают расстройства памяти. Обычно наблюдается при органических поражениях мозга.

5

Конфабуляции – наличие воспоминаний о событиях, не происходивших на самом деле.

6

Эдгар Ли Мастерс. <<Новый Спун-Ривер>>. Перевод Андрея Сергеева.

7

Макмерфи – герой романа Кена Кизи «Полет над гнездом кукушки».

8

Дон Хуан – индейский маг, учитель Карлоса Кастанеды.