Призраки Сумеречного базара. Книга вторая

Подобные мечты лучше оставить. Чувства, даже самые трудные, делают нас людьми. Возможно, даже именно они. Любить, терять, желать – все это значит быть по-настоящему живым.

– Но… вы же Безмолвный Брат. Вам же не полагается чувствовать ничего подобного, разве нет?

Я… – Последовала еще одна долгая пауза. – Я помню, как чувствовал все это. Воспоминания – теперь для меня это самое близкое подобие чувств.

– И вы, насколько я могу судить, до сих пор живы.

Иногда об этом тоже нелегко помнить.

Не знай Селин, что это в принципе невозможно, она решила бы, что он вздохнул.

Тот Безмолвный Брат, которого она встретила в первый свой визит на Сумеречный базар, был такой же добрый. Он просто купил ей блин и не стал спрашивать, где родители или что она тут делает совсем одна, и почему ее глаза покраснели от слез. Он тогда просто встал на колени и уставился на нее своими слепыми глазами.

Мир – очень сложная штука, чтобы противостоять ему в одиночку, – сказал он у нее в голове. – Ты не обязана делать это.

А потом сделал то, что получалось у Безмолвных Братьев лучше всего: погрузился в безмолвие. Даже тогда, ребенком, она понимала: он ждет, чтобы она сказала, чего хочет. И если бы она попросила помощи, он бы, вполне возможно, ее оказал.

Но помочь ей не мог никто. И она это знала. Монклеры были уважаемой, могущественной семьей Сумеречных охотников. Сам Консул прислушивался к ним. Скажи она Брату, кто она такая, он бы тут же отвез ее домой. Скажи она Брату, что ее там ждет и какие ее родители на самом деле, он бы, скорее всего, ей не поверил. И даже, возможно, донес, что она распространяет о них ложные слухи. И тогда для нее наступили бы последствия.

Она поблагодарила за блин и поспешила убраться подобру-поздорову.

С тех пор прошло много времени. Осенью она вернется в Академию, закончит последний курс. И ей никогда больше не придется жить в доме родителей. Еще немного, и она будет свободна. Нет, ничья помощь ей не нужна.

Но мир все еще был очень трудной штукой, чтобы противостоять ему в одиночку.

А она была одинока. Очень одинока.

– Возможно, боль от любви к кому-то – просто одно из обстоятельств жизни, но можно ли сказать то же самое о любой боли вообще? Вы не думаете, что лучше просто взять и прекратить мучения?

Вас что-то мучает?

– Я… – она призвала всю свою храбрость.

Она может это сделать… Она и сама почти в это поверила. Она может рассказать этому незнакомцу про свой холодный дом. Про родителей, замечавших ее, только когда она делала что-то не так. О последствиях, ожидавших ее в этом случае.

– Дело в том, что…

Безмолвный Брат резко отвернулся, и она замолчала. Его незрячий взгляд уставился на бежавшего к ним человека в черном плаще-тренче. Увидев Безмолвного Брата, тот застыл как вкопанный и побледнел, потом развернулся и кинулся прочь. Большинство нижнемирских теперь избегали Сумеречных охотников – новости о Круге и его подвигах распространялись быстро. Но здесь, кажется, было что-то личное.

– Вы его знаете? – спросила Селин.

Прошу прощения, мне придется заняться им.

Безмолвные Братья не показывают эмоций, и, насколько Селин знала, даже не ощущают их. Иначе она сказала бы, что этот Брат что-то чувствовал, и очень глубоко. Страх или возбуждение – или то причудливое сочетание одного с другим, что возникает перед битвой.

– Хорошо, я только…

Но Безмолвный Брат уже исчез. Она снова осталась одна. И слава Ангелу, подумала Селин. Слишком опасно вытаскивать на свет темную правду – даже если ты всего лишь заигрываешь с этой мыслью. Как это глупо, как слабо – хотеть, чтобы тебя услышали. Чтобы тебя по-настоящему увидели – хоть кто-то, пусть даже человек, чьи глаза никогда не открываются. Родители всегда говорили, что она глупая и слабая. Возможно, они были правы.

* * *

Путь Брата Захарии лежал через запруженный народом Сумеречный базар. В странную игру они играли: охотник держался в нескольких футах от дичи. Дичь звали Джек Кроу, и он определенно знал, что Захария встал на его след. Тот, в свою очередь, мог прибавить шагу и настичь добычу в любой момент. Но Кроу не останавливался, а монах его не догонял. Вскоре Кроу добрался до края арены и углубился в густой лабиринт улочек, начинавшийся сразу за воротами.

Брат Захария не отставал.

Он с большой неохотой покинул девушку – у них явно было что-то общее. Каждый отдал частицу своего сердца Эрондейлу. Оба любили тех, кого не могли получить.

Конечно, любовь Брата Захарии была лишь бледным подобием настоящего, первозданного человеческого чувства. Казалось, будто он смотрит на мир сквозь завесу, и с каждым годом все труднее было вспоминать, что там, по другую ее сторону. Каково это – желать Тессу, тосковать по ней, как может тосковать живой, дышащий мужчина? Каково это – нуждаться в ней? Захария уже ни в чем по-настоящему не нуждался. Ни в еде, ни во сне, ни даже в Тессе, хотя это чувство он еще иногда пытался в себе вызвать. Его любовь жила, но уже притупилась. А вот любовь этой юной девушки до сих пор была зазубрена по краям – это помогло ему вспомнить.

И ей нужна была помощь. Самая человечная, человеческая часть Захарии едва не соблазнилась остаться рядом с ней. Девушка была такой хрупкой, и так решительно это скрывала. Она тронула его сердце… но сердце Брата Захарии было замуровано в камне.

Он попробовал себя переубедить. В конце концов, сам факт того, что он сейчас здесь, говорил об обратном: сердце у него до сих пор человеческое. И он уже много десятилетий охотился – из-за Уилла, из-за Тессы, из-за того, что где-то внутри него все еще жил Джем, мальчик-Охотник, любивший их обоих.

До сих пор любивший их обоих, – напомнил себе Брат Захария. В настоящем времени.

Подвеска-цапля укрепила его подозрения. Этого человека он и искал. Захария не мог позволить ему уйти.

Кроу нырнул в узкий, мощеный брусчаткой переулок. Захария свернул следом, напряженный и собранный. Он чувствовал, что их медленная погоня близится к концу. Разумеется, переулок закончился тупиком. Кроу развернулся, в руке блеснул нож. Он был совсем молод, ему едва перевалило за двадцать, гордое лицо, копна светлых волос.

У Брата Захарии тоже было оружие, и он научился прекрасно им владеть, но даже не попытался применить посох. Этот человек угрозы не представлял.

– Ладно, Охотник. Ты меня хотел, ты меня получил.

Кроу напружил ноги и крепче сжал нож, явно ожидая нападения. Брат Захария рассматривал его лицо в поисках чего-нибудь знакомого, но нет – ничего. Мальчик притворяется воином и храбрецом. Незрячие глаза Брата Захарии легко различали то, что кроется за масками. И сейчас они видели страх.

Сзади послышался шорох.

– Знаешь, как говорят, Охотник: будь осторожнее со своими желаниями, – сказал женский голос.

Брат Захария неторопливо повернулся. Сюрприз. У входа в переулок стояла молодая женщина, даже моложе Кроу. Прекрасная, почти неземной красоты: сияющие светлые кудри, рубиновые уста и пронзительно синие глаза – как раз такие, которые много тысячелетий могут вдохновлять плохих поэтов. Красавица нежно улыбалась. И целилась из арбалета Брату Захарии прямо в сердце.

Он почувствовал укол страха. Не из-за ножа и арбалета – их можно не бояться. Он предпочел бы вовсе избежать драки, но при необходимости легко обезоружил бы нападавших, и они не смогли бы защититься. В том-то и заключалась проблема.

Страх коренился в понимании того, что он, кажется, достиг цели. Поиск – единственное, что еще привязывало его к Уиллу, к Тессе, к его прежнему «я» – сегодня, возможно, подойдет к концу. Что если он только что оборвал последнюю ниточку к Джеймсу Карстерсу? И совершил свой последний действительно человеческий поступок?

– Давай, Охотник, – процедила женщина. – Не держи в себе. Если очень повезет, мы, возможно, оставим тебя в живых.

Я не хочу сражаться с вами.

Судя по их реакции, услышать голос у себя в голове они никак не ожидали. Эти двое знали достаточно, чтобы опознать Сумеречного охотника, – но, кажется, все же не так много, как сами думали.

Я искал тебя, Джек Кроу.

– Ага, я слышал. Жаль, тебя не предупредили: люди, которые меня ищут, обычно очень об этом жалеют.

Я не собираюсь причинять тебе вред. Я лишь хочу доставить послание. Оно касается того, кто ты и откуда пришел. Возможно, тебе будет трудно в это поверить, но…

– Да, да, я тоже Сумеречный охотник, – пожал тот плечами. – Скажи лучше что-нибудь, чего я не знаю.

* * *

– Покупать будешь или так сопрешь?

Селин уронила бутылочку с зельем. Та разбилась, выпустив облачко вонючего синего дыма.

Когда Безмолвный Брат выбрал вместо нее того горячего парня в черном тренче, юный вервольф запер лавку, свирепо уставился на Селин и таращился, пока она не решила, что пора бы и честь знать. Двигаясь по сложной траектории, она вернулась к лавке Доминик дю Фруа, пытаясь не вызывать подозрений. Это ей удалось, но тут откуда ни возьмись появилась сама чародейка.

– Или ты просто хотела тут бардак устроить? – продолжила та уже по-французски.

Селин выругалась про себя. Ей поручили одно-единственное задание, простейшее, унизительно легкое, но даже его она умудрилась провалить. Стивена нигде не было видно, а Роберт продолжал тихо хозяйничать в палатке.

– Я ждала, когда вы вернетесь, – громко сказала она по-английски, надеясь, что Роберт услышит. – Слава богу, вы наконец-то пришли. Я уже почти сварилась на этой жаре.

Последнюю фразу она произнесла еще громче – условный сигнал. Смысл его был простым: вылезай оттуда немедленно. Оставалось надеяться, что она сумеет отвлечь чародейку и позволит Роберту смыться незамеченным. Где этого Стивена носит?

– Bien sûr[8], – акцент у Доминик был жуткий, таким французский язык, наверное, становится в Южной Калифорнии. Селин даже подумала: интересно, занимаются ли чародеи серфингом? – И за чем же мадемуазель пришла ко мне?

– За приворотным зельем.

Разумеется, это первое, что пришло ей в голову. Возможно потому, что она как раз заметила спешащего к ним Стивена (он не слишком ловко притворялся, что совершенно никуда не торопится). Интересно, как ему удалось потерять Доминик? И не нарочно ли она от него ускользнула?

– Приворотное зелье, значит? – чародейка проследила за ее взглядом и одобрительно прищелкнула языком. – А он неплох… хотя на мой вкус, пожалуй, чересчур мускулист. Чем лучше тело, тем хуже мозги – тут я еще ни разу не ошибалась. Но тебе, возможно, по сердцу как раз тот, кто глупее и красивее. Chacun à son goût[9], а?

– Э-э-э… oui. Глупее и красивее, точно.

Где там Роберт застрял?! Скорее всего, он улизнул так, что даже она не заметила, но рисковать Селин не могла.

– Так вы мне поможете?

– Любовь немножко выходит за рамки моей компетенции, chérie[10]. Если тебе кто-то здесь что другое сказал, так он бессовестно врет. А вот что я могу тебе предложить…

Тут она замолчала, потому что к ним подбежал Стивен. Вид у него был слегка встревоженный.

– У вас тут все в порядке?

Он метнул на Селин озабоченный взгляд. Сердце у нее заколотилось – это он о ней беспокоится!

– В полном, – кивнула она. – Мы просто…

– Твоя подруга хотела приворотное зелье, чтобы заставить тебя в нее влюбиться, – сообщила колдунья.

Селин подумала, что тут на месте и умрет.

– …а я ей как раз говорила, что могу только предложить альтернативу, но довольно эффективную.

Она вытащила из-под прилавка что-то вроде баллона с лаком для волос и щедро пшикнула Стивену прямо в лицо. Выражение его сразу сделалось очень покладистым.

– Что ты наделала?! – закричала Селин. – Зачем ты вообще это сказала?!

– Ой, расслабься. Поверь, милая, в этом состоянии ему плевать, кто что сказал. Гляди.

Стивен смотрел на Селин, как будто никогда раньше не видел. Он протянул руку и коснулся ее щеки – очень осторожно, словно прикасался к чему-то чудесному. Неужели ты настоящая? – говорил его взгляд.

– Кажется, у твоей подружки-блондинки тяжелый случай демонической оспы, – сказала Доминик Стивену.

Селин решила, что падать замертво, пожалуй, не будет. Лучше уж придушить чародейку.

– Оспа – это так сексуально, – пролепетал Стивен. – А сыпь у нее будут?

И томно посмотрел на Селин.

– Ты будешь так прекрасна с сыпью!

– Видишь? – заметила колдунья. – Вот тебе и весь приворот.

– Что ты с ним сделала?!

– А головой подумать? То, чего ты и хотела. Ну, то есть это, конечно, дешевый суррогат, но на то здесь и Сумеречный базар, да?

Селин потеряла дар речи. Вообще-то она была в ярости – за Стивена. А вот за себя саму… она чувствовала что-то другое. Чего, по идее, чувствовать не должна была.

– Тебе кто-нибудь говорил, какая ты красивая, когда смущаешься? – прорвало Стивена, и он одарил ее совершенно безумной улыбкой. – Конечно, еще ты очень красива, когда злишься, и когда грустишь, и когда счастлива, и когда смеешься, и когда…

– Что?

– Целуешь меня, – сказал он. – Но это пока только теория. Ты не хотела бы проверить на практике?

– Стивен, я не уверена, что ты понимаешь…

Но он уже целовал ее.

Стивен Эрондейл ее целовал!

Его губы прижимались к ее губам, руки обнимали за талию, ласкали спину, ладони касались щек. Он перебирал пальцами ее волосы. Обнимал так крепко, словно желал получить больше, чем у него было, – словно желал ее всю.

Селин попыталась удержать дистанцию. Все это нереально, напомнила она себе. Это не он. Но по ощущениям все было совершенно реально. Стивен Эрондейл, такой теплый и настоящий, в ее объятиях… он хочет Селин… и она сдалась.

На одно бесконечное мгновение она растворилась в блаженстве.

– Наслаждайся, пока можешь, голубушка. Примерно через час зелье выветрится.

Голос Доминик дю Фруа вернул ее обратно в реальность. В ту реальность, где Стивен Эрондейл женат на другой. Селин заставила себя отодвинуться. Стивен перывисто вздохнул. Казалось, он вот-вот заплачет.

– Пробник бесплатно. Хочешь постоянного действия – плати, – сказала чародейка. – Но, думаю, я могла бы сделать тебе особую скидку для Охотников.

– Откуда ты знаешь, что я Охотник? – застыла Селин.

– А кем еще ты можешь быть с такой-то красотой и грацией? – встрял Стивен.

Селин не отреагировала на его слова. Что-то здесь не так. Ее руны не видно, одежда – обычная, оружие спрятано. Ничто не должно было выдать ее.

– Или, может, ты захочешь купить две порции, – продолжала колдунья. – Одну для этого придурка, а вторую – для того, что за занавеской. Конечно, он не такой красавчик, но такие, застегнутые на все пуговицы, бывают очень забавными, когда расстегнутся…

Рука Селин двинулась к спрятанному кинжалу.

– А чего ты удивляешься, Селин? – пожала плечами торговка. – Ты правда думала, я не в курсе, что вы за мной следите? Думала, я брошу лавку без охраны? Сдается мне, тупой и красивый тут не только этот герой-любовник.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

Колдунья запрокинула голову и расхохоталась. Блеснули золотые зубы.

– Любой житель Нижнего мира в городе знает про бедняжку Селин Монклер, которая бродит по Парижу, словно несчастная Эпонина[11]. Поверь, нам всем тебя немного жаль.

В душе Селин всегда медленно кипел гнев, это было ее привычное состояние, но сейчас тайная ярость была готова вырваться наружу.

– Я хочу сказать, – продолжала колдунья, – что не могу позволить Сумеречным охотникам совать нос в мои дела, так что придется разобраться с тобой. Но мне будет жаль, когда ты умрешь.

Селин успела выхватить кинжал как раз в тот момент, когда из палатки хлынули демоны-халфасы. Крылатые твари накинулись на них со Стивеном, растопырив острые как бритва когти и разинув клювы, из которых раздавался ужасный визг.

– Демоны-голуби! – с отвращением завопил Стивен… но длинный меч уже был у него в руке.

Клинок сверкал серебром в свете звезд, кромсая толстые чешуйчатые крылья.

Селин увернулась от двух птицеподобных демонов, выставив перед собой кинжал, а свободной рукой вытащила из ножен два ангельских клинка.

– Зуфлас, – прошептала она их имена. – Иофиэль.

Клинки засветились. Она швырнула их в противоположных направлениях. Каждый полетел демону прямо в горло. Два халфаса взорвались облаками кровавых перьев и ихора, Селин отдернула занавеску и ворвалась во вторую половину палатки.

– Роберт!

Он был заперт в огромной антикварной птичьей клетке (так, по крайней мере, это выглядело). Весь пол в ней был покрыт перьями демонов – как и сам Роберт. С виду он был невредим, но очень несчастен.

Селин сбила замок, и они оба кинулись на помощь Стивену, который уже успел разделаться с несколькими демонами. Правда еще несколько спаслись и теперь показывали фигуры высшего пилотажа на фоне ночного неба. Доминик открыла портал и собиралась покинуть место действия. Роберт прыгнул и схватил ее за шею, стукнул по голове рукоятью меча – звук получился знатный. Чародейка без чувств свалилась на землю.

– Почти сбежала, но нет, – проворчал он.

– Селин, ты ранена! – с ужасом воскликнул Стивен.

Она вдруг поняла, что один из демонов успел клюнуть ее в ногу. Джинсы уже промокли от крови. В пылу битвы Селин ничего не чувствовала, но теперь, когда адреналин начал отпускать, острая дергающая боль заявила о себе.

Стивен уже держал в руке стило, готовый нанести руну ираци.

– Ты еще прекраснее, когда у тебя идет кровь! – заявил он.

Селин покачала головой и отодвинулась.

– Я сама могу, – возразила она.

– Для меня будет честью исцелить твою идеальную кожу, – запротестовал Стивен.

– Его что, по голове ударили? – осведомился Роберт.

Селин постеснялась объяснить. К счастью, вдалеке послышался клекот халфасов, а потом женский крик.

– Вы двое, присмотрите за колдуньей, – распорядилась Селин. – А я разберусь с остальными демонами, пока они никого там не съели.

И она помчалась прочь, пока Роберт не успел спросить еще чего-нибудь.

– Я буду скучать! – крикнул ей вдогонку Стивен. – Ты так очаровательна, когда жаждешь крови!

* * *

Почти за двести лет до этих событий Сумеречный охотник по имени Тобиас Эрондейл был обвинен в трусости. За это преступление наказывали смертью. Закон в те времена был не просто суров, он был безжалостен. Однако казнить его не успели, Тобиас сошел с ума и бежал. И тогда Конклав применил ту же меру наказания к его жене Еве. Она умерла. Как и дитя Эрондейлов, которое она носила во чреве.

Так, по крайней мере, гласила история.

Много лет назад Брат Захария узнал правду. Он встретил колдунью, спасшую ребенка Евы и после гибели матери вырастившую его как своего.

Этот ребенок вырос, и у него тоже родился ребенок, а у того, в свою очередь, еще один, и так далее – целая тайная линия Эрондейлов, потерянная для мира Сумеречных охотников. До этих самых пор.

Сейчас последний ее представитель находился в большой опасности. Долгое время это было единственное, что знал Брат Захария. Но он положил все силы на то, чтобы узнать больше, – ради Тессы, ради Уилла. Он шел по следу из хлебных крошек, пробивал стены головой, едва не погиб от руки фейри, уверенного, что потерянным Эрондейлам лучше оставаться потерянными. Или еще того хуже.

Последний из рода Тобиаса Эрондейла влюбился в фейри. Их дети – не говоря уже о внуках – будут наполовину Сумеречными охотниками, наполовину фейри.

Это означало, что поисками занят не один Захария, и он не без оснований подозревал, что лишь он не желает потерянным Эрондейлам зла. Если посланец фейри готов напасть не только на Охотника, но и на Безмолвного Брата – то есть нарушить Договор, и притом самым вопиющим образом, – просто чтобы заставить его прекратить поиски, значит, дело не терпит отлагательств, а опасность поистине смертельна.

Десятилетия тайных поисков привели его сюда, на Парижский Сумеречный базар, к человеку, по слухам, обладавшему драгоценной подвеской в форме цапли – семейной реликвией Эрондейлов. Звали человека Кроу и, по слухам, он был простецом с даром Зрения, ушлым, но ненадежным и слишком довольным жизнью в тени.

Сначала Захария узнал про подвеску: одна парижская колдунья услышала о его поисках, сама нашла его и подтвердила информацию. Да, подозрения оказались верны: владелец кулона, как бы он сам себя ни называл, действительно был Эрондейл.

Судя по всему, новостью это стало только для Брата Захарии.

Так ты все это время знал о своем происхождении и ничем себя не выдал?

– Милая, я думаю, арбалет можно опустить, – сказал Кроу женщине. – Этот ясновидящий монах, кажется, не собирается причинить нам вред.

Она неохотно опустила оружие.

Спасибо.

– И, наверное, нам с ним стоит поговорить наедине, – добавил Кроу.

– Вряд ли это хорошая идея…

– Розмари, верь мне. У меня все под контролем.

Женщина, по-видимому, его жена, вздохнула. Так вздыхает тот, кто прекрасно знает, что такое истинное упрямство, и давно уже оставил попытки с ним бороться.

– Ладно. Но ты… – она ткнула стрелой в Брата Захарию, причем достаточно сильно, чтобы он почувствовал укол даже сквозь плотный балахон. – Заруби себе на носу: если с ним что-нибудь случится, я тебя найду и заставлю заплатить.

Я не хочу, чтобы с вами обоими что-то случилось. За этим я и пришел.

– Ладно-ладно, – она заключила Кроу в объятия, и оба замерли.

Захарии случалось слышать выражение «держаться так, будто от этого зависит твоя жизнь», но живую иллюстрацию нечасто увидишь. Эти двое так прильнули друг к другу, словно для них это был единственный способ выжить.

Он еще помнил, каково это – любить кого-то вот так. Каково это – не иметь возможности попрощаться. Женщина шепнула что-то Кроу на ухо, потом вскинула арбалет на плечо и растворилась в парижской ночи.

– Мы недавно поженились, и она… немного слишком заботлива, – объяснил Кроу. – Ну, ты знаешь, как оно бывает.

Боюсь, что нет.

Кроу смерил его взглядом. Захария задумался, что же, интересно, тот увидел. Впрочем, что бы это ни было, впечатления оно явно не произвело.

– Да уж, куда тебе.

Я очень долго искал тебя. Дольше, чем ты можешь представить.

– Слушай, мне правда жаль, что ты потратил столько времени, но я не хочу иметь ничего общего с вашими.

Боюсь, ты не понимаешь, в какой опасности оказался. Я не единственный, кто тебя ищет…

– Зато единственный, кто может меня защитить, так? Иди со мной, если хочешь жить, и все такое? Я это кино уже видел. И разыгрывать его в реальной жизни не собираюсь.

Он очень уверен в себе, подумал Брат Захария, испытывая странное желание улыбнуться. Возможно, в мальчике есть что-то знакомое.

– Человек вроде меня всегда наживет себе врагов. Я всю жизнь сам о себе заботился и не вижу причин, с какой стати…

Дальнейшие его слова потонули в жутком визге. Гигантский птицеподобный демон спикировал сверху, ухватил Кроу острым клювом за плащ и оторвал от земли.

Брат Захария выхватил один из случайно оказавшихся у него при себе ангельских клинков.

– Мебайя, – шепотом произнес он имя клинка и швырнул его вслед демону. Металл вошел в покрытую перьями грудь, и монстр взорвался прямо в воздухе. Кроу пролетел несколько футов и упал на кучу перьев, перепачканных ихором.

Захария хотел помочь ему встать, но Кроу пренебрежительно оттолкнул его руку. Он с отвращением разглядывал большую рваную дыру в плаще.

– Он же совсем новый!

И правда очень милый плащ. Был.

Захария не стал ему указывать на то, что после близкого знакомства с халфасом дырка только в плаще – большая удача. Ведь дыра могла остаться, например, в груди.

– Это и есть та опасность, о которой ты явился меня предупредить? Спасти мой тренч от адской чайки?

Мне кажется, это был, скорее, адский голубь…

Кроу отряхнулся и бросил подозрительный взгляд на небо, пока оттуда не прилетело что-нибудь еще.

– Слушай, мистер…

Брат. Брат Захария.

– О’кей, бро. Я понимаю, в битве парень вроде тебя может оказаться полезен, и раз уж ты решил защищать меня от больших гадких чудищ, спорить с тобой – себе дороже.

Брата Захарию немного удивила такая внезапная перемена настроения. Хотя, возможно, перспектива быть заклеванным до смерти демоном-голубем способна изменить любую точку зрения.

Я хочу, чтобы ты оказался в каком-нибудь безопасном месте.

– Ладно. Хорошо. Дай мне несколько часов, чтобы подбить хвосты, и мы с Розмари встретимся с тобой на рассвете на Мосту Искусств. Мы сделаем все, что ты скажешь. Обещаю.