Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи

– Макушку лета прошли.

– Точно?

– Наверное. Трава меняется. И… возьми карту. Нам сколько кочёвок осталось? У меня две выходит.

– Завтра гляну. К границе погоним?

– Возьмём от камня правей. Там ещё много. И орехи недалеко.

– Если их из резервации не обобрали, – Эркин подправил огонь.

– Они жратву не пропустят, – рассмеялся Андрей. – Рвань дерьмовая, – и тут же осёкся. – Ничего что я так? Про твоих?

– Они мне не свои, – усмехнулся Эркин. – Я сам по себе. Ты ж не обижаешься, когда я или кто беляков кроем? – Андрей молча мотнул головой. – Ну вот. Так чего ж? А что рвань они, я и им это в лицо сказал. Лень иголку с ниткой взять, ходят… сверкают… Рвань и есть. И ещё обижаются, что их не нанимают. Кто наймёт такого?

– Точно, – кивнул Андрей. – В лагере так же. Чтоб в хорошую бригаду попасть, надо вид иметь. А в рванье… пошёл на самую говённую и покланяйся ещё.

– А в городе вспомни. Этого… Шагги-Лохмача. Пока ему его Милашка лохмы не обкорнала и штаны не зашила, он и бегал шакалил. А вид стал, его и нанимают, – Эркин рассмеялся. – Мне, когда щёку развалили, тоже с работой плохо было. Морда наперекосяк, глаз подбит… Одежда спасала.

– Ну, за этим ты всегда следишь.

– А что, как эти ходить? Он два пера в волосы воткнул и красуется, – Эркин презрительно сплюнул в костёр. – На хрена мне эти игры.

Андрей кивнул и рассмеялся.

– Ты чего?

– А ничего. Фредди нет, а мы как при нём. Языки держим.

– Это когда ты лагерь помянул, ты язык держал? – прищурился Эркин.

– Ну это, а так-то… Остальное и при нём можно было.

– Можно, – кивнул Эркин. – Но не хотелось.

– А ведь он не сволочь, – заметил Андрей.

– Не сволочь, – согласился Эркин. – Но плетью помахать любит. Но это у всех беляков так. А так… Я всяких повидал. И в имении, и раньше. Есть сволочи, пакостники, подлянку рабу устроить им в радость. Были и так… дураки злобные… Вот ты, помнишь, спрашивал про добрых. Всякие были, но добрых… И доброта их тебе же боком выходит.

– Так ни единого раза?

– Всяко бывало. Вот помню, в питомнике ещё, надзиратель был, так он нас петь учил. Ну, блажь такая у него. Нет, не петь, а он стихи нам читал и повторять требовал. Не запомнишь с ходу, получишь по морде.

– А запомнишь? Пайку?

– Фиг тебе. Па-айку! Паёк за подлость давали. Запомнишь, повторишь, тогда не бьёт. Ну вот, я и запоминал. Неохота, понимаешь, с опухлой мордой ходить. А тут в камере у нас заварушка вышла. Подрались и уложили одного. Насмерть.

– Заслужил?

– А то! А он сильный был. И белякам втемяшилось, что мы все сговорились. Меня и дёрнули в надзирательскую. Он, надзиратель этот, хвастал раньше мною. Поставит и пошёл. Читает первую строчку, а я должен до конца шпарить. Им и нравится, ржут. Ну вот, привели меня. Вы, дескать, ночью без передыха треплетесь, повтори, что ночью говорили.

Андрей выругался.

– А ты?

– А я что? – Эркин развёл руками. – Говорю, не помню. А, так ты стихи с ходу, а здесь не помнишь?! И поплясал я под током… день потом валялся. Вот и скажи, добрый, надзиратель этот, или как?

Андрей задумчиво покрутил головой, помолчал, глядя в огонь.

– Значит, ты их и поёшь?

– Не все. Их много запомнил. Потом в Паласе пел когда, и их пел.

– А ты… пел там?

– Не только, – засмеялся Эркин. – Пение – это так, для затравки. Основная работа другая. Там уже не попоёшь. Язык занят.

– А язык-то зачем? – удивился Андрей. – Я думал только… – он густо покраснел.

– А всем, что торчит, – засмеялся Эркин, – всё в ход идёт. Я ж говорю, работа. После смены до душа еле доползёшь, обмоешься, промажешься и лишь бы до койки дойти, не упасть раньше времени, – и уже серьёзно. – Падать нельзя.

– Знаю, – кивнул Андрей. – И долго ты… в Паласе был?

– Ну, мне где-то четырнадцать было, может, на год больше, когда меня уже в серьёзный Палас продали, до этого в учебном, при питомнике, работал. А в имение я в двадцать попал. Так что… – Эркин быстро проверил счёт на пальцах. – Шесть или пять лет. Только не в Паласе, а Паласах. Нас долго на одном месте не держали, продавали.

– Зачем?

– Чтоб не привыкали наверно. Друг к другу. И беляшки новенькое любят, – Эркин усмехнулся. – Я в имении долго ещё продажи ждал. Это остальные… Зибо вон как купили мальцом и на скотную сунули, так он и помер там. Хотя… тоже по-всякому бывало. – Эркин потянулся и зевнул. – Давай ложиться, что ли. Фредди нет, завтра ещё потреплемся.

– Давай, – согласился Андрей.

Краунвилль – имение Бредли

Они выехали рано. Чтобы успеть до жары. И чтобы опередить Бредли. Говорят, его видели в городе, и он мог успеть убрать стадо с пастухами вглубь имения. А без ордера соваться рискованно. Лишний конфликт никому не нужен. Да и шуметь в таком деликатном деле не стоит.

На этот раз они ехали одни, взяв машину в комендатуре. За руль сел Смирнов. Нихо Тиан Або рядом.

– Подменю.

– Не надо, – попросил Горин. – Нихо, вы опять спутаете автомобиль с самолётом и начнёте показывать фигуры высшего пилотажа.

– Особенно у тебя пикирование получается, – заметил Гичи Вапе.

Все рассмеялись. Как-то, подменяя шофёра, Нихо Тиан Або загнал машину в воронку, и они все тогда здорово намучились, вытаскивая её.

– Гичи, пистолет взял? – спросил, не оборачиваясь, Смирнов.

– Взял, – Гичи Вапе стал серьёзным, – Рысь, а твой?

– При мне.

– Ребята, вам Колины успехи спать не дают? – поинтересовался Горин.

– Смотря по обстоятельствам, Тимофей Александрович, – улыбнулся Нихо Тиан Або. – Но тогда подручный Бредли держал нас под прицелом. Вы заметили? У него кольт.

– У Бредли тоже кольт, – Смирнов ловко объехал выбоину. – Он отдал его подручному. Тимофей Александрович, вы же тоже взяли свой.

– Взял, грешен, – развёл руками Горин. – Но очень хочу им не пользоваться.

– Наши желания совпадают, – засмеялся Нихо Тиан Або. – Значит, как договорились…

– Да, нам надо в другой район и поэтому раньше срока. И с ходу бьём на всеобщность решения. Опрашиваем каждого.

– Вождь говорит от всех.

– А ещё индейцы в имении есть?

– Вот-вот. Отличный переход.

– А если он там, тогда…

– Тогда просто.

– На простой вариант не рассчитывайте.

– И ежу понятно, Тимофей Александрович. Действуем по обстановке.

– Вот и приехали. Петя, остановите здесь.

– Дай сигнал, – приказал, выходя, Гичи Вапе. – Заставать врасплох не стоит. Ну…

– К бою! – усмехнулся Нихо Тиан Або.

Имение Джонатана Бредли

Услышав гудок машины, они недоумевающее переглянулись.

– Это что ещё за хренотень?

Эркин пожал плечами.

– Они ж должны были только через пять дней… Ладно. Поеду, взгляну, а ты рубашку натяни пока.

– Сам знаю. Если что, свисти. Я стадо пущу. Ну, как тогда договаривались.

– Идёт. Подлюгу пока не будоражь. А то сорвутся раньше времени.

Эркин сегодня был на Резеде, дав Принцу отдых. Значит, спешиваться ему нельзя.

У камня он остановился. Так и есть. Вон машина у домов охраны. Вон Девис со своими перьями, Клеймёный рядом, русские… четверо… Того, без формы, вроде нет. Вон старик, что не разрешил его увезти, два индейца в форме, ещё один белый. Смотри, как разговорились все. Ах, чёрт! Заметили! Эркин стал заворачивать Резеду, но ему замахали руками, подзывая. И тот белый, старик, тоже махнул рукой. Эркин выругал себя за неосторожность, но привычка подчиняться белому взяла верх, и он направил Резеду вниз к ручью.

Перед ним расступились, и он медленно подъехал к русским, остановился в нескольких метрах и крепче подобрал поводья. Резеда не Принц, стоять не будет.

– Здравствуй, – поздоровался Горин.

– Добрый день, сэр, – вежливо ответил Эркин.

– Ну а ты как решил?

– Что решил, сэр? – и дураку понятно, о чём речь, но беляку приятно, когда цветной – дурак, а ты выигрываешь время.

– Все едут, а ты? – спросил Смирнов.

Эркин смерил его взглядом. Мозгляк, глиста в форме. И почтительно ответил.

– Нет, сэр, я не еду, сэр.

– Почему? – спросил Гичи Вапе.

Ах ты, белые обноски с побрякушками нацепил и туда же.

– А зачем? – обойдёшься без сэра. – Мне и здесь хорошо.

– Один остаёшься. Без племени.

– А на что оно мне? Я и так проживу.

– Зря, – снова вступил Горин. – Не с этим, так с другим бы племенем поехал. И одиночки едут. Там будет лучше. Правда. Здесь не жизнь.

Толпа дружно закивала. Эркин молчал, опустив ресницы, машинально оглаживая Резеду по шее. С белым он спорить не может. Что сказать им, чтобы отвязались? Может, может так…

– Я свободный человек, сэр. И живу, как сам хочу, сэр.

И по лицу старика понял, что угадал. На это ему уже не возразят.

– У меня работа, сэр. Я должен ехать.

И стал осторожно, чтоб никого не задеть, заворачивать Резеду.

– Постой, парень, давай всё-таки поговорим. Не уйдёт твоё стадо.

Ну, это индеец. С ним проще.

– А пошёл ты… – и с наслаждением, не заметив, что говорит по-русски, выложил ему одну из длиннейших Андреевых фраз.

И по изумлённому лицу индейца понял, что уезжает победителем. Застоявшаяся Резеда с места взяла в галоп.

Гичи Вапе переглянулся с остальными.

– Вот это да! Я такого и на фронте не слышал.

Горин вытащил платок и отёр лоб.

– Однако подкован парень, – засмеялся Нихо Тиан Або.

– Он питомничный, масса, – Девис не понял из сказанного ни слова, но белых надо как-то успокоить, а то мало ли что. – Такие не помнят, что они индейцы.

– Да, масса, – сразу влез кто-то. – У них это… племенной гордости нет. Они хозяина, ну, во всём слушаются.

– Нам не надо его, масса.

– Пусть остаётся, масса.

Гичи Вапе быстро переглянулся с Нихо Тиан Або, Гориным, улыбнулся и сказал по-английски.

– Пойду, сам поговорю с ним. Стадо, я думаю, недалеко.

И быстро пошёл к ручью. Нихо Тиан Або рванулся следом, но он нетерпеливо и властно, командирским жестом отмахнулся.

– Если что, сигналь, – крикнул по-русски вслед Смирнов.

Гичи Вапе, не оглядываясь, кивнул. Он взбежал на холм к камню и прислушался. И, определив по донёсшемуся мычанию направление, пошёл туда.

Выбравшись из кустов, он увидел чёрно-белых крупных бычков, щиплющих траву, и двух всадников. Индейца и белого. Белый в шляпе, рубашке. Индеец, как и приезжал – полуголый. Они разговаривали и смеялись. Гичи Вапе прислушался и чуть не ахнул в голос: разговор шёл по-русски!

– Эгей! Здорово, ребята! – поздоровался он по-русски, вышел из-за кустов и, не спеша, но уверенно пошёл к ним.

Они замолчали, не слишком дружелюбно оглядывая его. Индеец выехал вперёд.

– И чего припёрся? – спросил индеец по-английски.

– Поговорить, – спокойно ответил он по-русски.

– Ты!.. – индеец выругался и послал коня вперёд, но Гичи Вапе не сошёл с места. – А ну мотай отсюда.

– Не задирайся, – остановил его белый на английском. – Он с пистолем.

Индеец осадил коня.

– Давай поговорим, – упрямо повторил по-русски Гичи Вапе. – Можно и втроём, раз вы вместе.

Индеец нехотя спешился, и, не выпуская поводьев, подошёл поближе. То же сделал и белый. Гичи Вапе перевёл дыхание: первый раунд за ним.

– Говори по-английски, – хмуро потребовал индеец.

– Русский я лучше знаю.

– А мне по хрену, что ты знаешь. Ну?

– Хорошо, – Гичи Вапе перешёл на английский. – Я хочу поговорить с тобой.

– А я не хочу. Дальше что?

– Меня зовут Гичи Вапе.

Они переглянулись. Элементарная вежливость требует назвать имена.

– Эндрю, – сказал Андрей.

Индеец по-прежнему зло буркнул.

– Эркин.

Гичи Вапе невероятным усилием сдержал возглас изумления. Опять это имя! Но это потом. Сейчас другое…

– Почему ты не хочешь ехать?

– На хрен мне эти игры с перьями? Мне и здесь хорошо.

– Так уж хорошо? Сколько ты зарабатываешь?

– Что есть, то моё. Я куска дармового не съел и с голоду не помер. Так поеду клянчить?

– Охотиться не пробовал?

Белый засмеялся, улыбнулся и индеец, и лицо его на мгновение стало совсем другим.

– Я много чего не пробовал. Тебе-то что, поеду я или нет?

– Мы вывозим всех индейцев.

– А нам врали, что сами едут, – хмыкнул Андрей. – А оно вон, значит, как.

И Эркин мгновенно подхватил.

– Меня уже возили. На торги и с торгов. Хватит, – он уже успокоился и говорил уверенно. – Здесь у меня есть работа, есть жильё… Всё есть.

– И больше ничего не надо?

Эркин внимательно посмотрел на Гичи Вапе.

– А чего тебе от меня надо?

– Я хочу понять, – Гичи Вапе улыбнулся. – Ты первый индеец, который сказал, что ему хорошо.

– Каждый живёт, как умеет. – Эркин начал спокойно, но скоро опять обозлился. – Нам всем свободу в один день объявили. Дальше каждый сам крутился. Им вымыться лень, штаны зашить недосуг, и ноют, что работы нет. Им везде плохо будет. Дерьмо, погань рабская, шакалы. Пусть катятся куда хотят. Без них чище будет.

– Не заводись, – остановил его Гичи Вапе. – Ты знаешь, сколько там больных, сколько они все вынесли?

– Мне легче не было, – Эркин свёл брови, отяжелев лицом. – Каждый своего хлебнул. Мало никому не было.

И резко обернулся к стаду, привлечённый шумом.

– А ч-чёрт! – выдохнул он. – Гони их, чего зеваешь!

Андрей вскочил в седло и поскакал на другой конец к повздорившим бычкам.

– Всё, поговорили, мне работать надо.

Эркин уже ухватился за седло, проклиная заплясавшую Резеду, когда его взяли за плечо.

– Постой. Ещё одно.

– Ну, чего тебе? – обернулся Эркин.

Теперь они стояли лицом к лицу, вплотную друг к другу.

– Твоё имя… Ты знаешь, что оно означает? Мы были в Джексонвилле, там это имя знают, и нас спрашивали…

Гичи Вапе говорил спокойно, даже шутливо. Но лицо Эркина вдруг стало растерянным и беззащитным.

– А что, разве что-то означает? – Андрей, разогнав драчунов, незаметно подъехал к ним. – Подумаешь, имя.

Повернув голову, всё ещё держа Эркина за плечо, Гичи Вапе стал объяснять.

– У нас имена со значением. Моё означает Большое Крыло. И вот нас спросили об имени Эркин.

– Кто спросил? – заинтересовался Андрей.

– Одна женщина, русская. Она…

Гичи Вапе не договорил. У Эркина вырвался из горла какой-то странный сдавленный звук, он шевельнул плечом, и Гичи Вапе согнулся пополам, медленно оседая на землю.

…Боль взорвалась и минным разрывом ударила в голову. Чёрная пелена беспамятства укрыла его от боли, и удаляющийся крик: «Комба-а-ат…», – уже ничего не мог сделать. Он снова падал в бездонную чёрную пропасть, прочёркнутую трассирующими очередями. И ничего, ничего уже нет, кроме этого падения…

– Ты что? – Андрей спрыгнул с коня, наклонился над скорченным телом. – Это ты его?

– Я, – Эркин тяжело, как после бега, дышал. – Чтоб не болтал, погань.

– Ты… ты ж, – Андрей присел, вглядываясь в стремительно бледнеющее лицо лежащего. – Ты ж убил его.

– Я ему под дых, кулаком, – Эркин растерянно смотрел то на Андрея, то на Гичи Вапе. – От этого не умирают.

Андрей попытался повернуть Гичи Вапе на спину, подсунул под него руку и тут же выдернул, показал ставшую красной ладонь.

– Кровь. Эркин, это же кровь.

– Я не хотел, – хрипом вырвалось у Эркина, и он опустился на колени, ухватил Гичи Вапе за плечи. – Парень, очнись, парень!

– Подожди, – Андрей снова подсунул руку. – Давай на спину повернём. Не тереби ты его. Это на животе.

…Боль пульсировала, разрывая тело. В живот… Опять… Только зажило… лишь бы не плен… Чьи-то руки торопливо расстёгивают одежду. Сестра? Грубые мужские пальцы… Санитар… Выстрелов не слышно. Где он? Сознание возвращалось медленно, но он уже вспомнил. Война кончилась… Он в Алабаме… Они ездили по резервациям… Уговаривали уехать… Липкая горячая жидкость на теле… Всё-таки ранен…

Гичи Вапе медленно открыл глаза. Встревоженные, нет, испуганные лица. Белый, мальчишка совсем…

– Пакет… в кармане…

– Ага.

Андрей нашёл в его кармане пакет, неумело разорвал обёртку.

– Ага, сейчас. Эркин, помоги.

Они кое-как перевязали рану, оправили одежду. Андрей выпрямился, вытирая окровавленные руки пучком травы. Эркин, всё ещё стоя на коленях, заглянул в лицо Гичи Вапе. Тот попытался улыбнуться.

– Ничего…

– Я не хотел. Честно, парень.

…Сознание снова начало уплывать…

– Что делать будем?

– Здесь не оставишь. Он кровью истечёт, пока найдут.

… Далёкие смутные голоса, уплывающий, не дающийся смысл…

– А с нами что? За такого… стенка.

– Так и так, один конец…

– Ладно. Я его к границе отвезу. Там оставлю и ходу.

– А я погоню. И стоянку соберу.

– Дело. Кочуем.

…Его поднимают, несут…

– Стоять, падаль! Андрей, помоги.

– Может, я лучше.

– Моё дело и ответ мой. Рви отсюда. Живо.

– Ага. Осторожней…

…Плавное покачивание, тряска, отдающаяся болью, раздвигающая губы в стоне…

На границе леса Эркин задержался, вглядываясь в резервацию. Да, вон стоят, болтают. Смотрят на камень. Оттуда ждут. Хорошо, что кругаля дал. Эркин спешился, привязал Резеду. С этой поганки всё станется. Взвалил на плечи тяжёлое тело и потащился к ручью. Теперь лишь бы не зашуметь. Пусть ждут его от камня.

Он перешагнул ручей и опустил свою ношу на землю. Осторожно глянул вверх. Вроде не заметили. Наклонился к лицу лежащего.

– Ну, как ты?

Не так услышав, как ощутив тихий отчётливый шёпот, Гичи Вапе приоткрыл с трудом глаза.

– Лежи. Я не хотел, честно. Но если ты пасть откроешь, прирежу. Найду и прирежу.

Эркин встал и в несколько шагов вернулся в лес. Чуть не оторвал повод, взлетел в седло и, укрываясь от резервации за лесом, поскакал к стоянке. Сообразит ли Андрей гнать лощинами, не поднимая стадо на холмы? Чтоб не заметили.

Гичи Вапе с трудом, преодолевая боль и накатывающуюся тошноту, попробовал сесть. Удалось с третьей попытки. Но его уже заметили. Кто-то, видно, оглянулся на стук копыт, и к нему уже бежал Нихо Тиан Або.

– Гичи, ранен? Почему не стрелял?

– Незачем. Помоги… до машины… дойти…

– Ранен? Куда?

– Рубец… лопнул… Кончили?

– Да. Идём.

Нихо Тиан Або помог ему встать. Гичи Вапе постоял, словно прислушиваясь к чему-то.

– Кто тебя? Этот…

– Я… сам… виноват, – раздельно и очень твёрдо сказал Гичи Вапе. – Всё… правильно… Иди к нашим… я сам…

Подошёл Смирнов.

– Нихо, иди к Тимофею Александровичу. Я помогу.

В каком-то полузабытьи Гичи Вапе, опираясь на Петю, а порой и повисая на нём, побрёл к машине.

Когда Эркин подскакал к стоянке, Андрей уже заканчивал сборы. Только котелок с варевом стоял на земле рядом с костром. Выругавшись, Эркин вытряхнул содержимое котелка в кусты.

– Охренел? – взвился Андрей.

– Не помрём за сутки. Вьючь Огонька и догоняй.

Переседлать вместо Резеды Принца и к стаду. Взбудораженные гонкой бычки не хотели подчиняться, и Эркин охрип от крика, остервенело хлеща свёрнутым лассо по спинам и бокам.

Скорее, скорее отсюда. Пока не спохватились те, пока не слышно выстрелов… Что же он наделал?! Но он же не хотел, правда. Не думал… Он не хотел… но надо было заставить того замолчать. Ещё же слово и конец… Нет. Если что… Нет, должен же тот… понять, сообразить. Человек же тот. А если нет? Если всё расскажет? Всё равно. Он сделал то, что сделал. И обратного хода нет.

Подскакал Андрей.

– Ну?

– Отвёз. Всё потом. Гони их. Не дай подняться. Увидят.

– Заворачивай к реке. Всё равно поить надо.

Они переправились через реку. И дали бычкам идти медленно. Пусть подкормятся. Эркин подъехал к дереву, прямо с седла подтянулся и полез наверх. Резервации уже не видно. Вряд ли и их оттуда разглядят. Вроде, ушли. Он спрыгнул вниз, постоял, держась за шею Принца, уже спокойно влез в седло и подъехал к Андрею.

– Прости. Сорвался.

– Ничего.

Со страхом он ждал неизбежного вопроса: «За что ты его?», – что тогда отвечать? Он знал любопытство Андрея, его страсть докапываться до любой мелочи. Но Андрей молчал. Эркин перевёл дыхание, открыл было рот, но Андрей заговорил первым.

– Крови не так уж много было. Оклемается.

Эркин благодарно кивнул.

А Андрей продолжал.

– Если внутри ничего не лопнуло, обойдётся. Я уже видел такое, – и улыбнулся. – Но бьёшь ты страшно. Никогда не думал, что такое кулаком можно сделать. Тогда, в лагере, там дубинкой, с размаху. А тут… Ты и не замахивался. Я ж видел. Ткнул и всё.

– Сорвался я, – выдохнул, наконец, Эркин.

– Бывает, – кивнул Андрей. – Когда за живое берут… бывает.

Они медленно ехали за неспешно бредущими по лугу бычками. И непривычно неспешно размеренно звучал голос Андрея. Он что-то говорил, рассказывал, а Эркин, не слушая, не слыша, качал головой в такт его словам, в такт шагу Принца.

Бычки кормились до сумерек, и они остановились на ночь там, где улеглись бычки. Только сбили стадо поплотнее. Не расседлав и не развьючив лошадей, отпустили их пастись. И легли на землю, прижавшись друг к другу спинами.

КраунвилльГостиница

Золотарёв влетел в номер.

– Гичи!

Гичи Вапе улыбнулся ему. Он лежал на кровати, укрытый по грудь одеялом, и читал.

– Спокойно, Коля, всё не так страшно.

– Лежи, не вставай, – Золотарёв взял стул и сел у кровати. – А где Нихо?

– У Тимофея Александровича. Они там подбивают бабки по Алабаме.

– Гичи, когда мне сказали…

– Я же сказал, Коля, спокойно. Рана на войне – обычное дело. – Гичи Вапе закрыл книгу и ловко, привычным движением, сунул её под подушку. – Ничего страшного. Лопнул рубец. Немного покровило. Ну, и болевой шок. Вот и всё.

– Врач смотрел?

– Да. Заехали в комендатуру. Полежу два дня, чтоб покрепче схватило, и всё.

Золотарёв достал сигареты.

– Покурим?

– Давай. Пепельницу только дай. На столе.

Они закурили. Гичи Вапе поставил тяжёлую стеклянную, под хрусталь, гостиничную пепельницу себе на грудь, усмехнулся.

– Интересуешься событием?

– Признаться, да, – Золотарёв возвращался к обычному тону. – И твоими выводами. Ты ж наверняка всё обдумал и проанализировал.

– Я, пожалуй, начну с выводов. И ими же закончу.

– Не увиливай. Как это произошло?

– Вина здесь моя и только моя. Я загнал его в угол, и, чтобы выйти, он перешагнул через меня.

– А если без аллегорий.

– Нет, Коля. Без аллегорий не получится. У каждого из нас есть самое дорогое, что оберегают любой ценой. Я затронул это, случайно, не желая. Я даже толком не знаю, что именно. Понимаешь, я не могу вспомнить, на каком слове я получил удар. Но он хотел заставить меня замолчать. Убивать он не хотел. И, кажется, испугался больше меня.

– Я всё понял. Что ты о нём скажешь?

– То, что он сам о себе сказал. Он свободный человек и живёт, как сам хочет. Он никуда не поедет. Кстати, как я понял, резервация вовсе не жаждет, чтобы он с ними ехал.

– И всё?

– Коля, честно, я не хочу давать информацию о нём. Чувствую себя предателем.

– Даже так?

– Да. Пойми. Он ведёт здесь свою войну. И мы только мешаем ему.

– Мы хотели помочь.

– Я и сейчас хочу ему помочь. Не знаю только, как. Но знаю, что излишним вниманием мы мешаем. Пойми, Коля, он не хочет, чтобы его спасали. Он хочет спастись сам.

– Расовая солидарность, – усмехнулся Золотарёв.

– Считай, что так, – Гичи Вапе затянулся дымом и погасил сигарету. Протянул пепельницу Золотарёву. – Поставь на стол, пожалуйста.

– Гичи, – Золотарёв вертел в руках пепельницу. – Пойми и ты. Он мне понравился. Но только через него я могу выйти на эту сволочь. Я же говорил. Мы взяли уже нескольких. Пастухи, понимаешь ли… – он крепко выругался. – Одну компанию накрыли целиком. Пятеро негодяев и двое цветных бедолаг прикрытием. Сейчас они топят друг друга и выкладывают такое, что волосы встают дыбом. Лагеря – это страшно. По-настоящему страшно. Мы даже не можем пока сказать, сколько там погибло тысяч. Все пленные, все, кого эта банда считала белыми, были отправлены туда. И выжившие в этом аду были расстреляны. Мы случайно вскрыли один такой ров. Люди в десяток слоёв друг на друге. Слоями. В лагерных робах. За два дня до освобождения. Мы не нашли ни одного спасшегося, ни одного. Они добивали. Прокалывали тела штырями. Насквозь. Штыри валялись там же. Политические, уголовники, пленные… Все там. Вместе.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – Гичи Вапе смотрел на него тяжёлым немигающим взглядом.

– Я чувствую, Гичи, у этого парня ниточка. Он как-то связан с лагерем. Мне уже рассказали, как он вас обложил.

– Болтуны, – пробормотал Гичи Вапе.

– Гичи, это лагерная ругань.

– Ты это откуда знаешь? И про свист тоже.

– Знаю. Свист этот… довелось как-то слышать. И мне тогда и объяснили, что это такое. Всего я рассказать, сам понимаешь, не могу, но кое-какая информация к нам и раньше доходила. Мы особо не копали, пока это не коснулось наших… да и информация была… скажем так, слишком фрагментарна и из мало надёжных источников. А перед капитуляцией в общем бардаке попали к нам… те, кто кое-что знали и очень хотели жить.