Записки администратора – 2. Где все?

Мне вдруг вспомнилось, что в человеке почти пять литров крови, и если нанести рубленую рану и вызвать артериальное кровотечение, то с большой вероятностью стены, мебель и потолок будут забрызганы кровью. Может, сейчас читатель и посмеялся над моими опасениями, но считаю это весомым аргументом против. Тот, кто хоть раз стирал большое количество крови, знает, что она не оттирается ни спиртом, ни бензином – только водой и пока не свернулась. Выше я описывал, как получил травму от отлетевшего в лицо диска болгарки, и упомянул, что забрызгал кровью салон автомобиля. Ее вид вызвал во мне слабость и тошноту, состояние очень не подходящее при обороне.

Мне, в общем-то, нужно было оружие, которое таковым и не являлось, как спортивная бита или кухонный нож. Безопасное для окружающих, высокоэффективное, мобильное и, по возможности, не летальное. Будто продолжение руки.

Как только в моей голове прозвучала эта фраза, я понял, что ищу. И странно, что никому раньше не пришла подобная идея. Впрочем, может и пришла, но кричать о ней разумный человек не станет.

Сделав несколько эскизов и вызвав Олега, я отправился на швейное производство «Дона Карлеоне». Уже через час одна из работниц сняла с меня мерки и, делая пометки в школьной тетради, лениво спросила:

– Алексей, мы с вами знакомы лет семь, а я все никак не попрошу вас, – она пальцем постучала в раскрытую тетрадь, – познакомьте меня с вашим дилером.

Я посмотрел на женщину, не понимая.

– Тоже хочу попробовать вашу траву, – пояснила она.

– Это не то, о чем вы подумали, – поспешно оправдался я.

– В этом-то и проблема.

– Просто сделайте, – попросил я. – Чем быстрее, тем лучше.

Спустя два дня я забрал сшитую на заказ легкомысленной расцветки пижаму. Затем заехал в спортивный магазин и докупил недостающие компоненты.

Дома я все убрал в платяной шкаф и, наконец, расслабил напряженные плечи.

Глава 3

Казалось, что последние события растопили разделявший нас лед. Мои с Кристиной отношения почти вернулись к прежним, но ключевым словом здесь было «почти». Мы старательно избегали тему Саши, плавно перекочевавшей из разряда любовниц в категорию друга семьи. Я даже удивился такой трансформации, произошедшей на моих глазах.

Мы с Сашей перебрасывались парой слов об игле, а Кристина секретничала с ней, как с лучшей подругой. Никто не ревновал, не подозревал и не пытался контролировать. И все же маленький червячок где-то глубоко внутри точил яблоко наших отношений. Была в них какая-то холодность, недосказанность, опустошенность.

Я получил с Цифрограда бета-версию семейного приложения и стал тестировать его в одиночку. По первоначальному замыслу это должна быть групповая инсталляция. То есть программа устанавливалась всем членам семьи, но предлагать Кристине сейчас я не решился. Подобно Джессу Ласеару , я начал эксперименты на себе, разумно предполагая, что являюсь «скотиной», и оценивая свои действия, может, субъективно, но крайне жестко.

Работа приложения заключалась в том, чтобы давать оценку окружающим меня событиям и получать обратную связь от друзей, близких и родных. Я открыл монопольный режим и сам оценивал действия, совершаемые мной.

Например, утром, когда обнимал и целовал Кристину, пять баллов уходили в мой актив. Звонки на работу, комплименты, цветы, ее любимая поза в сексе, просмотр фильма «Дом у озера» – за все это я начислял себе баллы.

Однако мир, с которым я взаимодействовал, это не только Кристина, и в приложение я заносил дорожные пробки, приятных и не очень покупателей, повышение пенсионного возраста и необычно теплую и яркую осень.

Спустя две недели мои наблюдения сложились в гиперболу. Согласно этому графику, я должен был впасть в длительную депрессию и покончить с собой. Но чувствовал я себя неплохо, а значит, мои оценки были сильно занижены. Либо существовали еще один или несколько каналов взаимодействия, которые не были учтены.

По сути, это самая настоящая научная работа – когда вы видите систему, не знаете, что в ней происходит, но по внешним признакам и с помощью многочисленных измерений вычисляете формулу.

Как, например, гравитация. У нас нет внятного объяснения, что это. Однако мы не только рассчитали ускорение свободного падения, но используем формулу каждый день. Самолеты и поезда движутся, не падают и не сходят с рельсов, хотя мы понятия не имеем, что находится в основе.

Я цинично рассуждал, что мы с Кристиной – устойчивая система транзакций, и раз она не разваливается, то либо хорошо сбалансирована, либо стремится к этому. А значит, рассчитать работу системы – только вопрос времени. И с еще большим энтузиазмом принялся за исследование и конспектирование наших отношений.

Сразу же я сделал неприятное для себя открытие. Даже не открытие, а наблюдение, которое на протяжении всей своей жизни не замечал. Мне просто не приходило в голову задуматься об этом, но, чтобы составить алгоритм, пришлось спросить себя:

«Почему мы совершаем те или иные поступки?»

Да, это очень простой вопрос, и ответ кажется простым, но я сейчас говорю не о желании пить, спать и веселиться.

Почему мы совершаем социальные поступки? Например, приговоренный к смертной казни – поднимается на эшафот. Почему заключенный идет к плахе, а, скажем, не вступает в схватку с палачом? Ведь результат для него будет одинаков. Или почему дети делают уроки? Взрослые ходят на работу? Люди женятся и заводят детей? Что стоит в основе социальных алгоритмов, ведь они никак не связаны с нашими первобытными инстинктами – страхом, жадностью и ленью?

Как мне показалось, это связано только с чувством вины. Таким своего рода дизлайком от окружающих, который ни за что не хочет поиметь индивид.

Более того, иногда он может идти на причинение вреда, и даже смерть, лишь бы не выглядеть в глазах окружающих слабым.

Ярчайшим примером этого служит институт ронинов в Японии, где опозоривший себя трусостью вассал должен был уйти из жизни при помощи ритуального самоубийства, распоров брюхо. При этом господин как бы прощал мерзавца, но на него не накладывалось материальных обязательств. Например, содержание семьи ронина, забота о его потомстве и тому подобное.

Очень удобная и экономичная в плане ресурсов философия. Плавно выросшая из религии, экспансия социальной вины постепенно заползла под воротник современного человека. Сегодня мы не хотим просто смартфон, сегодня нам подавай «яблоко». И стоять за последней моделью в очереди совсем не стыдно: быть в очереди людей, способных приобрести эту модель, все равно, что оказаться в списке Форбс. В противном случае столкнуться с чувством вины.

Почему же я его не испытываю?

Очень давно я западал по наручным часам, покупал и искал новейшие модели. Все потому, что, как мне кажется, знаю в этом толк. Это сугубо субъективное мнение, но то, что сегодня выпускает швейцарская промышленность – отвратительно по определению. Я не беру технические характеристики изделий и говорю исключительно о дизайне. Мне он не нравился никогда. Попадались часы на твердую четверку, модели, на которые облизывался, потому что не мог себе позволить, но в принципе весь модельный ряд я оцениваю как отстойный.

Чтобы у читателя не возникло ощущение, будто записки делает самолюбивый напыщенный поц, я приведу пример. Относительно недавно интернет наводнил мем наручных часов в виде советского электросчетчика. Здесь слово «советский» использовано в качестве временной характеристики. Были такие механические приборы с вращающимся за счет вихревых токов алюминиевым диском. Наши дедушки и бабушки его помнят. И вот один незадачливый фотошопер сделал коллаж из счетчика и электронных часов. Яндекс страдал от запроса, где купить такие часы, а буквально через год китайская фирма «Skmei» выпустила на рынок похожую модель. Сегодня вы без труда найдете их на «Али», но что стоило спроектировать такой дизайн профессионалам?

Если вы по-прежнему убеждены, что маркетологи просиживают штаны не напрасно, приведу еще пример. Когда я переехал в частный дом, столкнулся с проблемой неустойчивой сотовой связи. Мой аппарат плохо ловил сигнал, быстро садился, и представляю, как сильно фонила антенна, пытаясь дотянуться до своей соты. Я много лет пытался купить стационарный сотовый телефон. Чтобы он стоял на столе и постоянно был включен в розетку, чтобы к нему можно было подсоединить усиливающую антенну и чтобы трубка была на шнуре, а не связывалась с базой по радиоканалу.

Сегодня такой аппарат можно купить только в интернет-магазине, но десять лет назад это было решительно невозможно. Причем, если я спрашивал в магазине о наличии такого устройства, продавцы крутили пальцем у виска и говорили:

– Так он же перестанет быть мобильным.

Ой, да я могу рассказать сотню таких историй, когда производителям товаров и услуг наплевать на желания покупателей. Порой я точно знаю чего хочу, даже делаю эскизы и пытаюсь найти. Но не всегда всевидящий отдел по развитию обращает внимание на меня. Так же было с наручными часами, пока однажды не зашел на «Железный рынок», где увидел китайские пародии швейцарских и японских часов. Я купил их штук двадцать, а позже отправлял покупателям в качестве извинения, если девчонки сильно косячили. Но самое главное, нашел, что так долго искал – электро-механические часы стоимостью семьсот рублей. Я носил их четыре года. После того как они облезли и поцарапались, с сожалением отправил в мусоропровод. Вмести с ними ушла и моя «часомания». Я понял, что носить дорогие часы так же тупо, как покупать яблочный телефон, и что большими деньгами мы платим не за вещь или сервис, а компенсируем наше чувства вины.

Именно чувство вины заставляет идти солдата в атаку, а вовсе не патриотизм. (Прямо-таки вижу, как сплюнули ура-патриоты.)

Приведу очень бородатую байку о том, как генерал обходил окопы перед атакой.

Молодой боец тихо плакал, ожидая сигнал к наступлению. К нему подошел бывалый военный в лампасах и ободряюще похлопал по плечу.

– Что, сынок, страшно? – спросил он по-отечески.

– Я описался от страха, – сказал новобранец, – мне стыдно, поэтому и плачу.

Тогда генерал подмигнул солдату и тихо сказал:

– Ничего, сынок. Я вообще обгадился.

Уверен, что история придуманная, но где здесь патриотизм? Если, конечно, патриотизм – не чувство вины перед товарищами.

Да и где может быть патриотизм при рыночном воспитании? Я могу себе представить, что кто-то может погибнуть за Родину, и даже за Сталина, но за Ельцина-то – дураков нет.

И все же патриотизм, если верить Википедии, – любовь к Родине, а значит, чувство противоположное чувству вины. Как и наши с Кристиной отношения.

Я дарю ей цветы, потому что люблю ее или потому что хочу вызвать чувство вины? Одинаков ли будет результат? Каковы последствия двух совершенно однозначных транзакций: подарить цветы любя и подарить цветы, ожидая чего-то взамен? Я понял, что приблизился к разгадке очень существенного и важного принципа, но пока мне не хватает опыта, чтобы его прочувствовать.

Хорошо. Будем продолжать накапливать знания, и рано или поздно материал из количественного перейдет в качественный, а мне удастся сделать академически выверенный вывод. Пока же я стал конспектировать наши с Кристиной диалоги. Игла мне в этом очень помогла, составляя стенограмму наших бесед.

Я сбрасывал их на компьютер и причесывал электронными таблицами, сразу же заметив – у Кристины, как и у меня впрочем, стабильный словарный оборот. Иными словами, мы используем одни и те же устойчивые идиомы и словосочетания. Более того, по количеству местоимений и союзов нас можно идентифицировать не хуже дактилоскопии. А слова-паразиты – просто вишенка на торте – живут в нас как настоящие.

Мне сразу же вспомнилось Ленкино умение определять энтропиков по почерку, и я позвонил ей.

– Меня всегда поразжало твое умение узнавать проблемных покупателей, – сказал я вместо приветствия.

– А меня – твое умение звонить не вовремя. – Как обычно, Ленка отреагировала колкостью.

– Чем ты таким занимаешься? – спросил я.

– Утро понедельника, – сообщила она.

– Делаешь заявки поставщикам?

– Именно, – подтвердила Ленка.

Было почти одиннадцать, а я знал, что Ленка всегда успевает до половины десятого. Следовательно, мой администратор мне лгала, либо действительно не хотела говорить, но совершенно по другой причине. Я хмыкнул.

– Ну, давай зайду вечером, и все обсудим.

– Нет уж, вечером я занята, спрашивай сейчас, и покороче.

– Хорошо, – растянул я, – подскажи мне алгоритм твоего безошибочного узнавания. Вернее, не так. Я тебе его расскажу, а ты поправь.

– Слушаю, – согласилась Ленка.

– Я тут предположил, что у энтропиков, ты их обычно называешь гандурасами, есть своего рода словарь. Выражения, которые они чаще всего используют, слова-паразиты.

– Кажется, я тебе говорила, что они пытаются нарушить правила.

– Помню, – согласился я, – но может, есть какие-то вербальные маркеры.

– «Какие гарантии?». Энтропики чаще всего спрашивают гарантии. Причем, если задать им вопрос, что конкретно, это приводит их в ступор. Как правило, немногие отвечают, что хотят оплатить товар при получении. И если я спрашиваю, что мешает мне прислать вместо заказанной детали кирпич, то самые тупые отвечают: «А я не буду оплачивать».

– Иными словами, – подытожил я, – энтропики используют антонимы к слову страх? «Гарантия» или что-то подобное.

– Да я бы не сказала, – ответила Ленка. – Это больше похоже на поведение избалованного ребенка: «хочу» или, как часто говорят мамы, «вынь да положи».

– Не знал, что ты общаешься с молодыми мамами, – выпалил я и тут же прикусил язык.

Я упоминал, что Ленкина личная жизнь была для меня загадкой. Казалось, девушка годами не выходит из дома, а она, Ленка, уже давно переступила пубертатный период, и логичным было бы завести семью или, по меньшей мере, парня. Однако мой администратор все двадцать четыре часа находился на работе. От чего я невольно испытывал угрызение совести.

– Кстати, Лен, а тебе не кажется, что энтропики лишены чувства вины, или даже наоборот, они нас с тобой изначально считают виноватыми?

– А где здесь «кстати»? – спросила Ленка.

– Просто в голову пришло.

– Чувство вины… – сказала девушка, как бы смакуя. – Это называется эгоизм, Леша. Но мысль интересная. Что, если отправлять покупателям твои голые фотографии? А в случае непоставки товара выкупать их обратно.

– Тьфу, – плюнул я в трубку.

– Ну, подожди, – прицепилась Ленка, – ты же любишь чужие идеи вертеть. Можно тебе спеть на камеру акапелла, если не хочешь фотографии в стиле «ню». Посылать видеофайл покупателю как гарантию получения товара. И я убеждена, что любой, получив такую запись, обязательно в нее заглянет, а увидев, сразу же испытает чувство вины. И уже после не сможет уйти в другой магазин. Так сказать, будет должен жениться.

Я прервал разговор, но подумал, что Ленка, как всегда, права. Только опять это не будет работать.

И еще она сказала слово «эгоизм». А что это в моем понимании первобытных инстинктов? Пересечение жадности и лени или жадности и страха? Казалось, что эгоизм – сама сублимация всех трех чувств. Абсолютный и первобытный порок.

В то время, о котором я рассказываю, мне нравилось приезжать в Технопарк и гулять по автостоянке, щекоча нервы до состояния холодных иголок в пальцах.

По какой-то причине я был убежден, что повторных покушений Организация не предпримет, и бесстрашно разгуливал на месте нападения. Чтобы это не показалось странным, я брал щенка шоколадной таксы по имени Ширли и выгуливал его. Нередко Ширли скулила, желая, вернутся в корпус, а иногда просто подгибала лапы и садилась прямо на асфальт. Тогда я брал ее на руки и заносил в лабораторию. Щенок тут же тыкал меня холодным носом в рукав, прося, чтобы его гладили.

– Какая требовательная к ласке собака, – каждый раз удивлялся я. – «Гладьте меня, пожалуйста, а гулять я больше не хочу!»

Поняв, что говорят с ней, собака весело лупила мне в грудь хвостиком.

Тук-тук-тук.

Я уже не считал действия щенка эгоистичными. Ведь, гладя холку, вместе с ним получал заряд положительных эмоций, вроде бы становясь лучше, добрее, что ли.

В очередной раз, гуляя с собакой, я увидел на стоянке долговязую фигуру в длинном плаще. Человек показался мне знакомым, но я не сразу узнал Аркадия Быстрицкого.

– Сколько лет! – приветствовал он меня.

– Рад вас видеть.

Действительно, с нашей последней встречи прошло больше года. Быстрицкий изменился и, как мне показалось, постарел. На его лице стало больше морщин, но улыбка осталась прежней.

– Какими судьбами? – спросил я.

– На очередной брифинг, – развел руками доцент кафедры прикладной физики. – А вы? Я смотрю, такс разводите.

– Выгуливаю, – уточнил я. – Вот, взяли из приюта, чтобы звук записать, а сдать обратно не получилось. Так и прижилась в девятой лаборатории. Хорошо, хоть руководство комплекса не гонит, а то бы пришлось усыпить.

Ширли недовольно подняла мордочку.

– Да ладно, шучу, – сказал я собаке.

– Странная порода, – заметил Быстрицкий, – вроде кроличья, но грудь слишком объемная. Такая в норе застрянет, а для классической породы – маленькая, ни то ни се.

– Наверное, по этой причине хозяева ее и сдали.

– Вы говорите, записывали звук? – спросил Быстрицкий, – Зачем, если не секрет?

– Да это уже закрытый проект. Записывали стук ее хвостика, но сейчас я работаю над другой программой.

– Поделитесь?

– Семейное приложение, – объявил я. – Дабы создать гармонию во взаимоотношениях супругов.

– Серьезно? – удивился Быстрицкий. – И каков основной принцип?

Я как можно подробнее рассказал о своей работе. В конце моей речи Аркадий нахмурился.

– Что-то вам не нравится? – спросил я.

– Все нравится, просто не понимаю. Вы пытаетесь подсчитать, кто больший в семье эгоист?

– Нет, – ответил я обиженно.

– Алексей, а вы когда-нибудь слышали об открытых и закрытых системах?

– Не припоминаю.

– Я вам сейчас расскажу, но сначала о вашем исследовании чувства вины. Эгоизме, как вы назвали. Если правильно понимаю, вы исследуете альтруизм. По большому счету… Ведь эгоизм это механизм выживания особи. А альтруизм – группы. Улавливаете разницу?

– Нет, – растерянно сознался я.

– Вы никогда не слышали о почвенных бактериях Субтилис? Их общественная жизнь полна драматизма. Дело в том, что, когда колония голодает, одна половина бактерий убивает другую. Погибшие служат пищей своим убийцам. Причем все бактерии имеют защитный механизм от яда, которым их травят соплеменники. А это значит, что бактерии, служащие пищей, добровольно отключают защиту. Переводя на наш язык – совершают акт самопожертвования. Или, если хотите, альтруистское самоубийство. А все потому, что целой колонии не выжить и только таким образом можно сохранить популяцию.

Представьте себе, что большинство бактерий окажется эгоистами. Тогда бы мы никогда не узнали о существовании Субтилис. Но этот механизм закрепился эволюционно, и мы видим его продолжение в поведении летучих мышей-вампиров, где особи подкармливают своих соплеменников, даже без родственных связей. Среди летучих мышей есть экземпляры, которые игнорируют этот принцип, те самые эгоисты. И что бы вы думали? В тяжелые времена никто не желает делиться с ними пищей. Но самое важное для дальнейших выводов, что альтруистское поведение не является адресным.

– Пока не улавливаю связи.

– Я всего лишь хочу сказать, – заметил Быстрицкий,– что альтруизм это порождение социума, групповой признак, в отличие от эгоизма, абсолютно индивидуального посыла. Сейчас вы пытаетесь понять, что движет вашими поступками, альтруизм или эгоизм. И, как всегда, ответ очень прост: если вы создаете транзакцию адресно, это эгоизм, если же действие групповое, то это в чистом виде альтруизм.

– Но как я могу действовать не адресно в группе из двух человек?

– Вам решать, – ответил Быстрицкий. – Не могу же я ответить на все вопросы.

Я задумался, собака замерзла и села, намекая, что дальше продолжит прогулку на руках.

– Эгоистка, – сказал я. – Ты мне пока не семья.

– Ну, а теперь – к системам, – продолжил Быстрицкий. – Взаимодействие, которое совершаете вы, всегда бинарное – ноль или единица – и такие системы всегда закрыты. Однако семья может состоять из нескольких человек, с ней могут взаимодействовать другие семьи, и это уже открытая система, в ней значение транзакций может достигать от нуля до бесконечности.

– Приведите пример, пожалуйста, – попросил я.

– Извольте, – согласился Быстрицкий. – Включите телевизор и посмотрите политическое ток-шоу. Гости из Украины приезжают в Москву, чтобы их поводили носом по батарее. Зачем? Или, правильнее сказать, почему? Да потому, что на каждой передаче их аудитория укрепляется во мнении, что Россия – страна-агрессор, и так же жестко ведет себя с гастролирующими политиками. А противоположная сторона убеждается, будто в Незалежной уже весь мозг отморозили, иначе зачем вступать в спор с такой слабой аргументацией? Каждый остается при своем мнении без соблюдения баланса системы, потому что она является открытой. Ну, если совсем банально, это как открытый ядерный реактор. Посчитать его КПД невозможно – только ущерб окружающей среде.

– Что же получается, мое приложение никогда не будет работать?

– Не знаю, – пожал плечами Быстрицкий, – сейчас везде кризис. Даже фундаментальная физика находится в тупике.

– Как это возможно? – спросил я. – Наука не может находиться в кризисе.

– Может, – растянул Быстрицкий. – Похоже, мы приблизились к пределу того, что можем узнать.

– Проясните, – попросил я.

– Помните, – начал Быстрицкий, – как сто лет назад появились теория относительности и квантовая механика? Это были золотые времена. Казалось, еще немного, и мы выведем формулу всего. Однако Эйнштейн умер, так и не закончив единую теорию поля, а на протяжении последующих пятидесяти лет появилась разве что теория струн. Это довольно спорное научное открытие, которое никогда не будет подтверждено.

– Почему? – спросил я.

– Видите ли, существует более пятисот версий струн, десяток – основных, и все они недоказуемы, но по-своему логичны. Виновны в этом два открытия, или, если быть точным, два числа.

Второе удалось вычислить относительно недавно, в 2012 году, при открытии бозона Хиггса в ЦЕРНе. Поле Хиггса очень сильно и может быть либо включено, либо нейтрально, как выключатель.

Вы наверняка чувствовали его, поднося магниты друг к другу. Стоит разнести их, и поле как бы исчезает. Но мы с вами понимаем, что оно просто становится нейтральным.

Так вот, если бы поле Хиггса было включено или выключено, во Вселенной не смогли бы образоваться атомы. Поле включено именно на ту величину, на какую необходимо. Другими словами, наша Вселенная тонко настроена. Очень тонко, вы даже не представляете как.

Может статься, что все теории струн верны и для каждой из них существует своя вселенная. Но мы никогда не сможем узнать об этом. Потому что в них нет даже материи или чего-то понятного нам, как, например, время.

– А первое открытие? – спросил я после паузы.

– Девяносто восьмой год, – сказал Быстрицкий. – Доказано, что Вселенная расширяется с ускорением, и причина тому – темная энергия. Удалось подсчитать силу этой энергии, и оказалось, что она в десять в сто двадцатой степени больше, чем показывают астрономические наблюдения. Это много, Алексей, очень много. Больше всех имеющихся во Вселенной атомов в миллионы миллиардов триллионов раз. Даже физикам не по себе от этого числа.

– А что в нем плохого? – перебил я.

– Это значит, Алексей, что нас здесь нет. Мы с вами, как все галактики и звезды, обязаны немедленно взорваться.

Честно говоря, я не разделил пессимизма Быстрицкого, но доцент, может быть невольно, подтолкнул меня к апатии. Состоянию, в котором я провел несколько дней.

Однажды Саша поинтересовалась, что у меня не так. Я рассказал и о семейном приложении, и о разговоре с Аркадием.

Выслушав, девушка спросила:

– А есть подобные приложения в игле?

Я даже выпрямился. Почему эта мысль не возникла у меня?

– Ты уже использовала что-то подобное? – спросил я.

– Вовсе нет, – ответила Саша. – Я пользуюсь приложениями по манипуляции, такими, как воронка продаж, зачем мне создавать гармонию, да и с кем?

– Прости. Но ты более опытный пользователь, может быть слышала.

Саша задумалась. Она сморщила носик и нехотя сказала:

– Посмотри «Жадар», может «Линглроу» подойдет, но все это виджеты для манипуляции и атаки, совсем не предназначенные для семьи.

* * *

Как я уже говорил, человек соответствует своей фамилии. Знал я алкоголика по фамилии Брагин и знайку Умнова, но, когда встретил депутата Баринова, даже присвистнул.