Тени исчезают в прошлом

Екатерина Анашкина

ТЕНИ ИСЧЕЗАЮТ В ПРОШЛОМ

Часть

ПЕРВАЯ

I

– А ты уверена, что она прилетит именно этим рейсом?

– Ну конечно уверена, Ленка! Она мне вчера звонила, просила встретить, – Полина нервно переложила букет из одной руки в другую, по пути машинально сунув нос в душистые розовые бутоны.

– Обалдеть! А ты, как всегда, пятки насалила и готова мчаться к ней по первому зову, – насмешливо произнесла Куприянова, поигрывая ключами от машины. Полина оставила ее язвительное замечание без внимания.

– Уж полночь близится, а Гамлета все нет, – снова нараспев проговорила Ленка. – К чему бы это? Не иначе, как к дождю. Оставь цветочки, а то ты их так совсем занюхаешь.

Полина отмахнулась от подруги, продолжая всматриваться в толпу. Мимо них то и дело проезжали груженые под потолок телеги. Утомленные долгим перелетом пассажиры были похожи на разбуженных во время спячки взлохмаченных барсуков. Толкающиеся поблизости таксисты-нелегалы всем подряд предлагали доехать до центра столицы нашей Родины по цене билета на звезду Альфа Центавра. Какой-то ребенок лет четырех, в съехавшей на одно ухо флисовой шапочке, уже минут десять голосил на одной ноте:

– А пить? Мам, ты обещала водичку купить!

– Замолчи, Ричард! – не особенно стараясь его успокоить, время от времени рявкала на него его мамаша, которая старательно высматривала кого-то, кто, видимо, должен был их встретить. Мальчик попытался присесть на чемоданы, и сложная конструкция тут же с грохотом развалилась. Отвесив сыну увесистый подзатыльник, отчего шапочка тут же еще больше съехала набок, женщина ловко побросала тюки обратно на телегу.

Ленка наклонилась к самому уху Полины и жарко зашептала:

– Глянь на эту парочку! Тоже мне – Ричард Львиное сердце! Нет, Полька, я все-таки никогда не пойму таких ненормальных! Надо же было назвать пацана таким жутким именем. Вместо того, чтобы такие несуразные имена давать, лучше бы водички ему купила. Будет теперь малый всю жизнь мучиться. Ричард Петрович Голопупкин. Как тебе?

– Да ладно тебе желчью-то брызгать, Ленка! Они все-таки из Америки прилетели. А там все эти отчества никому не нужны. Тем более, что у мальчишки, вполне возможно, отец-американец, так что будет он Ричард Винстон или Блэк какой-нибудь. Да где же она, в конце концов! – она в который раз взглянула на часы.

– Поль, а может я все-таки пойду, а? – заныла Куприянова. – Я лучше в машине вас подожду. И я, кстати, тоже пить хочу. Духотища здесь – жуть с ружьем!

– Да ты с ума сошла? – испугалась Полина. – Как мы тебя потом искать будем? Я, пока мы от стоянки сюда по всем этим ходам-переходам чапали, сто раз уже заблудилась бы, если б не ты. Нет, Лен, ты не уходи. Там скорее всего просто очередь на паспортном контроле.

– Ты-то откуда знаешь? Один раз в Турцию по горящей путевке слетала – все, крутая стала, звезду себе на лоб повесила? Сколько раз говорила тебе, что надо чаще из дома выбираться? Специально туры всякие выискивала, маршруты составляла. Все впустую, бестолочь ты упрямая.

– Но ты ведь знаешь, что я не просто так на деньгах сижу. Я экономлю. Тебе с твоей зарплатой можно и в Испанию смотаться и в Зальцбурге на лыжах покататься, а я сама знаешь сколько получаю на своей должности.

– А Денис твой ненаглядный? Мог бы выложить копеечку и свозить тебя куда-нибудь. Он-то, поди, побольше твоего зарабатывает! Сам-то совсем недавно в Штаты катался, а ты как клуша весь отпуск на даче попой вверх торчишь цветочки-огурчики сажаешь-поливаешь, как будто тебе не тридцать три, сто тридцать три!

– Лен, ты прекрасно знаешь, что Денис ездил не на курорт, а в командировку. Он работает, а не развлекается. Тем более, что мы хотим сразу после свадьбы трехкомнатную квартиру в ипотеку взять.

– Ой, мама дорогая, держите меня семеро! Это тебе он так сказал или ты сама себе опять сказок навыдумывала? Все эти ваши ипотеки, кредиты и прочее – только разговоры в пользу бедных. Вы уже почти полтора года встречаетесь, а воз и ныне там. А в последнее время что-то твой возлюбленный вообще к тебе носа не кажет. Опять оскорбился и вильнул хвостом?

– Я знаю прекрасно, что ты его терпеть не можешь. Но это моя жизнь и мне решать, кого я люблю, а кого нет. Просто у нас небольшой кризис в отношениях. Денис очень ранимый. Но он обязательно вернется, ведь так уже было, и не раз. Он мне, между прочим, предложение сделал.

– Интересно, а он об этом помнил, когда в очередной раз дверями хлопал? – Ленка увидела, что глаза Полины начали наливаться слезами и вздохнув ткнула ей в руку пачку носовых платков.

– Ну, ладно тебе, не обижайся. И не реви, я прошу тебя, тушь потечет! Я ведь тебе добра желаю! Поль, сколько можно терпеть его выкрутасы? Я прекрасно знаю, что ты можешь оправдать кого угодно, но ты же не дура, на самом деле! Когда до тебя дойдет, что этот эгоист сел тебе на шею и ножки свесил? Зачем ты все это терпишь?

– Я, в конце концов, семью хочу, – Полина подняла влажные глаза на подругу и, увидев ее полунасмешливый, полу-жалостливый взгляд, пошла в атаку:

– Да, хочу, представь себе! Я ему ребеночка рожу, а может и двух. И будем мы счастливы…

– И умрете в один день, – язвительно закончила Ленка. – Ладно тебе, Колобова, не заводись! А насчет работы, ты все-таки подумай, может и правда ко мне перейдешь?

– Хватит, – строго прервала ее Полина. – Это нереально, и ты сама об этом знаешь не хуже меня. Вон там, по-моему, есть какой-то ларек. Может, купим попить, а?

– Ой, блин, Колобова, ты знаешь сколько здесь она стоит? Меня жаба душит покупать стакан воды за такие деньги! Терпи, в машине целых два литра болтаются.

Полина снова стала пристально вглядываться в лица пассажиров, то и дело выходящих из стеклянных дверей.

– Лен, а как ты думаешь, они все с одного рейса? Ты представляешь себе, какой должен быть самолет, чтобы всех этих людей и вещи поднять, да еще и перенести за несколько тысяч километров! Обалдеть просто можно!

– Наивная ты, Колобок, сил моих нет! И это, Поль, – Куприянова немного замялась, – Ты Ольге ничего не говори пока о своих делах, лады? Сами разберемся. И не вздумай ляпнуть, что я к тебе переехала.

Полина заметно побледнела.

– Хорошо, не скажу. Зачем еще ее впутывать? Только она ведь все равно поймет, что ты у меня живешь.

– Как? Она что, экстрасенс, эта твоя замечательная Ольга Львовна? – с едва сдерживаемым раздражением спросила Лена.

– Нет, конечно, но ведь ее квартира в соседнем доме. По-любому, она рано или поздно застукает или тебя, или твою машину.

– Ничего, это я беру на себя. Главное сама держи язык за зубами. Сегодня я имею совершенно легальный повод остаться у тебя на ночь, – и она выразительно провела по горлу пальцем, – А потом что-нибудь придумаем.

Полина неопределенно покачала головой. Она совершенно не хотела и не могла больше думать об ЭТОМ.

Она привстала на цыпочки и почти в тот же момент завизжала так, что даже неумолкающий Ричард прервал свой монотонный плач и уставился на нее своими зареванными глазищами, и бросилась навстречу девушке, которая показалась из ворот.

Такую девушку невозможно было не заметить. Шикарная шуба подметала изящными хвостиками пол зала ожидания, небрежно подколотые волосы плавной пепельной волной спускались на плечи, слегка капризная линия губ была едва тронута нежно-розовой помадой. Глаза за дымчатыми стеклами дорогих очков казались загадочными и волнующими. Небольшой элегантный чемоданчик, перетянутый ремешками, на фоне проплывающих мимо тюков и толстых сумок, казался таким же невесомым, как и его хозяйка.

Полина подбежала к ней и повисла у красавицы на шее:

– Олька! Ну наконец-то! Я уж думала, не дождусь! Ой, а это тебе! – спохватилась она и протянула букет.

– Привет, Колобок! Спасибо! – Ольга с чувством чмокнула подругу в раскрасневшуюся от духоты щеку.

Полина во все глаза, с нескрываемым восторгом, смотрела на свою подругу детства.

– С ума сойти можно! Ты всегда была самой роскошной женщиной из всех, которых я знала, но сейчас Мисс Вселенная рядом с тобой просто нервно курит.

– Ладно тебе, Колобова, ты мне льстишь! – счастливо засмеялась Ольга.

– Оль, а очки зачем? Зрение испортилось? – тревожно спросила Полина.

– Да нет, это так, для красоты. Стекла простые. Пойдем уже, а то нас тут совсем затолкают. Ты одна приехала?

– Да нет, конечно, я с Ленкой Куприяновой. Она у нас настоящая бизнес-леди. На собственной машине рассекает.

– И как это она согласилась ехать встречать меня? – усмехнувшись, спросила Ольга. – Мне всегда казалось, что эта мадмуазель меня, мягко говоря, недолюбливает.

– Брось ты, Олька! Столько лет прошло.

– А ты, Колобок, все такая же. Все-то у тебя хорошие, все добрые и замечательные. Ну, да Бог с тобой, где там наша третья?

Ленка стояла чуть поодаль от толпы, насмешливо наблюдая сцену под названием «Трогательная встреча после разлуки». Ольга подошла к ней и крепко обняла, обдавая облаком дорогого парфюма.

– Ну, привет, Куприянова! Ты, наверное, удивишься, но я на самом деле безумно рада тебя видеть!

– Нарисовалась-таки! – улыбаясь, сказала Ленка и тут же недовольно добавила: – Мы с Колобком уже целый час здесь торчим. Надоело – сил нет! Пошли уже.

* * *

Стремительная легкая белая «Ауди» быстро мчалась в сторону Ленинградского шоссе.

Полина вглядывалась в темноту. За окошком проносились плакаты с красивыми стюардессами, призывающими летать компанией «Трансаэро», рекламы загородных коттеджей и таунхаусов, стоящих в живописных местах на берегах речек и озер. Голые сиротливые деревца потряхивали озябшими за долгую зиму ветками; черные размытые последним дождем сугробы топорщились по обочинам, как корявые пни. Мутная безжизненная луна лениво проглядывала сквозь серые лохматые обрывки облаков, несущихся наперегонки по черному небу. В салоне же было тепло, уютно; хрипловатый голос Криса Ри тихо и убаюкивающе лился из колонок. Полина прикрыла глаза. В ее жизни, такой предсказуемой и такой размеренной, в последние несколько дней начало происходить что-то странное и пугающее. Получив первое письмо, Полина была уверена, что кто-то просто ошибся адресом. Прочитав текст несколько раз, и недоуменно пожав плечами, она просто проводила эту эпистолярную гнусь в старую коробку, стоявшую в подъезде под почтовыми ящиками. Именно туда добросовестные жильцы, следящие за порядком в доме, выбрасывали обычно ненужные рекламные листовки и газеты. Но вскоре за ним пришло следующее послание. Полина крепко, до ломоты в глазах, зажмурилась.

* * *

…– Вот так и получилось, что разбежались мы с моим Майклом. Да пошел он в задницу, даже думать о нем не хочу.

– Совсем-совсем разбежались? Навсегда? – вынырнув из своих невеселых мыслей, с недоверием спросила Полина с заднего сидения.

– Ну да, развелись и все. Да надоели мне все его гулянки и стрипбары. Задолбал, козел престарелый! Пятый десяток, а у него все гормоны играют. Последнее время недели не проходило, чтобы он какую-нибудь новую бабу не привел.

– Что, прям домой приводил? – ужаснулась Полина.

– Нет, слава Богу, до этого не доходило. Но в пабе неподалеку от нашего дома у меня один бармен знакомый был, так он мне всю инфу сливал. Не бесплатно, разумеется, – усмехнулась Ольга.

– Ничего себе! Ужас, Лен, да? – потрепала Полина за плечо подругу.

Ленка раздраженно стряхнула ее ладонь и рявкнула:

– Совсем обалдела, Колобова? Я все-таки за рулем сижу, а не на дудочке играю. Ладно, шут с ним, с Майклом, с ним все понятно – кобель. Но почему ты сама-то в своем этом Нью-Йорке не осталась, или где ты там жила? У тебя же, ты говорила, в последнее время даже работа была.

– Да ну ее, эту Америку, на фиг! Знаешь, целых семь лет пыталась привыкнуть к ним, но так ничего и не получилось.

– А ты думаешь, здесь лучше, что ли? У нас, знаешь ли, денежки тоже сами собой на голову не падают, – выразительно хмыкнула Ленка.

– Оль, да ты ее не слушай, – горячо затараторила Полина, – Москва, конечно, не рай на земле, но всяко лучше, чем там! И вообще, Ленка, как тебе не стыдно, человек на Родину вернулся, а ты!

– А что я-то? – удивилась Куприянова, – просто интересно, почему это после всех восторгов такое пренебрежение. Оль, ты же сама еще пару месяцев назад, сидя у Колобка на кухне, в открытую поливала грязью Россию-матушку, а тут вдруг такие кардинальные перемены в настроении.

Ольга глубоко вздохнула:

– Ну что сказать… Не хотела признавать поражение, харахорилась, пока силы были. А недавно вдруг поняла, что сил этих совсем уже не осталось.

Она приоткрыла окошко, и в салон тут же ворвался сырой мартовский ветер. Полина сзади невольно поежилась и плотнее запахнула пальто.

– Лен, можно закурить?

Куприянова недовольно поморщилась:

– Я, вообще-то, в машине не курю, не люблю. А чем здесь заниматься думаешь? На работу будешь устраиваться? – спросила она.

Ольга неопределенно повела плечами:

– Пока не думала. А что, есть предложения? – и, не дожидаясь разрешения, прикурила изящную коричневую сигарету. Сладковатый дым ударил в ноздри Полине, и она уткнула нос в пушистый воротник. Подняв глаза, она встретила в зеркале насмешливый взгляд Куприяновой.

– А тебя твой папик Миша, то бишь, Майкл, совсем-совсем без денежек оставил? – спросила она, ловко перестроившись в левый ряд.

Ольгина рука заметно дернулась и серый столбик пепла моментально очутился у Полины на коленях. Она незаметно для Ленки поспешила сбросить его на пол и затушила кончиком сапога.

– Да, нет, кое-что есть на первое время. А там посмотрим.

– Тут смотри, не смотри, а с твоим образованием – три класса церковно-приходской, ты много не заработаешь.

– Лен, прекрати сейчас же! – набросилась на нее Полина. – В конце концов, Ольга хорошо английский знает. А еще у нее есть диплом психолога. Можно в какую-нибудь школу или в детский садик устроиться.

Звонкий смех, раздавшийся сразу с обоих передних сидений, моментально заглушил шум города, вливавшийся через приоткрытое окно. Полина смутилась:

– Я что, что-то не то сказала?

– Ой, Колобок, и что с тобой делать! Ну, посмотри на меня, – Ольга развернулась к ней лицом и скорчила смешную рожицу, – Ну какой из меня педагог? Ленка права, я с моим дипломом сейчас никому не нужна. Это только ты можешь за гроши вкалывать в своей больнице. Ты у нас идейная, правильная. Наша гордость!

Полина не любила подобных намеков.

* * *

Ей было всего шесть лет, когда из семьи ушел отец. Несмотря на детский возраст, она хорошо запомнила последнюю ссору родителей. Ей было очень страшно. Она лежала в своей кроватке, съежившись от безотчетной тревоги, с головой накрывшись одеялом, и прислушивалась к разговору, происходившему на кухне. В соседней комнате тяжело вздыхала бабушка, которая вот уже год, как была полностью парализована.

– Ты никогда меня не понимала! Ты всегда думала только о себе! Ты понимаешь, что в этой стране я никогда не смогу реализоваться? Мне перекрывают кислород, душат поборами. А сейчас появилась реальная возможность уехать. Это для меня первый и, быть может, единственный шанс! – гремел голос отца.

– Я, я, я! Это ты, Тимоша, всегда думаешь только о себе. Ну как я могу оставить маму в таком состоянии? Куда я поеду?

– Нина, твоя мама уже не человек, это полутруп. Да-да! Не делай такие испуганные глаза. Существуют специальные дома, куда сдают таких, как она. Поверь, там за ней будет уход, нужно только заплатить. А даже если и не будет ухода, то может и лучше – быстрее отмучается.

– Что ты такое говоришь, Тимофей?! Ты просто чудовище! Это же моя МАМА!

– А я – твой муж, а еще – если ты вдруг забыла – у нас есть дочь. Ты подумала, каково девочке жить в квартире, где на ее глазах гниет заживо семидесятилетняя старуха? Мне надоело спать на раскладушке в кухне, я хочу возвращаться в дом, где пахнет вкусным борщом и пирогами, а не в четыре стены, насквозь пропитанные застарелым запахом грязного белья, лекарств и мочи. Мы никогда и никуда не ездим, даже в отпуск. Это ненормально, Нина! А Полине скоро в школу. Где она, прости, будет заниматься? Тоже в кухне? Да мы же просто сдохнем от такой жизни еще быстрее, чем твоя мать.

– Хватит, я ничего не хочу больше слушать!

– Нет, ты будешь меня слушать. Запомни, Нина, это наш последний разговор. Я ставлю ультиматум. Либо ты бросаешь мать здесь и едешь со мной, либо будешь, как и она, до конца своих дней жить в этом болоте, откуда уже никогда, я повторяю – никогда! – не вылезешь. Я жду твоего решения завтра утром.

Маленькая Поля выбралась из постели и на цыпочках прошла в смежную комнату. В изголовье над продавленной скрипучей кроватью горела тусклая лампочка. Из-под тонких пергаментных бабушкиных век катились слезы: она тоже все слышала. Полина, не раздумывая, юркнула к ней под одеяло и обняла ручками худую сморщенную шею…

После того случая она больше ни разу не видела своего отца. Однажды она все-таки поинтересовалась у мамы, где он теперь, и она ответила, что Тимофей Дмитриевич Колобов благополучно отбыл в далекую Австрию, где обзавелся новой семьей.

– Мам, а ты его все еще любишь? – осторожно спросила она.

Мама не ответила, только тихонько и безнадежно заплакала.

Больше к этому разговору Полина не возвращалась никогда. Бабушка протянула еще полгода…

Когда Полина училась в девятом классе, тяжело заболела Нина Андреевна. Подспудно Полина знала, что именно предательство отца навсегда сломало маму. Ни о каком продолжении учебы в школе не могло быть и речи: необходимо было зарабатывать деньги: маме требовалось дорогое лечение. Легко поступив в медучилище, она тут же устроилась на полставки санитаркой в больницу, куда положили Нину Андреевну. Маму спасти не удалось – третий инфаркт оказался последним… Окончив учебу, Полина нашла работу в одной из детских клиник.

Ольга Сабурова, с трудом получив диплом психолога в одном из платных гуманитарных ВУЗов столицы, почти сразу вышла замуж и укатила в Америку. А Ленка Куприянова вскоре после этого с отличием окончила третий Мед, и не без помощи своего отца, имевшего неплохие связи и знакомства, через несколько лет открыла свою частную практику. Клиника ее процветала, клиентская база ширилась. Правда и вкалывать приходилось днем и ночью, особенно на первых порах. Все это время она всячески пыталась переманить к себе Полину, но безуспешно. У той постоянно находились причины, чтобы не покидать ставшее ей уже родным отделение детской хирургии.

– Лен, ну сама подумай, как я уйду-то? У Петеньки ножка не так срослась, а Вика так ждет меня, что никого из других сестер к себе просто не подпускает. Как я смогу их бросить? Это же настоящее предательство с моей стороны!

– Колобова, и как ты не понимаешь?! Тебя же просто твой начальник использует и в хвост, и в гриву! Ты постоянно дежуришь по ночам, да что там по ночам – ты просто живешь в этой своей больнице, а получаешь сущие копейки. У тебя то Петенька, то Вика, то Лидочка, то Глаша, то Даша. Когда до тебя, наконец, дойдет, что ты не солнышко и всех не обогреешь! О себе-то ты когда-нибудь начнешь думать? Тебе нужно идти в институт, расти, а ты готова вкалывать за гроши. На тебе все ездят, а ты только шею подставляешь. Вот в прошлый раз какая-то там Милочка попросила тебя за нее отдежурить, так ты даже слова не сказала, а Милочка эта на целую неделю умотала в теплые края со своим любовником, кстати, вашим же хирургом. И ведь вместо того, чтобы отпустить потом тебя на недельку, она просто привезла тебе коробочку конфет и магнитик. Смех на палке!

– Лен, да не мелочись ты, мне ведь совсем не сложно.

– Тьфу на тебя, дура ты блаженная!

А в последнее время к Ленкиным нотациям добавились и проповеди Дениса, но Полина пока не сдавалась.

* * *

– Да ладно, оставь ее в покое, Оль! Я уже убедилась, что нам ее не переделать. Ну все, блин! Покатались, – с досадой буркнула Куприянова, пристраиваясь в хвост длиннющей пробки.

– Это надолго?

– А хрен его знает! Как повезет, может, минут на десять, а может, и часа два постоим. Это тебе не Америка, мать ее так!

– Лен, ну не ругайся ты! – жалобно попросила Полина.

– Не скули, Полька, без тебя тошно! Я, между прочим, сегодня еще на одну встречу должна была попасть, но видно, не судьба.

– Встреча-то личная или как? – спросила с улыбкой Ольга.

– У меня, знаешь ли, времени на личную жизнь нет. Пашем мы, аки кони. Да и с кем тут можно счастье-то построить? Как ни мужик – так очередной козел, вроде твоего Майкла.

– Лен, ладно тебе, не все же такие! – вновь подала голос Полина.

– А, ты опять про своего Дениску, что ли? – усмехнулась Куприянова. – Такой же он, как и все. Просто твои розовые очки тебе жить мешают, вот и все. Мог бы, кстати, сегодня вместо меня в аэропорт смотаться, ан нет! Он ведь такой занятой, сил нет. А ты у нас с Дениской-то знакома, Оль?

– Да виделись, вроде, в прошлый раз осенью, – равнодушно отозвалась Ольга. – Кстати, по-моему, зря ты так о нем. Нормальный парень, симпатичный такой. Молодец, Колобок. На свадьбу-то, когда позовете?

– Когда рак на горе свистнет, – ответила за нее Куприянова. – Уже полтора года встречаются, а воз и ныне там. Приезжает только тогда, когда ему это нужно, а наша Золушка ему сладко готовит, рубашки гладит, спать укладывает, только что в попу не дует. В общем, все, как всегда.

– Все, хватит, девочки. Я больше не хочу ничего слышать, – твердым голосом проговорила Полина.

– Ладно, хрен с тобой, дурочка упрямая! Больше ни слова не скажу, даже если попросишь. Ну что, где зависнем-то, у тебя, Колобова, или у тебя, Оль?

– Ой, девочки, боюсь, что у меня в квартире полное запустение, да и в холодильнике – шаром покати.

– Ленка, ну конечно же у меня! Я же специально сегодня отгул попросила и с утра уже пирогов напекла, борщ сварила.

– Вот это круто! Настоящая русская кухня! Наша американская миссис, поди, забыла в своей Оклахоме, что это такое. Только водочки не хватает, – похвалила Куприянова.

– А за это можешь не переживать, – и жестом фокусника Ольга вытащила из хрустящего глянцевого пакет изящную бутылку, – Я, между прочим, тоже готовилась. Все-таки домой вернулась!

II

С недавних пор ее жизнь круто изменилась. Ну почему все это случилось именно с ней?! Все произошло как в глупом, наивном, сопливом американском кино. Оборачиваясь назад, она постоянно задавала себе один и тот же вопрос: как?! Ведь в жизни так не бывает!..

Детство ее прошло в лагере для переселенцев, куда привезли ее родители совсем еще маленькой девочкой. В поисках лучшей жизни они бежали из России, наивно полагая, что уж на западе-то все по-другому. Мать ее, Галина Сергеевна Шнайдер, была родом из поволжских немцев, но в семье никогда не знали языка Гете и Фейербаха. Тем не менее, фамилию свою мать Маши берегла как зеницу ока и даже под угрозой расстрела никогда не согласилась бы поменять ее на фамилию мужа. Это был пропуск в рай, которым издалека казалась историческая родина ее предков. После долгих мытарств, оформлений бесчисленных справок и документов вожделенное разрешение на въезд было получено. Без особых сожалений трехкомнатная «распашонка» на окраине Москвы и старенький «Москвичонок» были проданы, и счастливая семья Шнайдер отбыла в сытую холеную Европу.

Галина Сергеевна до самого отъезда проработала на должности детского участкового терапевта. Зарплата была не так чтобы очень, но частенько перепадали коробки конфет, а иногда и денежки от родителей маленьких пациентов. Отец исправно ходил на службу в заштатный НИИ, получал «твердый оклад», которого с трудом хватало на минимальный продуктовый набор и килограмм леденцов «Театральные». Прибыв на окраину Мюнхена, где расположился лагерь для таких же как и они «счастливчиков», они понемногу поняли, что действительность, в которую они так стремились, вовсе не такая безоблачная и радужная. Их маленький райончик – «алькатрас»,[1] как его назвали сами его обитатели – включающий в себя пять безликих серых пятиэтажек, крохотный магазинчик вроде сельпо, торгующий семечками, селедкой, пивом «Балтика» и матрешками, три лавочки и тесный дворик – на долгие годы стал их миром, из которого выбраться можно только путем невероятных усилий и беспредельной настойчивости. Без знания языка, а тем более без пересдачи экзаменов, рассчитывать на продолжение врачебной практики было невозможно. Походив на курсы с полгода и с грехом пополам овладев азами немецкого, родители бросили это бесперспективное дело. Отец пристроился в магазин грузчиком, а мать – в няньки к более успешным соотечественникам, живущим в доме напротив. Маленькая Маша, по приезде немедленно переименованная в европейскую и звучную Марику, по достижении шести лет была принята в первый класс немецкой школы.