Метро 2033: Слепая тропа

– Смотрю, вы в этот раз прилично нагружены? Целый автобус. – Он решил сменить тему.

– Верно. Нашему краю тоже есть чем похвастать. Кое-что из разработок, некоторые детали для систем. Сундуки из Торсхавна. – Услышав о столице, Вальгир оценивающе присвистнул. – Не так давно с ними контачили по неотложным делам, так что откусили от пирога неплохой кусочек. Сами увидите. Овощи, одежда, прочий стандарт для мена-торговли. И небольшой сюрприз. – Балдер хитро подмигнул и отпил из кубка.

– Сюрприз? – внутренне напрягся еще не отошедший от разговора Турнотур, а вслух шутливо добавил: – Надеюсь, приятный?

– Тебе понравится. – Пощупывая бороду, Балдер хищно посмотрел на девушку в пестром платье среди артистов, которая перестала петь и завела на свирели лирическую пастушью балладу. – Но для него потребуется определенное количество удобрений. Торф, компост и прикормки из того, что заготовили на зиму. Кое-что мы захватили с собой, но не тащиться же в гости с собственным перегноем. – Он рассмеялся.

– Не понимаю, – удивился Турнотур.

– Днем все увидишь. Просто отдай распоряжение фермерам, потребуется немного.

– Ты интригуешь, говоришь загадками, но хорошо. Вскроем один из законсервированных погребов. Мы тоже подготовились. Оцените, когда поставят шатры.

– Но об этом завтра. Гей! – Никалунд хлопнул в ладоши. – Сыграйте нам что-нибудь повеселее, ребята!

Музыканты перестроились, и зазвучала непринужденная ритмичная песенка. Наступила смена блюд, и гостям подали десерт. Банкет продолжался.

– Благодарим, дорогая Клара, – сказал Никалунд, взяв под руку мадам Ламбар, когда гуляние окончилось и все выходили на свежий воздух, пока в помещении гасили свет.

– Мы рады тебе, Балдер, – ответила мадам Ламбар, слегка разморенная банкетом и духотой наполненного запахами еды зала. – Как Илва, дети? Передавай им низкий поклон.

– Непременно. Илва шлет тебе привет. Дети уже догоняют родителей и подумывают о собственных гнездах.

– Время летит.

– Не говори, не говори. Слыхал, вы выдали Милен замуж?

– Да, недавно.

– И кто счастливый избранник?

– Олаф Ульгерссон. Толковый парень, из хорошей семьи.

– Чем промышляет?

– Ремесленник и рыбак. Учится. Думает подать заявку в Совет. Вальгир присматривает за ним.

– Рыбак… Тебе не кажется, что не по рангу пара?

– Хорошие руки здесь всегда были в цене, тебе ли не знать. Мы с Вальгиром тоже не родились с серебром во рту. Они молодые, политика им сейчас ни к чему. Пусть сначала семья наладится, а там видно будет. Мы уважаем ее выбор.

– А помнишь, мы думали сватать Милен за моего младшего? Вот был бы крепкий символ нашей дружбы? Да и порода бы сохранилась.

– Много воды утекло, – улыбнулась мадам Ламбар, внутренне поморщившись от слова «порода».

– Верно, верно. Как не стараешься оградить детей от необдуманных решений будучи уверен, что твое мнение есть истинно верное, а все равно они сами должны выбирать свой путь.

– Да. Они должны учиться самостоятельно строить собственную жизнь.

– Глядишь, скоро и внуки появятся, – весело вздохнул Балдер и поспешил кокетливо добавить: – Но я это не к тому. Ты потрясающе выглядишь, Клара! Просто великолепно! Время не подступает к тебе!

– Да брось.

– Нет, серьезно! – Никалунд остановился и патетически обвел рукой погруженные в лиловый сумрак холмы, окружавшие поселение. – Это климат, воздух. Земля нашей родины, наконец, да благословят ее небеса! Судьба оградила наши края от чудовищного кровопролития, ввергнувшего мир в хаос, и мы должны ценить и беречь, то, что нам оставлено.

– И мы будем, – к ним подошел опиравшийся на посох Турнотур. – А сейчас пора отдохнуть. Заговорил он тебя, а, Клара? Эй, Давен, Кент!

– Да сама дойду, ребята, гуляйте, – отмахнулась от сопровождения мадам Ламбар. – Доброй ночи, Балдер!

– Доброй ночи, Клара!

– Рад тебя видеть, друг, – улыбнулся Балдер, когда жена Турнотура удалилась.

Они снова обнялись, похлопав друг друга по спинам.

– Взаимно, сосед. Идем, баня уже растоплена. Пора тебе смыть с себя дорожную грязь. И я распорядился, чтобы нам принесли бочонок.

На том с официальной частью было покончено. Утром обитателей Сувуроя ожидала ярмарка.

Глава 2

Ярмарка

После того как высокие чины разошлись по своим покоям, народ попроще – актеры, охрана и кое-кто из молодых купцов – продолжил возлияния в другом кабачке, который предприимчивый хозяин решил не закрывать до утра в надежде стрясти с разгоряченных посетителей лишний навар.

– Ну они и жрут, – резюмировал Паштет, в компании Трески спускаясь на улицу с черного хода «Трех овец». – Чё?

– Чё «чё»? – вопросом на вопрос отозвался приятель.

– Делать что будем?

– Хрен знает, – цыкнул зубом Треска, оглядев пустынную улицу. – Спать неохота.

– Ага.

– Ваши предложения?

– Завтра выходной вроде как, подрываться никуда не надо, только сети проверить, – начал издалека заходить Паштет.

– И?

– Может, нам… – Долговязый щелкнул себя пальцами по острому небритому кадыку.

– Присоединиться к джентльменам, дабы продолжить вечер? – осклабился Треска, покатав в кармане куртки полированные зубы гринд, слывших на островах за ходовую валюту.

– Ну, – кивнул напарник. – Добавить русского колориту.

– Так мы же по-ихнему не шпрехаем нифига.

– С ними Яков пошел, и я еще кое-кого из наших видел. Пара рюмок и разберемся. Первый раз, что ли.

– И то верно. Погнали.

– Обожди, сначала поссу. На шухере стой.

– Да кому ты нужен, рожа имбецильная.

– Почки расцвету-у-ут…

– Хе-хе-хе.

Когда Паштет управился, парочка двинулась было в сторону кабачка, как вдруг Треска остановился, разглядывая что-то в темноте за домами.

– Зырь.

– Чё?

– Вон, там. – Треска ткнул пальцем в движущийся со стороны леса силуэт.

– Пф, – пожал плечами Паштет. – Может, тоже отливать бегал, делов-то.

– В лес? Ночью? Не смеши. – И прежде чем Паштет успел ответить, Треска зычно свистнул, привлекая к себе внимание. – Гэй! Фью-и-йть!

– Ты чего? – испугался напарник. – Сбегутся же.

– Не бзди, братан, – решительно оборвал толстяк. – Вдруг это ворье какое. Видел, какую барыги тарантайку с собой притаранили?

– Так там же охрана.

– Охрана, охрана, – передразнил Треска. – Охрана с местными бухать ушла, я тебе отвечаю. Делать им больше нечего, как жопы морозить. А вот если мы его сами за сраку подденем, может, нам магарыч какой отсыпят. – Эй, любезный! Да ты, ты. Ну-ка постой!

Загадочная фигура, облаченная в плащ с капюшоном, остановилась и испуганно заозиралась, прижимая что-то к груди, пока к ней быстро приближались повара.

– Ты чего это впотьмах от народа шкеришься? – грозно поинтересовался Треска. – Чего это у тебя?

Из-под низко надвинутого капюшона донеслось нечленораздельное мычание.

– Чё ты там бормочешь, не слышно ни хрена. – С этими словами Треска протянул руку и сдернул с незнакомца покрывавший голову капюшон. – Птах?!

– Здорово, ребятушки. – Морщинистое личико блаженного растянулось в вымученной улыбке.

– Твою мать! – опешила парочка. – А ты-то чего здесь забыл, пернатый? Со стройки, что ли?

– Или по нужде? – уточнил Паштет.

– Нужда, нужда, ребятушки, – согласно закивал Птах. – Большая, неразрешимая.

– Куда ходил-то, ну? – оборвал Треска, теряя терпение. – Саечка за испуг.

– На поляну к башенке. Дяденьку навестить. – Перехватив ношу, блаженный махнул свободной рукой в сторону леса.

– Какой дяденька? Какая башенка? Ты на время смотрел? Или маслят обожрался что ли, нарк хренов? Покажь-ка. – Треска вырвал из покрытых шелушащимся псориазом рук Птаха кулек, который тот прижимал к груди, и, развязав веревку, высыпал содержимое на ладонь. – Орехи…

– Орешки, орешеньки, – закивал Птах. – Дяденьке носил. Попоститься. Не берет.

– Тьфу-ты, стерлядь. – Треска раздраженно сунул Птаху кулек, который тот тут же снова крепко прижал к груди. – Шатаешься тут, народ пугаешь.

– Не шатаюсь, а паломничаю, – обиженно насупился Птах, снова натягивая на голову капюшон. – В вереске башня стоит, а в ней отшельник. Не видел его, не показывается. Нельзя смотреть, беда будет. Сглаз! Привечает Пташку, советом выручает, мешочек ношу. Спрашивает про нас, как живем, чего делаем. Беспокоится.

– Ты про сотовую вышку у запруды, что ли?

Птах отрицательно затряс головой.

– Башня в вереске. Там.

– От здешнего климата окончательно крыша поехала, – уверенно пробормотал Паштет.

Пока повара переваривали услышанное, Птах поспешил дальше и вскоре скрылся за домами на противоположном конце площади.

– Вот же ж блин. – Тряхнув головой Треска сплюнул на землю. – Не понос, так золотуха. Орешки, черт бы их взял.

– А где у нас тут поляны с вереском-то? – задумался Паштет.

– Ой, только ты еще голову говном не забивай, – как от зубной боли, скривился Треска. – Ну сидит в лесу какой-нибудь идиот, или выдумал опять. Нам-то что. Потопали, а то вылакают все без нас.

– Точняк. В большой семье клювом не щелкают, – поддержал Паштет, у которого упоминание выпивки потеснило остальные мысли, и они зашагали по улице.

Кабачок встретил уютным гомоном и теплом. Караванщики и местные братались, оживленно переговариваясь и перемешавшись за столами. Поднимались пенные кружки, кто-то тискал кокетливо хихикавшую певичку, посадив ее себе на колени и нашептывая в ушко явно жаркие речи. В дальнем углу у стола, за которым схватились руками в борьбе два голых до пояса здоровяка, оживленно улюлюкала окружившая их кучка зевак, на все лады подбадривая взмокших соперников. Под прокопченным низким потолком то и дело раздавались взрывы полупьяного гогота, кто-то из артистов насиловал фальшивящее старенькое пианино.

Ввалившиеся в натопленное помещение повара с наслаждением вдохнули пахнущий салом и копотью воздух. Стянув ушанку, Треска окинул столы взглядом и увидев за одним из них Ерофеева, Якова и Ворошилова, толкнул Паштета в бок. Расстегивая крутки, парочка стала пробираться к своим, проложив маршрут мимо стойки, где перехватила пару бокалов.

– Здарова-те, – подвинулся Ерофеев, уступая место на скамье плюхнувшемуся Треске. – Вот и компания.

– Чё как?

– Да вот хлебосолим, как видишь, – усмехнулся Ерофеев. – Скандинавы бузят.

– Чего рассказывают? – сняв куртку и скомкав ее рядом с собой на скамье, огляделся Паштет.

– Концами меряются, – с вечно недовольной гримасой Ворошилов покосился на стол армрестлеров, откуда донесся низкий победный рев. Кому-то из соперников улыбнулась удача.

– Давайте уже, трубы горят, – нетерпеливо облизнулся Треска, и русские чокнулись кружками. Яков присоединился к остальным.

– А где Батон? – осушив кружку до половины, спросил Паштет, вытерев рот ладонью.

– К семье пошел. Отсыпаться.

– Э-э, – расплылись повара. – Жинка кислород перекрыла. Каблук.

– Дебилы вы, – беззлобно посмотрел на них Ерофеев. – Человеку такое счастье невиданное выпало. В наши-то времена… Считайте, вторую жизнь фантом вытянул. Тут задуматься надо, чего да как, а не здоровье гробить. Люська моя, память светлая, говорила, что по повороту ключа уже знала, когда я поддатый приходил. Дурак. Даже по такой фитюльке скучаю.

– Где оно, здоровье-то. Почки расцвету-у-ут, – тоненько затянул Паштет.

– Печень запорха-ала-а, – в тон поддержал Треска, и парочка захохотала. – Ну даешь, философ. А сам-то что сейчас делаешь?

– Я так, – посмотрел в свою кружку старик. – За компанию.

– Вот и мы за компанию, – согласились повара, снова прикладываясь к кружкам.

– Вам еще в фёркей завтра играть, – напомнил Ерофеич.

– Сделаем! – заверили повара.

Сидевший с краю Яков потягивал пиво, прислушиваясь к разговору за соседним столом, где уже некоторое время речи велись на повышенных тонах.

– …а я тебе говорю, охренели вы со своей лодкой вконец, – напирал рослый скандинав из свиты каравана с окладистой, заплетенной косами бородой и заплывшими красными глазками. – Сидите тут, горя не знаете. Присвоили все себе. А какого рожна она ваша? Кто сказал? Покажи?!

– Чего там у них, – тихо поинтересовался Ворошилов.

– Да все то же, – не поворачиваясь, хмурился переводчик. – Лодка покоя не дает.

– Чего ты до меня докопался, – закипая, раздраженно парировал оппонент из местных. – Я тебе что, начальство? Совет? Турнотур?!

– Ну конечно, стрелочник. Яиц нет за базар отвечать, так все на главных спихнем, так? – не унимался бородач, которому выпивка с дороги и недосыпа крепко ударила в голову. – Ты свою рожу видел? Рот в кружку не помещается, отожрались, скоты. Баб наших лапаете, своих мало? – Он ткнул пальцем в местного, державшего на коленях певичку. – Руки от нее убрал! А ты чего стелешься, еще ляг под него!

– Отвали, – вальяжно огрызнулась девушка. – На пароме не дала, так яйца прищемило?

– Пасть закрой!

– Э-э, – набычился клеивший разомлевшую певичку амбал.

– Иди овцу себе постели, импотент!

– Остынь брат, выйди на воздух, – стиснув зубы, прибегнул к последней попытке спустить ситуацию на тормозах сидевший напротив буяна оппонент.

– Брат?! Какой я тебе брат, сука! Мой брат дома сидит, на семью впахивает, пока вы тут в ус не дуете. А мы ишачим, с дарами вон к ним идем, жопы надрывая!

– Что, переломился? Обычаи нельзя нарушать. Мы к вам тоже ходим.

– А не ходите! Вы нам не сдались! Зажритесь, чтоб вы тут жиром все захлебнулись! Ой-ой-ой! Лодочка приплыла, попку нам всем подтирать. Прогнулись под русских, да? Да?! Я тебя спрашиваю! Отвечай, дерьмо! Или ты не мужик, а баба? Ко-ко-ко-ко-ко…

– Ты под кем ходишь? Овечий сын! – отпихнув скамью, не выдержав, поднялся местный.

– Ты сейчас под себя ходить будешь!

– Полундра. – Без перевода втыкая в происходящее и стараясь сделаться незаметным, Паштет увлеченно присосался к своей пустой кружке, делая вид, что пьет.

Видя назревшую ссору, от стола армрестлеров отделился один из борцов и, накинув на плечо влажную тряпицу, подошел к сверлящими друг друга взглядами мужикам.

– Заканчивайте балаган, оба, – встав между ними и веско роняя каждое слово, посоветовал он.

– Пшел ты! – огрызнулся распалившийся караванщик и толкнул борца. Тот, не удержав равновесия, повалился на завизжавшую певичку, с грохотом увлекая ее и горе-ловеласа на пол.

Мелодия пианино зазвучала динамичнее и веселее.

– Остынь! – Кто-то плеснул пива в лицо заревевшему бородачу.

– Валим, – озвучил общую мысль Треска, напяливая куртку и посмотрев в запотевшее окно, за которым тускло занимался рассвет.

– Вот и посидели, гости дорогие, – заключил Ерофеев и в несколько глотков осушил содержимое своей кружки.

Когда они вывалились на улицу, потасовка внутри переросла в хорошую массовую драку, сопровождаемую грохотом, бранью и звоном посуды. Со стороны бараков к кабачку уже спешила группа из местных стражей правопорядка – видимо, еще в самом начале назревающей ссоры кто-то догадался вызвать подмогу.

– Никого не забыли? – Русские и переводчик оглядели друг друга.

Все были на месте.

– Ну дают. – Треска цокнул языком, прислушиваясь к долетавшему на улицу шуму.

– Пьянь, – презрительно бросил Ворошилов.

– Пьянь не пьянь, а меру знать да язык контролировать нужно, – сказал Ерофеев. – Ладно, хлопцы. Пусть разбираются. Почапали на боковую, что ли.

Кутаясь в куртки и пряча в карманы руки, компания направилась в сторону своих жилищ.

* * *

Когда Мигель проснулся, Лера, тихонько напевая, уже вовсю колдовала на маленькой кухоньке. Увидев, что Чучундра, спустившись по столешнице, юркнула в спальню, девушка, продолжая взбивать в миске яйца, зашла следом.

– Доброе утро, соня, – прислонившись к дверному косяку, улыбнулась она, пока Мигель ворочался, пытаясь выудить забравшуюся под одеяло мышь. – Как спалось?

– В мертвую. – Откинувшись на подушки, Мигель раскинул руки и посмотрел в потолок. – Даже не снится ничего.

– Совсем-совсем? – Одетая лишь в бесформенно свисавшую тельняшку Лера потерла одну босую ногу о другую.

– Как выключатель нажимают. – Рывком сев на кровати, Мигель быстро натянул штаны. – Проваливаюсь куда-то и все.

– Даже я? – понизив голос, лукаво поинтересовалась Лера, когда он подошел к ней и, обняв за талию, прильнул к губам долгим поцелуем. – Ну погоди, погоди. Я же разолью.

– Я соскучился.

– И я. – Лера нежно куснула его за губу. – Но сначала умываться и завтракать.

Прошлепав через кухню, Мигель распахнул дверь и поежился на утреннем воздухе.

– Что случилось? – прислушавшись к звукам, доносящимся из селения, поинтересовался он. – Неужели приехали?

– Да, ночью. А ты проспал.

– Как всегда.

– Не вводи в привычку.

Пока Мигель, фыркая, умывался в поставленном на табуретку тазу, Лера сбегала на задний двор и дернула в теплице луковицу и пару редисин. Едва они сели за яичницу, мужчина сразу же заглотил почти половину своей порции.

– Не торопись ты, подавишься, – с улыбкой следила Лера. – Выходной же. Я что, столько старалась, чтобы ты за три секунды все съел?

Мигель прожевал кусок и виновато на нее посмотрел.

– Вкусно хоть?

– Очень.

– Вот и растягивай.

Лера смотрела, как ест Мигель, и думала о том, как он изменился после женитьбы. Как они оба изменились. Раньше она относилась к нему как к другу, человеку, всегда готовому помочь советом. Они столько пережили вместе, и даже первая близость не внесла кардинальных перемен. Скорее это был определенный этап, после которого ей было необходимо время, чтобы разобраться в себе и своих чувствах. Она знала, что и ему тоже. Лера не боялась секса, но знала, что после этого отношения между ними уже не смогут быть прежними. Так и вышло. И если до этого Мигель был просто Мигелем из соседней каюты, священником с далекого края земли, то после он стал ее Мигелем. Мужчиной, которого она выбрала. И который стал ее мужем.

Поначалу она не знала, как у них все устроится, но тут помогла смена обстановки. Новая земля, свое жилье. Лера боялась, что наедине у них не останется никаких тем для разговоров, и первое время всячески старалась заполнить хоть чем-то любую возникавшую паузу. Но очень быстро поняла, что это и не требуется и с Мигелем ей интересно даже молчать. Просто сидеть или лежать рядышком, слушая его дыхание и думая о чем-то своем. Главное, знать, что он рядом.

Мигель по-прежнему оставался священником, но дома с ней становился совершенно другим. Ласковым, заботливым и внимательным. А еще веселым. Она обожала, когда он улыбался. И тогда в уголках его глаз собирались маленькие морщинки, а от взгляда кружилась голова.

Единственное, с чем Лера пока никак не могла смириться, так это с тем, что теперь все кликали ее не иначе как попадьей. Ну не нравилось, и хоть ты тресни. Она понимала, что это данность, в которой нет ничего плохого, но по первости новое «звание» до трясучки резало слух. Масла подливали постоянные подколы Батона и неиссякаемые шуточки Паштета с Треской, на все лады изгалявшиеся над бывшей помощницей с завидной изобретательностью. И ответить-то было нечем, весь запас колкостей давно сошел на нет, оставалось лишь огрызаться, что приводило поваров в еще больший восторг. Ничего, стерпится-слюбится, как говорила баба Дина. Привыкнет. И Лера старалась.

– Чем займемся? – спросил Мигель, когда они поели и девушка убрала тарелки в таз для мойки.

– Как чем, ярмарка же, – удивилась Лера.

– А может, останемся дома, вдвоем? – предложил Мигель, обнимая девушку сзади, пока она раскладывала посуду, и зарываясь лицом в ее волосы.

– Нетушки. Не сработает. – Перехватив его руки, она развернулась к нему лицом, заглядывая в глаза.

– Хочешь пойти?

– Конечно! Они же привезли столько всего интересного! Целый автобус. И с ними еще музыканты. Неужели тебе не хочется посмотреть?

– Хочется, – вздохнул Мигель и улыбнулся.

Ну вот опять. Какой же он…

– Тогда одеваемся.

– А Чучундра?

– И ее возьмем! – отозвалась из комнаты Лера, стягивая тельняшку. – Блин, джинсы не отмокли. А, ладно. Эти возьму.

– Что, гулянки? – Мигель посмотрел на устроившуюся на столе мышь. Та встала на задние лапки и одобрительно пошевелила усами.

Когда они вышли из дома, односельчане уже кто парами, кто поодиночке, вовсю стягивались на площадь, где установили два шатра – давно, еще до войны они были завезены в Торсхавн с большой земли, когда на Фарерах, помимо стандартной туристической программы, пытались наладить парк развлечений. Но от затеи быстро отказались ввиду небольшого притока иностранцев, изменчивого климата и затрат. В относительно сытой столице развлекательный инвентарь был мало востребован, и хозяйственному Туронтуру еще в первые годы после Катастрофы удалось выторговать шатры себе на аукционном соревновании среди островов.

Возле первого шатра уже был припаркован автобус, один борт которого опустили, и из салона грузчики переносили внутрь разнокалиберные ящики, содержимое которых выкладывалось на расставленных кругом столах.

В соседнем деловито сновали готовящиеся к торговле обитатели «Братства».

– Эй, Александровна! – окликнули Леру и Мигеля, и из толпы вынырнул Витька Боровиков под руку с женой Лизой, ходившей на сносях. Располневшая девица, некогда бывшая фавориткой в обширном гареме отпрыска свергнутого главы Совета, кривила мордочку, догрызая какой-то корешок. – Здорово, попадья! Ваше Преосвященство!

– Не юродствуй, – огрызнулась Лера.

– Ни в коем разе. Негоже подшучивать над благочестивой семьей. – Лера сжала кулак, сдерживаясь, чтобы не впечатать его в ненавистную рожу. Мигель легонько взял ее локоть. – Выбрались на прогулку? Мы тоже. Как быт, семья? Обживаетесь?

После того как Боровикова-старшего выгнали из руководства еще в Пионерске, и без того распоясанный Витька совсем обнаглел, затаив злобу за обиду отца. Здесь, на Фарерах, у некогда пользовавшегося авторитетом семейства не осталось привилегий – жили как все, но Витька все-таки завязал некоторые полезные, на свой взгляд, знакомства среди местной «золотой молодежи». Будучи белоручкой на стройку не ходил, для вида копаясь в парнике и отбрехиваясь тем, что не может надолго оставлять в одиночестве беременную жену, которой требовалась забота. Как будто в селении сиделок и подруг не хватало. Но друзей у гнилой парочки действительно было мало. Поразбежались после переезда, занятые собственными проблемами. Общались, конечно, но уже не так бурно, как дома, чужая земля все-таки. У многих адаптация протекала болезненно.

– Не жалуемся. Вас, я вижу, можно поздравить. – Лера указала на живот Лизки, которую практически не видела с приезда в Пионерск.

– Да, Бог послал. – Боровиков с гаденькой улыбочкой погладил женин живот. – Ждем не дождемся. А вы пока не надумали? Дополнить идиллию, так сказать.

– Да чем ей рожать-то, – дожевав корешок, хрюкнула Лизка. – Вон, одна кожа да кости, небось с постов не слезает. Или вообще, того. – Она ткнула пальцем в Чучундру, сидевшую у Леры на плече. – Антисанитария.

Она захихикала.

– Лера, – одними губами предупредил дернувшуюся жену Мигель.

– Как видишь, – стальным тоном ответила Боровикову девушка. – Пока не родила.

– Ну это ничего, ничего, – с наигранным участием покивал Витька. – Главное не сдаваться. Вы работайте над этим, работайте.

– Были рады увидеться, – попрощался Мигель, видя, что Лера уже еле сдерживается, и увлекая ее в сторону.

– И мы. Гуляйте, гуляйте, – благодушно расплылся в улыбке Боровиков. – Сегодня же выходной.

– Спасибо, что разрешил, урод, – прошипела Лера, когда они пошли дальше.

– Остынь, ну что ты.

– Такие не должны размножаться. Как представлю, если бы я…

– Лера.

Понимая, что девушку необходимо срочно на что-нибудь переключить, Мигель повел ее к одному из шатров.

– Смотри, там вроде платки какие-то или занавески? Пошли, посмотрим.

Ярмарка постепенно набирала обороты, люди все прибывали, и вскоре на площади собралось почти все селение. Только сейчас, дойдя до прилавков, Лера увидела возле шатра караванщиков небольшую яму с заградительной лентой по периметру, рядом с которой возвышалась внушительная куча земли. Над углублением поднималась блочная конструкция, от нее вниз тянулось несколько веревок. Тут же стояли две распряженные повозки, доверху нагруженные компостом и перегноем, возле которых скучало несколько парней с лопатами.

– Они вскрыли погреб? – удивилась Лера. – Зачем?

В этот момент из-за автобуса появились вновь разодетые артисты, и на небольшой помост, установленный возле ямы, взошли Никалунд и Турнотур.

– Друзья! – призывая к тишине, воздел руки Балдер. – Мы рады быть на вашей земле и в знак доброго соседства хотим преподнести Сувурою дар!