Медальон двух монашек

Невольно её глаза наполнились слезами жалости к себе, несчастной. Вдруг руки вцепились в мать и Марфа начала багроветь от ярости. Лицо её вытянулось, глаза сузились, на скулах заходили желваки. Не то крик, не то хрип вырвался из её рта. ─ Не смей! Не смей, гадина! А я как? Кому я нужна?

Возможно этот крик остановил уже закатывающиеся глаза Глафиры. Возможно, это было последнее желание сказать ей что-то очень важное. А, может, был просто последний порыв перед агонией, но мать вдруг поняла, кто стоит перед ней и, поставив на карту свои последние силы, начала тихо говорить. ─ Змея! Ты мне не родная!

И мать подняла голову так, чтобы в последний раз взглянуть в глаза той, которой посвятила всю свою жизнь. Вдруг у неё мелькнула мысль, что в родильном приюте Марфе было бы легче, чем с такой пьяницей, маяться. ─ Прости. Ищи се.

Силы вдруг умирающую покинули и голова безвольно упала на руки Марфы.

─ Не смей! ─ напрасно кричала дочь, ударяя по щекам матери, и никак не соглашаясь с тем, что та умерла. ─ Кого искать? Кого искать-то? Не смей!

─ Змея?! ─ тут до Марфы дошло, что змея, укусившая мать, может еще оказаться здесь. От этой мысли у неё разом похолодели и руки и ноги: неожиданно вспомнился сон, который она видела много лет назад, когда эти змеи, шипя и извергая огонь, показывали ей свои смертоносные зубы.

Она вскочила на ноги и стала дико озираться вокруг. И, только убедившись, что ей ничего не угрожает, снова нагнулась к матери. ─ Ма-ама, Ма-а-мочка, а как же я?

Наконец до нее дошло, что мать уже мертва. И она, как стояла на коленях перед ней, так и уткнулась своей головой в грудь последнего родного человека.

─ Чо делать-то? Как жить? И зачем жить? ─ вопросы один другого тревожнее и страшнее будили её воображение. Сцены, в которых конец её жизни представлялся скорым и ужасным, проходили перед глазами. Марфа ждала прихода смерти. Но минута проходила за минутой, а смерть почему-то не наступала.

Это Марфу начало обнадеживать, ведь, несмотря на страх, где-то далеко-далеко внутри неё жила маленькая искорка надежды. ─ Так не должно быть! Это несправедливо! Ведь я, такая красивая, такая ладная, такая гладкая и молодая, еще не успела пожить всласть, не видела ничего такого, что бы манило и сулило яркую веселую жизнь! Матери-то что? Она-то успела! И мужик у неё был. И везде побывала. Где там бывала? Ага, в Балашове была! Ну, вот, а я еще нигде не бывала. И где же она, справедливость-то?

К своему удивлению, скоро Марфа обнаружила, что сердце её стучит, как и прежде, ровно. Открыв глаза и вытерев слезы, увидела, что за это время в мире ничего не изменилось. ─ Ну, разве что мать её умерла. Ну, так ведь змея же! Укуси меня змея, так и я бы скопытилась! И что тогда я тут сижу, слезы лью? Надо тащить мать домой!

И, поняв, наконец, что жизнь на этом не кончилась, Марфа улыбнулась. И тут же, вытерев появившийся пот на пояснице, задумалась.

─ Это чо ишшо она сказывала-то? ─ спросила сама себя, чтобы проверить, всё ли хорошо запомнила в последние минуты жизни матери. И, уже спокойно размышляя, попыталась просто повторить слова её. ─ «Змея». Чо ишшо там? А, «Ты мне не родная». Не родная? То исть как это? Я – не мамкина? А чья же? Ничего не понимаю! Может, чо перепутала? Да, наверно, перепутала!

И, кое-как закинув мать себе на спину, как вязанку хвороста, побрела, шатаясь из стороны в сторону, к дому тетки Натальи. Она то пыхтела, то плакала от обиды, что именно ей досталась эта работа, сердилась, то на себя, то на мать, которая так не вовремя и не на месте умерла.

Какой-то нездешний парень, вихрастый и высокий, еще издали увидел и помог дотащить мать до дома, даже занести в дом. Несмотря на то, что Марфа к тому времени совсем выбилась из сил, она успела заметить, что парень всё делает спокойно и уверенно. Еще больше её удивило то, что он незаметно исчез, как и появился, не требуя ничего за свою работу.

Схоронили Глафиру на кладбище в тот же день. Провожали её в последний путь лишь самые близкие люди – тетка Наталья с мужем, да Марфа. На могилке матери Марфа просидела до позднего вечера без слез: в душе поселилась пустота.

Однако, когда же Марфа подошла к теткиному дому, от этой пустоты не осталось и следа. Мало того, она бы бросилась хоть сейчас на звуки гармошки и частушек, если бы не похороны матери. Даже выделила из всех голосов один – голос молодого сына управляющего поместьем Нарышкиных. И тут же вспомнила, что он давно заглядывается на неё.

─ А чо? Может, и выйду за нево! Топерича-то некому меня сдерживать. ─ решила она, и, улыбнувшись своему решению, пошла в дом тетки.

В доме давно пили самогон и пели тягучие старинные песни. Ей даже обидно стало, что никто сначала её и не заметил.

─ На вот, выпей, голубка, с горя. Ить мать потеряла! ─ произнесла тетка Наталья, по-своему жалея Марфу.

Но Марфа и сама не поняла, что же именно оскорбило её. ─ Может лицемерие тетки, никогда не любившей её мать? Мало того, на похоронах она узнала, что тетка считала именно её виновницей преждевременной смерти своего брата и отца Марфы? А, может, оскорбила жалость человека, которого Марфа сама не любила, а потому и не захотела, чтобы её пожалели?

Только девушка резко встала, отвела в строну рукой стопку и подошла к столу, налила себе полный граненый стакан самогона и молча опрокинула его себе в рот. По-мужски. Разом.

В голове всё закружилось, все невзгоды, и заботы разом куда-то улетели, на душе стало легко и приятно. Так, шатаясь из стороны в сторону, добрела до тахты и улеглась на неё. Последнее, что услышала в приглушенном разговоре тетки Натальи с кем-то, было сообщение о том, что сын управляющего завтра женится на какой-то барышне из города.

─ Во-о-от, сво-о-олочь! ─ пробормотала Марфа заплетающимся языком по поводу своего потенциального кавалера, махнула на всё рукой и блаженно заулыбалась: в голове её всё завертелось и закружилось. Через минуту храп Марфы уже сотрясал дом тетки Натальи.

5.

Середина августа 1896 года, хутор Поганка Балашовского уезда.

Марфа в огне, ей жарко. Вот она сбрасывает с себя одежду и остается в одной рубашке, как и все остальные, прыгающие вокруг огромного толстого столба с маленькой шляпкой. Вокруг него разложен огонь. От него идет сильный жар. Вот кто-то берет её за руку. ─ Это он, сын управляющего! Но ведь он же женат?! Так почему же тогда он здесь? Здесь ведь собрались только молодые парни да девки. Тогда чего же ему надо?

Он тянет её к себе и зовет. Тут откуда-то из-за огня мать ей протягивает руку и кричит. ─ Не верь ему! Будь с ним осторожна!

Только Марфа почему-то не слышит ее голоса. Может потому, что та тут же исчезает, растворяется в воздухе?

Вся в поту вскочила Марфа с тахты и тут же зажала себе рот руками: было еще темно, а Вечный Художник только начал раскрашивать восток на горизонте зеленовато-красными тонами. Она осторожно легла на подушку и задумалась. ─ Что же всё это значит?

Дрожь почему-то никак не проходила. Память услужливо вернула её к недавнему сну. ─ Что-то сильно знакомое было в этом столбе. Но где же она это видела? Так и не вспомнив, переключилась на Ваньку, сына управляющего, который уже с год, как женился, уехал в город и не появлялся здесь. Да и что ему здесь делать-то? Небось, со своей мадамой где-нибудь ошивается! Он ведь теперь-то, небось, богатей первеющий. Что ему тут делать-то?

Марфа злилась и на себя и на мать, и на всех остальных. ─ Такой был жених и уплыл! Да в город! Эх, бедная я, несчастная, сиротинушка. Не кому меня поласкать – пожалеть! А ведь могла бы, могла быть на месте той. Пролезть в барышни. Ить вон как зыркал он в мою сторону!

Вздохнув горько, повернулась она на бок и закрыла глаза. Но сон не шел.

─ Может, плюнуть на всё это, да тоже податься в город? ─ подумала она, поворачиваясь на спину. – Тут все надоело, спасу нет. Что, я хуже других? Уже скоро бабой-переростком стану, а мужика подходящего до сих пор нету! Да и где ж их взять-то тут? Они сюда даже и не захаживают! Вот в городе их полным–полно. Да только страшно как-то туда. Одной-то. Может, кого из девок сговорить? Вдвоем-то не так страшно будет!

И тут же удивилась своим мыслям. ─ Как это ей, бесстрашной драчунье с местными подростками, страшно? А почему? Этого она и сама не знала: просто страшно, да и всё! Может в церковь сходить, помолиться?

От такой мысли ей самой смешно стало. ─ Она – и в церковь? Сроду никогда не ходила и вот те на – новая молельщица. Да я даже и не знаю, кому свечку –то ставить, не то что молитвы! Отцу? Матери? Так она же мне ясно сказывала: «Ты не родная мене!» Так что ещё? Что тогда им свечки ставить? Надо мне разобраться, как это я у них оказалась? Может, украли меня маленькой и присвоили, а я была дочка, какого ни будь барина или барыни?

От такой мысли Марфа вся похолодела: уж слишком близко она подошла к своей заветной мечте!

Однако память упорно делала своё, складывая из разных воспоминаний своих, фраз отца и матери, некое уродливое изображение. Скоро Марфа ясно представила себе. ─Да, её воруют у богатой барыни и увозят далеко-далеко!

─ Эх, бедная я, бедная сиротинушка! И никому-то я щаз не нужная! Такая ладная, такая красивая, а вот мужика-то нету! ─ запричитала она снова, жалея себя. И тут же обозлилась сразу на всех. ─ Вот, сволочи! Я ба щаз в городе-то и не за Ваньку выскочила!

Она долго ворочалась со спины на бок и обратно, пока тетка Наталья не загромыхала ведрами у дверей, а через минуту её сердитое лицо увидела и Марфа.

─ Чо валяесси? Вставай, иди, дай еды скотине! ─ коротко приказала она, увидев открытые глаза Марфы. ─ Обленилася! Скоро ужо бабой станешь, а ишшо так ни чо и не умешь!

─ Енто я-то не умею? ─ возмутилась Марфа и, скинув одеяло, вскочила с тахты: она сейчас была готова кинуться в драку. Но на то тетка Наталья и была опытной женщиной, чтобы с первых нот почувствовать, какая сегодня Марфа, и вовремя исчезнуть в сенях.

Марфа усмехнулась. Этот ход тетки был уже не первым, так что она уже научилась правильно на него реагировать. ─ Пускай думает, будто я злюсь!

И стала одеваться. Однако настроения, как не было, так и не появилось. К тому же она ненароком свалила со стола зачерствевшую корку хлеба. И что-то тревожное вошло в её душу вместе с этим падением.

─ Ох, как они все мене надоели! ─ проворчала она, накидывая кофту. Рука почему-то никак не входила в рукав, и кончилось все тем, что оторвалась пуговица. ─ Ну, вот, теперь и пуговица!

Конечно, она прекрасно понимала, что дело вовсе не в пуговице и не в корке хлеба, а в чем-то гораздо большем, но додумать, тем более принять меры ума уже не хватило. А, возможно, и вовсе бы не смогла, учитывая её сверхподвижный характер.

Возможно и потому, что Марфа жила чувствами, эмоциями и интуицией, совсем не опираясь на знания. К тому же учиться чему-то основательному вовсе не хотелось. Зато, не имея таких знаний, она мастерски научилась прислушиваться и присматриваться к эмоциям своим и других людей.

Неясные ощущения, которые иногда тревожили её душу, сразу же выделялись ею. Однако она пока не могла их понять и применить на практике, а потому, как правило, откладывала в долгий ящик. Но все то, что хоть как-то касалось богатства и денег, изучалось и отрабатывалось ею от начала и до конца гораздо лучше других.

Это была её стихия и плавала она в ней, как рыба в воде. Кстати, именно это и злило тетку Наталью, которая никак не могла понять, ворча. ─ Как эта «басурманка» умудряется иметь личные деньги и откуда? И почему она ими не делится со мной?

Поумнев от жизни и раскусив свою хозяйку, Марфа теперь часто злила её специально.

Но сегодня это делать больше не стала. Возможно, этому способствовала неясная тревога. ─ Сон? Или что-то другое?

Так до конца и не поняв, что же тревожило ее мятежную душу, Марфа ушла из дому. Ей хотелось хоть немного подзаработать на сборе яблок в плодопитомнике. Идти до садов нужно было долго, поэтому приходилось поторапливаться.

─ Тпр-ру!

Знакомый голос и запах дорогой махорки Марфа узнала сразу же. Даже более того: этот запах, она очень хорошо запомнила, особенно после того, как Ванька Розенбах, сынок главного Падовского управляющего, прижимал её к забору, лапал руками и целовал, добиваясь значительно большего.

Марфа, конечно, целовать себя ему разрешала, но рукам волю не давала, очень хорошо зная, чем всё это может кончиться. Про себя потом часто причитала. ─ Ох, сиротка я, разнесчастная! Не кому за меня заступитьси. А Ваньке? А Ваньке – тем боле! Знаю, чо ему надо. Не така дура, как некоторые! А Ванечка, он такой: мастак девок брюхатить. После венца – всё по полной форме!

─ Ково я вижу? Марусичка?! Дак ты за год-то ишшо краше краля стала! Ишь, како яблочко? Соком-то так и брыжжеть! Могеть, дашь откусить?

─ А-ха, ишь чо захотел? Чо зенки-то свои поганы вылупил? ─ Марфа выпятила вперед своё крутое бедро и грудь, как это делали богатые барышни.

Слова её, тем не менее, вовсе не вязались с тоном. ─ Чего греха таить? Мне нравится и его говор, и тон, и подход. А может просто, не встретив его ни разу за весь прошедший год, я уже простила ему измену – женитьбу?

Вполне возможно. Но было и другое: каким-то образом свыкшись с мыслью, что она – тоже барышня, но только украденная, она невольно простила его. И даже соскучилась. ─ Иди, вона и откусывай от своёй мамзели. Ты жа жанилси!

Ванька ухмыльнулся и вздохнул. Проглотив пилюлю, сдаваться меж тем даже и не собирался: он знал, что Марфе нравится. Да и Марфа ему нравилась больше других.

─ Ты чо думашь, я сам? ─ хоть и говорил он серьёзно, но по-волчьи разглядывая её прелести, хитрил. Он сам согласился с отцовым предложением. ─ Да! Ну и что? Только дурак упустил бы такое богатство! А Марфа? А что Марфа? Марфа баба фигуристая, хоть и с характером. С ней можно и так встречаться!

И он улыбнулся своим мыслям. ─ А с отцом-то как спорить? Ежели ен грит: либо ты женисси на барышне, либо сдам в армию! Вот и пришлося…

─ Ну-ну, давай, заливай. ─ Марфа мотнула головой, уже не осуждая своего любимого. ─ Ага, оправдыватси. То-то жа! А то: жанюся, жанюся! А сам?

Она вытянулась в струнку, гордо вышагивая к саду.

─ Ты чо, не в сад ли идешь работать? ─ спросил Ванька, всё еще пытаясь у неё разузнать место, где можно будет еще изловить свою зазнобу.

─ А те-то чо? Ить ты ж топерича городской! ─ быстро отмахнулась Марфа, смущенно улыбаясь. Как никак ей все-таки было приятно. ─ Ну, чо, стерва, взяла? Украла у меня дролю, обжанила, да не обратала! Вот он тута. Захочу и мой бут!

От такой мысли ей вдруг стало легко на сердце и весело.

─ Не, не городской! Отец опять вернул к вам. Управляюшшим! ─ Ванька не удержался и похвастался своим повышением. Довольная улыбка от уха до уха с потрохами выдавала все его чувства, которые тот уже больше сдерживать не смог. Почувствовав это, быстро перекинулся на другую тему. ─ Маруськ, а Маруск, ты чо ж забыла меня?

─ А-ха, это я-то? Бедная я, сиротинушка, разнесчастная! И ножки вроде ничо, и грудя… Не как у некоторых жен! ─ Марфа хоть и уколола Ваньку, но не злобливо, а больше так, для порядку. ─ Пусть знает, ково упустил, скотина бесхвостая!

И Ванька это понял, даже слюну проглотил.

─ А ежели я тобе нонче найду. Не прогонишь палкой? ─ он уже снова улыбался во весь рот.

─ Ладно уж. Не прогоню!

И побежала по оврагу: от плохого настроения не осталось и следа. Меж тем Ванька, хитро усмехнувшись, ударил ладошкой об ладошку, взял хлыст и погнал свою лошаденку.

В таком настроении Марфа пребывала до самого обеда, собирая яблоки. Когда ей осталось снять на своей последней яблоне несколько яблок, она услышала сзади мужской голос. ─ А ведь я тебя давно знаю!

─ Странно! ─ подумала она, продолжая собирать яблоки и не оглядываясь на задушевный голос. – Чо-то не припомню, чей это голос. И кто енто такой меня давно знает?

Не в силах больше совладать с нахлынувшим интересом, она обернулась и оказалась лицом к лицу с парнем, которого вроде бы никогда не видела. ─ Нет, что-то знакомое в нем есть. Но что? Хоть убей – не пойму! Где ж я его видела?

Пока Марфа мучительно вспоминала, где могла встречать его, вихрастый парень, ростом выше её на целую голову, широко и добро улыбался ей. Он не торопил, не тормошил вопросами. Просто ждал ответа. К тому же снял одно яблоко и положил ей в корзину.

Такое поведение незнакомца тронуло душу Марфы и смутило её, одновременно даже как-то расположив его к себе.

─ Я чо-то не припоминаю тебя. ─ просто призналась Марфа, поняв, что вспомнить место, где она могла видеть этого парня, больше уже не сможет.

─ Так это я год назад помог тебе дотащить до дома мать! ─ неожиданно произнес парень и печально улыбнулся, понимая, что напоминает девушке о горестном событии.

─ А-а-а, вон кто. ─ Марфа тут же вспомнила, что не отблагодарила его тогда, и протянула ему руку. – Я даже не успела тебе сказать спасибо! Марфа!

─ Потька. ─ он пожал её руку и засмущался, увидев удивленные глаза девушки. И поправился. – Потифор, значить. Мы тута, значить. С брательником. Приехали, значить. Вот увидел тебя. Ну, значить. Вот решился сказать, значить.

─ А кто это мы? ─ Марфа уже улыбалась: вся настороженность от первого момента встречи с этим простым деревенским парнем сама собой куда-то улетучилась. ─ Было в нем что-то такое. Медвежье, что ли? Неуклюжесть какая-то. Или явная принадлежность к земле? Вот: умение жить на ней! Даже то, как он смущался, ценя её красоту, явно восхищало Марфу.

─ Чо, нравлюся? – нахально спросила она, прекрасно зная ответ. И ждала, решив испытать его на правдивость.

─ Нрависси! Ты, вот чо, значить. Выходь за меня! ─ неожиданно произнес он, смотря ей прямо в глаза. ─ Я ишшо тоды, значить. Год назад понял, значить. Окромя тобе, значить, мене никто и не нужон!

Марфа открыла рот от удивления. ─ Прост, прост. Но не так же. Во даёт!

─ Эй, Потька, ты иде? – крепко сложенный юноша, чуть моложе и ниже Потифора, белобрысый, в синей распущенной рубахе выскочил из-за яблонь и уставился на Марфу. ─ Потька, слышь, пошли. Дело надоть кончать!

─ Енто, Маруся, значить, мой брательник – Никишка. ─ Потифор был явно недоволен тем, что брат прервал свидание и разговор с Марфой на самом важном моменте. – Значить, ежели ты не против, я ишшо к тобе приду! Ить я, значить, знаю, иде ты живешь.

Марфа улыбнулась и кивнула головой. Потифор повернулся и исчез с братом в яблонях.

─ Надо же как: Сначала Ванька… И вот топерь – Потька! ─ подумала Марфа. – Имя-то какое-то смешливое По-ти-фор! Ха-ха-ха! Замуж зовет. И пойду! Всё подальше от тетки, ха-ха-ха! А брательник-то у Потьки нахальный: так и пялиться на меня во все глаза! А что не пялиться? Что не пялиться-то?! Ведь не баба Ванькина! Та доска-доской, а у мене всё без изъяну: и ножки, и грудь! Пускай пялится. Надо вечером приодеться получше. Всё ж таки свиданка, как никак…

Марфа, улыбаясь, несла корзину с яблоками к телеге, которую прислали за яблоками.

─ Ванька приказывал тобе быть в конторе… ─ тихо шепнул ей молодой парень, отойдя от черной кобылы, которую запрягли в телегу с яблоками. ─ Даже меня к тобе послал. Приказал ехать со мной на телеге на свиданку.

─ Да пошел он к едрене фене! ─ ругнулась она: мысль о том, что кто-то может вот так, запросто, приказать ей делать то, что вовсе не хочется, вдруг оказалась для Марфы нестерпимой. ─ Пушшай евоная мамзеля на свиданку к ему бегат!

И пошла от телеги, не видя, как заблестели глаза у парня. Она даже не слышала его восхищенный шепот. – Вот енто бабёнка! Вот енто по-нашему!

Марфа шла домой тем же оврагом, предвкушая удовольствие от свидания с Потифором и придумывая, какую прическу себе сделает, какую кофту и юбку наденет. Не окажись девушка в таком беззаботно-возвышенном состоянии, возможно, заметила бы странную тень в кустарнике на краю оврага.

Удара по голове Марфа не ожидала, и оказать достойного сопротивления не смогла. Лишь услышала где-то далеко-далеко. ─ А вот и я. Ты не захотела сама, ну дак я к тобе пришел!

Как во сне она ощущала знакомый запах Ванькиной махорки, которой дышал ей в лицо насильник. Тело её будто одеревенело и стало чужим: ни рука, ни нога слушаться не хотели, крепко прижатые Ванькой к земле.

Очнувшись, она ощутила в себе нечто инородное, рвавшее в клочья её бунтующую плоть и попыталась бороться с врагом. Но не тут-то было: увидев растущее сопротивление девушки насильник взвинтил темп и силу своих ударов. Все попытки вырваться заканчивались неудачей.

В пылу борьбы Марфа вдруг ощутила, как вихрь чего-то нового, необыкновенно нежного и одновременно жестокого, взвинтил всё её существо до такого состояния, что реальность расплылась: вместо Ванькиного озлобленного лица появилось улыбающееся лицо Потифора. Она на миг расслабилась, перестала бороться, и вся устремилась навстречу новому чувству, все выше и выше поднимавшему ее в голубое небо, озаряющегося разноцветными вспышками цветов, один краше другого. Увидев один из них, самый большой и самый красивый, Марфа потеряла сознание.

─ Ну вот. Ишь как овечка послушная стала! ─ засмеялся Ванька, застегивая штаны и видя, как Марфа начинает приходить в себя.

Медленно понимая, что только что произошло нечто страшное, ломающее всю её жизнь, она медленно поднималась, прикрывая грудь и бедра остатками одежды. Сильная боль в голове мешала сосредоточиться и всё осознать окончательно. Осталось лишь чувство, что где-то внизу было Ванькой испорчено, испоганено её естество.

Слезы текли по щекам Марфы, а губы тихо-тихо шептали. ─ Вот и усе, милый Потифор! Вот и усе, дорогой. Разве тебе нужна девькя спорченная? А усе вон ентот виноват! У-у-у, проклятушший!

Жаль, что Ванька не видел эти глаза. Он не стал бы беззаботно раскуривать козью ножку.

Меж тем Марфа вовсе не собиралась это прощать своему обидчику. Удар ногой в промежность переломил Ваньку пополам: он охнул и согнулся. Как под руку ей попалась толстая палка, Марфа потом никак не могла вспомнить. Сильнейший удар палкой по Ванькиной шее довершил её месть: тот охнул и уткнулся в траву лицом без движения.

Марфа плюнула в его сторону со словами. ─ Штоб ты сдох!

И, отбросив далеко в сторону своё оружие, повернулась и пошла, шатаясь, домой. Лишь один раз она повернулась, посмотрела на неподвижное тело своего врага и зло сказала. – Сволочь, так тебе и надо! А я ещё тебя любила.

Она шла и ничего не видела. Сильная дрожь колотила тело так, что зуб не попадал на зуб. Но и этого Марфа не замечала. Один единственный вопрос, возникший в её мозгу сразу же, как только она выбралась из оврага, бился, толкался и будоражил весь мозг, не находя ответа. ─ За что? За что так со мной?

Слезы, заливавшие лицо, просто сбрасывались машинально на землю и не замечались. А ответа все не было и не было.

Так, не заметив по ходу свою Поганку, она пришла к Хопру. На душе было непривычно пусто. Слезы перестали душить. Даже страх пропал.

Казалось, сама природа ей сочувствует – хмурые тучи одна за другой застилали весь горизонт. Однако бестолковым лягушкам было всё равно, горюет Марфа или нет: они заливались своим стрекотанием без всякого умолку на разные голоса.

Пожалуй, лишь Хопер-батюшка понимал Марфу всю без остатка: разом разгладил свою поверхность так, что только редкие юные и непослушные струйки, кое-где выбившиеся на поверхность, еще радостно крутились в воронках, но тут же исчезали в глубине, застигнутые строгим взором хозяина.

Это был её затон. Здесь Марфа любила купаться. Сюда приносила свои беды и рассказывала их тихо-тихо своему другу Хопру. Однако на этот раз она даже не обратила на Хопер никакого внимания. Сразу же устремившись к большому валуну, на котором когда-то любила греться на солнышке.

Между тем, решимости такой была своя причина. И причина эта могла бы объяснить нахмуренные решительно брови, кулаки, сжатые до белых костяшек. Не снимая сарафана, она соскользнула с камня прямо в воду и погрузилась по колено.

Однако, не успела Марфа сделать и шага, как стайка мальков атаковала её пальцы, уткнувшись своими носиками в теплую шелковистую кожу – это Властелин реки решил по-своему поддержать девушку.

Но девушка решительно сделала шаг вперед, в этот раз погрузившись в реку уже выше колен. Тогда за ее пальцы уже взялись пескари, обсасывая их и тычась своими усами в щели между ступнями и песчаным дном.

─ Кому я такая нужна? ─ Марфа не узнала своего голоса: этот неуверенный трескучий, рвущий горло голос вовсе не был похож на прежний звонкий и уверенный. В этот раз она высказала, наконец, главную мысль, бродившую в ней всё время дороги и никак не оформившуюся в слова. И вот теперь её мысль обрела звучание. – Порченка!

Однако тут же уловила, как кто-то под водой тихонько крутится возле пальцев и щекотится.