Призрак

Людвиг перевел дыхание. Теперь ему предстояло рассказать о том, что несмотря на его надежное знание предмета, упрямо растекалось в памяти, не давая себя систематизировать.

– Призрак! – торжественно объявил Людвиг – Призрак не является элементом человеческого существа, запомните это! Призрак – производное от человека. Зловещий след, отброс, который человек оставляет в мире, когда совершает особенно страшное злодеяние. Призрак рождается не после смерти, как принято думать, а при жизни – в момент совершения зла. Призрак разумен, но не наделен индивидуальностью. Он мертв. Поэтому не надейтесь, что, свернув шею котенку, вы сможете жить вечно.

Людвиг оскалился, но никто в классе не оценил его юмор.

– Призрак – это чистое и бесспорное зло. С момента своего появления он занимается тем, что портит жизнь тому, кто его породил и всем людям, до сознания которых сможет дотянуться. Призрак, как и душа существует вечно. То есть, не совсем, – Людвиг снова взял мел и принялся чертить на доске. – Если жизнь души – это прямая без начала и без конца, жизнь астрального тела – отрезок, то существование призрака выглядит как луч. По мере того, как происходит все больше злодеяний, мир пополняется новыми отбросами!

Эльза деловито подняла руку.

– Прошу прощения, господин Моргенштерн! Я бы хотела знать, какую опасность представляет призрак для случайного человека и можно ли его увидеть?

– Разумный вопрос, фройляйн. Призрак не будет представлять для вас угрозы до тех пор, пока вы не согласитесь играть по его правилам. Он будет пытаться вас заинтриговать, запутать, будет подбираться к вам через сны, через ощущения дежавю, через какие-то порой даже зрительные эффекты. Призрак обретает силу, когда вы сами начинаете в него верить. Большинство шизофреников не так больны, как кажется, и не даром их процент растет год от года.

– Значит, призрак можно увидеть?

– Да. И не только увидеть, но и услышать, и почувствовать. Он может принять какой угодно облик в вашем воображении. Но, конечно же, не сразу.

Сидевший все это время тихо Роман Гарцев вдруг вяло поднял руку.

– Да, – с отвращением, будто сплевывая, промолвил Людвиг.

– Простите, а если я хочу жить вечно, что я для этого должен сделать?

– Для начала сидеть молча! Таким как вы молчание очень продлевает жизнь.

– Да? – невозмутимо хмыкнул Роман. – А я где-то читал, что для этого нужно всего лишь сделать себе филактерию. И никаких котят не надо душить!

Людвиг почувствовал, как у него непроизвольно задергалось правое веко.

– Вы можете что-нибудь рассказать про филактерию? – продолжал Роман с вычурным русским акцентом.

В классе начали посмеиваться.

– А с какой стати вам это интересно?

– Научное любопытство.

– Хм… Ну что ж, я могу рассказать вам про филактерию, – сквозь зубы произнес Людвиг, медленно и зловеще-бесшумно подходя к столу Романа. – Предположим, вы решили растянуть свою смерть… Не жизнь, нет! Именно смерть, умирание! На много лет. Предположим, ради этого вы готовы пройти через состояние, сравнимое с эм-м… разложением заживо. Если это вообще можно с чем-то сравнивать. Предположим, вы гений, рядом с которым жрецы Древнего Египта, Мерлин и Парацельс – жалкие посредственности. Тогда флаг вам в руки! Да – один нюанс! Если вы хотите умирать долго, потрудитесь найти и завладеть душой еще не родившегося на свет человека, на котором будете паразитировать до конца его дней. Простая коробочка вас от смерти не спасет.

Роман присвистнул.

– Значит, буду как Кощей!

– Пошел вон!

Роман покорно встал и, понимающе кивнув, вышел из класса.

После занятий Людвига неожиданно вызвали в преподавательскую. С покалыванием в сердце Людвиг открыл дверь и тут же убедился в верности своих самых худших опасений.

Шесть пар глаз: директора Кауца, господина Голлербаха, фрау Лефевр, господина фон Хесса, господина Вальтера и гостя из Ливии почтеннейшего Омара ибн Махлуфа овеяли Людвига недобрым холодком.

– Присаживайтесь, – сухо, но без излишней суровости произнес директор, кивнув на свободный стул.

Людвиг повиновался.

– Повторите пожалуйста то, что вы рассказывали сегодня третьему курсу.

– Я… рассказывал о природе призраков. Также о том, чем они отличаются от астральных тел…

– Про филактерии вы что-нибудь говорили?

«Донос!» – с содроганием подумал Людвиг. – «Но кто? Кто?!»

– Да… Мне задал вопрос один студент. Я не собирался затрагивать эту тему, но…

– Вы не имели права ее затрагивать! – ядовитым тоном поправила Лефевр.

– Извините. Я понимаю… Но я рассказал это лишь с целью уберечь учеников от… опасных соблазнов.

– Людвиг, вы ведь понимаете, о чем речь? – печально спросил профессор Голлербах, потирая лоб. – Вы обсуждали с тринадцатилетними детьми теорию, которая…

– Это не теория, это лжетеория! – гневно прервала Лефевр, так, что даже Голлербах посмотрел на нее с виноватой растерянностью.

– Лжетеория, – спокойно согласился Кауц.

– Вы сознаете степень вашей ответственности перед школой и перед обществом? – грозно проговорила Лефевр, буравя Людвига взглядом.

Ее сережки снова подрагивали.

– Да.

– В наше гибельное время эта школа кое-как пытается быть островком благопристойности и здравомыслия, – трагично пропел преподаватель артефакторики господин фон Хесс, чье тощее лицо пряталось под роскошной седой шевелюрой, как черепаха под панцирем. – Не добивайте нас, молодой человек, не заносите в наши стены химер!

Его нарочито жалостливый, издевательски-молящий тон подействовал на Людвига хуже, чем гром и молнии фрау Лефевр.

Кауц вопросительно посмотрел на приват-доцента Вальтера, который все это время равнодушно дымил сигаретой в углу.

– По-моему, все очевидно, – Вальтер с циничной легкостью пожал плечами, бросив на Людвига уничтожающий взгляд. – Этому человеку не место в Шварцкольме!

Людвиг похолодел. На долю секунды ему захотелось стать бомбой, взорваться, убить самого себя и всех сидящих рядом. Они говорили о нем, как о преступнике, как о ничтожном дураке!

Между тем взоры присутствующих привлекла к себе странная улыбка на лице ибн Махлуфа.

Почтеннейший ибн Махлуф весело, без сарказма поглядывал на Людвига, накручивая на палец свою черную как смоль бородку.

– Людфир! – он оскалил кривые желтые зубы. – Я не говориль так… Нет, не надо уходить! Людфир очень мудри, но очень молодой юнош. Он делает ошибки – это плохо, но это хорошо для… для опыт. Это не страшно! Но вперед осторожней, осторожней!

Он подмигнул Людвигу озорным глазом.

– Людвиг, вы можете пообещать, что ничего подобного больше не повторится? – выдохнул профессор Кауц, мрачно разглядывая свои костлявые руки, покоящиеся на столе.

– Да, я обещаю.

– Вы свободны.

Людвиг встал из-за стола, откланялся и без надежды услышать от директора напоследок доброе слово, быстро вышел за дверь.

Ему хотелось сдохнуть.

Вторая встреча

Они жили на даче уже месяц и, кажется, были готовы остаться там хоть до конца жизни. Ида насобирала у соседей живых цветов и переселила их в свой сад. Словно по волшебному зову к цветнику тотчас припорхали пировать разноцветные бабочки: рыжие, желтые, шоколадные, а еще деловитые пчелы и пушистые шмели.

Андрей тоже не сидел, сложа руки: обнаружив на чердаке дома и под козырьком бани два осиных гнезда, он отважно взялся их ликвидировать. С первым Андрей легко справился, обернув его в пластиковый мешок и предав огню. Воодушевленный победой он принялся за второе, но получил страшный и безжалостный отпор.

– Зар-разы! – стонал Андрей, прижимая ледяную марлю к распухшему лбу. – Всего-то на всего… хотел их истребить!

– Просто они глупые и не понимают, что должны умереть ради нашего блага, – подтрунивала Ида.

В начале июля Ида поведала Андрею о мечте, которая постепенно зрела в ее сердце все это время. Это была дикая, безумная мечта. Мечта достойная самого безответственного, избалованного ребенка. Но великая. Ей хотелось отправиться в самостоятельное автопутешествие по Европе.

Андрей колебался, с трудом заставляя себя поверить, что это осуществимо. Проработав три года в престижной аудиторской компании, он скопил достаточно денег, чтобы оставить бесперспективную должность. Свободного времени было немерено, нужда еще лишь крохотной точкой темнела на горизонте. Но все-таки отправиться в самостоятельное путешествие по нескольким странам на отцовской машине – столь безбашенные решения были Андрею не по нутру.

Ида стояла на своем.

– Ладно, – сказал Андрей после трехдневных раздумий. – Собственно, почему бы нет?

Маршрут был разработан, и на следующее утро Андрей поехал в Москву забрать загранпаспорта и заказать визу. Ида, которая теперь с трудом представляла себя в пыльных и душных каменных джунглях, осталась на даче.

Ей было немного неловко перед Андреем. Все же она убедила себя, что это прекрасное приключение ему так же необходимо, как ей самой.

В свой двадцать один год Ида уже успела объехать полмира и побывать в семи европейских странах. Андрей был только в Тунисе, Турции, Болгарии и Латвии (если не считать за заграницу Крым и Беларусь). Это необходимо было исправить.

Пока Андрей был в Москве, Ида съездила в Минск. Разделавшись с выездной рутиной, она собиралась вернуться на дачу, но тут же осознала, насколько может оказаться скучно жить там одной. Андрея не будет еще несколько дней, а, может, и неделю. Копаться в саду? Болтать с пенсионерами? Предаваться меланхолии на закате?

Открыв интернет, Ида пробежалась глазами по достопримечательностям.

«Замки, дворцы, церкви…» – она подумала, что на удивление плохо знает собственную страну. Может быть, потому что всю жизнь интересовалась другими.

«Повсюду интересно, а у нас скукота…» – дурацкий стереотип, привитый еще в детстве. – «Мы самые скучные, самые бедные, самые маленькие, у нас плохой климат…»

– Надо исправлять! – сказала себе Ида.

Через два часа она уже тряслась в переполненном рейсовом автобусе. День был серый. Небо устилали тяжелые облака, отчего казалось, что на улице по-октябрьски холодно. Но там было наоборот: влажно и душно, почти как в теплице.

Ида вышла на остановке посреди крохотного ни то городка, ни то поселка с парой-тройкой нарядных домишек в центре, сделанных под старину.

Хмурая таинственность погоды завораживала и будоражила одновременно. Ида пошла в направлении католического храма. Костел из бурого кирпича торчал угрюмым великаном за белой облупившейся стеной. На башне виднелся тонкий крест, на котором застыла, вперив глаза вдаль, неприветливая ворона.

Ворон здесь было очень много. Еще подъезжая к городку, Ида увидела на деревьях нагоняющее жуть обилие черных, косматых гнезд.

Ида попробовала зайти в костел – заперто. Двинулась вниз по дороге, мимо серых ветхозаветных избушек и вишен, туда, где горделиво и величественно, будто вырезанный из открытки, возвышался старинный замок.

Ида видела его лишь однажды в детстве, но еще ни разу не бывала внутри. При всей своей громадности замок вызывал чувство странного умиления: как будто огромная игрушка или шоколадно-кремовый торт в виде замка.

Гений архитектора не стал превращать его в грозный оскал высоких башен с презрительными бойницами окон и зловещей пастью ворот. Таких чудищ уже вдоволь понастроили в более темные века. Замок выглядел очень добродушным, но, конечно, не лишенным надменности (как и подобает всем великим памятникам европейской архитектуры).

Ида шагала к нему по булыжной дорожке вверх по склону, улыбаясь озорным порывам ветра и чувствуя, что идет навстречу сказке. Мимо проходили редкие туристы. Где-то горланили вороны.

Прежде, чем заходить во двор Ида решила обойти замок, чтобы сфотографировать его со всех сторон. На вершине холма ветер настолько раззадорился, что длинные волосы Иды трепались, как знамя на флагштоке.

Когда Ида нацеливала фотокамеру мобильника, до сих пор не смолкавший вороний ор сделался вдруг особенно пронзительным и злым. Ида еще нигде ни разу не слышала такого яростного многоголосого карканья.

«Переругались они там что ли?»

Вдруг она заметила, как из одной башни словно полчище крылатых разбойников вырвалась стая черных ворон. Подчиняясь какому-то сложному инстинкту, а, может, и вполне осознанно они в мгновение ока собрались в огромное подобие шара. Вороны гнали прочь от замка маленькую, перепуганную до смерти галку, которая отчаянно и беспомощно трепетала своими короткими крыльями.

Иде казалось, что она вместо сказки попала прямиком в готический фильм ужасов. У нее захватило дух.

Вороны уносились все дальше, пока не исчезли за кронами леса. Там они, кажется, расселись на ветвях и продолжили насмешливо перекаркиваться, словно хвалясь друг перед другом своей лихостью. Потом, разом поднявшись в воздух, шумной ордой полетели обратно в замок пировать победу.

«Нечестивцы!» – покачала головою Ида.

Хотя в душе она восхищалась воронами: они продемонстрировали то, чего невозможно дождаться от их скучных и ушлых городских собратьев, давно испорченных цивилизацией. Это было настоящее средневековое воронье!

В следующий час Ида исследовала весь замок, от узких и опасных винтовых лестниц, где каждый шорох отдавался многократным эхом, до просторных, утопающих в роскоши залов и спален. Всюду красовались манекены кавалеров и дам в старинных литовских и польских нарядах, а также похожие на пустые черепашьи панцири рыцарские доспехи. На стенах распластались волчьи шкуры, висело оружие, полотна. Выцветшие гобелены рассказывали о чем-то великом и давно минувшем.

Когда Ида вышла из замка, облака уже рассеялись и в небе сквозь тончайшую дымку улыбалось бледное солнце.

Минуя группу иностранных туристов, Ида заметила выходившую из ворот впереди нее черноволосую девушку в темных очках с зачехленной гитарой на плече. Ида близоруко прищурилась. Она ускорила шаг, хотя прекрасно знала, что таких совпадений не бывает. По крайней мере, почти не бывает. В теории.

Она поравнялась с брюнеткой так, чтобы ее профиль под очками можно было разглядеть.

– Галка!

Девушка остановилась, в недоумении глядя на Иду. Потом сняла очки и сверкнула белыми зубами из-под вишневых губ.

– Мир тесен…

– Ха-ха! Слушай, вот так совпадение!

Ида подумала, что Андрей, будь он сейчас здесь, кусал бы ногти от отчаяния, не в силах объяснить это наглое, вопиющее чудо.

– Это знак свыше! – улыбнулась Ида.

– Да уж, дьявольщина в чистом виде! Куда направляешься?

– Я на остановку. Домой. В смысле, на дачу.

– А где твой… Сергей или как его?

Ида сделала неопределенный жест.

– В Москве.

– Та-ак… – Галка подняла брови. – Поссорились?

– Нет, по делам уехал.

Галка разочаровано фыркнула.

– Жаль! Я уж думала: нас ждет целая череда совпадений, вплоть до того, что съели на завтрак.

– А ты куда?

– В Брест. Домой, как и ты.

Ида отметила, что кроме гитары и небольшой сумки на плече у Галки с собой ничего нет.

– Можно сказать, путешествую автостопом по стране.

Они разговорились. Ида была убеждена, что такое совпадение, по сути, настоящее чудо (и уже второе за это лето) не могло произойти просто так. В этом должно быть скрытое послание. Когда оказалось, что возвращаться Галке особо некуда и не к кому, Ида вдруг предложила несколько дней пожить вместе на даче. Впервые саркастичные Галкины глаза наполнились искренним, почти детским изумлением.

– А если я воровка? Или маньячка?

– Ты не воровка и не маньячка.

– А может, у меня вместо гитары там снайперская винтовка?

– Класс! Научишь меня стрелять!

Ида засмеялась, Галка стесненно улыбнулась краешками рта. Вечером того же дня новая подруга, частично убрав с лица привычную высокомерную мину, разглядывала участок Иды.

– Хм… а интернет тут…

– Не ловит. Да фиг с ним! Любишь настолки?

– Лучше «Покер».

Галка вздохнула и обратила на Иду взгляд, в котором переплелись неловкость, благодарность, недоверие и грусть.

– Я завтра уеду.

Ида пожала плечами.

– Как хочешь. Хотя нет, ты уедешь послезавтра!

– Почему?

– Потому что приехать к вечеру и уехать на следующий день – это глупо.

– Мне просто реально как-то… Я тебя не понимаю.

– Смотри. Мы с тобой встретились второй раз благодаря совершенно невероятному совпадению. В жизни так не бывает, согласна? В кино – да. В книгах – с натяжкой (если автор такое допускает, его тут же заклевывают критики). Но в жизни – нет! Если жизнь нас опять свела, значит ей, а точнее нам это по какой-то причине очень и очень нужно. Я никогда не поверю, что подобные фокусы судьбы ничего в себе не несут.

– Ну и?

– Надо выяснить: зачем!

Галка сдержано усмехнулась и посмотрела на Иду, как на ребенка.

– Ты не куришь?

– Нет. Предпочитаю жасминовые палки. Но тебе не запрещаю.

Галка осталась. На день, на два. А потом и вовсе дождалась возвращения Андрея. Все это время Ида учила ее бездельничать и получать удовольствие от жизни. Галка отвечала в свойственной ей циничной манере, но время от времени смущенно предлагала какую-нибудь помощь или вновь порывалась уехать, чтобы не объедать малознакомых людей.

По вечерам они играли в «Эволюцию» или на гитаре. Галка исполняла песни на немецком и французском, темного таинственного содержания. Ида пела то, что писала сама. Ее песни были добрые, светлые, всегда с каплей самоиронии, хрупкими бабочками взмывающие к далеким звездам. Даже чужая, черная как перо ворона гитара в ее руках менялась до неузнаваемости, становясь чуткой и покладистой.

Со временем Галка расслабилась на столько, что все чаще забывала натягивать на себя привычное амплуа. Ее лицо, посвежевшее и загоревшее, больше не сочеталось с искусственной чернотой волос и злыми печатями татуировок на плечах и спине.

Как-то вечером накануне возвращения Андрея Ида и Галка вышли из бани, которую так и не сумели растопить, и сели ужинать. Комнату освещал слабый розоватый ночник. Крупный мотылек, бросался, как безумный на абажур и тут же взмывал к потолку, отбрасывая на него страшную тень. Ида отворила дверь и, погасив свет, с огромным трудом выгнала мотылька в родную ночь.

– Теперь комары спать не дадут! – вздохнула Галка.

– Я тебе дам репеллент.

Ида отхлебнула чаю с малиновыми листьями.

– Завтра поедешь?

– Да.

– Я думаю, нам надо м-м… задать друг-другу вопросы и честно на них ответить.

– Хорошо, – кивнула Галка.

Она уже привыкла к порой просыпавшемуся в Иде дотошному психологу.

– Галь… зачем тебе это все? В смысле: татуировки, железки на теле – это же вредно и больно… и на всю жизнь! Курить еще вреднее. А черный цвет, который ты любишь – это вообще не цвет, а просто пожиратель других цветов.

– Муньос и Музиоль тебе тоже не нравится?

Ида помотала головой.

– Нет.

– Боль меня не пугает, Стрекоза, – сказала Галка.

(Она дала Иде такое прозвище за ее худобу и большие очки)

– Меня тоже. Отчасти. Если говорить о спортивной боли. А любая другая боль – это всегда зло, и лучше ее избегать.

– А как же рожать будешь? – усмехнулась Галка.

В ее глазах ожил колючий огонек.

– Не знаю, – честно призналась Ида.

– В жизни случаются вещи, после которых перестаешь ненавидеть боль и мрак и начинаешь как бы… проникаться ими. Это похоже на… В общем, не поймешь, пока не почувствуешь.

– Я понимаю.

Наступило сонное молчание. Ида подобрала под себя озябшие ноги, словно решила помедитировать за столом, и закрыла глаза. Галка вертела в пальцах зажигалку, тоскуя по сигаретам. Ни играть, ни петь не тянуло. За окном как сумасшедшие трещали кузнечики, точа друг о друга свои длинные лапки.

– Теперь ты мне ответь, – промолвила вдруг Галка. – Мне здесь все очень нравится, честно. Спасибо! Но… я так и не поняла, что ты хотела во мне разгадать, когда привела меня сюда? Я просто ставлю себя на твое место и… я бы никогда так не сделала. Только из-за того, что мы второй раз случайно встретились.

– Я верю в судьбоносные встречи и совпадения. Я же тебе рассказывала про то кольцо.

– Да. Офигенный случай!

– А еще… – Ида просто улыбнулась и пожала плечами. – Здесь по ночам немного не по себе одной.

– Да ладно! Ты же в России жила. Уж там-то гопники на каждом углу.

– Нет. И не наговаривай на Россию… Я о другом.

– Чудищ боишься?

– Да. Знаешь, когда ночью сидишь с зажженным ночником, а из темноты к тебе в окно какие-то белые бабочки, мошки лезут. Или комар длинноногий скачет по стеклу… У-ух! Мне они почему-то напоминают ужасы из Босха.

– Хм, да… Как сейчас!

– И кажется, будто они часть чего-то большого, того, что спряталось в темноте и не хочет показываться. До поры.

– Знаешь, кто из писателей этого боялся?

– Кто? О-о, нет, не подсказывай, знаю! Гоголь! – Ида самодовольно вздернула нос. – Писал про чертей, и сам же потом ночью дрожал от страха. Я читала.

Галка недоуменно хмыкнула, видимо загадав совсем другого человека.

Ида снова задумчиво опустила глаза.

– А еще когда солнце светит сквозь лес на закате, перед самым заходом. Кроны деревьев становятся почти черными… Тоже кажется, что там кто-то прячется и следит. Кто-то или что-то. Очень большое.

– Чудо-юдо болотное! – низким загробным голосом промолвила Галка, жутко заглядывая в глаза.

– Ах-ха! Ты тоже о нем подумала?

– Да, а че? Мы все жертвы русских сказок и советской мультипликации. Ассоциативный ряд из детства тянется. Еще скажи, что тебе не являлись в страшных снах все эти… медведи на липовой ноге.

– Я наверно поздно родилась.

Галка некоторое время молчала, словно собираясь духом.

– А я, раз уж на то пошло, терпеть не могу собак.

– Почему?

– Не знаю. Просто фобия.

Ида вспомнила, как лет пять назад во время отдыха в Крыму она возвращалась с моря и среди холмов на безлюдной дороге повстречала свору бродячих собак. Они зарычали, начали вскидываться и лаять. Одна даже попыталась тяпнуть Иду за ногу. В ту минуту Ида была дико напугана, но каким-то неведомым образом мобилизовала все свое самообладание и железным шагом прошла мимо псов, не сорвавшись на бег, не закричав и даже не обернувшись. Собаки полаяли и убрались восвояси.

Потом Ида узнала, что настоящие псы-убийцы нападают, вместо того, чтобы брехать и топорщить шерсть (прямо как люди).

– Ладно, я спать!

Галка встала из-за стола и пошла чистить зубы.

Когда она раздевалась у себя в комнате, Ида сняла свой серебряный крестик и, подойдя к Галке, настойчиво вложила ей в руку.

– Вот, бери.

На миг она подумала, что дарить надо что-то другое. Все-таки крестик – это крестик…

– Ты че?

– Бери!

– Ладно. Ах да, ты же буддистка!

– Да какая я буддистка… Просто хочу, чтобы у тебя кое-что осталось от меня.

Галка повесила крест на шею.

– Я тебе тогда тоже подарок сделаю.

Галка покопалась в своем мешочке с украшениями и достала круглый бронзовый кулон, величиной с пятирублевую монету, который носила в первый день знакомства.

– Это… а-а это тот солнцеворот?

– Черное солнце.

– Точно.

– Мой парень… уже бывший нашел, когда занимался раскопками вместе с Барабановым. Тут недалеко. Старая вещица. Не знаю, насколько древняя, но точно не фальшивка.

– Спасибо, Галь. Ой, а ничего что…

Галка небрежно махнула рукой.

– Ничего! Мне теперь не нужен ни он, ни его подарки.

Ида повесила оберег себе на шею и крепко обняла подругу за разрисованные плечи.

– Стану язычницей!

Старый гауптман

В первый свободный день Людвиг сразу же поехал в Зенфтенберг, чтобы отправить отцу телеграмму с объяснениями. Он тщательно обдумал каждое слово, прежде чем колеса старомодной, нанятой в Шварцкольме брички затрещали по булыжным улицам небольшого скучающего города.

Подходя к зданию почтамта, Людвиг услышал протяжный паровозный свист, донесшийся со стороны железнодорожной станции. В этом звуке было что-то утешительное, манящее.

И вдруг на какое-то мгновение Людвигу страстно захотелось наплевать на Шварцкольм, купить билет до Мюнхена, вернуться домой. Пусть этому не будет оправдания, и отец не захочет его видеть, и следующим местом его работы вероятно станет закуток клерка в банкирском доме Ваксберг и Кo. Да, да именно так и будет… И все же он хотел вернуться, ибо чувствовал, что Шварцкольм еще вытрет об него ноги.

Отослав телеграмму, Людвиг отправился гулять по городу. Как и во всех старых провинциальных городках тут были красивые дома с маленькими окнами и высокими черепичными крышами, построенные еще на заре позапрошлого века. Громадная церковь из красного кирпича разливала вокруг себя нежное дыхание органной музыки. На Марктплатц по-утреннему тихо стучали туфли рассеянных прохожих, цокали копыта. Голоса мальчишек-газетчиков, стоявших по углам с сонно-равнодушным выражением лиц, назойливо и бездарно разгоняли тишину: