За все, чем мы дорожим

– Что ты, что Снайпер, – надулся Эрик, когда Рафаэль сказал ему об этом. – Ну с ним-то понятно, а ты…

– А что я? – пожал плечами Рафаэль. – Я выбыл в самом начале.

Лицо Эрика ясно говорило, что, по его мнению, брат просто скромничает, но настаивать, так уж и быть, он не станет. К тому же, чем ближе ужин подходил к десерту, тем хитрее Эрик косился на свой комм. Рафаэль уже собрался поинтересоваться, что там брат такое задумал… и тут в зал вошел Нил Росс.

– Раф… я хотел сделать сюрприз… – почти виновато зашептал Эрик. Рафаэль только отмахнулся, вставая навстречу Россу. Они обнялись.

– С днем рождения тебя, – тихо сказал Росс. – С двумя.

– У тебя их теперь тоже два, – так же тихо ответил Нуарэ. Росс только улыбнулся:

– То ли еще будет!

Судя по тому, как Росс набросился на черничный пирог, санаторная кухня достала его еще больше, чем Нуарэ – питание в госпитале. При этом каким-то парадоксальным образом он ухитрялся говорить почти без пауз. О Лехане и Маринеске не было ни слова. Пушить хвост можно перед гражданскими или младшими по званию, хотя Нуарэ не любил и этого. С Россом им незачем было друг перед другом выпендриваться. Что нужно – они знали и так, что не нужно – не нужно. В свое время разговорчивость Росса порой выводила Нуарэ из себя, но сейчас он был благодарен другу, что тот говорил сам и не задавал лишних вопросов. Да и что Нуарэ мог рассказать – из того, что сейчас было уместно? Разве что вместе с Россом шутливо поужасаться въедливости Темницки и помечтать о скорейшем возвращении на службу. А что еще делать в этой жизни.

– И знаешь, – вдруг сказал Росс, когда они уже собирались расходиться, – извини, что я тогда наговорил всякого. Сам теперь не могу понять, с чего завелся.

– Я давно все забыл, – искренне ответил Нуарэ. Росс радостно улыбнулся и пошел на стоянку каров. Он чуть прихрамывал, но сейчас это уже выглядело особенностью походки, а не травмой.

– Ох и потрепало же тебя, – вслух сказал Нуарэ.

– На себя посмотри! – Росс, оказывается, все слышал. Он помахал рукой и скрылся за углом. Нуарэ чуть дернул плечом – эта привычка была у них с Эриком общей. У него, по крайней мере, руки-ноги на месте, всех последствий сейчас – быстрая утомляемость. Даже обидно, что на службу возвращаться пока не разрешили.

И чем заниматься в ожидании того разрешения – было совершенно неясно. С одной стороны, времени после всех необходимых процедур и занятий в бассейне оставалось не так много. С другой – все равно гораздо больше, чем он привык. Даже если представить, что это такой затянувшийся отпуск. Эрик, конечно, был счастлив – столько времени можно проводить вдвоем, даже немного гулять по городу. Но Рафаэль начинал звереть. Мозг требовал новой информации. Болтать о повседневных делах или пересказывать старые истории – это приятно, но мало.

Звонок от Сандрин, его кузины, стал настоящим спасением. Вообще-то она просто позвонила узнать о его самочувствии, и между делом рассказала, что собирается на ежегодную технологическую выставку – там обещали представить новую систему дополненной реальности. Сандрин неважно ориентировалась на местности и ценила такие вещи. Неожиданно для себя самого Рафаэль вызвался пойти с ней. Все лучше, чем бродить из угла в угол.

Большинством технологий Рафаэль интересовался ровно в той мере, в которой они полезны для космофлота. И теперь, наблюдая на экране, как хрупкая брюнетка в темном визоре (та же, что стояла перед экраном и комментировала презентацию) движется по городу, а перед ее глазами возникают указатели или сигналы о препятствиях, он задумался, что в случае операции в городе это может быть весьма полезно. Только заранее загрузить подробную карту на случай перебоев со связью… На Маринеске система дополненной реальности в машине посольства сильно сократила им путь до терминала. Даже удивительно, что у дипломатов есть то, чего пока еще нет у космофлота. Рафаэль даже начал набрасывать в уме аналитическую записку на эту тему. Ведь ситуации бывают всякие, как показал тот же Маринеск, даже на визоры нельзя полагаться постоянно… Задумавшись, он пропустил момент, когда презентация закончилась. Видеоролик пошел на второй круг, а девушка-комментатор куда-то пропала. Как и Сандрин. Обругав себя пнем, Рафаэль пошел ее искать.

Сандрин как будто растворилась. С одной стороны, не ребенок, разберется, тем более что здесь не было шансов потеряться – все доступные системы мигали, звучали, вибрировали при касании, направляя посетителя в нужную сторону. С другой, на что это похоже – вызвался составить компанию и завяз в аналитических записках! Рафаэль уже начал злиться на себя, что вообще пошел. Но что оставалось делать? Сидеть дома и рычать на стены? Тогда лучше уж сразу к Темницки. Впрочем, помешанным на службе солдафоном Рафаэль все же не был, и выставка постепенно завладела его вниманием. Даже безотносительно военного применения там было много интересного. Забавные детские модели комм-линков, системы видеонаблюдения, усовершенствованные визоры для слабовидящих… Рафаэля невольно передернуло. Ему в чем-то повезло, что стрелявшие метили в корпус, а не в голову – тогда, даже если бы он выжил, зрение спасти было бы почти невозможно. Нуарэ видел хорошо даже по инопланетным меркам, и мысль о слепоте, даже частичной, была для него худшим ночным кошмаром. Он поспешил отойти от стенда… и тут же на кого-то налетел.

– Простите, – произнес мелодичный тихий голос. Свет дневной, это же девушка-комментатор со стенда дополненной реальности! Она не доходила Нуарэ и до плеча, так что, неловко отступив назад, коммандер едва не сбил ее с ног.

– Это вы меня простите. Надеюсь, вы в порядке?

– Кажется, да, – она слегка улыбнулась. Что-то в этой улыбке и во всем ее облике было не так. Невысокая, бледная до прозрачности даже для Сомбры – но дело было не в этом. Слишком спокойное, почти отрешенное лицо, очень сдержанные движения… И этот непроницаемый визор – ладно, презентация, но зачем он сейчас? Нуарэ невольно покосился на стенд, от которого так поспешно отошел – откровенно говоря, шарахнулся. На ней, кажется, одна из этих моделей…

– Вы позволите? – спросила девушка и, прежде чем Нуарэ успел ответить, едва ощутимо коснулась его лица. Он чуть вздрогнул – ее пальцы были ледяными. А может быть, и не поэтому… – Я не вижу с рождения, – пояснила она.

– Но… как же так? – воскликнул Рафаэль, прежде чем осознал, что ляпнул.

– Что делать, – ему показалось, или она действительно печально вздохнула? – Даже наша медицина может не все.

Теперь Нуарэ хотелось провалиться сквозь землю. Сам ведь только что думал, насколько малы шансы восстановить потерянное зрение, а ведь бывают же врожденные нарушения, и явно не все можно скорректировать… Девушка смотрела на него с той же спокойной улыбкой, и он принялся сбивчиво объяснять:

– Простите еще раз… я не хотел вас задеть… я понимаю, что это прозвучало крайне бестактно…

«Да что за бормотание, как будто я школьник и на урок опоздал!» – разозлился Рафаэль. Злость встряхнула его и помогла собраться с мыслями. Он продолжал уже спокойнее:

– Понимаете… меня, фактически, вернули с того света. Волей-неволей начнешь верить, что сомбрийская медицина реально всесильна.

– Вот как! – в тихом голосе прозвучало изумление. – Но что же с вами произошло? Если это, конечно, не военная тайна.

Теперь пришла очередь Рафаэля изумляться:

– Как вы догадались, что я военный?

– Я просто так сказала, – девушка засмеялась и на секунду стала похожа на живого человека, а не на тень. – Значит, я угадала? Кстати, меня зовут Имельда.

– Рафаэль, – он осторожно пожал протянутую руку. – Нет, конечно, я могу рассказать. Что называется, откровенность за откровенность.

Сандрин так и не нашлась, но Рафаэль не чувствовал по этому поводу никаких угрызений совести. В конце концов, не маленькая уже. С Имельдой они проболтали почти до закрытия выставки. Он рассказал ей о себе – конечно, в пределах допустимого. Имельда познакомила его со своим отцом, Хьюго Брауном. Это имя было Рафаэлю знакомо. Один из ведущих инженеров на Сомбре, глава крупной компании и организатор самой этой выставки. Браун был готов еще неделю рассказывать о своих разработках, он пришел в восторг от того, что многое представляло интерес для космофлота – но вниманием Нуарэ завладела Имельда. Ее бледное лицо оживало, когда она объясняла, как тестирует голосовые интерфейсы – ведь кто проверит их лучше, чем человек, для которого это единственный возможный канал связи с миром? Нуарэ снова почувствовал неприятный холодок. Все-таки он мало чего боялся так, как потерять зрение. А Имельда просто жила. И даже не обиделась на его дурацкую реплику. А еще… она красива. В ее внешности было мало общего со стандартами красоты, на Сомбре ценили рослых и спортивных девушек, но Рафаэлю на те стандарты всегда было плевать с самой высокой орбиты. Длинные темные волосы, тонкие черты бледного лица, изящные руки… И вот ее он чуть не сбил с ног? Рафаэль казался сам себе огромным, неуклюжим и громким. Уходя с выставки, он спросил:

– Скажите… мы могли бы встретиться еще раз?

– Конечно, – улыбнулась Имельда. Они обменялись кодами личных каналов. И даже хорошо, что Имельда не могла видеть его смущение…

Вернувшись домой, Рафаэль долго бродил по комнатам. Он как будто заново увидел знакомую с детства обстановку. Лестница на второй этаж, где жили они с Эриком, диванчик в холле, постоянно торчащий на проходе пуфик… С неожиданной злостью Рафаэль отпихнул его в сторону. Нет, так тоже не годится. Он повертел пуфик в руках, оглядывая гостиную, и резко направился с ним в тот угол, где об него нельзя было споткнуться даже в полной темноте.

– Рафи, ты наконец его убрал! – засмеялась мать. – Сколько лет он тут…

– Угу, – кивнул Рафаэль. – Надоел уже.

– Да ладно, – пожал плечами Эрик, появляясь в дверях. – Как-то уже и привыкли его обходить…

– Не забывай, – назидательно произнес Рафаэль, – я после госпиталя. Координация не вполне восстановилась.

И быстро ушел к себе.

19.

20 января 3049 года

Эрик Нуарэ как раз выходил из Академии после экзамена, когда его комм-линк завибрировал. «На всякий случай напоминаю, что меня давно выписали, так что можешь все-таки попытаться свернуть мне шею, как обещал». Подпись на экран не поместилась, но и так было понятно, что это Снайпер. Писать Эрику не хотелось, он нажал на голосовой вызов.

– Издеваешься, да? – поинтересовался он вместо приветствия.

– Нисколько. Я давно говорил, что у тебя все задатки. Так все-таки?

– Я последний экзамен сдал. Готов хоть сейчас.

– Ты знаешь мой адрес, – и сигнал отбоя. Впрочем, к такой манере общаться Эрик уже привык.

День выдался холодным, но ясным, и в такую погоду Снайпер предпочитал проводить тренировки где-нибудь на воздухе. Вот и сейчас Эрик пересчитал собой, кажется, все неровности полянки в парке неподалеку от дома Враноффски. Да, насчет «шею сверну» он точно высказался опрометчиво. Но, свет дневной, это было, кажется, еще летом!

– Ты что, помнишь вообще все, что тебе ляпнули? – спросил Эрик, в очередной раз поднимаясь и отряхиваясь.

– Иначе не умею, – пожал плечами Снайпер. – Продолжаем. Неплохо справляешься.

После тренировки они сидели в его комнате на верхнем этаже и пили чай. Самый настоящий, с Маринеска. Эрик сначала хотел отказаться, но вовремя себя одернул. Планета не виновата в том, что на ней творят терране. Чайный куст в этом тем более не виноват. Да и творить эти самые терране там уже ничего не будут. А чай вкусный.

Обычно неразговорчивый Снайпер в этот раз был сам на себя не похож. Впрочем, ему было о чем рассказать – в отряд Карреры, лишившийся на Маринеске половины состава, пришло пополнение. «И Алла», – добавил он с усмешкой. Да, одним из семи новичков была девушка. Женщин в космофлоте хватало, но в ударных группах они были редкостью. По описанию Снайпера Эрик понял, что пару раз встречал эту самую Аллу – и да, она у Карреры будет на своем месте. Высокая, по-мужски широкоплечая, с белокурой косой, на тренировках убранной в тяжелый узел, она первым делом вышла на спарринг с самим сержантом.

– Каррера взревел, что над ним издеваются и как будто ему меня мало, и качественно вытер ею пол. Алла, впрочем, осталась довольна. Кое-кого из наших, наоборот, вываляла она сама. Потом вышла на меня. Было интересно.

Эрик уважительно кивнул – «интересно» для Снайпера означало очень серьезного оппонента.

– А после тренировки, – продолжал Снайпер, – Алла попросила меня задержаться и еще раз кое-что показать. Мигель попытался сострить и получил в ухо. В итоге остались оба. Могут быть хорошим тандемом, не позавидую тому, кто будет иметь с ними дело. Я против них держусь, но это я.

Повисла пауза.

– Кстати, – сказал Эрик, хотя это было совсем не кстати, – послезавтра же презентация «Этуаль верт»! И Ален Шейно прямо лично мне прислал приглашение! И Эжени тоже!

Лицо Снайпера не выразило ничего. Эрик чуть замялся.

– В общем, они… ну… это отличная группа. И поскольку у них в новом альбоме песня про… недавние события, Шейно обещал проходку любому с «Сирокко», кто захочет прийти. Пошли с нами, а? Там и все ребята будут, с которыми в Клэр-Фонтэн…

Эрик не успел договорить – Снайпер жестом оборвал его.

– Спасибо, но нет. Ты же знаешь, я в целом равнодушен к музыке. Асахиро вот мог бы пойти, но они с Зои, насколько я знаю, на Ракуэне. Удачно вам провести время.

Весь его вид говорил, что развивать тему он не собирается. Эрик только вздохнул. Но уж Рафаэля он туда затащит!

Эрику повезло – к брату как раз зашел Леон Эрнандес с какими-то служебными вопросами. Это даже хорошо, а то Раф, кажется, уже мхом оброс от сидения дома. К тому же Леон любит музыку, вдвоем уговаривать удобнее.

– Вы пойдете? – спросил Эрик.

– Конечно! – воскликнул Леон. – Хотя, признаться, немного боюсь.

– Я тоже, – вздохнул Эрик.

Рафаэль, слышавший разговор, вопросительно поднял бровь. Леон коротко объяснил ему про новую песню.

– Вы же понимаете, коммандер, одно дело – когда поют про кого-то далекого типа первых колонистов или, там, про Жиля Нуарэ, при всем к нему уважении. А тут – про нас.

– А что… про дедушку тоже есть песня? – озадаченно переспросил Рафаэль. Эрик фыркнул. Нет, Раф – замечательный старший брат, но вот из-за таких, как он, и пошла легенда, что все Нуарэ с рождения слушают только гимн Республики и военные марши!

– Дать послушать? – Леон уже подключал портативный динамик. – Ребята стремятся к звучанию докосмической эры… ну… как они его понимают. На концерты попробуй дешевый билет добудь – фан-клуб все расхватает в первых рядах. Нам очень повезло с этими приглашениями.

Эрик сам любил эту песню у «Этуаль верт», хотя и немного стеснялся в этом признаваться. А ведь правда отличная вещь, и дело совсем не в том, что про дедушку – в конце концов, он дедушку даже почти не помнил. То ли дело Раф. Но и ему, кажется, понравилось.

– Последний вопрос, – сказал Раф. Эрик был готов по-детски захлопать в ладоши от радости. – Насколько я помню, рок-концерты обычно проходят в стоячих залах. Мне пока не рекомендовано подолгу стоять…

Вместо ответа Эрик просто вывел на экран своего комма то самое приглашение от Шейно и выделил строчки: «Если по состоянию здоровья или иным причинам кто-то предпочтет слушать нас сидя, на верхнем ярусе зарезервированы столики». Рафаэль только кивнул. Довольный Эрик умчался обзванивать ребят и выяснять, кто точно придет.

20.

22 января 3049 года

– Я не понял, мы в «Сателлите» или в военном космопорту? – обратился Ален Шейно к группе. В зале засмеялись. Эрик, стоявший в первом ряду, огляделся – да уж, сейчас клуб мало напоминал площадку рок-концертов, в зале преобладали темно-синие мундиры со звездами. Да что говорить, они с ребятами сами пришли в своей кадетской форме. А уж на верхнем ярусе собралась целая галактика. Из-за света софитов Эрик не видел лиц, но знал, что, кроме брата, там капитан Да Силва, капитан О’Рэйли, сестры Ридо… Собрались, похоже, все, кто был на планете и хоть немного интересовался музыкой. Эрика ткнули в спину – о, вот и Дан Враноффски со всеми своими девчонками. Эрик попытался подвинуться, чтобы пропустить вперед хотя бы хрупкую Эстеллу, Дан махнул рукой и поднял ее на плечи. Сзади запротестовали, и Дан отошел вбок.

Обменявшись с клавишником парой шуток об акустике в космопорту, Шейно сделал знак группе, и концерт начался песней о Жиле Нуарэ. Теперь Эрику было не до того, чтобы выискивать в зале знакомых – он подпевал, прыгал, размахивал руками, наступил кому-то на ногу, и ему не было стыдно. Тем более что это оказалась Эжени, которая просто наступила в ответ, а ботинки у них были одной модели.

Новая песня о маринесских событиях была в программе третьей. Шейно отошел вглубь сцены, и из-за кулис появилась Флёр Андриотти. Эрик не знал ее, но слышал о ней от матери и видел фото. Да и в фан-клубе обсуждали, что в презентации участвует оперная певица. Какой-то дурак начал было прохаживаться, что она терранка, но на него накинулись всем клубом. На Флёр было длинное концертное платье точно такого же темно-синего цвета, что и форма большинства слушателей. Когда она запела, Эрик почувствовал, что у него перехватывает дыхание. Кажется, еще немного, и он разревется, как маленький.

Песня закончилась, и зал просто взорвался аплодисментами. Эрик встретился взглядом с доктором Картье, тоже стоявшей в первых рядах – она вытирала слезы. Ребята громко восхищались новой песней, Костя, как выяснилось, записал ее на комм и теперь обещал слушать по двести раз на дню. Эрик кое-как пробрался в сторону, к Дану и Эстелле. Иначе он боялся уже не совладать с собой.

Рядом тут же оказались Эжени и доктор Картье.

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Эжени. Эрик с трудом сглотнул.

– Да нет, ничего… Песня потрясающая… Просто… ребята теперь будут обсуждать, а я… пока не готов. Им это история, пусть и недавняя…

– А коммандер Нуарэ – твой брат, – закончила за него Эжени. Эрик благодарно кивнул – она понимала.

Еще через пару песен у Эрика завибрировал комм. Рафаэль писал: «Лезь наверх. Этот псих Шейно прислал бутылку азурианского игристого». Голосом общаться здесь было нереально – даже с Эжени приходилось почти перекрикиваться. Эрик написал в ответ: «Эй, я несовершеннолетний!». «Полгода не считается – это раз. С братом можно – это два. И других зови, если хочешь. Мне все равно больше бокала нельзя». Кажется, Рафаэля все-таки подменили.

– Пойдем к Рафу наверх! – предложил Эрик. – У него там азурианское игристое, предлагает угоститься. Тебе вообще уже восемнадцать, никаких проблем.

– А пойдем! – обрадовалась Эжени.

– Доктор Картье, идите и вы с нами!

Габриэль смерила его долгим взглядом, а потом ответила – с улыбкой, но не менее твердо, чем Снайпер:

– Спасибо, но нет. Флёр в перерыве обещала выйти в зал.

И что на них на всех нашло? Эрик взял за руку Эжени, плохо видевшую в темноте, и направился на верхний ярус.

21.

15 февраля 3049 года

Виржини Картье… нет, Феррар, как же сложно привыкать! – ежилась на заднем сидении общественного кара. Ехать общественным транспортом, пусть даже комфортнее монорельса, было неуютно. Впрочем, до станции монорельса от особняка Картье было далеко, а погода не радовала. Пронизывающий ледяной ветер норовил забраться под пальто, а небо заволокло свинцовыми тучами. На улице круглые сутки горели фонари, а в окнах домов свет выключали только уже совсем поздней ночью. И ладно бы погода, она всегда такая, Виржини привыкла, но место, куда она ехала, внушало только тревогу и смутный страх. Она не знала наверняка, как ее примут и не выставят ли вон. Что скажет ей сестра? До недавнего времени она ни за что не назвала бы Габриэль этим словом и предпочла бы обойти ее дом десятой дорогой, обозвав его вонючим хлевом или как-нибудь еще в таком роде, но до недавнего времени все вообще было не так.

Все пошло кувырком. С того самого момента, когда папа сказал маме: «Ирэн, ты говоришь, что у тебя две дочери? Что ж, ты этого и раньше не скрывала. Отлично, в таком случае у меня дочь одна». Тогда Виржини не оценила всю серьезность его намерений. Она привыкла, что у нее есть мама, которая наряжает и балует, и есть папа, который постоянно лезет с идиотскими сомбрийскими ценностями, которые придумали нищие неудачники (так говорят мама и Аньес), но если посмотреть умильно и пролепетать, что ты все поняла насчет этих ценностей (все равно они дурацкие!), то папа сменит гнев на милость. Не зря же Аньес его называет «папочка-тряпочка». А если громко заплакать, мама спасет и скажет: «До чего ты доводишь собственного ребенка!». Когда Виржини стала взрослой, папа раздраженно говорил, что «ребеночку» уже под тридцать, а ведет себя как младенец, и стыдно должно быть, и уходил в свой кабинет. Ну и ладно. У Виржини была старшая сестра, самая лучшая в мире, смелая, дерзкая, которая всегда получает свое, и ей никто не указ. Она крутая, прямо как в сериалах. Виржини проводила у голоэкрана все свободное время, смотря на наряды и украшения сериальных героинь. Самые любимые были яркими и дерзкими, как Аньес, никогда не терялись с ответом и любого ставили на место. Виржини очень нравилось ставить других на место. Вот только хлесткий ответ в стиле любимых героинь почему-то никогда не приходил в голову. Но рядом была Аньес, и можно было повторять за ней. Или мама, которая точно быстро разберется и покажет всем их места.

И все бы хорошо, если бы не Габриэль. Ее почему-то поставить на место не получалось. Она могла одной фразой заставить почувствовать себя полным ничтожеством. А то и вовсе ничего не говорить, но от выражения ее лица хотелось утопиться в самом ядовитом болоте от отвращения к себе. С годами конфликты между сестрами только множились. Аньес откровенно ненавидела Габриэль, Виржини во всем ей поддакивала. Издевательские реплики Аньес казались ей верхом остроумия. Сама Виржини редко находилась с достойным ответом и предпочитала разреветься, чтобы пожалели. А потом, когда обидчик получит свой разнос, заесть волнение солидной порцией сладостей. Она сама не заметила, как пропустила момент, и стоило лишь чуть занервничать, истерика подкатывала непроизвольно, заставляя биться на полу с булькающим плачем и криком, от которого она пару раз срывала голос. К тому времени Виржини окончательно расплылась и наела свисающие бока. Семейный врач ругался, мама покупала Виржини очередную справку, дающую освобождение от физнагрузки в школе, хотя за нее никто не ставил отметок, Виржини валялась на диване и объедалась пирожными. Она не замечала, что ее дразнят, считая это проявлением зависти. Фраза «Я могу себе это позволить» вообще была решающим аргументом в любых спорах. Так говорила мама, потом Аньес. Виржини радостно подхватила и смаковала как новую вкусную конфету. Это была очень взрослая фраза. Но на Габриэль она не производила впечатления. После той истории с коммом Габриэль вообще ушла жить в комнату рядом с прислугой, сказав: «Ах, тут ничего моего нет? Ну и сдали бы меня в приют. Было бы хоть честно». Аньес тут же ядовито высказалась, мол, давно пора, настолько никчемное создание не может быть дочерью Картье, только служанкой, заодно и денег сэкономим, платить не надо будет. Виржини эта фраза привела в полный восторг, и она с радостью захихикала, повторяя это за Аньес. Весь день они развлекались, крича: «Прибери в моей комнате, тварь!».

Расплата настала с папиным приходом. Он очень жестко осадил Аньес и Виржини, сказав, что сейчас покажет им, кто тут тварь. Аньес пыталась что-то нагло ответить, но папа только посмотрел на них обеих с каменным лицом и сказал: «Вон в свою комнату. Обе». Когда у папы такое лицо, с ним лучше не спорить. Тогда он быстрее успокоится. Потом они что-то выясняли с мамой, но мама быстро замолчала. А на следующий день Виржини не смогла расплатиться в дорогом магазине, выбирая себе наряд для очередной вечеринки. Это было страшным унижением. Испуганно лепеча про какую-то техническую ошибку, она вернулась домой вся в слезах. Аньес тоже не смогла купить себе очередное дорогое украшение, которые она скупала чуть ли не килограммами. «Папочка-тряпочка» спокойно объяснил, что за неподобающее поведение заблокировал их счета. И что если их поведение по отношению к Габриэль, которая им сестра и полноправный член семьи, останется таким же безобразным, он аннулирует счета совсем. Аньес было двадцать один, Виржини – восемнадцать, и перспектива даже не получать карманные деньги как школьницы, а вообще их не иметь и просить купить каждую вещь, да еще и унижаться и говорить, зачем она нужна, была кошмарной. Аньес просидела так три месяца. Виржини наврала, что раскаивается и никогда больше так не будет, а потому обошлась месяцем. Но и та, и другая затаили на младшую черную злобу. Аньес не раз желала Габриэль смерти, естественно, пока папа не дома. Мама пыталась вмешаться, но папа спокойно посмотрел на нее и спросил: «Что-то с памятью, Ирэн?». Мама больше ничего не говорила.