Паладин XXI века. Аномалия

Ничего себе, она выражения запомнила – «немотивированная агрессия», а как работать – дура дурочкой. Очередности трёх последовательных действий выучить не может. Может тоже надо так попробовать косить под неполноценного блондина… И спроса меньше… Хотя не – мне не надо притворяться – и так уже считают… Видимо, не в этом дело…

– А что дальше то было? Ты отклонилась от темы. Ещё что интересное говорили? – заинтересовалась Настя.

– Да ну, больше ничего такого… Эти люди в белых халатах сделали ей укол в руку и… в… ещё одно место, где у некоторых тростинковый сахар с ритерспортом всегда и откладывается. Ну а дальше… подождали, послушали сердце, давление проверили. Когда удостоверились, что Алёнка жить будет, отпустили её домой. И нам, кстати, посоветовали поступить также, пока в пробки не влетели… Они сейчас ого-го!! – Руки показали примерную длину пробок. Маловато будет как-то – один метр.

На весь кабинет и даже за стены разнесся её долгий протяжный и нисколько не притворный грустнейший вздох. Как же ей бедной работа в тягость…

Но вовремя уехали лишь редкое меньшинство. Несмотря на эксцессы, в связи с небывалым авралом задержали все отделы разом, что редкость. Директор отпустил лишь тех, у кого дома либо маленькие дети или у родни тоже проявились внезапные сложности со здоровьем. И как предупредил Макс куковать нам – минимум до восьми. Про меня начальник больше не вспоминал. У него, кажется, и своих забот выше крыши. Так и метается по коридору из конца в конец, словно пытаясь в офисных условиях побить рекорд марафонской дистанции. И не только Макс занялся в рабочее время бегом трусцой. Почти все представители верхних строчек зарплатной ведомости банка под конец дня устроили непонятную карусель. С завидной периодичностью убегали из здания в вечернюю темень, иногда возвращаясь, но чаще пропадали с концами. А вернувшиеся первым делом бежали на доклад к директору с самым мрачным и загруженным видом. Честное слово, не банк, а муравейник и есть, в упорядоченную и строго регламентированную жизнь которого вторглась нога высшего существа. В прозрачные стены и двери офиса – вся кутерьма прекрасно видна. Сижу и в роли ученого – насекомоведа изучаю подопытных, специально выбрав условия получше для спокойного удобного наблюдения. Аквариум – как он есть.

Естественно, доклад делать о причинах хаоса нам никто не стал, хотя женщины и сгорали от любопытства. Даже вечно обитавшая на своей волне Юлька – второй раз за сегодня самостоятельно вызвалась пойти по соседям «за кофе», «за сахарком». Понятно, что на самом деле в разведку, выяснить обстановку. Так и провожали её – как в бой: советами, да напутствиями.

– Ой… Ну, Юля. Ну ты это. Зайди если что, вначале к менеджерам B2Bшникам, там парни серьёзные, особенно Леонид. Ну а если не получится – к «VIPам», – дала установку опытная в подковёрных играх организации Оксана Юрьевна, – или к охране спустись. Они хоть и сидят молчком, но знают порой больше директора.

Ничто так не сплачивает коллектив, как старинная русская традиция перемывания косточек начальству.

Через полчаса – мы были в курсе о небывалых сбоях платежных систем, серверов, data-центров. И после получения информации – только создавали видимость трудового процесса. Сплетня очень неплохо скрасила конец рабочего дня, послужила поводом для интересных дискуссий и пересудов даже для далеких от техники женщин.

Если свести размазанную на два часа беседу к одному знаменателю, выводы сводилось к тому, что над Настей уже никто не смеялся по поводу рассказа её сестры. А коллеги только и жаждали самим добраться до ближайшего магазина, дабы провести ревизию продуктовых запасов. Языки чесались лично поделиться с семьями и друзьями тревожными новостями. И даже в наибольшей степени скептически настроенные Оксана Юрьевна и Раиса Петровна, всегда склонные к дотошной дисциплинированной работе, вместо месячных отчетов, в экселе – решили составить длиннющие списки необходимых для приобретения товаров первоочередной необходимости. Благо – сайты продуктовых сетей под рукой, цены указаны. Опытные женские руки и седеющие умные головы вбили расчётные формулы, составили графики, сводные, вывели оптимальное соотношение вложенных в будущие покупки средств и наиболее разумные объёмы их приобретения. Высчитались минимальные и максимальные временные затраты процесса. Калькуляцию провели по пяти сетям. И вскоре план-график уже лежал перед глазами. Я на всякий случай один себе тоже попросил.

Как назло – освободились мы только в десятом часу. И замучено поползли. Кто на остановку, кто к стоянке.

Вечерний город изрядно отличался от вчерашнего. На улицах, на удивление, людей много. Прохожие спешат по своим делам, словно рабочий день только начинается. Но легкомысленных зевак и гуляющих – как эфирным ветром сдуло. Реки машин бурными потоками летят по тёмным улицам. Вдали слышится многоголосое заунывное пение сирен. Вносит в душу червячок неспокойствия. Да какой уж червячок! Реально, кошки скребут. Пока стоял у дороги, мимо промчались пять полицейских автомобилей. Раздражающая сигналка рвёт барабанные перепонки усиливая атмосферу общей тревожности. Вроде ничего такого. Ну пиликают и пиликают. И людей много. Всякое бывает. А то что вертолеты по ночам летают? Ну… мало ли… Когда лесной бор горел и не такое бывало… Но по совокупности факторов – впечатление от мегаполиса самое тягостное. Словно беда огромной лавиной нависла над каждым горожанином. И нужен лишь легкий толчок, чтобы в действие пришел беспощадный механизм мироздания. Так и чувствую, что врут с экранов. Всеми фибрами ощущаю ложь космического масштаба. Даже близко не имеем доступа к объективной информации. И люди чувствуют тоже самое. Спешат закончить неотложное, чтобы встретить неизбежное во всеоружии.

Блин… И где этот дурацкий автобус?! Сердце кровью обливается, когда думаю о потерянных на остановке дополнительных десяти минутах. Оторванных от короткого сна, редкого отдыха и накопившихся домашних дел. Наконец пшикнула гидравлика. Двери открылись, впуская в последний по расписанию транспорт, почти пустой. Только водитель и кондуктор. Сел на самое заднее сидение.

Как-то сегодня особенно грустно, как никогда чувствую себя одиноким. Остро ощущается отсутствие близких друзей. Таких, чтобы бы мог поделиться тревожными или сокровенными мыслями, да и просто скинуть понравившуюся фотографию в сети. Темное время суток навевает звенящую тоску по девичьим плечам, которые хотелось бы просто обнять, крепко прижать. И чтобы холодное лицо зарылось в ворох пушистых волос и утонуло там. А грудью, до самой диафрагмы, глубоко вдохнуть по-настоящему родной запах. И не о чем не думать хотя бы пять минут. А потом – можно и умереть спокойно. С чистой совестью и в полной уверенности, что испытал высшую радость недоступного мне, да, и вообще, многим, такого обычного человеческого счастья.

Ёлки-палки! Какие-то нехорошие мысли о смерти! И вчера, и сегодня… Надо избавляться от пессимизма! Брать себя в руки. Наше счастье – в силе воли и действии!

Тут пятьдесятчетверка резка тормознула. Я качнулся, едва не влепился клювом в поручень. Открылись двери. Пахнуло прохладой, запахом хмеля от пивзавода. В автобус в задние двери прошествовала по лесенке, словно по подиуму, обалденная блондинка. Стройные ножки, легкая походка. Тонкие эльфийские черты лица заставляют не отрывать глаз. Идеально гладкая кожа приковывает своей неземной красотой. Взгляд, в щенячьей радости, так и прилип к фигуре. Идеально подобранный имидж – светлого цвета, где каждая деталь туалета – на своем месте. И именно в самой сочетаемой цветовой гамме. Девушка на входе расплатилась картой. Сунула кредитку в кошелек. А финансовый аксессуар положила в сумочку не застегнув. В смысле – сумочку. Легкой походкой проскользнула за кондуктором вперед. Меня обдала волна обалденного аромата. От чего я, в мгновение ока, лишился любых конструктивных и негативных мыслей. Думы не оглядываясь, ускакали прочь, под давлением древних и несоизмеримо гораздо более мощных инстинктов. Девушка, наверное, почувствовала мой пристальный взгляд. Точенная головка изящно повернулась, кинула в ответ равнодушно – оценивающий. Сменившийся абсолютно бездушным. Так примерно смотрят на предмет мебели или дворовую собаку. Прошла мимо, наверное, через миг сразу и позабыв такого не стоящего внимания парня…

Вдруг, край торчащего из сумки уголка кошелька зацепился за ручку сидения, выпал. Деталь туалета шлепнулась на седушку. Затем, от движения транспорта кошелёк кувыркнулся и оттуда, укатился в самый угол арки колеса, замарав идеально белую поверхность. Ни кондуктор, усевшаяся впереди точить лясы с водителем, ни красотка – ничего не заметили.

Вот он – шанс познакомиться с девушкой своей мечты! Ни свидетелей и повод удобный. Минуты две собирался с духом. Решая, что и как я скажу. Представляя ситуацию и так, и эдак. Вот она берет кошелек из моих рук, и просто говорит: «Спасибо большое! Чтобы я без вас делала?». И, например, дружески целует в щёку и обнимает. И говорит: «а другой бы себе забрал, там много ценного и дорогого для меня». И даёт мне свой номер телефона. Завтра – у нас свидание. Я веду её в кино, покупаю цветы. Эх. Ну это вряд ли. К огромному сожалению… Лишь розовые мечты. Раскатал губу. Хотя… А вдруг… Часто же бывает, что в паре – девушка или парень, один намного красивее другого. И любят друг друга за характер, за душу. За чистоту помыслов, общность мыслей и поступков. Любят за возможность не кривить душой. Хоть с кем – то – в этом насквозь лживом мире.

Но, наверное, скорее получится так: я такой подхожу, говорю: «Извините, а это не ваше?». А она: «Ой, точно! Вот я растеряха!! А у меня там – ключи от дома. Спасибо!» Копается в сумке. И я получаю шоколадку. Пахнущую её духами… Или денег в ответ. А я гордо отказываюсь. Мы разъезжаемся и больше никогда не видимся.

Глубоко вздохнул, встал. Сжал волю вспотевшими кулаками. В темные задворки души пинками загнал самые цветущие комплексы, не забыл навесить на двери подсознания тяжелые амбарные замки. Спина разогнулась из позы «колеса», скрипнули затекшие суставы. Рука подхватила элегантный дамский аксессуар. Посмотрел надпись – FURLA. Ни о чем не говорит. Кошелек как кошелек. И застежка интересная. Поверхность такая интересная с узором. Красивая. А тут царапинка странная, ноготь прошелся по ней вдоль. Тут я понял, что просто время тяну. Так-то и выходить уже скоро. Страшно просто. Даже гопники – это так, мелочи, в сравнении со сложностями в общении с противоположным полом. Когда автобус отъехал от очередной остановки я решился.

Негнущиеся ноги понесли к девушке сбоку. Присел позади. Кошелек лег рядом на разодранное соседнее сидение. Девчонка залипала в телефоне. Наушники в ушах. Что называется, «на своей волне». Наклонился в её сторону. С улыбкой на лице, легонько потрогал за плечо:

– Здравствуйте, девушка! Девушка!

Не откликалась. Потрогал сильнее. Она среагировала, слегка обернулась. Лицо перекосила гримаса. Взгляд на меня, потом на наглую кисть. Пальчики отбросили мою руку от плеча. Освободила ухо от беспроводной гарнитуры. Косой взгляд уперся в лицо. Взор полон презрения. Губы превратились в тонкую ниточку. Я даже поежился. Блин. Начинается как-то не очень.

– Чё надо? – раздался красивый, но злой голос неземного существа. Столько ледяных ноток в короткой фразе, Снежная Королева удавится.

– Извините, пожалуйста! Вы…. Нуу… В общем, я хотел. Вам… вот…

Грубо прервала:

– Я не знакомлюсь. Отвали, придурок. Малыш, ты в зеркало себя видел? Ты лосьон, для начала купи. От прыщей. И помойся. К логопеду сходи.

Отвернулась. Тонкие пальчики мгновенно затолкали наушник в ухо. Ухоженная русая прядь волос скользнула по виску, как шторкой прикрыв ушную раковину. Занавес.

Все мечты и мысли вываляли в грязи. Душу – в помойном баке постирали. Рука так и застыла на кошельке. И нет совсем сил поднять ставшее многотонным женское изделие.

Не могу пошевелиться. И рядом с нагрубившей девушкой – находиться не хочу. Чуть не ползком отсел. В голове пустота. В мыслях только черные вороны летают, будто над свалкой.

Так и просидел оставшиеся пять минут. Слушал, как девушка жалуется подруге:

– Ну ты представляешь! Ксю! Сейчас ваащее!! Ну ты не представляешь! Такой стремач подкатывал! Прикопался… У меня бомжи во дворе симпатичней! А прикид, как из леса вылез! И маленький такой, тебе до пояса будет, наверное. И почему со мной только конкретные уроды и упыри знакомятся? Хоть бы один нормальный!! Тебе вот с Джамалом реаально повезлоо. Вааащеее!! И тачка такая крутая, за десять лямов… И мускулы… Я в инсте видела вас, ваапщее красавчики. Да-да, а я вот пока страдаю… Ну ты это если чё заезжай, два месяца с тобой не виделись!

Дальше – сил не было слушать. На невероятно длинную минуту зажал уши, пока не подкатили к нужной остановке. Подскочил, словно ошпаренный. Ноги пулей вынесли на выход. На бегу подхватил кошелек. Рука с размаха метнула злосчастный аксессуар на колени девчонке. Не оглядываясь выскочил в уже закрывающиеся средние двери. А в голове по-прежнему пустота, ядерная пустыня… Эмоции выжжены до единой… И злость, и радость, и любовь, и сомнения… В одно мгновение всё взаимоуничтожилось, аннигилировалось, как материя с антиматерией.

Пиликнула сигналка домофона. Чмокнув, отворился магнитный замок. Почти прошел к лифту, вздрогнул, напугавшись неясного движения в темноте. В воздухе проявилась яркая красная точка, прямо во тьме ниши соседнего к лифту коридора. Силуэт вынырнул как из засады. Блин! Опять попался на глаза одному из гостей шумных Гиваевых. Видимо, вышел покурить в подъезде, а тут я, собственной персоной.

Рука поправила очки. Взгляд прищурился. Через мгновение глаза разглядели невысокую фигуру – бредет прямо навстречу и похоже, сворачивать не собирается. Силуэт на ходу покачивается, косолапо по-медвежьи переваливается. Походка уверенная, «спортсменская». Локти растопырены. Про таких ещё говорят «синдром широкой спины». Меня обдало густым смрадом кальяна, явно заправленного не мятой.

– Эээээ, браат, здаровааа! Как жизнь? – окликнул укуренный голос, протяжным заторможенным тоном. Слышны специфичные нотки высушенной и воспаленной носоглотки, раздраженной едким дымом. Так и чувствуется, что речевые функции слегка нарушены.

Блин! Попался обторканному, теперь не уйдешь так просто!

– Ззздравствуйте!

– Сагита знаэш? – почему-то грозным голосом уточнил мужчина.

– Нет…

Не знаю, чем от него несет. Но, явно, парень не в здравом уме. Чего–то совсем нехорошего накурился.

– Сагита всэ должны знат! – он подошел ближе. Остановился, позволяя разглядеть себя. Да ему лет двадцать. Черный, бородатый. Не выше меня, но очень подтянутый. Под водолазкой топорщатся мускулы.

Умудрился оглядеть меня сверху вниз. Крепкие пальцы поскребли бородатый подбородок.

– Фуу, ну у тебя и рожа!

Парень замолчал, секунду подумал. Рука ткнула от себя в бок, затушив сигарету о сплошь загаженную стену, и до того не раз служившую пепельницей. Мощный щелчок выбил бычок на захарканный пол. Внезапно парень чуть сместился, вроде как подобравшись. Его нога циркулем выписала полукруг, со смачным шлепком впечатавшись в пятую точку. Спортсмен дал мне настоящего короля пенделей! Я моргнуть не успел, пролетел метров пять до самого лифта. Упал на пол, как по заказу подъехавшей пустой кабины. Повезло. Не вызывал ведь. Рука спешно отжала нужную обожжённую кнопку.

Черная полоса, что ли…

С отчаянно бьющимся сердцем добрался до квартиры. Лбом, как иногда делал, прижался к низкому звонку. За дверью раздался радостный женский, и глубокий, вызывающий доверие – мужской. Оказывается, меня ждала не только мама, но и загостившийся Николай Николаевич. Или просто – дядя Коля. Когда-то – самый близкий друг умершего давным-давно отца. Пока папа не упал виском на стальной рельс, без сна впахивая как вол на второй работе в ночную смену. В следствии удара что-то повредилось в мозге. Стал вспыльчивей бочки с порохом и агрессивней – жителя Кавказа, приехавшего покорять столицу. Усугублялась ситуация – литрами спирта и сменой близкого окружения. Забылась дальняя родня и старые друзья. Появились новые собутыльники и сильно потасканные девицы.

Тогда – я был в пятом классе. С тех пор – на долгих как война три года – избиения превратились в ежедневную норму. До потери пульса и почти не уезжавшей скорой. Тянувшиеся бесконечность – три года ада. Силовые органы были бессильны. Квартира и имущество – на отце. А при полисменах и медиках – человека словно меняли. Лишь став старше, я что-то подобное прочитал про раздвоение личности. Очень похоже. Наверное, в конце-концов, кого-нибудь бы отец и убил… Не маму – так меня. Как ни горько говорить, инсульт стал спасением. Позволив куцым остаткам семьи доживать свой век спокойно.

В то время пути дяди Коли с нашими и разошлись. Но с кончиной отца по натуре беззлобный и отзывчивый мужик- периодически нам помогал. Было ему – под шестьдесят. Умелый, на все руки мастер. Слесарь вагоноремонтного, ближайшего от нас завода. Всегда добрый и готовый помочь. Хоть руками, а иногда и своим нехитрым автомобилем, детищем советско-итальянского автопрома. Тоже, давным-давно одинокий. Жену схоронивший ещё в молодости. Дочка и сын обитают, последние лет пять, где-то на Крайнем Севере. И толком, с отцом не общаются. На удивление – мужик не пьющий. Почти совсем. Что в моих глазах, для слесаря – можно считать подвигом. И награждать особыми дипломами, ценными денежными призами и отпуском, не боясь, что сопьется. Да я такого бы, даже в передачу специальную отправил. Там, где про НЛО показывают и библиотеку Ивана Грозного.

– Здравствуйте, Николай Николаевич!

– Здравствую, здравствую! Пока ищщо не сдох. Привет! Что ты так официяльно? Пока не царь, не Николай третий, – ухмыльнулся. Рука пощупала жестчайшую щетину, торчащую хвостами электродов, – но это пока. Бороду отращу. Исчо молодой, какие наши годы? Да, Егоровна?

– Так вы с какого года? Почитай, школу только закончили, – засмеялась мама. Рука шлепнула по своей ляжке скрытой халатом.

Кухня дурманила мозги благоуханиями снеди. Некогда мне лясы точить, быстрей в спальню! Открыл дверь взгляд привлекли коробки под кроватью, вытащил одну. Консервы. Рука потянула банку. «Скумбрия натуральная атлантическая с добавлением масла». Пойдет! Выволок вторую коробку. «Молоко цельное сгущенное с сахаром». Это ещё лучше! Под основанием вижу у стены ещё пять картонных тар! По виду тоже тушёнка! Заглянул на балкон – три больших мешка. Похоже – мука. А вон там сахар. В углу тары с соком. Литров тридцать, судя по числу тетрапаков. Ну не знаю… Нужны ли? А у мамы под кроватью, вообще – под завязку забито. Теперь – не пропадём!

Я переоделся. Сели пить чай с наготовленными мамой блинами, под клубничное варенье и домашнюю сметану с рынка. Вкусности ароматно пахли, мгновенно забивали рот слюной. И чай соответствует – с душистыми горными травами, по целебным эффектам – конкурентами большинству дорогущих лекарств. Травки – целыми мешками нам откуда-то достает Николай Николаевич буквально за копейки.

– Лёвик, – начал дядя Коля, – ведь не зря ты маму взбаламутил! Колись, чего удумал? Чего слышал?

– Да что говорить то тут? Ничего такого…

Вроде как начал отнекиваться я. А затем сразу выложил всё. И что прочитал, произошло или приметил за последние дни.

– Ух! И глазастый ты! Уж прости меня! Здоровьем ты не вышел, а вот разумом Бог не обделил, не обделил! – сказал Николай Николаевич. При этих словах, набожный слесарь размеренно перекрестился.

– Не нравится мне енто, – произнес дядя Коля. Черные от солярки пальцы задумчиво почесали в затылке почти что лысину. Перхоть легким снежком осыпала его плечи, – Ты ведь ещё молодой… Не видел многого… А я повидал, – обстановка такая повсюдова… Не знаю даже как объяснить…

Сказал и призадумался. Рука нервно потерла нижнюю губу.

Мы с мамой с интересом ждали продолжения.

– Я плохо помню, сколько лет прошло. Да и ты Мария, бестолковая ыщщо была. Не разумела. Ведь знаете, перед развалом Союза, тоже что-то такое было… В воздухе носилось… Вроде и нормально всё… Ну не всё… Но… Точно не скажешь, что скоро старая жизнь рухнет… По другой колее поезд пустят. А старую взорвут. Так вот и тут так… Свербит в груди. Здесь!

Николай Николаевич, как в звучный барабан, похлопал себя кулаком по широким ребрам. После, мозолистая как копыто ладонь, шваркнула с размаху по столу. Подпрыгнула, звякнула посуда. Пролился чай. Николай Николаевич извинился.

А потом, продолжил:

– Предчувствие. И тогда тоже самое… Всё одно к одному. И хуже, и хуже… Аварии, Чернобыльская, как из клоаки террористы повылазили, армян тряхануло в восемьдесят восьмом, Спитакское землетрясение в цельную десятку баллов, Афганская война, дефицит, самолёт на Красную площадь пропустили, кино снимали – чернуху одну… Ведь как оно? Тогда только в Союзе бахнуло. Сейчас весь шар мировой в клозет спускается. Телевизор включать боюсь: вулканы, цунами, катастрофы, взрывы. Хорошо ентырнетом вашим не умею пользоваться. Вот не поверишь, Мария, – обратился он к маме, – страшно стало! Не за себя. Старый я уж… А за вас. За детей и внуков. Да и вааапче, за страну. И так сколько горя хлебнула… А вроде и мои устроены. А всё одно. Люди мы маленькие… Приходит беда – открывай ворота. Я человек старой закваски. А мы – хорошенько жизнью битые. Напасти и разруху за версту чуем! Смута грядет… Ишшо похлеще перестроечной. Такая, что Мишка Меченый в гробу от зависти шпинделем токарным извертится. Чтоб ему пусто было, паскуде продажной! Сдох он там или не сдох исщо, Иуда? Сверло ему шеснашку в трубу выхлопную. Хорошо так, до самых кишков загнать и провернуть раз на несколько. Чтоб требуху в колбасу ливерную.

Я содрогнулся, воочию представив процесс. Совершенно аполитичная мама неодобрительно поморщилась, покачала головой.

– Прости, Мария, – вновь извинился Николай Николаевич.

Но лоб дяди Коли нахмурился тяжёлой грозовой тучей, в коже пролегли глубокие расщелины морщин, а зубы скрипят несмазанными механизмами шаровой мельницы. Вспомнил, называется, больную для души тему, испортил сам себе настроение. Знаю его. Теперь весь вечер мрачный будет и вспоминать СССР.

Смутно помню, ещё о чем-то разговаривали. Но сытный ужин разморил. Спать хотелось так сильно, что остальное – пролетело мимо ушей.

Вначале, снилось как повергаю врагов налево и направо. А потом, едва проваливался в забытие, виделся один и тот же сон. Мерещился худой и весь в чёрном, средних лет человек. На узких плечах деловой костюм, под ним темная же рубашка. Тонкие угловатые черты лица похожие на лисьи. Кривая улыбка придает крайне хищное издевательское выражение.

Предшествующие тому сну события помнил почему-то всегда смутно, но внезапное появление брюнетистого незнакомца словно из неоткуда – крепко врезалось в нейроны мозга, будто события происходят наяву. Мы стоим друг на против друга. Человек стремительно протягивает руки. Ладони в чернющих перчатках рвутся к груди. Будто клещи вцепляются в мою обычную офисную одежду. Рвётся коричневый кардиган, голубая рубашка разлетается в клочья, майка трещит. Я ору от дикого ужаса, но не могу сделать ни шага. Пальцы чужака орлиными когтями устремляются к оголенной груди. Тварь пытается раскорябать, разломить косточки рёбер, ворваться в грудную клетку. Сердце отчаянно бьётся пойманной в клетке птицей. Я отбиваюсь изо всех сил. Но силы явно неравны. Потустороннее создание, почти не замечает сопротивления. Без особых усилий валит, прижимает меня к земле. С виду щуплая фигура наваливается бетонным блоком. Дышать становится неимоверно тяжко, будто грудь скованна чугунной цепью. В плоть впиваются длинные когти, прорвавшие перчатку. В лицо скрежещет неживой ледяной голос:

– Ты! Смертный!! Забрал! Моёёё!! Моёёё! Моооёёё! – и на последнем крике рот человека широко открывается, голос искажается, хрипит, как в дешевых динамиках, врубленных на полную мощь. Челюсти выворачиваются из суставов на 180 градусов. Щёки рвутся. Из тьмы горла на меня смотрят два злых глаза, похожих на фонари ядовито – желтого цвета, по центру которых горят зелёным продолговатые ртутные капли змеиных зрачков. И из глотки оглушает не затыкающийся ни на миг женский визгливый хохот. Пасть нависает всё ближе, к моим губам раздвоенным червём тянется змеиный язык. Скользит по коже наждачной бумагой, пытается проникнуть в рот.

Но я каждый раз упорно боролся, превозмогая лютую слабость. Руки и ноги толкали тушу, бился, вертелся. И словно из неоткуда бралась стальная сила воли, которой у меня отродясь никогда и не было. На язык, словно обожравшийся ящиком хурмы, ложились сами собой пришедшие на ум слова:

«Аспидам – болото гнилое. Татям – топор, плаха и верёвки сажень. А мне – живота сто лет».

Мои глаза бешено распахнулись. Сердце отчаянно бьется, грозясь разбиться о ребра. А сам я – весь в липком поту. Рот широко открыт, хлопаю им, как рыба, но уже наяву. Губы без остановки пытаются произносить одни и те же заевшие фразы, словно дрессированный попугай с минимальным словарным запасом. А на душе – очень и очень неприятно. Будто коснулся чего-то крайне мерзкого и поганого. Блин. Чушь какая-то!! Что за нескладуху нёс? Я слова то такого не знаю – «аспид». И сколько это будет – «сажень»? А кто такие «тати»? Надо попробовать писать рэп в старославянском стиле, если подсознание такие крендельца выделывает, чего пропадать творческому потенциалу…