Закон крови

Разматывал я бинт осторожно, поставив пятку на край ванны. Потому как знал по себе – при первой перевязке отдирать присохший бинт от раны – занятие не из приятных.

Рана всё-таки была – под первыми двумя слоями бинта обнаружились кровавые пятна. Так. Ладно. Прорвемся. Может, показалось вчера насчет кости? Может, вражьи дети только шкуру подпортили, а мышцы целы-невредимы?

Первый оборот. Второй. Третий… Третий пошел сложнее – спекшаяся кровь слепила бинт. Ага, а вот и салфетка марлевая на том месте, где мне Мангуст икру глодал… Судя по тому, что вся салфетка – один бурый спекшийся прямоугольник, все же придется орать дурниной, сдергивать с кресла кайфующего Папу и требовать свежий бинт.

Но прежде все-таки нужно посмотреть, что же под бинтом.

Если нет фурацилина и присохший перевязочный материал нечем отмочить, то рвать надо сразу. Иначе, если рана серьезная, при медленном отдирании бинта можно и болевой шок схватить. Потому я взялся за край салфетки, выдохнул и, зажмурившись, дернул со всей силы.

Что за черт?

Ощущение было, будто пластырь с ноги сорвал. Неприятно, конечно, но когда с раны кровавую заплатку рвешь, оно в разы неприятнее – если, конечно, этим словом можно обозначить раздирающую боль, сравнимую по впечатлениям с отрыванием по-живому фрагмента собственной кожи. А тут…

Я открыл один глаз. Посмотрел на рану. Выдохнул. И забыл вдохнуть.

Раны не было.

На том месте, куда вчера впились зубы обезумевшего Мангуста, была тонкая сеточка розовых шрамов, обрамленных каймой запекшейся крови. Такие отметины могут появиться на теле через месяц после удачного заживления серьезной дыры в мясе. Но никак не на следующий день!

Я осторожно провел пальцем по бурой корке, ковырнул ее ногтем, лизнул палец. Свежая, максимум вчерашняя кровь без признаков разложения. И шрамы рядом с ней без признаков отметин от хирургических швов, хотя такие раны шить надо обязательно.

Невероятно!

Стопу я размотал гораздо быстрее, сорвал такую же пропитанную засохшей кровью марлю – и обалдел окончательно.

Здесь было почти то же самое. Почти – да не совсем.

Видать, мышцы челюстей Мангуста были немного послабее, чем у Грогги. Мангуст скорее жевал мою ногу, разрывая кожу и полосуя мышцы. А Грогги хватанул вглубь, на всю длину зубов – хорошо, что башкой не успел мотнуть, а то бы просто откусил полстопы. Потому рана еще не успела затянуться до конца, оставив на коже розовый след, в самой середине которого еще имелся кровавый участок, напоминающий ножевую рану. Но и тот затягивался прямо на глазах, словно с двух его концов кто-то тянул за невидимые язычки двухсторонней молнии.

Я наклонился ниже, борясь с отвращением. Наверно, что-то похожее испытывала бы та кучерявая тётка из фильма «Чужие», когда в ней завелся космический ящер, – если б, конечно, фильм не был фантастикой. А то, что происходило со мной, являлось объективной действительностью.

Не то чтобы я сильно переживал по поводу того, что моя нога не изжевана в двух местах, а находится в конечной стадии регенерации. Напрягал сам факт регенерации – с какой это радости у меня открылись такие кинематографические способности? С того памятного момента, когда я обнаружил, что Дед Мороз – это Семен Игнатьевич из соседней квартиры, в чудеса я не верил. Потому оставалось принимать происходящее как данность. Либо пойти в соседнюю комнату и послушать, что скажет по этому поводу Папа Джумбо, который явно неслучайно отправил меня в ванную снимать бинты.

Бросив окровавленные тряпки в ванну, я еще раз посмотрел в зеркало. Так и есть – под впечатлением происшедшего я совсем забыл о царапине, нанесенной мне Мангустом. Естественно, что на ее месте тоже был практически незаметный шрам.

– Н-да… – протянул я, после чего почесал тонкую розовую полоску под челюстью и вернулся в комнату, стараясь по пути наступать босыми ногами на свободные от хлама участки. Несмотря на вновь открывшиеся способности, лишний раз ловить пяткой плохо забитый гвоздь или осколок бутылки как-то не хотелось.

Папа Джумбо сидел в кресле в той же позе.

– Ну как? – невозмутимо спросил он.

– Впечатляет, – признал я, усаживаясь на кровать и демонстративно шевеля пальцами на ноге. – А как это?

– Это еще долго, – сказал Папа. – Был бы ты полноценным вампиром или оборотнем, такие царапины заросли бы без всякой дезинфекции и бинтов меньше чем за сутки. Это им в случае чего-то более серьезного приходится ждать полнолуния, чтобы полностью восстановиться.

– А серьезное для них – это что?

– Ну, рука там оторванная, глаз выбитый или кровопотеря при множественных ранениях, от которых человек бы сразу загнулся, – пояснил Папа Джумбо. – Мясо же при поверхностных ранах – тьфу, чуть не на глазах затягивается.

Сочтя сказанное шуткой, я хмыкнул и спросил:

– Что ж, сейчас я, получается, неполноценный?

– Сейчас ты кандидат на тот свет, – веско сказал Папа. – Жить которому осталось один день.

– И одну ночь? – уточнил я.

Этот разговор про книжно-киношную нечисть и невозмутимый вид явно прикалывающегося Папы меня позабавил. Никогда не думал, что мой работодатель может нести всякую чушь с таким невозмутимым видом. Хотя Папу, укуренного в хлам африканской травой, я раньше тоже не видел. Поэтому его дело, пусть развлекается.

– Ночи ты не переживешь, – сказал Папа. После чего выколотил прямо об подлокотник потухшую трубку, пожевал полными губами, видимо, анализируя, чего ему еще не хватает для полного счастья, и заорал зычно:

– Нга!

Как уже упоминалось, голос у папы был как у нашего зама по тылу – на другом конце полка слыхать без мегафона.

Доносящийся из коридора храп прервался. После чего почти сразу скрипнула дверь, раздались шаркающие шаги и в комнату вплыл худой чернокожий пацан в цветастой рубахе, широких штанах и перепутанных со сна дредах, отчего казалось, что на голове у него поселилась стая крупных пауков, передравшихся с осьминогами.

«Однако, шустро пацан подорвался, – отметил я про себя. – Похоже, у них тут иерархия как в армии и Папа что-то вроде дембеля со стажем».

Окинув взглядом сонного юношу, Папа Джумбо коротко распорядился:

– Воды.

Юноша качнулся, устоял и отправился в коридор, достаточно ловко огибая встречающийся на пути хлам. Где-то – видимо, на кухне – хлопнула дверь холодильника, после чего юноша вплыл в комнату, держа в руке пластиковую бутыль «Шишкиного леса» и досыпая на ходу.

Папа принял требуемое, высосал половину, дергая мощным кадыком, после чего причмокнул довольно и бросил:

– Свободен.

Не говоря ни слова, сомнамбула развернулся – и звуки повторились в обратном порядке.

Шарканье, скрип двери и почти сразу храп, присоединившийся к соло, которое, кстати, все это время так и не прерывалось.

– Племянник мой, – пояснил Папа. – Здесь живет со своей бабой. Раздолбай редкостный, тупой, как буратино, но исполнительный. Так что имей в виду, пока будешь здесь кантоваться, можешь этого антропоморфного дендромутанта засылать куда потребуется, разрешаю.

Подивившись про себя способности Папы генерировать сложные определения, я еще раз окинул взглядом убогий интерьер комнаты и честно сказал:

– Неохота мне как-то племянника напрягать. Может, я домой?

– Дело твое, – пожал плечами Папа. – И то правда, чего целый день ждать, пока раны снова откроются и все мясо с костями через них гноем истечет? Лучше уж сразу.

– За что мне такие ужасы? – удивился я.

– Закон природы, – веско ответил Папа. – Укушенному нелюдем жить до новолуния. А новолуние у нас через… – Папа глянул на календарь и прищурился, – через четырнадцать часов. И тогда либо перерождение, либо смерть. Хотя, если хочешь, расскажу подробнее.

Я кивнул. В вампиров, оборотней и другие сказки я не верил, зато верил в чудеса современной медицины. Как знать, может, Папа за время рассказа отойдет от своей этнической травы и все-таки расколется, что за секретный регенерирующий препарат он мне вколол.

Но оказалось, что от сказок мне не отвертеться.

– Тебя вчера укусили сначала вампир, а потом оборотень, – сообщил мне Папа, степенно набивая трубку по второму заходу. Я подумал, что ближе к третьей трубке меня, наверно, укусит самолично Кащей Бессмертный. Но предпочел помалкивать.

– Вообще-то вампиры и оборотни имеют общих предков с людьми, – продолжил Папа. – Но сами они считают по-другому. Кровососы ведут свою родословную от Каина, оборотни – от Вениамина, тоже библейского персонажа. Но от кого бы они их ни вели, на выходе мы имеем примерно равных по силе и интеллекту особей со схожим обменом веществ, но с несколько различным набором способностей. И те, и другие похожи на людей тем, что любят деньги, власть, а также хорошо пожрать, нормально выпить, красиво потрахаться – ну, список можно продолжить, здесь, думаю, ясно. Отличает их от нашего брата лишь любовь к свежей крови, предпочтительно человечьей. Ну, ликаны еще мясо любят, некоторые даже больше, чем кровь.

– Ликаны – это…

– Оборотни так себя называют, – пояснил Папа Джумбо. – Про ликантропию слыхал?

Я кивнул.

– Болезнь такая. Когда человек себя волком считать начинает.

– Вот-вот. От греческого «ликос» – волк. Только здесь все взаправду. По желанию человек превращается в волка, так же, как вампир может стать тварью, сильно смахивающей на гигантскую летучую мышь. Кстати, людей они называют «хомо». Заметь, пропуская сапиенс, так как считают их чем-то средним между ходячими консервами и тупой рабочей силой.

– Ишь ты, – хмыкнул я. – А люди как их называют?

– Иногда люди называют их нечистью, но они этого очень не любят. А вообще-то с древних времен славяне называли их нежитью. Или нелюдями, что, на мой взгляд, более верно. Не мертвые они, совсем не мертвые. Живут, причем на всю катушку. Так, что любой хомо обзавидуется. А вот что нелюди они – это точно. Общие только предки да внешний вид. Остальное все разное, начиная от уровня жизни и заканчивая обменом веществ.

– А если человек начнет пить кровь сородичей или жрать их заместо говядины, то он может стать нелюдем? – поинтересовался я. Не любопытства ради, а только чтоб Папу не обидеть и разговор поддержать.

– Не получится, – покачал головой Папа, с удовольствием затягиваясь вновь разожженной трубкой. – Обычному человеку пить кровь соплеменников и есть их мясо полезно лишь в тех случаях, когда он испытывает белковый дефицит. Например, раньше в Африке каннибализм был обусловлен именно отсутствием либо малочисленностью домашнего скота. А современные вампирские кланы есть следствие возникшей в Средние века во Франции массовой вспышки порфирии, болезни, при которой организм не может произвести основной компонент крови – красные тельца, которые вампиры приспособились получать извне. Отсюда и другой обмен веществ, и некоторые весьма полезные способности. До этого болезнь встречалась достаточно редко и до кланов дело не доходило.

– А оборотни?

Я сам не заметил, как заинтересовался темой. Пока что все выглядело вполне логично и научно, докопаться было не к чему.

– То же самое, только болезнь другая, – сказал Папа. – Так называемый синдром Пагета, при котором происходит неконтролируемый рост костей, вкупе с териантропией, позволяющей этот рост контролировать и направлять.

– Это еще что за слово хитрое? – подивился я.

– То же, что ликантропия, – пояснил Папа. – Только не психическое заболевание, а реальная способность превращаться в животных полностью или частично, что тоже требует сумасшедшей скорости обмена веществ и большого количества эритроцитов.

– То есть в случае с вампирами и оборотнями эритроциты служат чем-то вроде питания для форсажа? – уточнил я.

– Не только, – покачал головой Папа Джумбо. – Это еще и зелье, позволяющее продлевать жизнь сколь угодно долго. И чем старше вампир или оборотень, тем он сильнее и тем большими способностями обладает. И если обычный человек еще может убить Младшего Брата, то с более старыми особями ему особо ловить нечего.

– Младшего Брата?

– Так они называют недавно инициированных, – пояснил Папа. – Процесс инициации довольно прост – вампир или оборотень кусают человека, слюна зверя попадает тому в кровь, после чего человек должен выпить крови укусившего. И в ближайшее полнолуние наступает Первое Перерождение, человек становится членом клана легендарных нелюдей.

Память услужливо преподнесла мне несколько картинок – Грогги, впившийся мне в стопу, Мангуст, грызущий мою икроножную, зубная коронка в руке, новые зубы, следы на ноге от затянувшихся ран…

– А… если человек не выпьет крови того, кто его укусил? – с некоторым вполне объяснимым волнением спросил я.

– Тогда он умирает очень плохо и больно, – пожал плечами Папа Джумбо. – Либо становится кормовым скотом, если вампир или оборотень укусит его снова. Слюна любого из зверей в образе человеческом дает укушенному практически мгновенный прилив сил и способность к сумасшедшей для человека регенерации, причем ее действие продолжается несколько дней. После чего она становится смертельным ядом, который нейтрализует новая порция слюны нелюдя либо кровь укусившего. Такая вот хитрая физиология.

Папа ухмыльнулся.

– Но твой случай особый, – сообщил он. – Тебя цапнули практически одновременно и вампир, и оборотень. Что получается из человека в таком случае, я, честно говоря, не знаю. Но могу предположить, что если ты выпьешь кровь и того, и другого, то у тебя появится шанс выжить. Хотя и не стопроцентный. Многие люди, укушенные нелюдем, умирают, когда пытаются пить кровь инициатора. Организм не принимает. У большого количества народа фатальная аллергия на кровь нелюдей. Помимо этого, сердце некоторых уже инициированных не выдерживает первого Перерождения в новолуние – их жизненную силу выпивают люди или нелюди в Хороводе Душ. Но могу тебя успокоить – уже через тринадцать часов пятьдесят минут наступит это самое новолуние и три раза подряд ты точно не умрешь.

– Спасибо на добром слове, – кивнул я, ни черта не поняв из последних речей Папы, кроме того, что шансы умереть в ближайшую половину суток у меня значительно подросли. – И за заботу тоже спасибо.

Я показал глазами на ногу, перебинтованную то ли Папой самолично, то ли его подручными.

– Угу, – промычал Папа, занятый трубкой.

– Стало быть, помру я сегодня так или иначе, – подытожил я. – И зачем тогда было меня спасать? Подозреваю, что Грогги с Мангустом тоже не знали, что из меня получится, и, несмотря на травмы, с удовольствием додавили бы после боя настолько загадочное тело.

Папа кивнул с довольной улыбкой, так, что лакированная мефистофелевская бородка слегка хрустнула, преломившись о мощные грудные мышцы, развитые у моего работодателя не по возрасту. Не иначе наш афропапа до сих пор железки тягает. И стероиды колет в перерывах между стравливанием людей с нелюдями.

– Еще как додавили бы, но тебе просто крупно повезло. Ударом локтя ты сломал Грогги мечевидный отросток грудины, и отломок воткнулся ему в сердце. После чего кровососу серьезно поплохело. Убить его можно, только воткнув в сердце или мозг деревяшку – древесина очень плохо влияет на вампирий обмен веществ, мгновенно вызывая мутации, аналогичные онкологии у человека. В этом случае кровосос погибает меньше чем за минуту. Кстати, то же самое происходит с оборотнем, если в его сердце или мозг воткнется что-то серебряное.

Так вот, – продолжил Папа Джумбо. – Повредив сердце Грогги, ты обеспечил ему хороший нокаут, который, если ты заметил, вампир ощутил не сразу. Когда же Мангуст увидел в твоей ноге вампирий зуб, он очень расстроился – как же, кровососы наверняка не откажутся принять к себе такого бойца, инициировав его сразу после боя не отходя от кассы. Вот он и решил тебя убить, пока не поздно. Но он не учел, что проникшая в твою кровь слюна Грогги придаст тебе сил и скорости, отчего и лишился глаз. Правда, ненадолго – до грядущего полнолуния. Как я уже говорил, у старших вампиров и оборотней регенерация утраченных органов происходит почти мгновенно, младшим же приходится ждать Перерождения.

– Занимательная история, – кивнул я. – И давно ты с ними дружбу водишь?

– Ну а это уже не твоего ума дело, – задушевно ответил Папа Джумбо. – Как бы ни задирали нос нелюди, без людей им не обойтись. А без умных людей – тем более. В общем, нужны мы друг другу. Симбиоз, однако. На этом и закроем тему моих с ними взаимоотношений.

Я не стал нарываться на конфликт. В моем теперешнем положении это было как минимум неразумно. В подобных неясных случаях следует для начала получить как можно больше информации, а уж потом гонор показывать.

– С тобой и с ними понятно, – сказал я, хотя на деле понятного было мало. – Только ты так и не ответил, зачем я-то тебе нужен в моем теперешнем состоянии? Думаю, ты серьезно рискуешь, пряча меня на квартире племянника.

– Ничуть, – криво улыбнулся Папа Джумбо. – С татами тебя увезла машина «скорой помощи», которую через пару кварталов остановили несколько неизвестных в масках, перегородив дорогу самосвалом. Больного забрали, санитарам пожелали счастливого пути. Так что ты теперь здесь. Кстати, санитаров остановили еще через пару кварталов, перегородив дорогу внедорожником. Дилетанты, – хмыкнул Папа, с удовольствием затягиваясь. – Естественно, толку от их движений было немного. Санитаров, правда, жаль…

– Что с ними?

– Не знаю, – пожал плечами Папа. – Скорее всего, закопаны где-нибудь на старом кладбище, предварительно потеряв пять-шесть литров крови на брата. Хотя, если это были оборотни, вряд ли что-то пришлось закапывать – в отличие от вампиров, они никогда не прочь заесть благородный напиток свежатинкой…

За время службы я насмотрелся всякого. Но когда гибнут люди, абсолютно непричастные к чьим-либо разборкам, мне всегда становится не по себе. И очень хочется свернуть башку тому гаду, кто поднял руку на беззащитного. Хотя, если верить Папе, в моем случае это вряд ли поможет. Только если как в фильмах – деревяшкой или серебром. В башку или в сердце…

– И все же ты мне не ответил, – упрямо повторил я.

– Ты о том, какой мне интерес тебя спасать? – невозмутимо спросил Папа. – Настырный ты, как я погляжу. Но, пожалуй, это и хорошо. Поясняю. В последнее время и вампиры, и оборотни сильно меня напрягают, выставляя на ринг заведомо непобедимых бойцов. В профессиональном боксе это регулируется – думаю, ты как профессионал не раз недоумевал, как это звезды мирового ринга выдерживают удары, от которых любой здоровый мужик помер бы на месте. Нежить такие удары сносит не в пример легче, так что делай выводы…

Выводы я уже сделал. И поневоле начал проникаться бредом Папы Джумбо. Всё что угодно можно списать на бред, глюки или временное помутнение рассудка. Но когда твои годами отработанные удары перестают работать, несмотря на то что ты слышишь, как хрустят под ними сломанные вражьи кости, тут уж, извините, но бред становится той самой хрестоматийной объективной реальностью, данной нам в ощущениях.

Между тем Папа Джумбо продолжал вещать, на глазах ломая мою устоявшуюся картину мира. Этакий чернокожий Морфеус, развалившийся в кресле и просвещающий зеленого Нео по поводу матрицы. Но, похоже, в отличие от Киану Ривза, мне разноцветных колёс не предложат. И узнавать, «насколько глубока кроличья нора», мне, подобно сказочной Алисе, придется по-любому. Причем, как всегда, на собственной, неоднократно продырявленной шкуре.

– Сам понимаешь, подпольные бои без правил – это не профессиональный спорт, и тасовать бойцов здесь практически невозможно. А вампир против оборотня биться не могут даже на таких боях – у них, видишь ли, Равновесие.

– Это еще что такое? – спросил я.

– Поясняю, – кивнул Папа. – У нелюдей на сегодняшний момент поделены сферы влияния, в связи с чем старшие следят, чтобы младшие ни под каким видом не конфликтовали. Новая война владыкам кланов не нужна. В истории таких войн было немало, и все они заканчивались одинаково: нежити становилось меньше и люди поднимали головы. Иной раз при этом снимая головы оставшимся кровососам и мясоедам. Так что сейчас они стараются исключить малейший повод для новой вражды. И поскольку за бой вампир против оборотня оба получат от старших звездюлей, они предпочитают бить людей. Кровь у воинов, понимаешь, играет. А мне откуда бойцов брать? И им отказать нельзя – у меня своей крови лишней нету. Но при этом как-то неохота стоять под старость с плакатом на груди: «Вот в этом солярии я так здорово загорел».

Я усмехнулся.

– Понятно. Значит, тебе понадобился человек со стороны, который заставит зверюшек призадуматься, стоит ли им соваться на твои бои?

Папа неопределенно пожал плечами.

– Если ты думаешь, что я тебя специально подставил, то это не так, поверь. Но коль уж возникла такая ситуация, грех не помочь человеку, интересы которого неожиданно совпали с моими.

Папа снова не спеша выколотил потухшую трубку о подлокотник, после чего наклонился, выдвинул один из ящиков тумбочки, достал оттуда фанерную коробку и протянул мне.

– Думаю, пригодится, – сказал он. – Один из зидероксилона, африканского железного дерева, второй – серебряный. Смотри не перепутай.

Я взял протянутую коробку и снял крышку, уже догадываясь о том, что найду в ней.

Как я и предполагал, внутри на какой-то цветастой тряпке, мало напоминающей подложку для магических предметов, лежали два кинжала – деревянный и серебряный.

– Кстати, напоминаю – соваться к себе домой я тебе настоятельно не рекомендую, – сказал Папа Джумбо. – Одежда твоя, документы, мобильник и гонорар за бои здесь, в сумке под кроватью. Домашние адреса своих новых клыкастых друзей запишешь или так запомнишь?

Несмотря на рекомендации Папы, меня все-таки терзали смутные сомнения по поводу необходимости пития крови моих недавних оппонентов. Морду набить без свидетелей да поведение на татами – это можно, а кровь пить – как-то чересчур. Анекдот напоминает:

«– Сосед, меня твоя собака укусила.

– Ну пойди и укуси её».

Несколько лет назад чернокожий мафиози был достаточно известным рукопашником, уважаемым как за мастерство, так и за деловую хватку. Однако в настоящее время он, по моему мнению, слишком сильно увлекся курением подозрительных снадобий, что вызывало сомнения в неопровержимости его логических выкладок. Которые, тем не менее, были весьма убедительны в свете изменений, произошедших со мной меньше чем за сутки.

Тем не менее, для того чтобы пойти резать кого-то кинжалами, выполненными в виде зубов какого-то мифического существа, мне требовались более убедительные доказательства.

И не только они.

Дело в том, что любой спецназовец осознает неизбежность дембеля. Контракт рано или поздно кончается, и даже если продлевать его постоянно, однажды тебе его банально не продлят по возрасту. Потому уходить на дембель все-таки лучше относительно молодым и здоровым. И при этом осознавая, что этот самый дембель раз и навсегда вырвет тебя из привычных армейских будней и бросит в неизвестность. Окружающая действительность имеет свойство меняться, и письма сослуживцев, уволившихся ранее, свидетельствуют о том, что возвращаемся мы совсем не в тот мир, который покинули, уходя на службу.

Потому практически каждый спецназовец заранее заготавливает себе «дембельский чемоданчик», который, по его мнению, поможет ему выжить в суровых условиях гражданской жизни хотя бы первое время.

При этом нет какого-то общего алгоритма, по которому составляется содержание этого культового предмета. Для кого-то это скопленные деньги или ценные предметы на продажу, для кого-то дембельский альбом и сувениры на память о службе. А для некоторых особо отмороженных это вещи, при нахождении которых отцами-командирами на службе или правоохранительными органами на гражданке их владелец будет иметь очень крупные неприятности.

В случае нахождения моего чемоданчика вышеназванными лицами неприятности мне были бы обеспечены на много лет вперед. Потому хранил я его в таком месте, в которое нормальный мент или военный не полезет ни под каким видом. И юный Нга тоже не полезет, разве что за кило травы. Столько травы у меня не было, да и подставлять под монастырь молодого афророссиянина было ни к чему – глядишь, еще пригодится. Исходя из чего после ухода Папы Джумбо я нацарапал огрызком карандаша на куске туалетной бумаги необходимый текст, без стука вошел в «комнату храпа», растолкал афророссиянина и, всучив ему список вместе с зеленой купюрой, отправил за жратвой в ближайший супермаркет со строгим наказом закупить продукты строго по списку, а сдачу вернуть.

Юная темнокожая леди, храпевшая рядом с Нга на огромном матрасе, лежавшем прямо на полу, так и не проснулась, продолжая выводить носоглоткой мощное соло. Позавидовав столь крепкой нервной системе, я вернулся в комнату, сел на кровать и задумался.