Бойся желаний своих

Меня снова посетило чувство, что происходит что-то не совсем обычное, снова, в который раз… Как странно… Но определить, что меня смущает, я пока не могла. А, может, это просто весна, которая как всегда сначала околдует, поманит, а в конечном итоге, все равно солжет. Липы набирали цвет и собирались добавить шарма к пьянящему позднему маю. Каждое утро я рассматривала зеленые бусинки на тонких ножках соцветий, готовясь к той волне аромата, от которой кружится голова и начинаются грезы. В такие минуты я жалела, что на липовой аллее нет скамейки. Но, с другой стороны, если бы она стояла, я бы явно застревала на ней надолго, отринув от себя дела и заботы, махнув рукой на стремительно налетающее начало рабочего дня. А так я проходила, чуть замедлив шаг, лишь на минуту окунаясь во флер мечты и романтизма девятнадцатого века. И пусть тогда уже изобрели самоходные тележки, выхлапывающие из себя чернильные клубы каракатицы, тарахтящие по булыжным мостовым и оглашающие квакающими звуками клаксонов сонные улицы с двухэтажными домами, к стенам которых прилепились пузатые балкончики; но были еще изысканы манеры и проплывали кружевные зонтики, и умопомрачительные шляпки, и берегли слово чести, и ходили к причастию по воскресеньям. И если уж случалось грехопаденье, то и оно было изящно.

А еще, рядом с липовой аллеей стояло серое здание драмтеатра. Здание мне не нравилось: эдакое воплощение нашего грубого и безликого века – стекло, сквозь которое видны все внутренности фойе, вплоть до лестницы (а согласитесь, кого может радовать вид внутренностей?) и мертвый бетон прямоугольных форм. Единственное, что могло бы привлечь меня и детей – фонтан, но его почему-то включали редко; и чаще, чем прозрачная веселая вода, на его мозаичном полу валялись смятые фантики в грязноватых мелких лужицах. Даже афиши над входом в театр, и те были линялые и скучные. А прорезь окошка касс была так узка и углублена, что если все-таки кто-нибудь решал заполучить синевато-серый лоскут бумаги, на котором было проштамповано ряд и место для обладателя, приходилось раболепно скрючиваться поневоле. Репертуар театра был весьма незамысловат, поэтому я сама крайне редко скрючивалась у билетных касс.

Но в первый раз меня охватило неясное смущение именно возле этого здания. После прогулки по любимой аллее, я свернула на дорожку, ведущую к небольшому парку, в котором обычно заканчивала свой променад, с удовольствием вдыхая утреннюю свежесть, перед тем, как перейти на уверенную служебную рысцу по прямой дороге к еще более серому, чем театр, бетонному зданию с официальной табличкой на входе. У фонтана сизый голубь пил из мелкой лужицы, мои шаги замедлились, мысли быстро отдалились от голубя…Я вздрогнула от тихого вкрадчивого голоса: «Сударыня, прекрасная погода, не правда ли?». Обернувшись, я увидела перед собой обычного госслужащего при костюме и галстуке, невысокого, мелкого какого-то: и в кости, и в манерах. С удивлением еще раз взглянула на него: редкие рыжеватые волосы, водянистые голубые глаза, не молод. Нет, все вроде нормально: одет, что называется в платье века нынешнего, часы вон на руке поблескивают. А он продолжал: «Конечно, я понимаю, Вас смущает, что мы не представлены друг другу, однако, я здесь, можно сказать, проездом. Я никого не знаю в этом городе, а если и есть знакомые, то не хотелось бы прибегать к их помощи. Да, и они знакомы с Вами только в некотором, так сказать, роде. Вернее, это Вы их знаете, но с такой необычной стороны, – продолжал витийствовать незнакомец, – что вряд ли бы это помогло рекомендациям. Поэтому, разрешите представиться, Аполлинарий Дмитриевич Корзенков». «Бред какой-то, – пронеслось в голове растеряно, – явный бред!» – но время на раздумья не оставалось, поэтому ответила:

– Анастасия.

– Простите, а как Вас по батюшке?

– Дормидонтовна, – решила съязвить я.

Однако, вопреки моим ожиданиям, столь архаичное отчество не вызвало в новом знакомом ни удивления, ни подозрения во лжи.

– Анастасия Дормидонтовна, – выговорил легко, (так легко, как будто только и делал всю жизнь, что выговаривал это неудобоваримое отчество Корзенков), и слегка поклонился, – позвольте, я провожу Вас.

Кивнув, я направилась по асфальтированной дорожке к парку, но что-то неясное холодком пробежало по спине. Я решила сменить маршрут и свернула на одно из ответвлений, ведущих к напряженной шумной магистрали, чтобы пересечь ее и пойти по людной улице. Мой провожатый замедлил шаг.

– Анастасия Дормидонтовна, а Вы разве сегодня не в парк?

– Извините, Аполлинарий Дмитриевич, – в тон ему произнесла я елейным голоском, – но мне нельзя опаздывать на работу.

– Жаль, очень жаль. Позвольте откланяться, дальше, к сожалению, проводить Вас не смогу.

Странно, он произнес это глухо, скрипнув зубами, и хоть сожаление было искренним, но тон настолько мрачным, что я вскинула глаза. Вскинула глаза, и мурашки побежали по спине во второй раз: стеклянный взгляд, а лицо побледнело и стало неприятно желтым.

– До свидания, – быстро простилась я и кинулась через дорогу.

– Надеюсь, – глухо догнало меня в спину.

После настолько неприятной встречи, меня неделю не манило на любимую аллею. Лишив себя, таким образом, утренних прогулок, стала раздражаться по любому пустяку. Нечего не поделаешь, я – раб своих привычек, и чем старше становлюсь, тем труднее мне отказываться от мелких ежедневных радостей. А утренняя прогулка давала мне возможность спокойно переносить служебную сумятицу, нервозность и спешку. (Хотя от того, поторопимся мы с очередной бумажкой или нет, ничего не зависело ни в глобальном масштабе, ни даже в масштабе одного города. В моем представлении, бюрократический механизм настолько отточен веками, что нужно только спокойно и внимательно выполнять свою роль болтика. Представляете себе, если где-нибудь в машине какая-нибудь свихнувшаяся на карьеризме гаечка захотела бы завернуться потуже, чтобы ее заметили и оценили? – В результате ее действа, перекосило и заклинило поршень… Зато выпендрилась гаечка).

Короче говоря, через неделю я снова была в парке, но зашла в него по другой аллее, посмеиваясь над своими партизанскими глупостями. Я уже вполне спокойно приближалась к цветущим чайным розам, как услыхала за своей спиной возбужденные голоса:

– Нет, ты не станешь ходить к ней! – требовал женский.

– Отстань, это не твое дело! – отмахивался от женского мужской.

– Нет, мое! Если ты попытаешься подойти к ней, все ей расскажу!

– Только попробуй!

Мне стало интересно, и я обернулась в сторону спорящих. Увидеть удалось только полную женщину в лиловом плаще, а мужчина стоял ко мне спиной. И хотя мужчина был одет в подозрительно-похожий костюм Аполлинария Дмитриевича, но он был более высоким, широкоплечим, можно сказать, могучим.

– Послушай, я ведь тебе жена! Под венцом стояли! Как тебе не стыдно, Петруша?!

– Оставь меня, постылая. Не доводи до греха! Пусти, я тебе говорю!

Но она вцепилась в его рукав, не давая ему двинуться с места. Тогда он с силой отмахнулся от нее, женщина рухнула в траву, под плащом оказалась плюшевая бордовая юбка с оборками, которая задравшись, в свою очередь обнажила белый чулок. Она раскинулась на траве, как пышный разноцветный пион. А мужчина, махнув рукой, скрылся на боковой аллее. Женщина лежала и плакала.

Я подбежала к ней, чтобы помочь подняться. Но когда наклонилась, она неожиданно с такой ненавистью взглянула на меня, что я отпрянула.

– Горем моим пришла насладиться, змея эдакая!

Ошеломленная, я не знала, что ответить.

– Вы, наверное, с кем-то меня путаете, – наконец, осенило меня.

– Да, нет уж ни с кем я тебя, милочка, не путаю.

Она вскочила на ноги. От гнева ее лицо заалело, пышные волосы в замысловатой прическе растрепались, и она еще больше стала похожа на пион. Даже слезы испарились мгновенно.

– Такие, как ты и сбивают мужчин с толку! Да, запомни, мы венчаны! Перед Богом мы – муж и жена! Вот так-то!

– Позвольте, да с чего Вы взяли, что я покушаюсь на Вашего мужа? – тут уж я перешла на повышенный тон.

– А что скажешь, не нужен? Да, у него таких как ты содержанок, пруд пруди! А жена-то я, единственная… – она протянула последнее слово, стараясь меня уязвить, как можно сильнее.

Но я уже опомнилась.

– Ну, знаете… – Только и сказала я и направилась из парка к шумной магистрали. Перешла ее и обернулась: купчиха (а почему то мне захотелось окрестить ее именно так) стояла перед несущимися машинами, что-то выкрикивая мне вслед. Я быстро пошла по тротуару на работу, прокручивая в голове безумный ролик утренней встречи.

Даже рабов привычек можно отучить от чего хочешь, если очень постараться. Я не оказалась исключением. И хоть ноги по утрам пытались свернуть то на знакомую аллею, то в парк, приходилось подавлять в себе всякие мысли о цветущих липах, розовых цветниках и каменном народце, которым когда-то населили парк и среди которого у меня были свои любимчики, например, разлегшийся на траве лев с усатой улыбкой. Пришлось подниматься на пятнадцать минут раньше и искать другое уютное место, безлюдное по утрам. Там я изредка встречалась со спаниелем и дамой, его выгуливающей. Белки шастали по веткам. Какие-то цветы радовались поздней весне, плакучая ива склонялась над аллеей и ее ярко-зеленые веселые листочки совсем не навевали мыслей о слезах. Но дурманящий цвет липы и скульптуры в парках для меня были утеряны. Так закончилась весна и прошла часть лета. Происшествие, случившееся в мае, стало понемногу забываться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.