День воина. Историческая фантазия о событиях при селе Шевардино в августе 1812 года

Он поёжился от холодного ветра и поднял воротник своего тулупа, защищаясь от колючего снега. Посмотрел на лежащих солдат и произнёс:

– Вона, ты смотри, вроде как немцы что ли…, а може поляки. Форма не такая. Ну так поляки завсегда рады по России погулять, не скупились на русскую кровушку, а теперь вот тут лежат словно прощения просят. Учил ведь Спаситель, что надобно прощать обидчиков, а сам через то пострадал. Вот пришёл бы лучше тот Иисус до нас, ни кто бы в России не дал бы его в обиду, а уж тем более такую смерть как те немцы ему сотворили в Иерусалиме. Уж ходил бы ножками по нашей земле да говорил бы свои проповеди, а мы бы слушали да радовались, а так глядишь, что иноземные люди к нам не с оружием, а с добром бы ехали и послушать и поторговать.

Он улыбнулся от своих раздумий и даже, задремал, пока вдруг не окликнул его со спины некто, тихо так позвал и, тут же спросил:

– Эй, ты…. Как твоё имя?

Крестьянин вздрогнул и даже хотел привстать, но голос продолжил:

– Сиди, как сидел….

Ополченец замер.

– Так как твоё имя?

– Так эта…, Николай…, Почаев Николай Егоров сын. Мобилизован уездным дворянством…, вот….

– С кем ты сейчас говорил? Тут же нет ни кого.

Крестьянин развёл руками и ответил:

– Так вот, с покойными и говорил.

– С покойными?

– Ну да.

– Благодарные слушатели, – вздохнул за спиной некто, – Молчат и не перебивают….

– Так я больше для себя. С них-то уж какой спрос?

– А ты давно тут?

– Так я уж вторый раз…. Мы сюда сначала прибыли как раз перед баталией, да так в лесах и промаяли, не двинув с местов. А потом вместе с войском подались до Москвы, а там и до Тарутино. А уж посля, вот идём…, собираем товарищев своих и этних антихристов, Прости Господи грешную душу.

Он наложил на себя крестное знамение в надежде, что привидение исчезнет или испугается. Но после паузы к нему обратились вновь:

– А здесь чего один-то?

Уже несколько осмелев, Николай кивнул головой на сложенные тела и ответил:

– Дык, эти, значит последние остались. Много тут народа-то легло. Сначала в траншеи хоронили, что под редутами и флешами, а после вот, в овраг за курган свозим там, стало быть и жгут их, а пепел снова сюда вертается. Чудно.

Установилась пауза. Некто там за спиной крестьянина присел и тяжело вздохнув, произнес:

– Долго же вы шли сюда, однакось. Долго….

Видя, что может завязаться разговор, ополченец осторожно спросил:

– А позволь узнать, ты сам-то кто таков будешь? И смотреть на тебя нельзя….

Кто-то там опять вздохнул и ответил:

– Я погиб тут. Вот уж и не знаю, благодарить мне или сожалеть о том. Как тут скажешь?

– У тебя поди и фамилия есть…? Ой, то есть была….

– Иванов…, – вздохнул призрак.

– Ну да, кака ж ещё могет быть фамилия-то на Руси…. Конечно Иванов…, – сочувственно произнёс ополченец и спросил, – Наверно страшно было?

«У-у-у», задул на распев ветер. Почаев поёжился, ожидая ответа, но всё же оглянуться не решился.

– Первый бой не страшно, от того, что не знаешь, чего ждать. Страшно было когда в начале компании первое ядро прилетело и товарищи мои упали, а мы ряды сомкнули и пошли, вроде как и не было их ни когда рядом. Опустошение в душе такое и помочь нельзя им и бросить пришлось.

– А позволь дознать, где ж тебя убило-то?

– Так у Колоцкого монастыря…. Там есть деревенька Гриднёво, вот там я и закончился….

– А потом?

– А потом?

Некто вздохнул, от чего плечи крестьянина даже сквозь тулуп обожгло жутким холодом. Призрак был совсем рядом.

– Потом…. Вдруг колокол ударил, сильно так, словно ядро в него попало, я даже вроде как слуха лишился и огонь вокруг, словом как та комента с небесов в земелю нашу врезалася. Таки прямой путь подаваться на божий суд. Только очнулся посля, ни сражения, ни ружья, ни кого и ни чего, и вижу себя в деревне, вроде как знакомое село. Дом мой над речкой я у плетня стою, и смотрю вдаль, а там…. Матерь Божья, светопреставление, знаешь, когда после зимы всё наружу рвётся с новыми силами. И вот, вдалеке, за лесом, где соседнее село, гроза и молнии и небо в зареве. Я уж давно заметил, что весной как грянет гром, словно будит со сна природу и пошло всё в рост. А у нас ни собаки, ни другая какая есть живность и голоса не подаёт. Ни ветерка тебе, и река не шумит как прежде. А из всего живого, так вроде как я один. Стою, смотрю и размышляю, а как к нам та колесница с Илиёй прикатит, так в пору в церквушку бежать, да грехи молить. Странно, в общем всё там за леском, а где я тишина, словно мир раскололся на двое.

Где-то далеко зимнее небо вдруг озарилось ярким всполохом от огромного костра. Почаев вздохнул и, сняв мохнатую шапку, перекрестился и тихо произнёс:

– Эх-ха-а-а, видать братушки, в рай полетели….

Помолчав немного, он осторожно повернул голову и спросил:

– А ты тут ещё?

– Да, – ответил ему кто-то.

– Ну, дальше что было…?

– Дальше…. И вдруг, слышу я, вроде как скулит кто-то, а где, в толк не возьму…. Так вот воет жалобно, у-у-у, у-у-у…. И надо же, меня словно осенило…, так- то ж Жулька, собачка у меня такая была. Цыгане, что стояли у нас, хотели утопить её, сука у них ощенилась, а я взял да копеечку, заплатил. Собачка-то так себе, безродная, а сочувствия в ней прям как не у каждого родственника такое имеется. И воет псинка как по покойному, а может от страха, что молнии с неба сверкают. Тут не только собака спугается. Так размышляю, что недолжно быть больше такой войне, всем людям в ученье. Это ж скока народа положили зазря. Да ради этого я смирюсь что погиб, что ни какому государю в голову больше не придёт обречь своих подданных на такие страдания. Ладно ещё мужики на кулаках не поладили, а то ведь тьмовым числом народ упокоился. Ради чего только? А спросить, так и не скажет никто наверно. Я в счёте-то не очень силён, только понимаю, что много, ох как много людишек легло. А теперь должно наступить такое время, когда цари примирятся и чем воевать, будут ярманки устраивать. Обязательно такое время наступит, не может не наступить. Люди добрее станут, а может кто и Жульке моей косточку кинет или приласкает, сам-то я вот….

– А я так кумекаю, – ответил крестьянин, – Что прогоним Наполеона и, в аккурат, выйдет так, как ты сейчас сказал. Тока вот солдатушек уж не вернуть. Вона они, столбиками лежат, а у иных с руки даже ружья не выдернешь или сабли, так и хороним, при оружии.

Звук деревянных колёс телег о замёрзшую землю привлёк внимание Николая. Он вытянул голову и, посмотрев на медленно приближающуюся траурную процессию, произнёс:

– О то ж от Колоцкого везут….

Собеседник не ответил. Почаев помолчал немного, и вновь взглянув на дорогу, по которой двигались подводы, произнёс:

– Слыш-ка, солдат…. Я говорю, вона от монастыря везут убиенных-то, да ещё тех, что по над дорогой пособирали. Это, самые дальние, верстов ока пяти будет, а может и более. Сейчас соберём, а там скоро и до Смоленска подадимся…. Скажи, а детки, ну детишки-то есть у тебя, а жена…?

Ему опять не ответили. Подождав немного, ополченец медленно обернулся на то место, откуда слышал голос.

– Господи, Иисусе, Сыне Божия мученик…, – произнёс крестьянин и осенил себя крёстным знамением.

Перед ним стоял солдат одетый в шинель перехваченную белыми широкими ремнями. Руками, обмотанными грязными ниспадающими бинтами он сжимал длинное ружьё с примкнутым штыком, прислонив его к левому плечу. Всё это страшно развевалось по воздуху, делая картину ещё более жуткой, особенно грязные бинты, которые словно змеи обволакивали его тело, поддаваясь порывам ветра. На голове был кивер с репейкой мушкетёрского полка, надвинутый широким козырьком на глаза, но вот лицо…. Лицо, от шеи до глаз было повязано грязно- белой материей, на манер платка, которым прикрываются от пыли во время похода. Но то, что не было скрыто, представляло собой чёрную зияющую бездну, вместо человеческого лица чёрное нечто, выделяющееся на фоне тёмного ночного неба. Он поднял голову, словно давая себя рассмотреть, но даже свет луны, отражённый от выпавшего снега не смог осветить открытую узкую часть лица, он словно проваливался в эту пустоту.

– Ээ-эй…, – хриплым голосом позвал его крестьянин.

Фантом не ответил, затем постоял немного, медленно повернулся и, опираясь на ружьё, словно на посох, медленно побрёл прочь, навстречу лунному диску.

Проводив его взглядом, крестьянин закрыл глаза, из которых по щекам стекли две слезинки.

– Да есть наверно у тебя и детушки и жёнка имеется, а може и дедки- старики дал Бог живы- здоровы, как же русскому человеку этого? Без этого не моги, нельзя…. И Жулька…. Только вот же какое горе-то, а ведь ждут солдата, а он вона чё…. Нет его, как и не было….

Затем помолчал и, разведя руки, словно сам удивился своим мыслям, добавил:

– То есть как это не было? Был он, был русский солдат! И был и будет и есть! А кто ж тады шею-то свернул Бонапартию, так под зад напнул, что вона бегом бегить, споткается а поспешает, зараза в свою французию….

– Ты чего тут, охраняшь их что ле? – обратился к Николаю возница с первой подводы, указав кнутом на сложенные трупы, – Так в том надобности нет.

– Езжай, езжай, – ответил Почаев, поглубже натягивая шапку, – Тебе- то что за печаль? Я своих жду грузиться.

– А то садись, таки подвезу, – не унимался возчик, слегка стегнув лошадь, – Но-о-о….

– Да нет уж, благодарствуй! – ответил ополченец, взглянув на страшный груз в подводах, – Мне пока в другу сторону.

Он отвернулся от дороги и ещё долго всматривался во мрак и стену из снега, освещаемые луной, надеясь разглядеть ту фигуру солдата по фамилии Иванов, что прежде заговорил с ним.

***

Глава 2.

Нетанцевальные па месье

де Талейрана.

Закрытый экипаж стоял на неприметной улице пригорода Парижа в один из последних дней февраля 1812 года, тщательно скрывая двух месье, негромко беседующих между собой. Одним из мужчин был бывший иностранный министр Франции месье Шарль Морис де Талейран- Перигор. Его собеседник, среднего возраста господин, занимавший официально должность скромного советника по финансам при русском посольстве во Франции граф Карл Нессельроде.

Если бы некто, совершенно тайно присутствовал при этой встрече, да, собственно как и при других рандеву, то без всякого сомнения сделал бы вывод, что эти два человека были знакомы достаточно хорошо, но более того их связывала тайна, тайна их деловых отношений, которой они совершенно не желали делиться с третьими лицами. Оба господина существенно поднаторели на государственной службе и имели веские основания для подобных встреч, если не сказать более, они стремились к подобным встречам, извлекая из этого мероприятия существенный интерес.

Их знакомство произошло в небезызвестном Тильзите почти пять лет назад, где каждый находился в свите своего императора. С одной стороны это был русский монарх Александр, а с другой император Франции Наполеон. Россия попала в невыгодное положение и, не смотря на мирные договоры, настроения в обществе никак не способствовали укреплению дружественных отношений. И вот, совершенно как нельзя кстати, появился месье иностранный министр, представленный русскому царю генералом Коленкуром. С некоторых пор, месье де Талейран быстро охладел к проектам своего императора, совершенно не стесняясь, принимал деньги и оказывал определённые услуги сторонам, которые были далеко не друзьями европейского диктатора Бонапарта.

– И так, дорогой князь, – начал первым Нессельроде, широко улыбаясь, – Вы желали видеть меня и вот я тут.

Талейран кивнул головой и произнёс:

– Прежде, мне бы хотелось знать, что вы думаете обо всей этой военной суматохе?

– Дорогой мой, я не уполномочен вести какие-либо переговоры. Я всего лишь финансовый советник и не более…. А военная суматоха, это дело военных…. И почему именно я…, почему именно меня вы выбрали в качестве посредника?

– Ну так и я не министр, – тут же парировал француз, – Вы правы, имея своё имя и положение, я бы мог вести свои дела через князя Куракина?

– Именно так и хочу сказать, – ответил Нессельроде.

– Тот, о ком мы говорим, блестящий дипломат, без всякого сомнения. В бытность свою при императоре…, тогда в Тильзите, именно я настаивал на выборе Александра в пользу князя Куракина как посла России во Франции и император Наполеон быстро согласился со мной, если учесть, что у него на всё есть своё твёрдое убеждение и мнение. Но наш «бриллиантовый» князь, слишком уж заметная фигура, поймите меня правильно, к тому, же совершенно без вреда своему поручению от государя и, состоя в числе первых государственных сановников, слишком много уделяет внимания своей внешности и туалету. Это блистательный политик, как внутренне, так и внешне, в полном понимании этого слова.

Он сдёрнул с рук перчатки и помахав ими продолжил:

– Да по запаху духов можно определить, что по соседней улице проследовал экипаж князя, а наше дело требует скрытности. Ну и конечно его возраст…, ему кажется шестьдесят лет, но он бодр и силён духом, даже после пожара на бракосочетании императора и Марии- Луизы, где он пострадал в известной степени.

– Да, тут вы правы… – согласился Нессельроде, постукивая тростью по полу экипажа, – Однако, как вы достаточно быстро убедили меня месье де Талейран. В вас исключительный дар этого убеждения, подкреплённый рассудительностью и здравым рассудком. С вами трудно не согласиться и я всегда восхищался вашими способностями вести государственные дела.

– Что же, тогда давайте закончим это официальное недоверие. И вы, и я, мы прекрасно понимаем, что нуждаемся друг в друге, однако мне льстит ваша осторожность, которую вы проявляете при каждой нашей встрече. Вы держите дистанцию, не опускаетесь…, как это у вас…, до панибратства…. Я правильно охарактеризовал степень отношений?

Советник согласно кивнул головой.

– Будет вам, дорогой граф, я ваш друг, если хотите, но уж точно не враг.

Они замолчали. Нессельроде поправил плотную штору на окне экипажа и взглянул на Талейрана.

– Ну хорошо…, теперь к делам…, – сказал Талейран, и извлёк из внутреннего кармана пакет, – Вот это должно быть у императора Александра.

– Я всё это время хочу вас спросить…, – начал, было, советник.

– Граф, – перебил Талейран, не дав задать вопрос полностью, – Не пытайтесь разглядеть во мне предателя Франции, а Бонапарт не вся Франция, как бы ему не хотелось. Я сторонник незыблемости столпов государства и в этом вижу лишь монархию и государя как гаранта. Эти игры в революцию…, народовластие, баррикады…, расчёт на чернь, призывы прийти, сломать и забрать. Ну не верю я во все эти светлые помыслы для кого-то или во имя кого-то…. Гильотины, виселицы и расстрелы…, и идут по трупам носители всё тех же светлых мыслей. Нет, дорогой граф, это не моё. Плох государь или нет, так решила судьба, и народ обязан служить ему. Моя симпатия к России, вызвана прежде всего особым отношением к порядку. Судьба мятежников, что пытаются пошатнуть общество и русский трон, ужасна, хотя если взять Францию….

Он замолчал.

– Но европейцы считают нас невежественной нацией, – нарушил паузу Нессельроде, – Однако я потомок германских дворян, но считаю себя русским.

– Я предпочитаю видеть трон, а на троне короля, – продолжил бывший министр, – И совершенно не важно, какими он будет обладать способностями как политик и правитель. Другое дело кто окружает монарха, кому он доверяет действовать от своего имени…, да пусть это будет война или дипломатия или торговые союзы. Главное, что есть человек облеченный королевским расположением и особыми полномочиями, который добывает победы и преференции для своего государства.

– А что же Бонапарт? – спросил советник, выслушав словесную тираду бывшего министра.

– Его кипучая деятельность и абсолютное единоличие, привело к появлению многочисленных тайных врагов. Он руководит армией, флотом и одновременно актёрскими театрами и рынками. Он может спать стоя, прислонившись к стволу дерева, и ему этого хватает. В очередной раз мир увидел, что оказывается можно без всяких последствий узурпировать власть короля, а потом саморучно взять и возложить себе на голову венец без всякой опаски быть поражённым молниями или другими небесными карами. Нет, нет и ещё раз нет, Карл Васильевич…, Мараты и Робеспьеры погружают страны во тьму, в хаос, в итоге революция, которую они вскормили, так и пожрала их сама. Революция, есть уродливое движение организованных масс к мнимой свободе, а в результате многочисленные жертвы и страдания. Его очарование армией и народом понятно, его боготворят. Вы знаете, как-то я был в толпе, когда войска уходили в очередной поход и какой-то человек крикнул «Вы куда идёте?», а весёлые улыбающиеся солдаты ответили «в Италию», «а это где?», – спросил всё тот же зевака. Так знаете, что солдаты ему ответили…? Что Италия это где-то в Испании.

Мужчины рассмеялись и Талейран продолжил:

– Подобное невежество этим солдатам простительно …, их не интересуют какие-то там колонии…, сиюминутная нажива не более, что бы поправить своё финансовое положение и слава доблестных завоевателей, о которой они будут рассказывать в какой-нибудь госконской таверне или кухаркам из Прованса, вливая в себя порции вина. Им всё равно куда идти, армия хочет быть со своим императором, аппетиты которого растут с каждым разом. Ему нужен размах…, масштаб…. Лёгкие победы опьянили его, но вот русские…, это не мамелюки или итальянцы, которые давно перестали быть римлянами. Мне кажется, что вы поняли меня, граф.

– Так полагаю, что вы желаете покончить с Бонапартом? – просил советник.

Сжав губы, Талейран задумался и произнёс:

– Ну что вы, мой друг…, нет, подсылать убийц я не стану. Всё должно произойти естественным способом. Однако его надо остановить, но я не вижу силы, которая бы смогла это сделать кроме царя Александра. Мне бы хотелось видеть во Франции монарха и династическое право на престолонаследие. Хотя, надо сказать, что свергнутый Луи Филипп не сильно-то отличается способностью к управлению государством. Сейчас он просто сидит себе на британских островах и очевидно ждёт, когда ему наденут корону вновь, тем не менее, я за монарха, пусть волею Создателя и такого. Бонапарт погубит нас.

– Хорошо, князь. Я передам ваш пакет государю, – произнёс Нессельроде, – Но это всего лишь слова…, это ваши рассуждения, хотя и не лишённые здравого смысла.

Талейран несколько раз хлопнул в ладоши, улыбнулся и ответил:

– И снова вы на высоте. Браво, граф! Сейчас мой авторитет служит мне хорошую службу, хотя все свои намерения Наполеон тщательно скрывает даже от сената.

В знак благодарности, Нессельроде учтиво склонил голову, тем не менее, спросил:

– Но как? Ведь подготовка к военной компании это не рядовой случай. Это трудно скрыть. Он не может даже условно единолично распоряжаться казной.

Француз продолжил:

– А вы посетите Данциг, и без сомнения увидите, что город превращается в крупную военную базу и прежде всего продовольственную. Мне кажется, что не стоит объяснять, по какому поводу намечается грандиозный банкет. Дорогое это удовольствие – война. И движение огромных затрат скрыть невозможно. Император императором, но и единоличная власть имеет свои пределы и ограниченные возможности, тем более, что я не один, кому это не совсем нравится. Но не просите меня раскрывать свои карты, всё равно это бессмысленно. Зайдите в любую таверну, прогуляйтесь по площадям, война витает в воздухе…, это настолько очевидно, что невозможно этого не заметить. Война с Россией это не прогулка по Европе и он это прекрасно понимает.

– Но, должно же быть какое-то основание? Нужна идея, если хотите…, к тому же заключён мир в пользу Франции, – спросил советник.

Талейран ответил:

– Ваше влияние на Европу за последние пятьдесят лет, вот вам и основание, которое лишило его сна. Если экономические прорывы царя Петра вызывали усмешки, и то в начале…. А современная Россия это уже серьёзный соперник для императора Франции, который вовсю хозяйничает в Европейских дворах как у себя дома. К тому же Англия…. Есть мнение, что таким образом Наполеон хочет лишить Англию её восточных колоний, коли уж не получается победить в открытом столкновении. Английский король, словно в крепости на своих Британских островах. А попасть в Индию безопасней и проще через Российскую империю. Это планы на уровне мифов, но как повод, мне кажется, вполне основателен. Александр связан с королём Британии военным договором и никогда не позволит пройти французской армии по своей территории ради такой цели. Да и сам Наполеон…, он считает, что рождён взять и требовать, а не просить или уступать. Скажу больше, России объявлена негласная дипломатическая блокада. Император призывает ваших врагов на свою сторону, но вот какое дело, турецкий паша вряд ли простит ему уничтожение четырёх тысяч пленных турок в египетском походе, что же касается шведского короля, то кажется он получит, если ещё не получил от Александра Норвегию. Это достойный подарок, от которого Бернадот сразу забыл, что когда-то был маршалом Франции и даже родственником Бонапарта. Русский царь Александр далеко не так-то прост, как может казаться. Тут судьба благоволит вам.

Он осторожно выглянул за штору занавешенного окна, тяжело вздохнул и, надев перчатки, произнёс:

– Действуйте, Карл Васильевич, не медлите, а именно действуйте. Я знаю, что вы изучите мои документы, но знайте, что я очень симпатизирую царю Александру. Он по праву слывёт в Европе как просвещённый монарх, но вот этого и бойтесь и не тяните время. Тильзитский мир не состоялся и Наполеон не сидит на месте. И упаси вас Господь от революций и восстаний. Сила России в патриархальности уклада жизни. Поверьте, мой друг, я достаточно повидал всех этих возмущённых каменотёсов. И вот ещё что…, если Наполеон перейдёт Неман, это будет для Франции катастрофой, а пока он ослеплён своим величием и современная Европа живёт так, как того желает император Наполеон и мне кажется иногда, что он сошлёт на галеры всякого, кто посмеет усомниться в его бессмертии.

Между беседующими повисла неловкая пауза. Нессельроде сидел и, не отрываясь, смотрел на пакет.

– Очевидно, я дорого вам стою, – улыбнувшись, произнёс Талейран.

Граф пожал плечами.

– Ну коли уж государь самолично распорядился открыть для вас отдельный счёт во французском банке, то это может значить только одно, что информация очень и очень ценная.

– Однако я сильно рискую. Мне не хотелось бы оказаться на месте осведомителя, который знакомил русского агента в Париже, месье Чернышёва с документами исключительной важности иногда даже раньше чем их читал сам Наполеон. Император был так возмущён, что в военном ведомстве, в самом Генеральном штабе Франции действует русский шпион, что распорядился отрубить головуосведомителю, несчастному месье Мишелю на площади прилюдно, в назидание всем сочувствующим России.

– Да, я знаю, грустная история, однако, конкретного плана нападения он так и не добыл, но, слава Богу, Александру Чернышёву удалось бежать.

– А теперь прощайте, граф.

– Прощайте, дорогой князь, – произнёс советник, слегка склонив голову.

Надвинув на лоб цилиндр, и подняв воротник, бывший министр сошёл с экипажа, и быстро сел в карету, что ожидала его тут же. Советник взвесил пакет на руках, тщательно осмотрел его, а затем убрал подальше в тайный внутренний карман полувоенной шинели.

Затем открыл окошечко и приказал кучеру:

– Давай-ка братец на Риволи…, в отель (очевидно речь идёт об отеле «La Meurice»)! И не торопись. Не будем привлекать к себе внимание.

Не торопясь карета двинулась по уличной брусчатке, слегка покачиваясь на неровностях поскрипывая рессорными пружинами. Советник отодвинул занавеси и стал рассматривать людей с головой погружённых в городскую суету. Катились тележки и кареты, сновали мальчишки продающие газеты громкими голосами предлагая товар, необычайно много военных было особенностью Парижа того времени. Офицеры, солдаты, по одному, группами и в подразделениях, звуки команд и всевозможные воинские ритуалы под бой барабанов и свист армейских флейт. Проезд конных всадников вызывал восторг парижанок, которые смущённо поглядывали из под капоров на бравых гусар, прячась в воротники меховых накидок. Вся эта видимая праздность, что властвовала в столице, была вполне оправдана. Парижане видели свою армию сияющую и непобеждённую. Стройные ряды солдат в крестообразных белых ремнях, киверах, в мундирах с сияющими пуговицами и с большими ранцами. Солнце ранней весны весело блистало на каждом из тысяч и тысяч штыков проходивших войск, начищенных стволах орудий и боевые знамёна с верхушками в виде имперских орлов, гордо развевались над этой бесконечной, словно река, императорской армией. Не было ни раненых, ни скорбных повозок с убитыми, город сиял своими домами и улицами с многочисленными флагами, а война была где-то очень далеко от Парижа и казалась тогда не более чем романтическим приключением.