Торец осторожно высунулся из-за края давно обвалившейся стены. Двое больных ковыряли свежий труп. Жалкие твари не представляли никакой угрозы для такого опытного и хорошо экипированного бойца, но возиться с этой мерзостью, а тем более подхватить от них Жару совершенно не улыбалось.

Довольно ловко – особенно для такого крупного и кряжистого мужчины – Торец перевалился через остатки старинной кладки и по-пластунски добрался до нижних ступеней полуразрушенной лестницы. С прошлого посещения этого места ещё несколько ступеней рухнули на бетонный пол. Теперь подняться на второй этаж тихо не получится. С другой стороны, у больных это не получится вовсе.

Прыжок, хват за перила и подъём переворотом – как когда-то на тренировках для довесков. Измождённые вирусом Жары несчастные бросились на шум, но остались бесноваться внизу, неспособные добраться до желанной добычи.

– На, это пожри! – Торец с ухмылкой обрушил здоровенный кусок стены на того больного, что попытался допрыгнуть до ступеней. Один из кирпичей с мерзким чавканьем оборвал страдания бедолаги.

Второй остался бесноваться внизу, но Торец уже потерял к нему интерес – он направился прямиком к тяжёлому несгораемому шкафу, выставленному прямо но центр комнаты. Любой догадался бы, что здесь спрятано нечто ценное. Однако без ключа это знание совершенно бесполезно: ящик не вскроешь без инструментов и не увезёшь в берлогу без тяжёлой техники. А вдоль Дороги на сотни километров в обе стороны ничего крупнее велосипеда без ведома Перекрёстков не прошмыгнёт.

Торец пошарил по карманам своей форменной жилетки байкера из клуба Перекрёстки и, найдя нужный ключ, открыл шкаф. Внутри на единственной полке его ждала та самая «посылка» – чёрная книжица в кожаном переплёте, с золотистым оттиском короны на ней. Полка, кстати, оказалась так тщательно вытерта от пыли, которая покрывала всё вокруг толстым слоем, что это развеселило мотоциклиста: их контакт с той стороны – настоящий педант. Таких немного осталось в условиях резкого потепления климата, повсеместной грязи и тотального запустения.

Откуда-то сверху донёсся металлический скрежет, с той стороны, где крыша здания просела и провалилась под напором стихий и безжалостным влиянием времени. Торец с удивлением обернулся на звук, но не успел ничего толком разглядеть. Не его лицо обрушился яростный вихрь ударов, а что-то острое впилось прямо в левый глаз сквозь веко.

Перекрёсток повалился на пол и покатился, стараясь сбросить то, что его атаковало, крича от боли. Что-то лёгкое, но вёрткое забилось в его руках. Наконец, спустя несколько полных ужаса секунд, ему удалось нащупать голову напавшего существа. Хрупкие птичьи кости с хрустом треснули под сильными пальцами. В следующее мгновение труп заражённой вороны полетел в угол комнаты.

Дрожащей рукой рукой Торец потянулся к окровавленному лицу, но, едва коснувшись изувеченного века, отдёрнул пальцы и снова заорал, бессвязно проклиная бешеную птицу. Глазу конец, без шансов, а значит, и ему самому тоже. Сжав зубы, байкер оторвал от своей чёрной майки полоску ткани и туго перетянул опустевшую глазницу. Повязка ненадёжная, но и ему, видимо, недолго осталось. Дотянуть бы до дома. Увидеть сына напоследок. И доделать порученную работу.

Торец нащупал во внутреннем кармане жилетки чёрную книжечку. На месте. На мгновение его накрыла волна ярости: он сдохнет из-за какой-то кучки шифрованных записок! Он уже почти швырнул блокнот в беснующегося внизу заражённого Жарой, но вовремя одумался: есть вещи на порядок выше, чем жизнь одного мото-брата. И если такова цена, значит, её нужно уплатить.

Курган всё ему объяснил, отправляя на задание, не скрывая неприятных подробностей и последствий. Торец размышлял сутки и в конце концов дал своё согласие. Отступить теперь означало бы потерять уважение братьев и сестёр Перекрёстков, нарушить данное слово. Посмертно.

Ладно, Курган, ты получишь свою чёртову книжку, чья бы ни была эта посылка. Главное, чтобы твои обещания не оказались пустыми. Байкер тяжело поднялся, опираясь на стену. Вытащив из кобуры на поясе револьвер, он выстрелил в больного Жарой, который смог наконец дотянуться до нижней ступени лестницы и теперь пытался втянуть себя наверх. Пуля прошла мимо. Промах почти в упор! Позорно. Тяжело с одним глазом: обычно мозг оценивает расстояние до объектов, сравнивая едва уловимую разницу в изображении с двух источников, а тут…

Дав волю гневу Торец разрядил весь барабан в рычащего от голода и злобы бешеного. Несчастный умер после третьей пули, но байкер остановился лишь когда боёк дважды щёлкнул впустую. Как бы то ни было – на душе стало легче от выпущенного пара. Правда, теперь на шум сбегутся все заражённые в округе. Надо спешить.

Перекрёсток спрыгнул вниз. Едва не упал лицом вперёд: снова неверная оценка расстояния. Возможно, будь у него время привыкнуть, перестроиться… Но его нет. Короткими перебежками от укрытия к укрытию, он добрался до угла здания. Отсюда путь к лощине, в которой остался укрытый маскировочной сеткой мотоцикл оставалось пересечь чуть меньше сотни метров открытой местности, бывшей когда-то автомобильной парковкой. Именно здесь они и собрались – полдюжины собак, дальних потомков домашних городских питомцев, превратившихся в злобных тварей, не брезгующих человечиной.

Торец, стараясь не шуметь, перезарядил револьвер и вернул его в кобуру. С нынешней «меткостью» сейчас лучше положиться на автоматическое оружие – висящий на ремне за спиной пистолет-пулемёт для полицейских спецопераций. Боевой опыт диктовал вступать в драку максимально подготовленным.

Байкер легко выпрыгнул из здания через опустевший проём окна и побежал. Когда стая заметила его и бросилась наперерез с лаем и рычанием, он поднял оружие, но не спешил нажимать на курок, помня о том, что рискует промахнуться даже на небольшом расстоянии. Лишь когда первый пёс – самый крупный и злобный на вид кобель – прыгнул, метясь в горло, застрекотали выстрелы. Животные, ведомые инстинктами и отупевшие от Жары, не бросились врассыпную, пытаясь спасти свои жизни и прежде, чем закончилась обойма в пистолете-пулемёте, все они были мертвы и размазаны по остаткам асфальта на стоянке.

Торец не сбавляя хода добежал до края лощины – на этом месте когда-то был дом, который во время Войнушки попал под бомбардировку и превратился в огромную воронку, по дну которой со временем проложил себе путь небольшой ручей. Здесь пришлось замедлиться, чтобы не поскользнуться и не повредить себе чего-нибудь ещё при падении: кто знает, сколько ещё выдержит ослабленный кровопотерей и стремительно развивающейся болезнью организм?

Перекрёстку удалось пройти почти три четверти склона, когда сверху посыпались камни и донеслось глухое ворчание. Обернувшись, он увидел стоящую на краю воронки фигуру. Молодая женщина, почти девочка. Безумный блеск в глазах, хищный оскал, тёмные пятна на дёснах и бурые – на коже, рычит, припав на четвереньки, словно животное. Терминальная стадия Жары.

Торец вскинул оружие и нажал на спусковой крючок. Бестолку: обойма пуста. Зато звук спровоцировал больную: она прыгнула с места. Если бы не перепад высот – не долетела бы. Но в сложившейся ситуации это иссохшее тельце обрушилось на байкера с порядочного разгона. Вдвоём они покатились дальше вниз. Она впилась зубами ему в плечо. Спасла только толстая вощёная кожа жилета.

Лишь когда они приземлились на дно лощины, байкеру удалось отбросить больную. Однако та, израненная и превратившаяся в один сплошной синяк, мгновенно вскочила на ноги и кинулась к нему. Выстрел из револьвера в сердце оборвал жизнь бедняжки в тот момент, когда она уже вцепилась тонкими пальцами в горло своей жертвы.

Торец перекатился в сторону, стараясь не смотреть на то, что ещё недавно было довольно симпатичной, полной жизни девушкой. Нет, он не хочет такой участи. Или чтобы его запомнили таким. Доделает работу и пустит себе пулю в лоб. С этими мыслями он поднял себя, придерживаясь за седло байка и сбросил с него маскирующую сеть.

Поворот ключа, удар по кик-стартеру и мощный мотор ожил, а яркий свет тонированных фар окрасил утренний туман в болезненно-жёлтый цвет – такая светотехника отличала братьев-разведчиков от прочих Перекрёстков. Байкер сорвал мотоцикл с места, не дожидаясь прогрева: все проблемы с техникой лягут на плечи следующего ездока, а сейчас важна лишь миссия…

Медленно поднимающееся над горизонтом солнце придало рассветной дымке цвет свежей крови. А может, это потемнело в единственном уцелевшем глазу Торца. Его мотало из стороны в сторону по Дороге: раз за разом волны нестерпимого жара внутри сменялись жесточайшим ознобом и приступы учащались с каждой минутой, с каждым пройденным километром. Наконец, впереди показались знакомые очертания Третьего Перекрёстка. Финишная прямая! Можно открывать газ на полную, лишь бы дотянуть!

Он не помнил, как вылетел из седла, как катился по грубому асфальту, оставляя на дорожном полотне куски одежды, собственной кожи и кровавые следы, как влетел в груду черепов на обочине. Сознание вернулось лишь на мгновение, когда его рука, будто отдельно от сознания хозяина, тянулась к собравшимся вокруг фигурам с зажатой в кулаке чёрной книжкой с золотой короной.

– Кургану… лично в руки… Не открывать… – прохрипел он.

– Будь спокоен, брат. Ровной тебе дороги, – кто-то принял его груз. Другой взвёл курок. Третий протянул флягу с обжигающим самогоном.

Глоток. Гром выстрела. Темнота.

Глава 1. Нет мира нечестивым

Молчун утёр пот со лба тыльной стороной перчатки и поглядел на солнце: всего четыре пальца над горизонтом. Времени мало. Он сжал зубы и вонзил штык лопаты в сухую, потрескавшуюся почву. Когда-то вокруг насколько хватало глаз буйствовало разнотравье и ветер гнал зелёные волны по ковыльной степи. Теперь здесь субтропики, пустыня с колючками-переростками и пауками размером с кулак. Впрочем, редкий неудачник умирает на Дороге от перегрева или укуса какой-нибудь дряни. Большинство белеющих по обочинам курганов сложены из черепов пробитых пулями, расколотых топорами и размазанных об асфальт.

Молчун в очередной раз воткнул лопату в землю, зачерпнул её и отбросил в сторону, где образовался уже приличный холм. Он оглянулся и прикинул, войдёт ли тело Борова в получившуюся яму. Нет, не войдёт. Засранец слишком много жрал при жизни. Надо копать.

Молчун снова с остервенением принялся колоть и рубить почву. Язва тем временем в два взмаха топором отделила голову Борова от плеч и насадила на палку, чтобы стекла кровь. Для верности она прибила его шлем прямо к черепу гвоздём – чтобы не спёрли. Ей как всегда досталось самое простое. Хотя нет, у Ротора и Стуки вообще считай нет забот: знай, смотри в оба и держи пушку наготове. На этом отрезке Дороги мало найдётся утырков, которые решились бы напасть на Перекрёстков. Разве что какие-нибудь залётные долбонавты из Дикой Степи.

Солнце уже коснулось горизонта, когда Молчун с победным криком отшвырнул лопату на дорогу и, пнув напоследок край могилы, отошёл к своему байку, чтобы припасть к фляге с водой. Он не смотрел, как Ротор и Стука волокли огромное тело Борова к яме, как бросили его вниз и как закапывали. Просто вглядывался в закатный горизонт и размышлял, как скоро его труп вот так швырнут в могилу, а башка украсит один из придорожных курганов.

Вскоре Ротор воткнул лопату в получившийся могильный холм и кивнул Стуке, чтобы тот позвал Молчуна. Втроём они подошли к кургану, где уже ждала их Язва с головой Борова в руках. В торжественной тишине она водрузила останки товарища на вершину кургана. Все четверо Перекрёстков стояли молча некоторое время. Наконец, Ротор прочистил горло:

– Надо бы… Ну, сказать там что-то.

– Скажи, – хмыкнул Стука.

– Ну… – замялся Ротор – Боров, типа, был нам братом, пока Рок не забрал его. Мы вместе зафигарили тучу утырков и выхлебали цистерну всякого пойла. И, типа, Боров будет жить в нашей памяти, пока мы не сдохнем, или пока его черепушка не истлеет и не станет пылью на Дороге.

– Аминь, – подытожила Язва и, развернувшись, пошла к трайку.

Уже через минуту сгустившиеся сумерки разрезали лучи мощных фонарей, а тишину над Дорогой разметал рёв моторов. Язва возглавила построение, как положено атаману, за ней – Ротор и Стука, между байкам которых тащился привязанный мотоцикл Борова. Молчун, как всегда, прикрывал братьев сзади. В его коляске болталась туша волка. Тупая скотина выскочила на дорогу прямо перед Боровом и схватила его за ляжку. Очередной случай «Жары», третий за месяц.

Такая же бешеная тварь покусала довеска Молчуна, Мышку. Бабёнка была так себе, пулемётчица тоже. Но всё равно было нестерпимо жаль, когда пришлось её избавить от мучений. Теперь Молчуна будут за версту обходить все новички: он потерял трёх напарников за год. Не по своей вине, но всё же. Может, Курган всё-таки отнимет у него коляску и отдаст кому-то другому. Тому же Ротору: он давно присматривался к «тёплому» месту Молчуна, замыкающего построение.

Когда на небе появилась луна – огромная, яркая – отряд наконец добрался до своего Перекрёстка. Когда-то это были бензоколонки-близнецы, по обеим сторонам трассы. Теперь – крепость, с валом, рвом, башнями и массивными воротами, отделяющими сто первый километр Дороги от сто второго. Над стеной в зловещем свете жаровен с углём переливалась собранная из сотен и тысяч светоотражающих значков надпись: «3 Перекрёсток». Третья из семи крепостей-ворот Клуба, контролирующих в общей сложности семьсот километров Дороги от Центрального до Пограничного участка.

Жратва, вода, топливо, относительно спокойный ночлег и все товары, какие только можно найти на Дороге – всё это есть на Перекрёстках. Братья-казначеи собирают подати за проход через ворота, устанавливают налоги на ремонт Дороги, на содержание братьев-гвардейцев, стерегущих крепости и назначают тарифы за услуги братьев-провожатых, которые обеспечивают безопасность караванов от Столпа на севере до Базар-Папы на юге. В целом, бывшая мотоциклетная банда устроилась получше некоторых прочих после Войнушки. Они хорошо усвоили урок: невозможно построить рай на земле. Но можно железной рукой править в раскалённом аду Дороги.

Язва прогудела начало условного сигнала, Ротор и Стука подхватили, Молчун закончил – за себя и за Борова. Загремели вдали приводы лебёдок и ворота медленно поползли вверх, впуская ночных странников в утробу базы.

Спустя полчаса, пожрав на ходу и опрокинув по кружке пива с дороги, Молчун с товарищами оказались на пороге тронного зала главы Третьего Перекрёстка. Курган, президент этого отделения Клуба, увидев их мрачные рожи, тут же отправил двух девок, увивавшихся вокруг него, «погулять» и махнул Язве рукой: докладывай, мол. Та сделала шаг вперёд и кивнула Молчуну: он бросил тушу волка на пол перед собой.

– Эта тварь набросилась на Борова. Мы шли километров сто – сто двадцать в час. Он свернул себе шею при падении, – отрапортовала атаманша.

Курган нахмурился, встал с массивного кожаного кресла, служившего ему троном. Предводитель этого подразделения Клуба прославился далеко за пределами своих владений на Дороге за свой исполинский рост: даже крупные мужчины обычно едва достигали его плеча. Он подошёл к дохлой твари, носком сапога раскрыл ей пасть и присмотрелся.

– Жара. Язык иссох, пасть оранжево-бурая, как у остальных. Давно пора было объявить охоту. Перестреляем всех чёртовых тварей на сотню километров от Дороги в обе стороны, для начала, – Курган говорил степенно, основательно, как только и мог говорить великан такой невероятной комплекции.

– Хоть сейчас, босс. Они забрали четверых наших только за месяц! Я их, сук, на колья сажать буду, чтобы остальные не совались! Я их рвать на части буду, жечь живьём, тракторами давить, чтобы визжали… – Ротор, тоже не маленький парень, похожий на бочку с ногами и руками, наоборот, характером совершенно не соответствовал своему телосложению: торопливый, резкий, многословный, при почти писклявом, резком голоске.

Курган поморщился, жестом прервал поток сознания Ротора.

– Без тебя справимся. Для вашей шайки есть работёнка посерьёзнее, – он жестом подозвал к себе Язву, а когда та подошла ближе, протянул ей записную книжку в кожаной обложке с оттиском в виде золотой короны, перетянутую тугой резинкой. Атаманша с удивлением приняла этот «подарок».

– Что это, Курган? – Язва уставилась на великана-предводителя так, будто ей сказали, что пока все будут пить и веселиться – она постоит в карауле.

– Это – реальный способ победить Жару. Вернее, человек, который знает способ. Вы должны забрать его из Кальмиусса и без лишнего шума привезти сюда: многие хотят заполучить его себе.

– Кальмиусс? Арена! Это ведь чертовски далеко на юге! Седьмой перекрёсток гораздо ближе… – атаманша явно не хотела отправляться через всю Дикую Степь в страну коневодов, где вода дороже топлива, чтобы забрать какого-то докторишку или учёного.

– Вы ведь у меня братья-провожатые, разве нет? – поднял с усмешкой бровь президент. Он давно знал Язву и прекрасно понимал, что та, несмотря на свою лень и склочный характер – один из лучших его офицеров, – Вот и проводите этого парня ко мне. Так, чтобы никто не знал: ни чужие, ни тем более свои. Целым и невредимым.

Слова Кургана произвели на атаманшу впечатление: между Перекрёстками редко бывают тайны и ещё реже они связаны с незнакомцами извне клуба. Любой другой на её месте заподозрил бы предводителя в предательстве, но не она: Язва из тех, кто редко впускает людей в свою душу, но если это произошло – верна до конца. Такое же отношение и у её людей к своей предводительнице: Молчун, Стука, Ротор – все ей обязаны так или иначе по гроб жизни.

– Но… Тогда нам нужно прикрытие. Никто не поверит, что мы просто поехали посмотреть, как гладиаторы на Арене мордуются… – предприняла последнюю вялую попытку отбиться от очевидно опасного и трудного задания атаманша.

– Арена, груз, неделя на доставку, – Курган кивнул в сторону невидимого отсюда Садка для рабов.

Язва наконец сдалась и расплылась в недоброй ухмылке, полной предвкушения.

– С утра двинем, босс. Можешь на нас рассчитывать!

– Только это… Нас теперь меньше, – встрял Ротор, – а работа опасная.

Курган нахмурился, но не разозлился.

– Язва, выберешь из кандидатов, кто приглянется. Чтобы не болтал – не посвящай в подробности. Отдашь байк Борова. А ты, – великан ткнул пальцем в Молчуна, – Возьми себе нового довеска. Посмышлёнее.

– Босс, он и так троих сгноил! Кто с ним поедет! – встрял Ротор. Но президент цыкнул зубом и Ротор тут же заткнулся.

– Потеряешь ещё одного – поедешь сторожить сраную Переправу. Последний шанс.

Курган посмотрел Молчуну прямо в глаза. Тот взгляда не отвёл и кивнул: понял. Президент ухмыльнулся.

– Свободны. Пейте, жрите, гуляйте, как в последний раз. Кто знает, кого завтра заберёт Дорога…

Молчун в одиночестве брёл по Западному двору крепости. Он обогнул Садок, кивком поздоровался с его стражей. Из-за решётки загона на Молчуна в ужасе пялилась девчонка, лет шестнадцати: оборванная, грязная, но нетронутая. Молчун обратил внимание на высокие скулы и разрез глаз: северянка. Издалека же её сюда притащили. Редкий товар, дорогой. Значит, их ждёт хороший куш на Арене. Вот только суждено ли его потратить?

Молчун свернул к огромной цистерне, в которой устроили барак для довесков – самого низшего звена в иерархии Перекрёстков. Им ещё не доверяли технику, их не пускали в бар и каждый день муштровали в беге, драках и стрельбе по мишеням. Все Перекрёстки прошли через эту жёсткую дисциплину, чтобы получить своё право на разгульную свободу, вольную жизнь и, наконец, после кандидатского испытания – собственные колёса.

И всё же, несмотря на столь незавидное положение в среде братьев и сестёр Перекрёстков, довески были несоизмеримо выше в их общественной иерархии, чем любые чужаки извне Клуба. Довесок может заколоть по пьяни проезжего коробейника, и за него встанут горой против любой фракции извне. Потом, правда, его выпорют на площади – но увидят это только братья и сёстры. Семья важнее всего!

Молчун ногой толкнул врезанную в бок цистерны дверь и вошёл в барак. Несмотря на громко ревущую из допотопного магнитофона музыку, с его появлением стало заметно тише: резко смолкла болтовня молодёжи. Напряженное ожидание и мрачные лица. Выйдя на середину барака, он встал между рядами трёхъярусных нар, приваренных прямо к стенам цистерны и достал из кармана нашивку Третьего Перекрёстка – вожделенный знак перехода в звание кандидата – и продемонстрировал её всем окружившим его пацанам и девчонкам. Удостоверившись, что все увидели метку, Молчун бросил нашивку на бочку в центре барака, служившую столом для карточных игр.

– Завтра на рассвете у Садка. Если нет смелых – выберу сам, – он ещё раз обвёл тяжёлым взглядом замерших в тревоге довесков и вышел прочь.

Молчун, как всегда, проснулся под крики петухов. Большая часть братьев и сестёр, постояльцев Перекрёстка и прочего заезжего отребья ещё спала, когда он зашёл в гараж. Если есть что-то действительно важное на Дороге – так это состояние твоих колёс и твоей пушки. Байкер любовно провёл рукой по баку и седлу мотоцикла, завёл его ненадолго, прислушался к рокоту мотора. Годы идеального ухода и непрестанного улучшения поддерживали его монстра в отличном состоянии.

Последние серийные мотоциклы с приводом на колесо коляски, раритетные «Уралы» составляли гордость и основную ударную мощь Перекрёстков в стычках на Дороге. На каждую партию или звено приходилось не больше одного такого – как привилегия. Молчун откатал пять долгих лет на чудовищной солянке из японских и индийских запчастей, побывал в десятках перестрелок и пережил шестерых Перекрёстков из старого состава звена, чтобы получить место замыкающего и этот легендарный байк.

Заглушив мотор, Молчун приступил к ежедневной процедуре проверки, смазки, подтяжки, регулировки. Закончив с механизмами, он перешёл к верстаку и привычным движением разобрал, почистил, смазал и собрал обратно сперва «геологический» револьвер системы Наган, а затем АК-74. Надёжное, простое оружие. Наконец, с помощью точильного камня выправил лезвие огромного охотничьего ножа, с которым никогда не расставался. Теперь он готов встретить новый день на Дороге.

На площадке перед Садком уже ждал Стука – невыспавшийся, похмельный, он с кем-то разговаривал. Только подъехав ближе, Молчун разглядел собеседника: девка! Тощая, долговязая и такая белобрысая, что бровей не видно на лице. Молчун едва не сорвался, чтобы погнать её назад в барак пинками, но потом заметил: его нашивка уже на месте, причём не просто наживлена, а принайтована как следует. Значит, обратного пути нет – таковы нехитрые законы Перекрёстков. Стука обернулся к Молчуну и заржал:

– Я, кажется, понял: пацаны не хотят к тебе в кандидаты, потому что ты чёртов гомосек! – Молчун в ответ сплюнул в сторону и посмотрел прямо в глаза девчонке. Та выдержала его взгляд.

– Знаешь, кто я? – спросил Молчун.

– Тот мужик, у которого довески дохнут как мухи, – белобрысая пожала плечами.

– Хочешь как все?

– Я – не все. Переживу тебя и ещё на могиле спляшу, – отчего-то она сжала кулаки так, что побелели костяшки.

Молчун ухмыльнулся, Стука откровенно заржал.

– Как зовут?

– Сова, – и правда, глаза огромные, в пол-лица, как-будто красноватые. Альбинос! Нелегко таким на Дороге. Нелегко любому, кто отличается.

– Пять минут, расконсервируй пулемёт, – Молчун откинул полог с коляски и отошёл от байка.

Стука снова заржал, поглядывая через плечо Молчуна на то, как новенькая начала расчехлять и приводить в боевую готовность установленный на коляске ПКМБ.

– И почему тебе везёт на молоденьких девок?

Молчун пожал плечами.

– Метр длинной. Где Язва и Боров?

– Почём мне знать? Не проснулись ещё!

– Кого она выбрала?

– Сам посмотри!

Молчун обернулся и увидел, как на площадку перед Садком въехала Язва на своём трёхколёсном монстре, а следом за ней коренастый кавказец, густо заросший чёрной щетиной, на байке Борова. Поравнявшись с остальными, атаманша кивнула на новенького.

– Парни, это Аспид. Аспид, Молчуна и Стуку ты знаешь, – братья пожали друг другу руки.

– Ты, кажется, Торца сын? – осторожно спросил Стука. Парень кивнул в ответ, отведя глаза на мгновение, – Жаль твоего батю.

– Ровной ему Дороги, пологой лестницы в Рай, – Молчун сочувственно хлопнул Аспида по плечу. На мгновение повисло мрачное молчание.

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3